Флэшбэк

- Здравствуйте.

Я выпал из своих размышлений, едва ли не вздрогнув.

- Здравствуйте.

Мужчина сел на заднее сидение. Радостный, круглолицый и румяный. По салону разошелся алкогольный смрад, открыто говорящий о природе этой самой радости. Пока он бурчал, устраиваясь удобнее и выискивая что-то во множественных складках и карманах своей одежды, я отвернулся к приоткрытому окошку, чтобы надышаться перед поездкой.

В подворотне, которая попалась мне на глаза, стояли двое подростков. Бедно одетые, высокие и худые, говорили они друг с другом очень скупо, больше смотрели по сторонам. Один – за спину своего товарища и тот так же, иногда оборачивались. Видимо, не заметив угрозы, первый достал из-за пазухи нечто черное, похожее на свернутый пакет, в котором было что-то спрятано. Второй взял это и скрыл под кофтой, заправив четверть за ремень джинсов. Проделав те же манипуляции с наблюдением, они молча разошлись.

А я все смотрел на то место, ощущая, как затылок в очередной раз начинает жечь. С того момента, как в моей жизни появился камень, жжение головы, а в особенности затылка, всегда приводило к чему-то значимому. Ставило акцент на моменте, отзывающемся во мне ярче прочих. Не просто так - похожая история уже случалась. Привычное чувство дежавю превратилось из мучения в ожидаемый толчок.

- Уважаемый, мы ехать будем сегодня али как? – культурно поинтересовался пассажир.

Я уже и забыл, что он здесь.

- Конечно, - натренированная веселость в голосе оказалась как никогда кстати, это увлекло болтливого клиента и, пока он вел беседу сам с собой, я смог сохранить концентрацию на нужном чувстве.

Когда поездка закончилась, камень уже лежал в моей руке.

На секунду показалось, что я оказался на том же месте, в той самой темной подворотне. Стоял, оглядываясь. Ладонь сама собой потянулась вперед, ее легонько накрыл холод без ощутимого веса, а затем повело вниз – вес появился. Страшно не было, да и в общем эмоции показались мне неправильными: предвкушение, азарт, даже подобие радости.

Что-то тяжелое, запрятанное в черный пакет, прижалось ко мне резинкой спортивных штанов.

Напротив кто-то стоял. Большой незнакомец, старше и явно крупнее. Черты лица размыты, в темноте они совсем потерялись, растворились, как и контуры фигур на фоне. За ним были другие, их я тоже знал.

- Придержи, - наказал мужчина без лица.

Его голос был слиянием множества других, знакомых и незнакомых. Я поправил куртку и кивнул, после чего махнул кому-то из толпы. Туда же направился тот, кто передал пакет: его путь проходил через пару резких лучей уличного освещения, благодаря чему черты собрались в образ, который, кажется, недавно уже всплывал. Но все произошло так быстро, что ответить точно я не взялся.

И тот, кто стоял в толпе… Кому я помахал? Ничего не видно. Не страшно, можно выждать, когда человек вновь шагнет под фонарь. Еще шаг…

Я вдруг моргнул и оказался в своей машине.

- Нет, нет, нет. Ну, блин, какого хрена.

Снова сжал камень, снова переместился туда же.

- Придержи, - повторил незнакомец. Повернулся и шагнул из тьмы.

Я снова оказался в настоящем. Ни секунды не медля, повторил прыжок в прошлое.

- Придержи.

Тень, свет, машина.

Повтор.

- Придержи.

Снова скопление голосов, женских и мужских, звонких и глухих, в нем одном. Невозможно понять, какой из них настоящий. И вновь автомобиль. Камень впился в ладонь, и я зашипел, выронив его. Боль в голове стала невыносимой.

- Придержи. Придержи. Придержи.

Повтор одного и того же слова разными людьми звенел в ушах уже в реальности. Его искаженность нагоняла на меня жуткое предчувствие – вот-вот должен выделиться один, и, кажется, в таком случае все станет понятно.

- Придержи, - снова сказала толпа.

Опомниться не успел, как от остального мира меня отгородил купол женского крика. Руки припали к ушам, но это не помогло – крик шел из меня. Всплыл в памяти очередным хорошо знакомым, но почему-то забытым словом. Едва я нащупал его связь с другими событиями, звук стих.

Будто и не было ничего.

Уши заложило, как от взрывной волны. Звон. Я скривился и перенес руки на руль, стараясь лишний раз не двигать всем, что находилось выше. Они легли на прохладный кожаный чехол, неохотно сгибаясь, но низкой температуры не чувствовали, ведь все тело резко снизило градус тепла почти до онемения.

Я снова услышал этот крик. Определить по голосу слишком сложно, он не похож ни на один знакомый, такой звонкий. Показалось, что девушка не просто бездумно кричала, она хотела что-то сказать, но наша связь прервалась. Хотела предупредить или была очередным флэшбэком?

Странно, что именно этот фрагмент так часто возвращается.

Телефон, обхваченный подставкой, оповестил, что со мной очень хочет связаться Егор. При том, по видеосвязи. Этот факт меня напряг, потому отвечал я с заметной тревогой. В свете только произошедшего это было вполне оправдано.

- Нормально тебя за эти несколько часов жизнь помотала, - с сарказмом протянул художник, вышагивая по светлой квартире, логично погруженной во мрак в такое время суток. Я хотел показать недовольство, но тут же заметил его потрепанный вид.

- Да кто бы говорил.

Кровь, которой он был покрыт, усилила беспокойство. Пока парень что-то бурчал и шарил по полкам холодильника, я подался вперед, пытаясь разглядеть его раны.

- Что с тобой произошло?

- Амулет, - коротко пояснил он и захлопнул дверцу. Единственный толковый источник света пропал, его заменили тусклые кухонные лампы. – С тобой?

- Тоже.

Егор прыснул, устанавливая телефон.

- А фингал?

- Долгая история.

Почему-то к физическим травмам он относился с юмором, и моя гематома была лишним поводом для насмешки. Подумав об этом, я вспомнил мамину фразу. Довольно давно она сказала мне: «Испытавший боль и получивший шрамы над ними не смеется». Мой друг служил живым опровержением, более того, примером обратного.

- Чует моя задница, мы с тобой просто умрем.

- Если будем продолжать в том же духе, то да, - согласился я, располагая затылок на спинке сидения. Таблеток под рукой не было, потому удобное положение стало единственным, что могло помочь избавиться от боли. – Ты был в прошлом?

- Ага. Моя бывшая, ныне мертвая, прочитала мои копрометирующие переписки с другой и хотела, порвать меня на мелкие кусочки, но вместо этого просто обожгла пол груди гребаным зеленым чаем. Теперь на моем теле есть огромный и уродливый шрам. Хочешь посмотреть?

- Эм… Не… - закончить я не успел, Егор принялся уверенно расстегивать рубашку, ему явно не терпелось пожаловаться кому-то, а мне оставалось только смириться. – Ладно, валяй.

Шрам оказался совсем уж не крупным, еле видимым, больше похожим на чуть темный участок с шелушащейся кожей. Другое дело, что для костлявой груди художника, никогда не видящей толковых физических нагрузок, любой след выглядел бы внушительно.

Рубашку застегивать он не торопился, потому ткань болталась на нем, как на деревянном кресте, заготовленном под пугало. Выглядел парень в общем даже пугающе.

Помимо зажившей раны я увидел и несколько татуировок. Первая, расположенная на ребрах надпись, уходила за спину: «Бездарность». Критично, тем более, для такого самовлюбленного творца. Скорее, это очередной бунтарский выпад, говорящий о его наплевательском отношении к комментариям скептиков. Вторая – сердце над настоящим, почти посреди грудной клетки. Это что-то более романтичное, если не считать устрашающую реалистичность рисунка: вены, форма, обрезанные сосуды – довольно интересно. И третья, кажется, она была одной, но со стороны спины. Впереди, между плечами и шеей, мелькнули только загнутые черные уголки, будто с обратной стороны часть кожи занимает полностью закрашенный полумесяц. Когда свободный рукав соскользнул к локтю, будучи поднятым, на руке нашлись несколько черных полос, огибающих ее. Штук пять, прямо посреди предплечья.    

Секунды тишины, повисшие между нами, пока он осушал фужер, дали мне возможность рассмотреть его получше и проникнуться искренним сочувствием. Алкоголик, страдающий из-за потери невесты. Если заменить «алкоголик» на «художник», выйдет даже романтично. Одухотворенная личность, тонущая в вине, богатстве и горе, отгородившаяся от всех сарказмом или злобой. Человек без друзей и близких родственников, которым мог бы выговорится. Будь иначе, он бы вряд ли позвонил мне.

- А кровь откуда?

Егор посмотрел на меня непонимающе, а потом спохватился.

- А… Ну да. Это. Мозг начал плавиться после изменения воспоминаний, и я пытался расцарапать себе череп, - ответил он будто бы невзначай и вновь наполнил фужер. – Даже глаза кровоточили, можешь представить? Никогда такого не видел.

Слушая, я впал в ступор. Такое заявление вызвало во мне диссонанс: чуть не расцарапал череп от боли несколько часов назад, но говорит об этом равнодушно.

- Ты… Нормально себя чувствуешь?

- Ага, - кивнул друг. – Вполне. Единственная проблема – я вообще не понимаю, что реально. Типа, мои старые воспоминания смешались с новыми, и все выглядит так, словно я проживал несколько одинаковых дней, но по-разному. И не могу понять, какие из них действительны.

- Может, я смогу помочь?

- Думаешь? – парень помолчал, а потом приблизился в камере и показал свои руки. – Что видишь?

- Пальцы, кисти, кожа… Не знаю, а что надо было?

- Помнишь кольцо?

- Точно, кольца нет. Оно из-за перемещения пропало?

Егор снова припал к вину, услышав мой ответ. То, с какой скоростью он поглощал алкоголь, уже начало пугать.

- Выходит, так. В одной версии, которую я помню, кольца есть, в другой – нет. Хрен теперь определишь, что реально. Я просто в жопе сейчас, понимаешь? Нихрена не могу сообразить, чувствую себя шизанутым на всю башку, это какой-то пи*дец. Почему ты не сказал, что откинуться можно, если эту хрень использовать? – камень с грохотом приземлился на столешнице перед экраном, я даже испугался, что он просто расколется. – Вижу по лицу, что не знал, ладно. Тогда это еще хуже, почему мне чуть весь скворечник не расплавило, а ты как Терминатор, тебе все равно. Это, мать вашу, че за ребусы такие, а?! Я просто хотел выяснить, насколько был тупым, а по итогу чуть не лишился последних мозгов, мне на*уй такое не уперлось. Да лучше бы на меня порчу навели, с ней хотя бы еще какое-то время пожить можно, а от такого, вот реально, на второй раз ласты склеишь на раз-два.

После пламенной речи Егора мы помолчали. Я не знал, что нужно сказать в такой ситуации и нужно ли вообще, а он, исчерпав все запасы эмоциональности, завис, уставившись в одну точку.

- Ты уверен, что оно было? - вновь спросил Егор. От него даже через камеру разило безумием, я тоже вел себя так?

- Да. Точно.

Это его не убедило.

- Чушь какая-то. А почему… Почему ты помнишь мое кольцо, а я не смог ничего определенного сказать о твоем шраме?

- Верно. Хороший вопрос, - я увел взгляд в сторону, пытаясь придумать понятное объяснение. Невнимательность? Либо же влияние камней, стоит ввести в привычку скидывать все странные события и перемены на них – не ошибешься. – Думаю, все дело в амулетах. На тот момент ты своим еще не пользовался.

- Мы, типа, не поддаемся изменениям во времени?

- Возможно.

- Класс. Охренеть можно, - блондин вновь припал к фужеру.

- Согласись, это лучше, чем каждый раз объяснять, что и почему произошло.

- Соглашусь, - проглотив очередную порцию алкоголя, он скривился. Голос сел, приобрел характерную для болеющих хрипотцу. – Ты работаешь?

- Уже нет, - вздохнул я. В таком состоянии явно опасно садится за руль и тем более брать с собой в машину кого-то еще. – Поеду домой.

- Твой четвероногий прилипала снова дома один?

- Да.

Егор нахмурился так, что я понял – меня ждет какой-то неприятный вопрос.

- Слушай, а нахрена ты вообще его завел, если постоянно вне дома? Типа, животное – это ответственность, и… Кстати, удивительно, - он перескочил с мысли резко, но почти естественно, – ты, вроде, парень организованный, умный, собранный, а с ним ведешь себя как пятилетний ребенок. Ты ж в курсе, что это твоя псина, и никто, кроме тебя, за ним ухаживать не будет?

- Знаю, просто, - самому бы себе объяснить, почему взял. Причина есть, и вполне конкретная, но вряд ли ее можно назвать веской и понятной. Иногда сам себе удивляюсь. – Так вышло.

- Подкинули? На улице нашел? Что?

- Нет, я его купил.

- Тебя кто-то заставил? Я бы не удивился, с твоим-то характером.

Почему-то я засмеялся. Егор продолжил высказываться по поводу моей мягкости, подливая алкоголь, и все казалось удивительно правильным. Несмотря на его грубость, было приятно слышать такие слова, ведь они правдивы. Никто другой не сказал бы мне в лицо подобную мысль из страха о чем-то напомнить или обидеть, но ему все равно. Еще при первой встрече я почувствовал, что Егору как-то плевать, грубая честность – его манера общения. Я редко спрашиваю его мнения, но он знает, когда и что сказать. Иногда даже странно, учитывая, что мы с ним абсолютно разные. Хотелось бы мне иметь столько же опыта и настолько же разбираться в некоторых вещах. В его присутствии я еще больше ощущаю, как много упустил, не важно, из-за травмы или монотонной жизни без какого-либо развития. Это страшит.

- Так зачем ты его завел? – снова спросил художник.

- Я потом тебе как-нибудь расскажу, ладно?

Голова трещит. Может, рядом аптека есть? Должна быть. Надо бы по сторонам посмотреть.

- Ты чего вертишься?

- Ищу, где тут таблетки можно купить.

- А что случилось, кстати? А то мы все обо мне, да обо мне, - не без удовольствия отметил парень. Он тоже принялся оглядываться в попытке что-то найти.

- Я увидел подростков, которые пакет передавали в подворотне, вспомнил кое-что, переместился. А там мужик незнакомый, тоже мне что-то передал и… Меня назад выбросило. Пытался несколько раз вновь посмотреть, но одно и то же происходило, с каждым разом все больнее и больнее, пока не взвыл.

- О-о-о-о, - многообещающе протянул Егор. – Знаю я таких ребят, в школе с похожими дружил, - не называя лишнего, он четким жестом приложил указательный палец к ноздре и шумно затянулся.

- Думаешь?

- Гарантирую. Сам пробовал, но хоть мозгов хватило слезть. Помню, уезжал в другой город учиться, познакомился с парнем постарше меня, он лет с четырнадцати торговал, потом сел. Я потому и бросил. Повезло. Больше для крутости таблетками закидывался, мозгов же не было ни грамма.

- А что потом с тем парнем случилось?

- Без понятия. Знаю, что вышел и начал тем же заниматься, с бандитами какими-то связался, в общем, его уже не спасти. Помянем, - противно хихикнув, парень вновь выпил. – Знаешь все эти разбирательства столичные? Вот, поговаривают, он там фигурирует.

Может, и не хочу я такого же опыта, как у Егора.

- Так ты, значит, тоже чем-то таким промышлял? – весело поинтересовался он. Его явно забавляла эта тема, что уже перестало удивлять.

- Нет, - тут же убедительно отрезал я, только вот кого хотел убедить – его или же себя, не понял. – Я с наркотиками бы не связался.

- А много ли ты про себя знаешь?

Хороший вопрос. Скорее всего, не знаю и четверти. Много моих вещей лежат у матери, если верить отцу. Там могут быть какие-то весомые подсказки о прошлом, которые точно вызовут очередной приступ и разблокируют новые отрезки воспоминаний.

Очень не хочется туда ехать, честно говоря. Поссорился с обоими, чего раньше никогда не случалось, и приезд грозит обернуться настоящим кошмаром. Плюсом ко всему, отец больше не внушает такого доверия.

Если Егор прав, и я как-то связан с наркотиками, поведение родителей можно объяснить, они стараются меня уберечь. Странно только, что никаких следов об этом до сих пор не всплывало, родственники постарались. И я догадываюсь, кто мог приложить к этому руку. У дяди много друзей, служащих в органах. Он безалаберный и чрезмерно болтливый, но добрый, так что людей вокруг него всегда было много. Все больше кажется, что давить нужно на Тауфика, а не на маму с папой.

- Значит, ничего не знаешь, оно и не удивительно. Эй, чего уснул?

- Задумался. У меня дела появились, я позже наберу.

- Как скажешь. Вспомнил что-то?

- Типа того. Не напейся до беспамятства, возможно, мне будет нужен твой мудрый совет.

- Меня как только не называли, но мудрым – впервые, - засмеялся Егор. – Хорошо, я на связи, мой маленький наивный друг.

- Пока, - пробурчал я, картинно закатывая глаза. Связь прервалась под усталый хохот художника.

Пришлось приехать без предупреждения, никто из родителей трубку не взял.

Дверь открыл отец. Прочитать его эмоции однозначно не получилось, он то ли был зол, то ли просто недоволен, то ли испытывал нечто, похожее на неприятное или приятное удивление. Я его впервые таким видел, потому не определил. Могу сказать точно только одно: мой «подсвеченный» глаз не остался не замечен.

- Привет, - сказал я после длительного молчания. Из глубины квартиры доносилось тихая речь актеров очередного Голливудского шедевра. Мамы видно не было.

Нас разделял порог.

- Привет, - глухо ответил папа и отошел назад, оставляя дверь открытой. Я вошел и запер за собой. – Что-то случилось? Почему не позвонил?

- Я звонил.

Мы молча закивали друг другу, понимая, чьих это рук дело. Следом, в том же молчании обменялись взглядами – отец словно знал, зачем я приехал: беспокоился, не был доволен выбранным мною временем, даже в какой-то степени обвинял, но смиренно соглашался, чувствуя вину за подпорченный внешний вид и все сопутствующее. Надеюсь, что все было так.

- Она в гостиной. Проходи, я подожду на кухне.

 Может, время действительно не самое подходящее, она явно не отошла от того раза. Да и про ситуацию в сервисе со стопроцентной вероятностью уже знает, о каком конструктивном диалоге может идти речь? Удивительно, что папа еще цел после такого. Скорее всего, она действительно сильно на меня обижена, раз не кинулась защищать. Может, теперь в ее глазах я этого не достоин.

Мама действительно нашлась в гостиной. Сидела в кресле, укутавшись в теплый бардовый халат. Скрестила руки на груди и упрямо уставилась на мельтешащий кадрами экран.

- Привет, мам.

- Здравствуй, сынок.

Даже не посмотрела на меня.

- Ты занята?

- Нет. Что ты хотел?

- Поговорить. Это надолго, можешь отвлечься?

Мама неохотно перевела на меня глаза. Вероятно, для нее это – хороший способ заставить кого-то почувствовать вину за некоторые поступки, но будь я младше, это закончилось бы какой-нибудь детской травмой. Вряд ли игнорировать своего ребенка нормально. Интересно, она всегда была такой?

Удивительно, но на рану она отреагировала: обидчиво-равнодушное выражение ненадолго сменилось на обеспокоенное. Продержалась искренность недолго, вскоре мама уже напялила привычную маску.

- Я могу осмотреть свою старую комнату?

- Можешь, конечно.

- А я там что-то найду? – мне хотелось вложить в интонацию максимум. Все, что следовало сказать, все эти вопросы, намеки, смыслы – в одно предложение, не разводя грязи и не произнося лишнего. Хотелось верить, что она меня поймет.

- О чем ты?

Увы.

- Мне нужны мои вещи, мам. У тебя ведь осталось что-то из прошлого? Когда мы приехали из больницы, личного в спальне было всего ничего. Вы говорили, что я много с кем общался, много, чем увлекался и вообще, был парнем нарасхват. Где все?

Мама посмотрела на меня так, будто разглядела в привычном лице кого-то другого, неприятного ей и давно забытого.

- Иди и посмотри. Все, что есть в комнате – твое.

- Мама, - в том, как я произнес это слово, открытый намек. Все еще висела надежда на мирное решение ситуации, без натягивания и без того натянутой до предела струны.

Она отвернулась к телевизору, делая вид, что меня здесь нет.

Что ж. Найду сам.

Я поднялся и направился прямиком в свою спальню. Решил все-таки начать оттуда, а затем, если ничего полезного не попадется, пойти на пролом. Никогда такого не делал. Возможно, будь я немного посмелее, взялся бы за дело быстрее.

Никто меня не остановил, потому я прикрыл за собой дверь и огляделся.

Давненько сюда не заходил, всегда избегал этой комнаты. Небольшая, темная, как нора. Здесь односпальная кровать, шкаф и пустой компьютерный стол. На нем лишь пыльная лампа – не только я не люблю сюда заходить. Так пусто и бездушно, ни единой детали: все снято под чистую, любые опознавательные знаки, те же наклейки на дверце шкафа. Не моих рук дело, это… Или моих? До сих пор не знаю, как говорить правильно. В любом случае, обклеена она была еще до моего возвращения из больницы.

Аккуратно прошелся на середину, прощупывая пальцами ног потоптанный ковер. Там, где ходили чаще всего, образовались дорожки: у шкафа и кровати. Обои перед моим приездом переклеили, но я точно знал, что под ними есть дырочки от гвоздей и канцелярских кнопок – на стене что-то висело. Может, плакаты или фотографии. Помню, как в моменты одиночества вставал на постель и проводил пальцами по стене, от которой все еще пахло клеем, и натыкался на эти многочисленные отверстия. Предпочитал думать, что там правда висели фото людей, знавших меня когда-то, но бросивших по своим причинам. Сама мысль о том, что они были, делала меня живым.

Первые месяцы в этой квартире остались в памяти сплошным кошмаром. Я мало спал, постоянно снились плохие сны, которые никак не получалось запомнить, никакого общения, апатия и дезориентация. Сидел в четырех стенах сутками, наблюдая за жизнью из окна, либо просто сидя на постели. Мама пыталась со мной говорить, а потом решила, что нужно дать время.

Сложно жить на одной территории с незнакомцами, которые жаждут твоего внимания и пытаются убедить тебя в вашей родственной связи.

Я принялся вертеться, пытаясь найти отправную точку для своего исследования. Ничего не привлекало внимания. Жизнь здесь в период, когда все немного наладилось, почти полностью стерлась.

Шкаф. Начну оттуда.

Я открыл дверцы. На вешалках осталась кое-какая одежда, которую я тогда почти не носил, а сейчас она вряд ли на меня налезет. Ничего полезного, пустые полки, все - как одна. Под шкафом и на нем – пыль.

Результата не дали и поиски в столе: пара тетрадей, чистые листы, на этом все. Под кроватью – пусто, подоконник тоже покрыт ровным слоем пыли. Оставалась только стена, на которой когда-то висели важные для меня вещи. Этим можно апеллировать в споре с мамой, если вдруг она скажет, что никакой коробки не существует.

Когда я встал на постель, меня качнуло – матрас слишком мягкий. Это так дало в виски, что перед глазами потемнело, а где-то внутри замерло сердце.

- Прекрати завешивать стену всякой дрянью, на обоях останутся дыры, - возмутилась мама, стоя в проходе. Я отложил кнопки, шумно стукнув коробочкой по подоконнику, и ловко подхватил со стола скотч. На неудобной для ходьбы кровати маневрировал шустро, уже по привычке. Пока мама смотрела, недовольно вздыхая, рвал куски скотча зубами и лепил, довольный собой.

- Руслан, ну я со стеной разговариваю? Игнат, - позвала она, отклонившись.

- Что такое? – рядом с ней появился папа. Его взгляд сразу упал на меня, затем на жену, и, кажется, ничего странного не приметил.

- Поговори с сыном, он меня совсем не слышит.

- Руслан, в чем дело?

- Па, это – ********, - объяснил я, отходя в сторону. Глазам родителей предстал плакат с известной группой. Страшные маски, красно-черная цветовая гамма с примесью трупного зеленого. – Я его на твой диск выменял.

- На какой еще диск? – вскинул брови отец.

- Который в коробке лежал.

- Такое вам пока смотреть рано, и тебе, и друзьям твоим, это во-первых. А во-вторых: он же не работает.

- Меня просили – я отдал. Теперь плакат есть.

Родители переглянулись.

- Спекулянта растим, - подытожил папа, пока мама смотрела на меня, прикрыв щеку рукой.

 Маленькое, но очень важное воспоминание, которое я очень давно не поднимал с низов. Оно показывает меня настоящего, как и семью, и наши отношения. То, каким все было до того случая. Папа обозвал меня спекулянтом, мама смотрела с мыслью «неужели, правда?», но при этом все не видели в моем поведении ничего страшного, потому что доверяли. И как-то просто ситуация решилась, они ушли, а я остался, довольно глазея на свою стену, потемневшую от разнообразных картинок.

Теперь обои светлые, идеально чистые. Полки пусты, все покрыто пылью, воздух очень холодный, будто и отопление в эту комнату уже не проведено.

Искать тут нечего.

Я вышел из комнаты, осторожно ее прикрыв, и замер, глядя на маму. Она все так же смотрела телевизор.

- Мам, я могу пойти в вашу с отцом спальню?

- Зачем, сынок?

- Хочу кое-что посмотреть.

- Скажи, я сама принесу.

- Мне нужна коробка, - я скрестил руки на груди, с силой удерживая взгляд выше пола. – С вещами.

- С какими?

- С моим вещами, мам. Я знаю, что она есть, и мне нужно ее получить.

- Я не понимаю, о чем ты говоришь.

- Мам.

- Ну что? – не выдержала она. Всплеснула руками, наконец, обратив внимание на мое присутствие. – «Мам, мам, мам», что тебе нужно, сынок? Я не стану участвовать в твоих играх. Хочу, чтобы ты был здоров, понятно? Нет никакой коробки.

- Тогда я могу пойти и посмотреть? – я указал на соседнюю дверь пальцем. Не услышав ответа, сделал в ее сторону шаг. Тогда мама подскочила с кресла.

Увидев, что я замер, она еще больше разозлилась.

- Ты матерью манипулировать пытаешься?

- Нет, но ты точно что-то скрываешь. Я уже не в том возрасте, чтобы слушать тебя во всем, - странно, но слова Егора вдруг всплыли в голове. Говори напрямую, значит. Не думаю, что мне еще нужно относиться к отношениям с родителями так же трепетно. – Мама. Мне не нравится, как ты пытаешься управлять моей жизнью. Я хочу двигаться дальше, но без прошлого не выходит, я словно на одном месте из года в год. Если ты хочешь лучшего для меня – отдай коробку.

На самом деле хотелось выразиться куда жестче, видя, как она сморит на меня. Не такого я ожидал, но примерно к этому готовился.

- Именно поэтому не отдам, - дрожащим голосом проговорила она. – Оставь то, что случилось, в прошлом. Я – твоя мать, и я люблю тебя, понимаешь?

- Любишь? Не заметно. Ты обманываешь меня.

- Я тебя берегу.

- От чего? Мое прошлое не может быть таким плохим, я был ребенком.

- Ты был сложным ребенком, Руслан, - впервые за очень долгое время мама назвала меня по имени, что немного остудило наколенную атмосферу. – Пойми уже. Ты стал таким спокойным и нежным только после того несчастного случая, в котором сам же и повинен, - мама тут же зажала рот ладонью.

- Что?

- Все, хватит, - папа снова вмешался. Оказалось, он все это время стоял неподалеку.

- Расскажи мне, - настоял я, глядя в карие глаза родительницы которая, казалось, сама была шокирована своим откровением. – Мама, расскажи мне.

- Руслан, успокойся, - папа уперся ладонью в мою грудь, держа на расстоянии.

- Я успокоюсь, когда вы все расскажете.

- Руслан…

- Да сколько можно?! – я оттолкнул руку отца, кажется, сильнее нужного. Он отшатнулся, едва удержавшись на ногах. – Хватит обращаться со мной как с больным ребенком. Хватит. Хотя бы попытайтесь меня понять, вам должно быть меня жаль. Я – ваш сын. Либо помогите мне, либо не мешайте, надоело постоянно упираться в вас, как в препятствие.

- Мы тебе не мешаем, - возразила мама из последних сил.

- Вы именно это и делаете, - я говорил ядовито, злость вновь накатывала, но понимание, что стоит быть мягче, оставалось. Папины наставления о соблюдении правил «для счастливой жизни престарелых родителей» все еще имели воздействие. Уже не помню, что там было конкретно, но пункт о сдержанном общении точно есть. – Ты упрямо лжешь мне в лицо, а он готов пустить в ход кулаки, но вот поговорить со мной – нет. Замечательно, хороши родители, ничего не скажешь. Могу поспорить, до потери памяти вы себе такого не позволяли.

- Мы позволяем себе то, что необходимо. Ты сам не понимаешь, что делаешь и с кем общаешься, потому мы вмешиваемся, - отчеканил отец. Что-то в том, как он произнес эти два предложения, насторожило меня. Насильно груб, но не до конца уверен.

- С кем я общаюсь? У меня и друзей-то не осталось, - я развел руки в стороны, стараясь не засмеяться от такого жалкого признания. Одно дело говорить об этом кому-то, а другое – собственной семье.

- Кроме Кристины твоей, которая вечно под боком.

- При чем тут Кристина, мам?

Старая песня. Родители никогда не отзывались о моей бывшей девушке положительно. Если верить ей самой, то это началось еще до травмы, и она к ним особой любви из-за этого тоже не питала. Они старались не пересекаться лишний раз, как и не говорить друг о друге.

- Если бы она поменьше рядом с тобой крутилась, то, может, и жизнь свою наладил бы уже. Женился, друзей завел. Нашел, за что цепляться, ничего хорошего в ней нет и не было никогда. Обычная вертихвостка.

- Стоп, стоп, стоп, мам, хватит. Вы ничего о ней не знаете, понятно? И не смейте говорить так, она единственная, кто помогал мне в первые дни, когда я на стену готов был лезть. Вы где были? – я посмотрел в их глаза поочередно. - Ответь мне, мама, где ты была, когда я лежал в палате и рыдал, буквально сходя с ума? Где? Чем ты занималась, пока твой единственный ребенок умирал, бл*дь, изнутри? Она меня поддержала, помогла хоть что-то вспомнить, а вас…

Хлопок был настолько сильным, что я задержал дыхание.

Мама убежала в их с отцом комнату, послышался шум. Когда я повернул голову, пытаясь вести челюстью, чтобы размять онемевшую щеку, отец смотрел на меня с нескрываемой жалостью и печалью. В полном молчании мама вернулась назад, кинув мне под ноги злополучную коробку. Простая, из картона, перемотанная скотчем в несколько слоев, без каких-либо опознавательных знаков и меток.

С этим она встала за спину отца, спрятавшись там, и не проронила и звука. Я слышал только трение сухой кожи – мама мяла руку, которой ударила меня по лицу.

Папа кивнул и посмотрел на дверь. Я кивнул в ответ и, подняв коробку, вышел. Пока находился в квартире, никто ничего не сказал и даже не двинулся. Не знаю, чем они занимались после и что думали, но одно было ясно точно – как раньше уже не будет.