Глава 2
Никогда в своей жизни я не испытывала такой лёгкости и невесомости, какие испытывала сейчас, будучи поглощённой темнотой, которая буквально окружала со всех сторон.
Казалось, будто ничего, кроме этой беспросветной тьмы, не существовало: реального мира, всех его проблем и забот. А вместо всего этого было лишь чувство какой-то эйфории.
Но ничто не длится вечно и после темноты всегда наступает раннее утро. Так и сейчас сквозь чёрную пелену до меня начали доноситься отдалённые звуки реальности.
Сначала всё было как-то смазано, нечётко. Однако с каждой секундой эта своеобразная каша из различных звуков начинала всё больше приобретать «очертания», и среди них я уловила странное пиканье, которое становилось всё громче.
Сознание начало возвращаться ко мне внезапно и быстро. И уже звук какого-то прибора, который только-только был довольно приглушенным и не доставлял сильного дискомфорта, начал с невероятной силой бить не только по ушам, но и по голове, отчего та норовила разорваться.
Приложив немалые усилия, мне удалось разлепить глаза, как вдруг яркий свет, что наполнял комнату, ослепил меня. Зрение отказывалось фокусироваться, а всё вокруг меня представляло лишь размытое пятно, но уже сейчас мне стало очевидно, где я нахожусь.
Больница.
Этот запах, слишком белые стены и далеко не самый удобный матрас я узнала из тысячи.
Мысли сразу же стали ураганом крутиться в моей голове, целая куча вопросов, на которые я не знала ответа. Мозг отказывался нормально функционировать и единственное, на чём мне удавалось сконцентрироваться, так это на пульсирующей боли.
Я почувствовала, как внутри меня начал разрастаться страх. Страх от непонимания, от неизвестности. Я предприняла попытку приподняться, однако тело совершенно не слушалось меня и единственное, что мне удалось сделать – немного приподнять руку, тут же почувствовав какое-то странное натяжение.
Пару раз моргнув, у меня получилось немного сфокусировать зрение, и мой взгляд тут же упал на катетер, что был надёжно зафиксирован в моей руке, и от которого шла длинная трубка, соединённая с капельницей.
Следующим открытием стала моя левая рука. Она была загипсована от локтя до пальцев, что делало её слишком тяжёлой для моего ослабленного организма.
Это был не первый мой перелом. Ещё с раннего детства я была частым посетителем травмпункта, где меня уже все прекрасно знали и уже не удивлялись, когда я приходила к ним с новыми увечьями.
Но сейчас это был не результат обычной неуклюжести или любви искать приключения на одно место.
И одним переломом дело не обошлось, учитывая, как адски мне болело всё тело: голова, рёбра и ноги, что не давало мне сделать даже малейшее телодвижение. Я была обладательницей высокого болевого порога, однако сейчас мне буквально хотелось взвыть, настолько неприятно и болезненно это всё было.
Попытавшись собрать мысли в кучку и немного успокоиться, я сконцентрировалась на своих воспоминаниях, стараясь сложить хоть какую-то мозаику из тех обрывков, что всплывали у меня перед глазами.
Вот только-только я была на ночной вечеринке, откуда меня отвёз домой Лиам. Потом школьный день, наши разговоры с Сарой, её предложение встретиться вечером...
И тут меня как током ударило.
Приём в ресторане, на который меня зазывала мама.
Я сильно зажмурилась, вспоминая наши с ней разговоры сначала дома, а затем в машине. А потом...
Моментально распахнув глаза, я, наплевав на невыносимую боль и тяжесть в теле, принялась привставать на кровати, чувствуя, как паника, а вместе с ней чувство тотальной беспомощности начинают буквально поглощать меня. И именно в эту же секунду ко мне в палату зашла молоденькая медсестра, в руках у которой была металлическая тарелка, которую обычно используют для переноса инструментов.
Девушка не сразу заметила, что я была в сознании, но услышав приглушенное шипение и боковым зрением заметив мои настойчивые попытки подняться, быстро повернула голову в мою сторону и округлила глаза то ли в удивлении, то ли испуге.
– О господи, – только и сказала она, в секунду оказавшись рядом с моей кроватью и поставив тарелку на тумбочку. – Тише, дыши.
Она видела, насколько испуганными были у меня глаза и как часто я дышала, что тоже причиняло немалую боль, однако иного способа успокоиться не было.
– Дэни, срочно позови доктора Флорэса! – громко крикнула медсестра, аккуратно удерживая меня. – Всё в порядке, тише. Дыши и не вставай, тебе это сейчас противопоказано.
В приоткрытую дверь заглянул медбрат, встретившись со мной взглядом, и без слов всё понял, моментально вернувшись в коридор, чтобы сделать так, как сказала его коллега.
Она заметила, как я поморщилась от пиканья прибора, показывающего частоту пульса и давление, поэтому поспешила его отключить, ведь надобности в нём, как таковой, уже не было.
– Что со мной случилось? – прохрипела я, чувствуя невероятную сухость во рту.
Девушка аккуратно взяла стакан с водой, что стоял на тумбочке на случай подобного пробуждения, и поднесла его к моим губам, чтобы я могла немного промочить горло.
Я сделала глоток и почувствовала одновременно небольшое облегчение, но вместе с ним и боль в грудной клетке, заставившую меня поморщиться.
Не успела медсестра открыть рот, чтобы ответить на мой вопрос, как в палату влетел мужчина. Его поседевшие волосы были в небольшом беспорядке, а белый халат расстёгнут и не был даже полностью надет, а значит его сорвали внезапно и, возможно, с небольшого перерыва.
– Очнулась, наконец-то, – с неким облегчением сказал доктор, поправляя халат и подходя ближе к кровати. – Моника, будь добра, принеси одну ампулу «Мелоксикама» и пошустрее.
Медсестра тут же закивала, вскакивая и уступая место доктору, а сама побежала выполнять указания.
Мужчина отложил папку, в которой, наверняка, была моя больничная карта, и аккуратно сел на край кровати, стараясь не задеть меня.
– Так, ты же не хочешь снова потерять сознание, – спокойно и аккуратно сказал мужчина, а я замотала головой. – Тогда нужно успокоиться, твой организм и так испытывает сильный стресс.
Он начал показательно громко вдыхать и выдыхать, показывая, как мне нужно делать, и я принялась повторять за ним, игнорируя распирающее чувство в грудной клетке.
И техника оказалась рабочей, ведь я действительно начала приходить в себя.
– Ты в Массачусетской больнице общего профиля, рядом с тобой находятся первоклассные профессионалы и ты в безопасности, – продолжил доктор. – Меня зовут Джеймс Флорес, я твой лечащий врач. Мы вместе будем проходить этот нелёгкий путь к твоему выздоровлению.
– Сколько я была в отключке? – сразу же спросила я, стоило мужчине закончить говорить. У меня было очень много вопросов, ответы на которые мне хотелось узнать как можно быстрее.
Говорить было всё ещё тяжело, язык немного заплетался, а чувство усталости и слабости подсказывали, что надо бы ещё немного поспать. Однако волнение не дало бы сделать этого.
– Четыре дня, Элизабет, – доктор поджал губы, а я в шоке уставилась на него. – Ты здорово ударилась головой, заработала сотрясение и ещё кучу других травм разной степени тяжести. Помнишь что-нибудь?
Пару секунд я не двигалась, пытаясь разложить по полочкам всю последовательность событий. Казалось, будто бы я собирала какой-то паззл.
– Да, частично, – закивала я.
В голове всплыл наш с мамой утренний разговор, который закончился не на самой хорошей ноте. А затем перепалка в машине, когда я ляпнула то, чего не следовало бы говорить, особенно в той ситуации.
Меня снова окатило чувство вины. Я пыталась извиниться перед ней, я точно это помнила, однако всё, что следовало после этого, было словно в тумане.
– Частичная потеря памяти иногда случается из-за сотрясения, в этом нет ничего плохого, – подбадривающе сказал мужчина. – Мы вколем тебе...
– Где мои родители? – внезапно выпалила я, перебивая его. – Я хочу их увидеть.
Если я находилась здесь уже четыре дня, они должны были знать об этом. Возможно, они и доставили меня сюда, а может попали в больницу вместе со мной, о чём мне думать не хотелось.
И несмотря на все проблемы, сейчас мне хотелось увидеть их и поговорить. Тогда бы я успокоилась.
Доктор сразу притих, а в палате повисла тишина. И она давила, вызывая ещё большее беспокойство и волнение, которые сейчас были совершенно не к месту.
Внезапно, рука мужчины опустилась на мою в будто бы утешающем жесте. Я перевела взгляд на неё, нахмурившись, а затем вновь встретилась со взглядом Джеймса.
– Доктор Флорэс? – немного тише повторила я, напрягаясь каждой клеткой своего тела. – Где они? Они ведь знают, что я здесь?
– Элизабет, – прочистил горло он, – тебя доставили сюда вечером шестнадцатого апреля. Из той информации, что нам донесли, ты с родителями находилась в машине, когда из-за непогоды одно из деревьев, росших вдоль трассы, не выдержало сильного ветра и...
И тут я почувствовала, как сердце ушло куда-то в пятки. А перед глазами появилась картинка того чёртового дерева, упавшего перед нашей машиной. А дальше визг шин, боль и пустота.
Я снова посмотрела на мужчину, что внимательно наблюдал за моей реакцией, чтобы понимать, какие дальнейшие действия ему нужно предпринять.
– Основной удар пришёлся на передние сидения, – осторожно продолжил врач. – К сожалению, миссис Джонс и мистер Дэвис скончались ещё до приезда скорой помощи. Прими мои соболезнования.
Вот так, в одну секунду, одно событие может перечеркнуть всё. Абсолютно всё, что выстраивалось годами, все дальнейшие планы на ближайшее будущее, мечты исправить совершённые ошибки.
Одно лишь событие, которому понадобилась лишь несчастная пара секунд, чтобы случиться, может изменить всё.
Я почувствовала внезапный порыв рассмеяться. Внутри меня включился скептик, который наотрез отказывался верить в случившееся.
«Они ведь не могли вот так просто умереть, правда? Это просто какая-то злая шутка, чтобы узнать, как бы я отреагировала», – повторяла я сама себе.
Однако лицо доктора Флорэса оставалось серьёзным, с оттенками сочувствия и грусти.
У каждого врача было своё личное кладбище, это известно каждому. Но даже годы работы не всегда помогают полностью подавлять эмоции и оставаться спокойным в моменты, когда приходится сообщать матери о смерти её ребёнка или ребёнку о том, что он остался сиротой.
И в этот момент, смотря на мужчину, ко мне пришло осознание.
Это не была злая шутка или какой-то розыгрыш. Это не была проверка.
Это была чистая правда.
Паническая улыбка на моём лице тут же пропала, и я отвела взгляд в сторону, чувствуя, как внутри меня разрастается какое-то странное, тянущее чувство. Оно было неприятным, очень.
Это ведь означало, что я больше никогда их не увижу. Это не была очередная командировка или мои длительные ночёвки вне дома. Тогда расставания были временными, я знала, что через несколько дней или недель снова увижусь с ними, услышу что-то в свой адрес или скажу что-то им.
А сейчас это было навсегда. Больше я никогда не смогу поговорить с ними, не столкнусь с мамой и Адамом в столовой утром, собираясь в школу, или вечером, когда они мирно сидели в гостиной и что-то обсуждали.
Больше у меня не будет возможности исправить ситуацию, возникшую между нами. Я упустила тот единственный шанс, когда это можно было сделать, время было потрачено впустую и родителей уже не вернуть, чтобы банально сказать, что они мне, несмотря ни на что, были дороги.
И стоило мне подумать об этом, как в горле образовался ужасный ком, мешающий не то, что глотать и говорить, а даже дышать, и к глазам подступили слёзы.
Я ненавидела плакать, всегда старалась сдерживаться до последнего, однако сейчас, как бы я не пыталась, сохранять спокойствие у меня не получалось совсем.
Огонь внутри горел настолько сильно, что я отвлеклась от всего, что происходило вокруг меня. Я даже не поняла, в какой момент в палате оказались другие люди, как и не поняла, когда они успели что-то вколоть мне в катетер.
Однако с каждой секундой сознание становилось всё более затуманенным, пока я снова не погрузилась в темноту.
***
Ещё никогда в моей жизни время не тянулось так долго и мучительно.
Каждый день был сродни адским мукам, ведь ничего, кроме одиночества, боли и страха я не испытывала.
Первые дни оказались самыми тяжёлыми. Меня то и дело пичкали успокоительными, без конца предлагали помощь психолога, от которого я каждый раз отказывалась, не желая, чтобы кто-то шарился у меня в голове.
И всё это привело к тому, что внутри была настоящая пустота. Будто бы дементор высосал из меня все светлые воспоминания и эмоции.
И не свихнуться окончательно мне помогли медсёстры, которые старались проводить со мной как можно больше времени, дарить максимальную поддержку, но, в то же время, не перебарщивать.
Они чётко чувствовали ту грань, когда мне требовался кто-то рядом, а когда я хотела побыть одна. И за это я была им безмерно благодарна.
Вопрос о том, что со мной теперь будет, не покидал меня ни на секунду. Врачи не могли ответить на него и лишь пожимали плечами. Каждый из них говорил, что как только моё состояние окончательно нормализируется, соответствующие органы займутся этим вопросом.
И это пугало.
Со временем, ко мне действительно начали наведываться люди из полиции. Они собирали мои показания с того рокового вечера, как и данные о моих ближайших живых родственниках.
И после этого снова наступило затишье. Каждый раз мне говорили, что мне нужно попытаться не забивать себе этим голову, что, конечно же, было задачей невыполнимой, и сосредоточиться на своём выздоровлении, для которого мне нужно было пройти целую реабилитацию.
Список полученных травм был довольно внушительным и, когда его впервые озвучили, я ничего не могла сделать, кроме как взвыть. Мне не хотелось отправляться в интернат, но ещё больше не хотелось задерживаться здесь.
Из серьёзного у меня было сотрясение средней степени тяжести, из-за которого головная боль стала моим верным спутником. А также приличная трещина на ребре, из-за которой оно могло легко сломаться и тогда проблем стало бы ещё больше, серьёзный ушиб тазобедренного сустава, перелом лучевой кости левой руки и множество других более мелких повреждений.
Из-за всего вышеперечисленного первое время мне даже запрещено было подниматься с кровати, по крайней мере без сопровождения медперсонала. Если мне требовалась уборная, то в дело пускали кресло, с которым у меня были далеко не самые лучшие ассоциации. Но другого выхода не было.
Один раз я попыталась самостоятельно подняться и сделать хоть пару шагов, однако это всё закончилось моим благополучным падением, из-за которого я чуть не сделала всё только хуже. Благо Моника, та самая медсестра, вовремя зашла в палату и уложила меня, предварительно прочитав огромную нотацию о том, что я не должна делать.
И эта беспомощность меня выводила из себя.
По натуре, я была человеком, который не сдаётся без боя. И раз уж пытаться самостоятельно встать на ноги действительно было плохой идеей, то я хотя бы разминалась сидя, превозмогая боль.
И, вскоре, Моника всё же получила разрешение от врача тренироваться со мной. И моему счастью не было предела.
Шаг за шагом, стиснув зубы, я постепенно расхаживалась и вот, почти две недели спустя, мне всё же было разрешено самостоятельно передвигаться.
Такие разминки помогали мне не только быстрее становиться на ноги и коротать время, но и отвлекаться от бесконечных размышлений о моих родителей, об аварии.
Как мне стало известно, после столкновения с деревом, машину унесло в кювет, из-за чего от неё мало что осталось. И, как говорили многие, я выжила лишь чудом.
Но радости от этого не было никакой.
Что значит моё спасение, если два моих единственных родных человека, находившихся тогда со мной, не выжили. Что же это за везение такое – остаться единственной выжившей?
Меня мучила совесть, хотя, по сути, моей вины, как и заслуги, в этом не было. Но тут, скорее, дело было не столько в спасении, сколько в нашем с мамой последнем разговоре.
Я наговорила столько глупостей, о чём жалеть буду до конца своих дней. Я упустила возможность извиниться, спокойно разобраться со всем, поговорить.
Мне стоило удержать свою злость и обиду, но я не сделала этого.
И это преследовало меня.
В один из вечеров, ко мне в палату пустили мою тётю, родную сестру мамы. Отношения между нами не были плохими. Они, скорее, были никакими. Мы просто не общались.
У неё была своя семья, своя жизнь и свои проблемы, поэтому речи о том, чтобы она взяла меня под свою опеку даже не шло.
Она рассказала мне, что занималась организацией похорон, на которые мне не удалось попасть. Было сложно сказать, хорошо это или плохо. Не уверена, что я смогла бы взглянуть на родителей, вынести церемонию.
Я в целом ненавидела похороны, на которых, к сожалению, мне пришлось бывать нередко. А хоронить собственных родителей в шестнадцать лет...
Я не была готова к этому.
Тётя пожелала мне скорейшего выздоровления, принесла свои соболезнования, и ретировалась, вновь оставляя меня одну. Но и польза от неё была, ведь женщина привезла мне немного одежды из дома, так как моя была безвозвратно испорчена, как и телефон, без которого мне приходилось обходиться всё это время, а, значит, и без связи с внешним миром.
Моника рассказала, что мои друзья смогли вычислить моё местонахождение ещё тогда, когда я была в отключке. Но сюда их никто не пропускал, а мне никто не позволял спускаться вниз. И это было ужасно.
Я рассчитывала и дальше коротать время в одиночестве, однако посреди дня в мою палату неожиданно раздался стук, который смог вывести меня из ступора.
Я ожидала увидеть в дверном проёме очередных врачей, пришедших взять у меня анализы или сообщить о чём-то, однако вместо людей в белых халатах, которые уже до невозможности осточертели мне, в палату зашли статные мужчина с женщиной, приветливо мне улыбнувшись.
На светловолосой незнакомке, с виду которой было за пятьдесят, был надет явно недешёвый брючный костюм чёрного цвета, что говорило о её статусе. В руках у неё были какие-то папки, как и у мужчины, что шёл позади неё.
На нём так же был надет деловой костюм. Он выглядел будто с ниточки: идеально завязанный галстук, уложенные гелем волосы и чисто выбритое лицо.
– Добрый день, Элизабет, – поприветствовала меня женщина, а я нахмурилась, немного приподнимаясь. – Я – Изабелла Льюис, представительница органов опеки.
Я сразу же замерла, чувствуя, как внутри начинает расти напряжение.
«Ну вот и начинается...», – подумала я.
– А это – мистер Диаз, – блондинка указала на своего спутника. – Он являлся нотариусом твоей матери, Кейт Джонс.
Мужчина приветливо кивнул, слегла улыбнувшись мне. С виду, он выглядел доброжелательным, без напущенной серьёзности, свойственной некоторым его коллегам.
– Приятно познакомиться, – прочистил горло Диаз. – Мы здесь, чтобы решить пару вопросов, касательно твоей опеки, а также завещания миссис Джонс, в котором ты была упомянута. И, исходя из этого, я не имею права вскрыть его без твоего присутствия.
До этого, мама никогда не говорила о том, что у неё было завещание. Да и я никогда не задумывалась об этом. В конце концов, она была молодой и полной сил женщиной, с хорошим здоровьем. Однако от несчастных случаев никто не застрахован, что я уже успела понять.
– Поэтому, нам необходимо забрать тебя буквально на час для оглашения завещания, чтобы органы опеки могли полноценно заняться вопросом о твоей дальнейшей судьбе, – закончила миссис Льюис, а от последней фразы я невольно поёжилась. – Твой лечащий врач сказал, что ты активно идёшь на поправку, поэтому дал разрешение покинуть больницу на строго ограниченный срок и под нашу ответственность.
Часть меня не была готова к тому, чтобы решать подобные вопросы. Однако другая до безумия хотела поскорее поставить точку в этом вопросе и не мучить себя догадками. Да и покинуть эти четыре стены было бы неплохо.
– Ну, возражений не имею, – я натянуто улыбнулась, и мои «посетители» покинули палату, позволяя мне одеться.
Это было странно – снимать больничную одежду спустя приличный промежуток времени, а мои вещи всё ещё пахли домом, вызывая смешанные эмоции.
Одеваться было всё ещё не так просто, однако я успешно справилась с этой задачей, окинув себя взглядом в небольшом зеркале, что висело над раковиной в палате.
И, признаться честно, я ужаснулась. Раньше, у меня было довольно спортивное телосложение, подтянутое тело. Но сейчас на меня из зеркала смотрела моя измученная копия. За время, проведённое здесь, я сбросила не меньше пяти килограмм, из-за чего мои щёки немного впали, а под глазами образовались не самые симпатичные синяки.
Мне самой было больно видеть себя в таком состоянии. И с этим срочно нужно было что-то делать, однако, находясь в больнице, я вряд ли смогла бы что-то изменить. Мне нужно было выбраться из этого заточения.
С этими мыслями я покинула палату, встречаясь с мужчиной и женщиной в коридоре.
Нотариус услужливо предложил мне свою руку, чтобы облегчить ходьбу. И первой мыслью было отказаться, однако я всё же приняла помощь, продвигаясь в сторону выхода.
Облегчение, которое я почувствовала, оказавшись на улице, было не передать словами. Я аккуратно вдохнула хоть и не самый чистый, но всё же свежий воздух, почувствовав, как расслабляется каждая клетка моего организма.
Мне этого не хватало.
Миссис Льюис открыла для меня заднюю дверь чёрного джипа, а затем села рядом со мной, дав указание водителю двигаться к нотариальной конторе.
И стоило мужчине завести двигатель, как я почувствовала небольшой приступ паники, а в ушах раздался визг шин, который я услышала за секунду до того, как вырубиться во время аварии.
Я вжалась в спинку кресла, боясь выглянуть в окно. И моё состояние не скрылось от женщины, что протянула мне бутылку с водой, помогая успокоиться.
– Скажите, – начала я, сделав небольшой глоток, – что со мной теперь будет?
В ответ послышался приглушённый вздох. Льюис явно не хотела обсуждать это сейчас, когда я и без того испытывала не малый стресс от нахождения в машине, а, значит, ничего хорошего мне ожидать не стоило.
– Пока рано об этом говорить, – ответила женщина, подбадривающе посмотрев на меня. – Для начала нужно ознакомиться с содержанием завещания на случай, если твоя мать указала там кого-то, кому хотела бы передать опеку над тобой, а уже потом органы опеки будут решать этот вопрос.
– Но хотя бы примерные варианты развития событий вы можете предсказать? – взмолилась я. – Я не могу уже находиться в неведении, я хочу знать, чего мне стоит ожидать.
В машине повисло молчание, нарушаемое лишь приглушёнными звуками мотора.
– Вариантов немного, – честно призналась блондинка, кинув взгляд на папку в своих руках. – Я ознакомилась с информацией о тебе. Из ближайших родственников у тебя ведь есть тётя, верно? Она может оформить опеку на себя и тогда...
– Исключено, – тут же отрезала я. – Она не станет этого делать, будьте уверены.
Наши отношения не были такими, при которых совершался подобный милостивый шаг. Тётя бы не пошла на такое.
– Тогда есть вариант, что кто-то из ваших близких, но не родных людей попробует оформить, – продолжила женщина. – Этот процесс не из лёгких, особенно, если вы не родственники, однако нет ничего невозможного. В крайнем случае, тебе придётся пожить в интернате до совершеннолетия.
Это слово пугало многих детей и подростков. Большинство оказывались в этом месте по той же причине, что и у меня – когда близкие люди умирали и человек оставался один. Других же особо холодные родители отправляли туда самостоятельно, желая избавиться от лишних проблем.
Признаться честно, такая мысль пару раз посещала меня, когда я была младше. Смотря на раздражённую некоторыми моими поступками маму, мне казалось, что в любой момент они могут меня вышвырнуть туда. Но этого не произошло.
В нотариальную контору мы доехали за минут двадцать. Здание было не совсем большим, но и не маленьким. Там находилось несколько офисов, а сама контора пользовалась хорошей репутацией.
В здании, около кабинета мистера Диаса, мы столкнулись с моей тётей и ей мужем, одной хорошей подругой и коллегой мамы, которую я видела всего несколько раз в жизни, однако мне было известно, что с Кейт они были довольно близки.
Мы обменялись парочкой фраз, я приняла соболезнования, мысленно торопя нотариуса, чтобы он скорее впустил нас в кабинет. Меньше всего мне хотелось сейчас выслушивать сожаления.
Мы неспешно зашли вовнутрь, занимая места за полукруглым столом. Муж тёти остался ждать у вдоха, как и миссис Льюис, ведь ни того, ни другого не было указано в завещании, а значит присутствовать во время оглашения они не могли.
— Итак, дамы и господа, сегодня мы узнаем последнюю волю погибшей Кейт Дэвис, — начал мистер Диаз, осмотрев всех нас. — Все присутствующие были упомянуты в завещании, поэтому предлагаю приступить к его прочтению, — мужчина достал из стола конверт и вскрыл его. — Итак, имеется основная часть, которую я сейчас оглашу, а также личное послание для мисс Джонс от её матери и... тут приложен тест ДНК, — смутился Джейкоб, а именно так звали мужчину, если верить табличке на двери кабинета. — Он должен быть оглашен в случае отсутствия опекуна, после того, как Элизабет прочитает личное письмо, — добавил он.
Вся эта ситуация была до невозможности странной. Личное письмо? Тест ДНК?
— Что ж, приступим. Исходя из завещания, передать автомобиль марки «Ниссан» в личное пользование сестре миссис Джонс – Саре Прайс, — в ответ на услышанное тётя улыбнулась, а я сохранила невозмутимое лицо. — Сборник личных записей, журналов и кассет с дисками переходит Барбаре Уилсон, – продолжил нотариус. Можно было предположить, что в этих записях была работа мамы и она хотела, чтобы кто-то продолжил её начинания, в случае её ухода. А её подруга, как и она сама, была отличной журналисткой, которой можно было поручить эту задачу. – Второй автомобиль марки «Ауди», а также банковский счёт и дом по адресу «Медфорд, Саммит-роуд тридцать» переходят прямой наследнице – Элизабет Джонс.
От услышанного мои глаза тут же полезли на лоб. Неужели мама решила оставить мне практически всё, что у нас имелось? С одной стороны, это было логично, ведь я была её единственным ребёнком. Но, с другой, нас то и семьей, в последнее время, можно было назвать с натяжкой.
– Воспользоваться всем этим ты сможешь с восемнадцати лет, однако можно подать заявление о вступлении в наследство до совершеннолетия, – нотариус снова опустил взгляд на бумаги. – И... на этом всё. Чуть позже я передам вам некоторые документы, а теперь перейдём к личному посланию. Элизабет, ты можешь его прочитать тут, естественно не вслух, или же позже, но тогда и с оглашением теста ДНК придётся повременить. Как поступишь?
Я просверлила взглядом небольшой конверт в руках мужчины, обдумывая, как лучше поступить в этой ситуации.
Мне не было известно содержимое этого письма, поэтому от него можно было ожидать чего угодно, а я не была уверена, что готова к этому «чему угодно».
Но тянуть смысла не было.
– Давайте сейчас, – я постаралась сказать это с максимальной уверенностью, однако голос всё же немного дрогнул.
Мистер Диас кивнул, протягивая мне большой конверт. Я нерешительно посмотрела на него, всё ещё сомневаясь в своей готовности открыть его. В конце концов, рана была ещё слишком свежей, но выбора большого не было.
Выдохнув, я открыла его, доставая оттуда лист и конверт поменьше. Первым было то самое письмо, а вот вторым, судя по всему, являлся запечатанный тест ДНК, который я предпочла отложить в сторону.
Взглянув на первый листок, я сразу же узнала аккуратный почерк мамы, нервно сглотнув, однако всё же набралась сил, принимаясь читать:
«Дорогая Лиз. Хотелось бы мне, чтобы ты прочитала это как можно позже, но тут уже как сложится жизнь.
Есть много вещей, о которых я тебе так и не рассказала. И у тебя есть много вопросов ко мне, на которые я так и не смогла дать ответ.
Ещё когда я была беременна, у меня было очень много страхов и сомнений. Я была молода и наивна, я бы даже сказала глупа, в каком-то плане, и ничего не смыслила в материнстве. Это меня пугало, однако я стойко верила в то, что нет ничего невозможного, и любой человек способен стать прекрасным родителем, если захочет этого.
И вот, когда ты появилась на свет, такая крохотная, беззащитная, я была одновременно счастлива и напугана до чёртиков. Мне хотелось уберечь тебя от всего зла, дать всё самое лучшее. И я искренне верила в то, что мы будем не только мамой и дочкой, но и лучшими подругами, которые смогут поделиться всем друг с другом.
И ты была невероятным ребёнком. Смышлёная, схватывала всё налету, проявляла интерес не только к игрушкам. Ты казалась настоящим ангелом, хоть уже и тогда стали пробиваться заростки твоего характера.
Я даже моргнуть не успела, как ты выросла. И с каждым днём, чем ближе приближался твой подростковый возраст, я всё больше узнавала в тебе твоего отца. Невинный ребёнок начал превращаться в уверенную, независимую, местами дерзкую и даже грубую девушку, которая могла за себя постоять. И, возможно, мне нужно было гордиться твоей стойкостью, но, признаться честно, мне было не по себе.
Тогда, в силу своего возраста, ты многое воспринимала в штыки. Поэтому уже в то время между нами возникали небольшие конфликты. И в один момент, смотря на тебя, я поняла, что не уверена, как сейчас тебя воспитывать. Я правда не имела даже малейшего представления.
Ты не любила, когда тебе указывали, часто шла наперекор в такие моменты. И я боялась, что могу сделать что-то не так.
А потом случилось то, что случилось. Я потеряла ребёнка и после этого всё покатилось к чертям собачьим. И в тот момент я чувствовала вину за всё случившееся только на себе. Будто это я виновата во всех наших бедах, во всех страданиях. И в тот момент, когда мы снова сорвались друг на друга, я почувствовала, что будет лучше, если я вообще перестану вмешиваться в твою жизнь, ведь всеми своими действиями я делала лишь хуже.
И я совершила ошибку, которую долгое время не хотела признавать.
Я прошу прощения за всю боль, что причинила тебе. Я никогда не переставала любить тебя и волноваться, только делала это чертовски неумело. И я надеюсь, что мне всё же удастся растопить тот лёд, что укрепился между нами. А если я не успею, то это письмо раскроет всё то, что я хотела тебе сказать.
Знаю, я не тот человек, который должен давать тебе родительские советы, особенно сейчас, но я всё же это сделаю. Прошу тебя, перестань ввязываться в неприятности, задумайся о своей будущей жизни, чтобы не совершить тех же ошибок, что и я в своё время. Ты – талантливая и способная девочка, я это знаю.
В жизни может случиться всякое. Тебе придётся столкнуться с множеством проблем, преодолеть огромное количество препятствий. Но, самое главное, не забывай о том, кто ты есть на самом деле. Не отходи от своих принципов и всегда обдумывай свои действия.
Мне действительно жаль, что я не смогу тебе оставить ничего дельного после своей кончины.
Это письмо я обновляю регулярно. И, если ты читаешь именно это, мне жаль, что я не смогу присутствовать на твоём выпускном, не смогу увидеть, кем ты станешь через несколько лет и какая судьба тебя ждёт. Я надеюсь, ты встретишь достойного человека, с которым захочешь провести всю свою жизнь, как было у меня с Адамом. Я надеюсь, у тебя получится создать замечательную семью, и я верю в то, что однажды ты сможешь стать прекрасной матерью. Не такой, какой была я.
Есть много вещей, о которых ты не знаешь. И сейчас, когда меня уже не стало, пришло время раскрыть одну из них. Возможно, она как-то сможет изменить твою жизнь.
В молодости мы все совершаем ошибки. Иногда по своей глупости, а иногда из-за нескольких лишних бокалов алкоголя. Это однажды и произошло со мной.
Почти семнадцать лет назад, мне выпала удача взять интервью у одного из известнейших людей в Америке. Это произошло спонтанно, мы просто оба оказались на вечере в честь дня рождения одного из сенаторов. Тони Старк был обаятельным мужчиной, о котором ходило множество разных слухов, в особенности о его отношениях с женщинами. Но я смотрела на него, в первую очередь, с профессиональной стороны, однако личные интервью не всегда идут по плану. И вот, утром я проснулась в кровати незнакомого номера в отеле. А через несколько недель я узнала, что была беременна тобой. Как ты понимаешь, Старк, с которым после этого случая мы никогда больше не пересекались, так и не узнал об этом.
Мне не хотелось, чтобы ты имела с ним хоть какие-нибудь связи в будущем. Но с каждым годом я всё больше стала замечать вашу схожесть и во внешности, и в характере, но так и не осмелилась признаться. Эгоистично? Возможно. Но тогда мне казалось, что я поступаю правильно.
Теперь меня нет, я не буду ничему препятствовать. Ты имеешь право знать правду. Да, в это сложно поверить. Именно поэтому, к этому письму прилагается тест ДНК, в котором всё подтверждается. А как дальше поступать — решать только тебе.
Я надеюсь, ты будешь счастлива и проживёшь эту жизнь не так, как я. Знай, я всегда очень сильно любила тебя, только делала это чертовски неумело. Удачи тебе, дорогая.
Твоя мама – Кейт»
Выражение моего лица менялось на протяжение всего прочтения этого письма. Эмоции переполняли меня. Я просто не знала, как на это всё реагировать.
Мой мозг не успевал регистрировать всю полученную информацию, а ближе к концу, казалось, совсем отключился.
Когда тебе, спустя шестнадцать лет жизни, говорят, что твой отец – Тони, мать его, Старк, первая мысль, что возникает – это какой-то бред.
Об этом человеке вот уже многие годы без умолку говорят по телевизору. Им восхищаются как инженером, так и как супергероем, и мужчиной в целом.
И главная звезда Америки, Железный человек, как оказывается, всё это время был моим отцом?
Я нервно рассмеялась, чем вызвала неоднозначную реакцию окружающих. Они удивлённо посмотрели на меня, а в их глазах читался нескрываемый интерес. Со стороны я, скорее всего, выглядела как какой-то шиз.
Я вновь пробежалась глазами по объемному письму, чувствуя, как внутри всё сжимается.
Мама никогда не была со мной откровенной, да и таких слов я почти никогда не слышала от нее. Я плевать хотела на это наследство, на дом, машину, этот гребаный банковский счет. Всего, чего мне хотелось все эти годы, это любви от родной матери, чтобы она перестала всё от меня скрывать и делать вид, будто ей глубоко плевать на всё, что связано со мной. А теперь что? Я вот так, в один момент, узнала, что тем самым «папой», которого я ждала всё детство, является Старк.
И даже если предположить, что это действительно так, в чём я очень сильно сомневалась, он всё равно в жизни бы не поверил в то, что у него есть шестнадцатилетняя дочь. Он явно встречал немало чокнутых женщин, которые после ночи с ним заявляли о беременности, лишь бы он не оставлял их. Да и даже, если он поверит в этот бред, то точно откажется от опекунства. Зачем миллиардеру и супергерою взрослая дочь, о которой он не знал всё это время? Уж лучше отправиться в интернат, чем позориться таким образом.
Сейчас мне хотелось просто начать биться головой о стол от безысходности, нелепости всей этой ситуации, а также грусти и обиды, что сидели во мне.
— Всё нормально, Элизабет? — первым нарушил эту тишину мистер Диас.
— Д-да, — тихо проговорила я, шумно втягивая воздух через нос.
— Ты уверена? Может воды принести, — настаивал мужчина, а я отрицательно замотала головой.
Я взглянула на конверт с тестом, что лежал передо мной. О его наличии уже было оглашено, поэтому скрывать данный факт было бесполезно, да и мне чертовски сильно хотелось узнать о его содержании.
Пару секунд посверлив его взглядом, я передала конверт нотариусу, стараясь унять дрожь в руках.
Он коротко взглянул на него, а затем извинился, поднимаясь со своего места и направляясь к двери, чтобы позвать миссис Льюис, ведь сейчас решался вопрос моего опекунства.
Женщина зашла внутрь, быстро оценивая обстановку, которая была довольно напряжённая. Все взгляды были устремлены на меня, а я лишь прожигала взглядом этот злосчастный тест, желая как можно скорее услышать результат.
— Ладно, время решить вопрос твоего опекунства, — начал нотариус. — Миссис Льюис здесь, чтобы зафиксировать всё, поэтому спрошу: миссис Прайс, так как вы являетесь единственной живой родственницей мисс Джонс, готовы ли вы взять опеку над ней? — спросил мужчина, получив в ответ лишь отрицательный кивок головой, а я хмыкнула, не удивляясь такому повороту событий. — Хорошо. К завещанию, как вы уже слышали, прилагается тест ДНК, а так как опекуна у тебя нет, Элизабет, мы обязаны взглянуть на него.
Джейкоб продемонстрировал целостность конверта, принимаясь аккуратно вскрывать его, доставая лист. Нотариус развернул тест и пробежался взглядом по строчкам, а его глаза начали расширяться.
Это было не обычное удивление. Это был натуральный, ничем не прикрытый шок, заставивший мужчину раскрыть рот, но при этом не проронить ни слова ещё несколько секунд.
– А-а... – протянул мистер Диас. – Основываясь на результатах, полученных при анализе исследуемых генетических систем, вероятность биологического отцовства предполагаемого отца... – Джейкоб снова замялся, – Энтони Эдварда Старка, – в этот момент я второй раз за последние несколько минут почувствовала, как сердце уходит куда-то в пятки, а все находящиеся в комнате напряглись и поражённо переглянулись между собой, – в отношении ребёнка Элизабет Эвери Джонс составляет девяноста девять и девять десятых процента.