Case✨

Прошло несколько недель. Мирэ уже успела влиться в коллектив — настолько, что многие искренне к ней привязались.

В один из дней она сидела за столиком вместе с СонЧаном и Минхо. Разговор был лёгким, за окнами светило солнце, и всё казалось спокойным.

Телефон в кармане Минхо завибрировал. Он бросил короткий взгляд на экран, извинился взглядом и, не говоря ни слова, ответил.

— Да. Я слушаю.

Едва он услышал первые слова, его лицо изменилось. Взгляд стал резким, напряжённым. Всё выражение — как будто закрылось. Он не сказал больше ни слова, просто быстро отъехал от столика и направился к выходу.

— Хён? — окликнул его СонЧан. — Что-то случилось? Куда ты так спешишь?!

Минхо не ответил. На выходе его уже ждал ассистент — молодой парень в чёрной рубашке, который сразу шагнул навстречу и сказал вполголоса:

— Нам нужно ехать в больницу. Срочно.

— Больница?.. — переспросил СонЧан, поднимая брови.

Ассистент уже помогал Минхо пересесть из коляски в машину, действуя быстро, но аккуратно. Минхо не глядел ни на кого — будто выключил эмоции.

— Что случилось? — СонЧан сделал шаг вперёд, но ассистент уже закрыл дверцу, и машина уехала.

Мирэ, оставшаяся сзади, растерянно посмотрела на СонЧана. В её взгляде было сразу всё: тревога, недоумение, беспокойство.

— Что значит «в больницу»?.. — тихо спросила она. — С ним всё в порядке?

СонЧан сжал губы, провёл рукой по волосам, потом тяжело выдохнул:

- Наверное Кихуну стало плохо, поэтому так побежал в больницу. ЧЕРТ!!?
Сончан направился к столику чтобы забрать ключи от машины и Мирэ его остановила

— Два года назад он попал в серьёзную аварию. Именно после этого... он оказался в инвалидной коляске.
— Так вот, Кихун — парень, который врезался в Минхо. Они не были знакомы. Просто случайность. Ночь, пустая трасса... Кихун вылетел на встречку. Минхо не успел увернуться. Всё произошло за секунды.

— Но ведь это не вина Минхо? — прошептала Мирэ.

СонЧан горько усмехнулся:

— Конечно, не его. Камеры, экспертизы — всё подтвердили. Но Минхо не может с этим смириться. Он считает, что мог что-то сделать, мог как-то избежать. Что он должен был «видеть раньше, реагировать быстрее». Бред, но... он с тех пор живёт с этим чувством вины.

Мирэ опустила глаза. Всё стало ясно: его сдержанность, тяжесть в глазах, нежелание говорить о прошлом — всё оттуда.

— А Кихун? — спросила она.

— Уже два года в коме. Врачи говорили, что это почти чудо, что он вообще не погиб на месте. И сегодня... — СонЧан замолчал на секунду. — Если Минхо так сорвался, значит, что-то с Кихуном. Может, его состояние изменилось. В любую сторону.

— Я поеду с тобой, СонЧан, — сказала Мирэ решительно.

Она быстро взяла свою сумочку, и они вместе выбежали к машине. Весь путь прошёл в молчании. Внутри гудела тревога, слова застревали в горле.

Когда они прибыли в больницу, на ресепшене уже знали, куда их направить. В коридоре на втором этаже, у палаты реанимации, они увидели его.

Минхо сидел в коляске, опустив взгляд в пол. Руки сжаты в кулаки, плечи напряжены, как будто он борется с чем-то внутри.

СонЧан первым подошёл, опустился на скамью рядом и тихо заговорил:

— Хён... Что произошло? Как он?

Минхо не сразу ответил. Его голос был хриплым, срывающимся:

— Они сказали... если он не проснётся сегодня... он не переживёт эту ночь.
Он должен выдержать операцию. Должен прийти в себя. Он просто обязан...

Он замолчал, уставившись в одну точку. Словно пытался заставить себя не развалиться.

Мирэ подошла ближе, стояла чуть сбоку, наблюдая за ним.
Это был не тот Минхо, которого она знала — сдержанный, уверенный, всегда собранный. Сейчас он был другим: сломленным, потерянным, по-настоящему уязвимым.

Он не плакал, не кричал, не жаловался. Но всё его тело говорило громче слов — внутри него что-то рушилось.

— Он не должен умереть... — прошептал Минхо. — Я... Я ведь живу. Я каждый день хожу на работу, улыбаюсь, делаю вид, что всё нормально. А он... всё это время просто лежит. Я не могу с этим жить, если он... если он...

Мирэ медленно подошла, присела на корточки прямо перед ним и заглянула ему в глаза.

— Минхо... ты не виноват. Ты просто оказался в той машине. Это был несчастный случай. Он не твой грех.

— Но я был там, — выдохнул он. — Я был последним, кого он видел. Если он умрёт... Я никогда не смогу простить себе, что остался жив.

Мирэ молча взяла его за руку. Её пальцы были тёплыми и уверенными.

— Он должен выжить — ради себя!
Ты жив. Ты дышишь. И ты нужен. Не для того, чтобы страдать, а чтобы быть опорой. Для тех, кто рядом. И для себя.

Минхо не ответил. Но его пальцы сжали её ладонь

Они сидели в тишине.

Время будто застыло в белых больничных стенах. Только гул вентиляции и приглушённые шаги медсестёр нарушали эту тишину. Мирэ не выпускала руки Минхо, и он не сопротивлялся — просто смотрел перед собой, будто в никуда.

Через какое-то время из-за двери реанимации вышел врач. В маске, в уставшем лице — но с каким-то лёгким блеском в глазах.

Минхо напрягся.

— Доктор... — едва слышно произнёс он.

Мирэ и СонЧан тут же встали.

— Операция прошла успешно, — сказал врач. — Он... он пришёл в себя. Слабый, дезориентирован, но... он в сознании.

Мирэ выдохнула. СонЧан прикрыл рот ладонью.

Минхо будто не поверил сразу. Он посмотрел на врача, как на призрак.

— Вы... вы уверены?

Врач кивнул.

— Да. Это чудо, но да. Он ещё очень слаб. Не говорит, почти не реагирует, но открыл глаза. Смотрел осознанно. Мы будем наблюдать.

Вы пока не можете проведать его, — спокойно, но твёрдо сказал врач. — Скорее всего, через пару дней. Сейчас он крайне слаб. За два года без движения организм ослаб, и... особенно ноги — не факт, что они сразу восстановятся. Мы будем наблюдать.

Минхо только кивнул, сжав губы.

И вдруг... из конца коридора раздались быстрые, сбивчивые шаги.

— Кихун! Мой сын! Где он?! — раздавался плачущий женский голос.

В коридор вбежала пожилая женщина — измождённая, худая, с седыми волосами, собранными в низкий узел. Её лицо было мокрым от слёз. Она споткнулась, почти упала у ног врача, вцепившись в его халат.

— Доктор... доктор, как мой сын? Что с ним? Где он?!

Мирэ, не задумываясь, кинулась к ней, подхватила под локоть, помогла подняться.

— Осторожно... пожалуйста...

Женщина тяжело дышала, не могла выговорить больше ни слова. Её лицо было искажено страхом и надеждой. Мирэ уже не сдержалась — слёзы покатились по её щекам. Она обняла эту женщину, будто чувствовала каждую её эмоцию.

Доктор посмотрел на Минхо. Тот сделал крошечный кивок. И тогда врач произнёс:

— Матушка... он... ваш сын — проснулся.

Женщина застыла. Казалось, она не услышала.

— Что?.. — её голос задрожал. — Что вы сказали?

Минхо впервые поднял глаза и тихо, почти шёпотом, но твёрдо повторил:

— Кихун очнулся. Он жив. Сейчас в сознании.

На секунду всё вокруг стало тише.

Женщина закрыла лицо руками, потом убрала их — и в её глазах зажглась жизнь. Настоящая, почти детская.

— Он... мой сын... жив?! Он проснулся?! Правда?!

— Правда, — тихо подтвердил врач.

И в ту же секунду она разрыдалась навзрыд, почти повиснув на Мирэ. Та тоже не сдерживалась больше. Две женщины, две души, две боли — встретились в объятии, полном слёз. Слёз облегчения. Слёз радости. Слёз, которые ждали два долгих года.

СонЧан отвернулся, проводя рукой по лицу. Минхо же сидел молча. Он смотрел на них... и впервые за долгое время из его глаз тоже скатилась слеза. Беззвучная. Но настоящая.

Он шепнул сам себе:

— Спасибо, что выжил.

Мама Кихуна медленно подошла к Минхо. Он сидел у стены, молча, не глядя ни на кого. Мирэ, стоявшая неподалёку, сделала шаг назад, позволив им остаться наедине.

Женщина села рядом, аккуратно, как будто боялась потревожить его тишину.

— Минхо, — сказала она тихо. — Я должна кое-что тебе сказать. Я должна была это сказать давно.

Он не сразу посмотрел на неё, но слушал.

— В ту ночь... Кихуну сказали, что я в больнице. Что у меня инсульт. Что я могу не пережить до утра.
Он сорвался с места. Поехал ко мне, как сумасшедший.
Не поспал, не подумал. Просто рванул.
Он был за рулём. Он был уставший. И это... всё привело к той аварии.

Минхо сжал губы. Он знал. Или догадывался. Но теперь это прозвучало вслух.

— Я всё знала, — продолжила она. — С самого начала. Что виноват был мой сын. Что ты ехал правильно. Что ты не должен был страдать... так.
Ты потерял слишком много. Ты стал прикован к коляске.
А он — он был в коме. И я... я не могла простить ни его, ни себя.

Она замолчала на секунду. Потом добавила:

— Но знаешь, что ты сделал?
Ты был рядом. Не ушёл. Не обозлился.
Ты оплачивал его лечение. Ты приходил в больницу.
Ты помогал мне. Просто... был рядом. Эти два года.
Не как враг. Не как пострадавший. А как человек.

Минхо с трудом выдохнул:

— Я не мог иначе. Он ехал к вам. Из-за любви. А я... я не хотел, чтобы эта любовь закончилась только болью.

Мама Кихуна посмотрела на него долгим, тёплым взглядом. И с лёгкой дрожью сказала:

— Я благодарна тебе. И прошу прощения за своего сына.
Он натворил беды... но ты сделал из этой беды что-то человеческое.
Ты не просто остался жив — ты остался светлым.
Ты — лучше, чем мы все заслужили.

Минхо опустил глаза. Впервые за долгое время он не чувствовал тяжести в груди. Только что-то похожее на... облегчение.

А Мирэ стояла в стороне, и в её глазах блестели слёзы.
Она поняла: сейчас Минхо стал чуть свободнее.
И у него есть шанс — впервые за два года — снова жить не из вины, а из сердца.

Кихуна перевели в обычную палату. Врач всё-таки разрешил матери зайти к нему — коротко, но этого хватило. Она с трудом сдерживала слёзы, когда вошла. Мирэ осталась с Минхо в коридоре.

СонЧан вскоре уехал. Он почувствовал, что сейчас лучше — пусть они останутся вдвоём.

Мирэ шла чуть сбоку, провожая Минхо до выхода. Он сам уверенно катил коляску, не прося помощи, и она не предлагала — просто шла рядом, рядом в правильной тишине.

Они остановились возле стеклянных дверей, ожидая ассистента Сону.

Минхо смотрел вперёд. Молчал. А потом, как будто вспоминая всё, что носил в себе, вдруг произнёс:

— Мы встретились взглядами... перед самым ударом.

Мирэ обернулась к нему. Он не смотрел на неё, говорил в пустоту перед собой — тихо, как будто это было не для неё, а для себя:

— У него в глазах была боль. Такая, что я её не забыл до сих пор. Отчаяние, страх... и слёзы.
И это было даже не о страхе смерти. А будто он уже прощался.
Я часто вижу этот момент во сне. Два года. Одна и та же секунда.

Он помолчал.

— Если бы я тогда просто остался дома... Он бы не столкнулся со мной.
Может, успел бы. Обнял мать. Сказал ей, что любит.
А не оказался в реанимации, без сознания.

Мирэ стояла рядом. Тихо. Не перебивая. Не приближаясь.

— Ты всё равно не был виноват, Минхо, — сказала она. — И ты это знаешь.

— Да, — кивнул он. — Знаю. Но память не слушается.
Я столько раз прокручивал это в голове. И каждый раз думал: а вдруг...

Он не договорил. Просто замолчал.

Мирэ тихо сказала:

— Ты был на своём месте. И он — тоже. Просто судьба выбрала такую точку пересечения.
Но то, что ты делал потом... Ты всё эти два года не спасал себя.
Ты спасал его. И его маму. Хотя никто этого от тебя не ждал.

Минхо медленно повернулся к ней. В его взгляде — усталость, но и лёгкое смягчение.

— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отпустить это.

Мирэ улыбнулась едва заметно:

— Тогда не отпускай. Просто... научись жить рядом с этим. А не под этим.

Ассистент Сону подъехал чуть позже, и Мирэ отступила на шаг, давая пространство.
Минхо оглянулся на неё, коротко кивнул — с благодарностью, которой не нужно было слов