30
Они стояли, прижавшись друг к другу, и казалось, что мир вокруг перестал существовать. Минуты тянулись как вечность — пять, десять — кто считал? Им было всё равно. В этом объятии было всё: утрата, надежда, боль, прощение и любовь, которую нельзя было заглушить ни временем, ни расстоянием.
Черри почувствовала, как руки Глеба крепко сжимают её, словно он боялся, что она сейчас исчезнет. Но спустя какое-то время она тихо отстранилась, оттерла влажные от слёз волосы с лица и сказала дрожащим голосом:
— Глеб... нам нужно поговорить.
Он молча кивнул, и они сели на край кровати. Дана глубоко вдохнула, чтобы собрать силы, и начала рассказывать, голос её дрожал, а слёзы то и дело стекали по щекам.
— Когда ты пропал... — начала она, — я была словно в тумане. В ту первую неделю я просто сходила с ума. Не помню, сколько раз я плакала. Выходила на улицу ночью, чтобы достать новую дозу... Это было как единственный способ заглушить пустоту, которая меня разъедала.
Глеб молча взял её руку и нежно погладил. Он понимал, что услышит нечто тяжёлое, и пытался подготовиться.
— На восьмой день — продолжала Дана, — к моей двери пришла твоя жена. Она сказала, что ты любишь только её, и я для тебя больше не существую. Она угрожала мне — чтобы я не искала тебя. Я была разбита. Это было словно нож в сердце.
Глеб сжал кулаки, губы его дрожали. Но он старался не показывать свою боль — чтобы не усугублять её страдания.
— А потом... — голос Черри прерывался от рыданий, — Серафим вытащил меня из той квартиры. Он буквально схватил меня за шкирку и увёл к себе. Но через какое-то время я сбежала обратно, потому что мне казалось, что без тебя всё потеряло смысл.
— Именно тогда Рома с Симой приняли решение — отвезти меня в реабилитационный центр. Там... — она замолчала на мгновение, с трудом сдерживая слёзы, — у меня была попытка суицида. Я была на грани, и только благодаря моему психологу Владу — я выжила. Он зашёл вовремя, не дал мне опуститься в бездну.
— Он предложил написать тебе письмо. Ты помнишь, тебе Слэм его передал? — голос Даны стал тише, но в глазах загорелся огонёк надежды. — Я написала... и получила ответ. «Живи, Вишенка, даже если мы больше никогда не встретимся». Сначала я обрадовалась — я думала, что ты меня помнишь. Но потом поняла, что это был прощальный жест... и сердце моё разбилось на тысячу кусочков.
Глеб слушал, а с каждым её словом в груди что-то ломалось, сжималось. Он опустил глаза, чувствуя, как невидимая связь между ними — всё ещё крепка, но такая хрупкая.
— Через три с половиной месяца меня выписали. Я решила, что пора меняться. Перекрасилась в блондинку, чтобы начать всё с чистого листа. И тогда же набила тату на предплечье — координаты нашей квартиры, которые ты когда-то написал своим почерком.
Он тихо вдохнул и посмотрел на её руку, потом на тату — его глаза наполнились слезами.
— Чёрт, — прошептал он, — я не знал... Мне казалось, ты меня забыла.
— Нет, — прошептала она, — я просто пыталась выжить. Потом уехала в Питер, выучилась на режиссёра, прошла массу курсов по фотографии и наконец открыла свою студию. Это было сложно, но я справилась.
Она вытерла слёзы ладонью и тихо добавила:
— А когда шел дождь, я вспоминала то, что ты мне однажды сказал... Что даже если мы далеко друг от друга, когда идёт дождь, я должна знать — что ты рядом.
Глеб слушал, не перебивая, лишь кивал и тихо матерился под нос. Это были не злые слова, а слова боли, сожаления и любви. Его руки нежно сжимали её, а глаза горели искренним раскаянием.
Когда Дана замолчала, он тихо прошептал:
— Прости меня. За всё. За то, что ушёл, за молчание. Я боялся потерять тебя, но в итоге потерял сам себя и тебя вместе.
Она смотрела в его глаза, и в этот момент между ними не было ни злости, ни обид — только настоящая, глубокая связь.
— Я не хочу терять тебя снова, — добавил он, — ты моя Вишенка, моя малышка, мой свет в темноте. И я сделаю всё, чтобы вернуть тебя. Если ты позволишь.
Дана закрыла глаза и позволила слезам катиться по щекам. Но это были уже слёзы облегчения и надежды. Глеб крепко обнял её, чувствуя, что этот момент — начало новой главы их общей жизни. Вместе.
Глеб растерянно смотрел на неё. Глаза покрасневшие от слёз, щеки влажные, но в этом лице была такая живая, трепещущая искренность, будто все эти четыре года существовали только ради этой ночи.
— Теперь я хочу узнать, что же произошло на самом деле, — выдохнула Черри, утирая слезы с лица, уже посидевшего от рассказа собственной боли. — Я хочу услышать твою сторону. Всю. Без прикрас.
Глеб кивнул. Его дыхание было сбивчивым, он пару раз провёл рукой по лицу, будто бы пытался стереть с себя всё, что накопилось за эти годы, но это было невозможно. Он посмотрел на Дану — перед ним сидела не та девочка, которую он помнил, а взрослая, сильная женщина, через чёрт знает что прошедшая... но всё ещё его Вишенка.
— В тот день, — начал он глухо, — когда всё пошло по пизде, меня реально просто забрали. Появилась Даша, ну... моя жена на тот момент. Она ворвалась в квартиру, устроила истерику, потом начался какой-то лютый трэш. Помню, как меня просто выдернули какие-то мужики. Я не понимал, что происходит. Они отвезли меня в рехаб — закрытый, дорогой, полный контроль. У меня отобрали всё: телефон, связи, доступ к внешнему миру. Никого не пускали. Никого.
Глеб замолчал, голос предательски дрогнул. Он отвернулся на секунду, будто стыдясь того, как звучат эти слова, но продолжил.
— Я пытался, Дана. Кричал, умолял, дрался. Меня держали там как в клетке. Только через пару недель Слэм как-то чудом пробрался, не знаю как. Он передал твоё письмо... и я... — его голос сорвался. — Я помню, как руки тряслись, когда я его читал. Я читал его, блять, десять раз подряд, потом ещё двадцать. Я рыдал, как ребёнок. И тогда же нацарапал тебе ответ на клочке бумаги. Только... я правда не знал, дойдёт ли эта бумажка до тебя.
— Я не имел в виду, что отпускаю тебя. Я просто... Я не знал, когда выберусь. Не знал, сколько всё это продлится. Но я хотел, чтобы ты выжила. Чтобы жила, даже если бы меня не стало.
Слеза скатилась по щеке Глеба. Он попытался её скрыть, но Дана видела. Она медленно потянулась и стёрла её пальцем. Потом прижалась к нему, прижав щеку к его груди, а он крепко обнял её.
— Когда меня выписали, я вернулся в Москву, в ту же квартиру. Но тебя там уже не было. Ни твоих вещей, ни запаха, ни тени. Только пустота. И мои ебучие сожаления.
Я тебя искал после выписки, — прошептал он. — Правда. Искал. Везде. Через друзей, через общих знакомых, пытался достать номера... Но тебя будто не существовало. Ты исчезла, и с каждым днём я всё больше верил, что ты мертва. Или... забыла меня. Это убивало.
Черри не могла сдержать рыданий. Это были не просто слёзы — это был крик всех тех лет, всех ночей, всех страхов и одиночества. Глеб прижимал её к себе, гладил по волосам, по спине, целуя в макушку.
— Я гладил тату и вспоминал тебя, вспоминал, как мы были в тату-салоне и как тебе было страшно делать это тату, — прошептал он.
Они молчали, просто прижимаясь друг к другу, как будто снова учились дышать вместе. Было что-то почти священное в этой тишине. Никакие слова не могли сравниться с этим соединением душ, которое — несмотря на всё — всё ещё жило.
Прошёл час. Время остановилось, но эмоции не отпускали. И вдруг Дана подняла голову, глаза были опухшие от слёз, но в них появился блеск, знакомый только Глебу.
— Пойдём гулять, — сказала она вдруг, чуть улыбнувшись.
Глеб прищурился.
— Сейчас? Ты серьёзно? Ночь на дворе.
— А почему нет? — её голос был твёрдым, полным жизни. — Я ждала этого ёбаных четыре года. Если я захочу пройтись с тобой по ночной Москве, я это сделаю.
Он рассмеялся. Такой, искренний, с хрипотцой, давно забытый смех. Потом встал с кровати, подошёл к тумбочке, накинул на себя чёрную толстовку.
— Тогда погнали, Вишенка.
Они вышли на улицу. Москва встречала их звоном фонарей, глухими звуками машин вдалеке и прохладным, но мягким воздухом. Глеб держал Дану за руку, пальцы переплелись, как будто никогда и не расцеплялись.
Они шли молча, иногда переглядываясь и улыбаясь. Иногда Глеб целовал её в висок, а Дана прислонялась к его плечу. В какой-то момент они остановились на мосту, смотря вниз на неспешно текущую воду.
— Знаешь, — сказал он, — иногда мне казалось, что ты приснилась. Что вся наша история была галлюцинацией от наркоты, от боли, от желания любви.
— А я... я всё это время боялась, что если мы встретимся — я не узнаю тебя. Или не узнаешь ты меня. Но... — она посмотрела ему в глаза. — Ты остался моим Глебом. Несмотря ни на что.
Он провёл пальцем по её щеке, по губам. Наклонился и поцеловал. На этот раз нежно. Не со страстью, как в ванной на той вечеринке. А с любовью, с заботой. Как будто сказал «Я рядом» без слов.
И она наконец поняла, что, возможно, всё не напрасно. Что, может быть, они оба заслужили ещё один шанс.
Потому что в этом городе, в этой тишине, в этих простых шагах по ночной Москве — жили они. Настоящие. Любящие. Живые.
_______
тг канал d_vgrain, подписывайтесь , там я информирую на счет новых глав и историй🖤