Part 8
Пэйтон
Рокко Абруцци был типичным мафиози. Его интересовали деньги, девушки и власть. У него было две бывшие жены и одна нынешняя, каждая моложе предыдущей, а также две любовницы, которых он держал на разных концах города. Одна из них была стильной, другая дрянной, что было характерно для Пьяцца Гарибальди, где процветала грязная часть города (прим. «Пьяцца Гарибальди» одна из самых популярных и оживленных площадей Неаполя). Он вырос в глубокой нищете, как и многие солдаты Каморры, но причина, по которой он процветал и поднимался по карьерной лестнице, когда многие этого не делали, заключалась в том, что у Рокко имелась злая жилка шириной в километры. Он любил бить своих жен, сам наносить удары, хотя доны, как правило, никогда не выполняли собственные заказы на убийство, и его уличные бандиты называли его «Скалистый Рокко», потому что он мог избить человека только за то, что тот не так на него посмотрел.
Он был опасен не потому, что был умным, а потому, что не был таковым.
Он был вспыльчив и быстр в реакциях, как испуганная гремучая змея. Его боялись, а не почитали, но в Неаполе этого было достаточно, чтобы обеспечить себе чертову тонну власти.
Когда мы с Торе уехали в Нью-Йорк, мы повысили «Бон-Бон» Флавио Маркони до должности capo dei capi .
Два месяца спустя Бон-Бон лежал на дне Неаполитанского залива, а Рокко Абруцци, капо, известный своей жестокостью и прибыльными азартными играми, внезапно стал королем мафиозных королей.
Это не очень хорошо для меня.
Рокко никогда не любил Торе. Он считал его мягкотелым, потому что тот пытался защитить женщин Роджер от азартных долгов Симуса и вытекающих из них наказаний.
Рокко ненавидел меня.
Я был моложе, здоровее и следующим в очереди на трон преступного мира. Однажды, много лет назад, Рокко потушил сигару о мою руку во время игры в покер. Мне было деваднадцеть с небольшим, я был молод и еще не остыл после того, как присоединился к работе с Торе.
Я не вздрогнул и не настучал.
Вместо этого я обыграл Рокко в его игру в покер и ушел с круглым ожогом на коже большого пальца, чтобы напомнить себя о другом долге, который он однажды оплатит.
Я по-прежнему намеревался отомстить, но весь мой план зависел от благосклонности дона Абруцци.
Поэтому, когда он прижал пистолет к моему лбу и улыбнулся в лицо, как безумец, я не свернул ему шею за то, что он угрожал мне и напугал Эмили так, как мне хотелось. Вместо этого я позволил своим рукам упасть с напряженной фигуры Эми и медленно, но целенаправленно двинулся вперед, целуя Рокко в одну вялую щеку, а затем в другую.
— Привет брат мой, — пробормотал я старшему мужчине, почтительно приветствуя его. — Очень приятно снова оказаться на итальянской земле. Какой теплый прием вы нам устроили.
Глаза Рокко сузились так, что почти скрылись под его нависшими бровями.
— Ты издеваешься надо мной, Мурмаер?
Я невинно моргнул.
— Я много кем был, дон Абруцци, но идиотом не являюсь уже много лет.
Он долго изучал меня, затем посмотрел через мое плечо на Эмили, его черты лица застыли при виде ее красоты.
— Кто у нас тут, а? Подарок для хозяина? — осмелился спросить он.
Я глубоко вдохнул через нос, руки дрожали от желания вцепиться в его мясистую шею.
— Нет.
— Не представишь меня? — потребовал он, его взгляд снова стал кислым, когда он перевел взгляд на меня. — Я имею право знать, кто находится на моей территории.
Времени на раздумья не было. Я проклинал себя за то, что не поговорил с ней об этом в самолете, но я не хотел перегружать Эмили, когда последние сорок восемь часов ее жизни состояли из похищения, стрельбы в отца и побега с преступником.
Вот почему любовь может сделать человека слабым.
Я поставил ее комфорт выше ее безопасности и теперь расплачивался за это.
— Моя жена, — заявил Брайс, стоя у меня за спиной.
Потрясенный, но достаточно воспитанный, чтобы скрыть это, я повернулся вовремя, чтобы увидеть, как он обхватил Эмили за талию и прижал поцелуй к тому самому засосу, который я поставил ей на шее всего несколько минут назад. Глаза Эмили были прикованы к моим, но она позволила Брайсу прикоснуться к себе.
Умная девочка.
Один промах, и мы бы погибли на горячем асфальте под самолетом.
— Я думал, ты женился на сицилийке, — скептически пробормотал Рокко, пристально глядя на темно-рыжие волосы Эмили. — Девушка едва похожа на итальянку.
— Я итальянка, — ответила Эмили на плавном итальянском, ее голос был отчетливо неаполитанским. — Брайс избавился от старой суки и поменял ее на меня.
Рокко издал жесткий смешок, его глаза заблестели от желания, когда он придвинулся ближе ко мне, чтобы оказаться ближе к ней.
— Огненная штучка, не так ли?
— Прикоснись ко мне, и узнаешь, насколько, — промурлыкала она, провокационно прислонившись к Брайсу, даже не сводя с него глаз.
Весь этот фарс был смешон. Мне хотелось схватить Дона за толстую шею и переломить его через колено, как слабую палку. Такой мужчина, как он, не заслуживал даже смотреть на Эми. Разница была почти кощунственной: грешник смотрит на святую.
Я хотел, чтобы он умер за то, что хочет ее, а он еще даже не пытался к ней прикоснуться.
А он попытается.
Я знал это так же точно, как знал, что солнце встает на небе каждое утро. Он был человеком, управляемым своими импульсами, и его нутро кричало о том, чтобы взять силу Эмили и пересилить ее своей собственной. Он не понимал такую женщину, как она. Он хотел сломать ее, чтобы доказать свой авторитет, не понимая, что настоящий мужчина стоит рядом с такой женщиной и становится еще сильнее от того, что она сама поддерживает его.
— Я на мгновение забеспокоился, — лукаво сказал он, бросив на меня взгляд из-под ресниц. — Если бы ты был женат, ты был бы мне бесполезен.
— О?
Я не подал виду, что испытываю искреннее любопытство. Вместо этого слово упало, как мертвый груз, на землю, между нами. Я проверил запонки, поправил золотой герб на правом рукаве, который говорил о моей первой жизни в Англии.
Он прорычал.
— Если ты хочешь снова найти дом в Неаполе, Мурмаер, у меня есть дом для тебя. Но он в постели Мирабеллы Янни. Ты помнишь ее? Женщина, на которой ты должен был жениться?
Я боролся со страшным желанием застрелить Рокко из пистолета, который он уронил на бок. Конечно, сукин сын не до конца верил, что Эмили женщина Брайса, а не моя. На всякий случай он бросил в нас гранату, рассчитывая на максимальный эффект.
Эмили ничего не сказала, и я не осмелился посмотреть через плечо, чтобы увидеть ее реакцию, но я верил, что ее безупречное бесстрастное лицо на месте.
Мое собственное — нет.