Властелин моего сердца

Особняк, построенный еще прадедом Альфреда, возвышался на холме, в северной стороне, словно каменный страж, веками наблюдавший за городом. Его фасад из серого мрамора с золотыми прожилками блестел в лучах закатного солнца, а массивные дубовые двери с фамильным гербом – перекрещенные шпаги над волчьей головой – внушали трепет каждому, кто осмеливался подойти слишком близко. 

Внутри царила роскошь, достойная семьи аристократов. Паркет из редкого эбенового дерева, настолько отполированный, что в нем отражались массивные хрустальные люстры. Стены, украшенные гобеленами семнадцатого века и портретами предков в золоченых рамах. Камин из черного мрамора, в котором даже летом тлели угли – по традиции, огонь в доме Нордманов не угасал никогда.

Кабинет Альфреда находился на втором этаже, в западном крыле. Пространство было обставлено с расчетливой сдержанностью. Массивный дубовый стол с резными ножками, за которым когда-то сидел его дед. Кожаное кресло темно-бордового цвета, слегка поскрипывавшее при каждом движении; Витрина с коллекцией редкого виски – каждый флакон с гравировкой даты и события.

Альфред полулежал в кожаном кресле, медленно потягивая восемнадцатилетний виски. Лед в хрустальном стакане мягко позванивал, когда его длинные пальцы с фамильным перстнем вращали бокал.

В кабинете пахло дорогим кожаным переплетом книг и тонким ароматом кубинского табака. Его черные глаза, холодные как лезвие, скользили по документам, но взгляд был расфокусирован – мысли явно витали где-то далеко. Седые волосы были брутально зачесаны назад. Мужчина задумчиво приглаживал уложенную бороду.

Раздался тихий, но настойчивый стук в дубовую дверь.

— Войдите, — голос Альфреда прозвучал ровно, но в нем явно читалась стальная нотка, предупреждающая о недопустимости пустой болтовни.

Дверь бесшумно открылась, впуская Седрика — тщедушного мужчину в очках с тонкой золотой оправой. Его костюм сидел вроде по фигуре, но все равно выглядел на нем мешковато, словно висел на вешалке. Или на живом скелете...

— Отчеты, сэр, — Седрик слегка склонил голову в почтительном поклоне, аккуратно положив папку из черной крокодиловой кожи на полированную поверхность стола. — Казино "Северное сияние"... — он сглотнул, — катастрофическая ситуация. Убытки пятьдесят восемь процентов в этом квартале. Баккара-зал практически опустел.

Альфред медленно открыл папку. Его взгляд, острый как бритва, скользнул по цифрам. Чистые убытки за квартал: $4.2 млн. Долги перед поставщиками: $1.3 млн. Просроченные кредиты: $5.7 млн.

— Эдвард разобрался с должниками? — Альфред постучал указательным пальцем по строчке, его ноготь блестел под светом лампы.

— Сэр... — Седрик нервно облизнул губы, — большинство кредиторов теперь требуют выплат немедленно. Трое угрожают полицией...

— Подпольные бои? — голос Альфреда стал тише, но от этого только опаснее.

— Едва не крах, — Седрик дрожащей рукой вытер лоб. — Последний рейд уничтожил три ключевых площадки. Доход... минус $2.4 млн. Нам нужно покрывать убытки бойцов, лечение...

Альфред откинулся на спинку кресла, его пальцы начали методично постукивать по рукояти антикварного ножа для бумаг. В воздухе повисло напряженное молчание, прерываемое только тиканьем дорогих швейцарских часов на стене.

— Интересно, — наконец произнес он, медленно поднимая глаза на Седрика, — сколько времени у нас осталось до полного краха?

Седрик побледнел. Капли пота выступили у него на висках.

— Месяц, сэр. Максимум два... Если не влить $15 миллионов немедленно...

***

Альфред ворвался в гостиную, хлопнув дверью так, что задрожали хрустальные подвески люстры. Его пальцы судорожно сжимали папку с отчетами, кожа на костяшках побелела от напряжения.

— Наш бизнес на грани краха, — его голос звучал хрипло, как скрежет металла. — Казино в минусе, бои разгромлены, кредиторы стучатся в дверь.

Агата, статная брюнетка с высокомерными черными глазами, сидевшая у камина с бокалом бургундского, медленно подняла на него взгляд. Её пальцы сжали хрусталь так, что казалось — стекло вот-вот треснет.

— Ты допустил это? — её голос был ледяным, но в глубине глаз бушевал ад. — После всех наших лет, всех жертв — ты довел нас до банкротства?!

Он швырнул папку на мраморный столик, бумаги рассыпались веером.

— Я!? — Альфред резко наклонился, уперев руки в подлокотники её кресла. — Это ты настаивала на расширении, когда я предупреждал о рисках!

Агата вскочила, женские острые ногти впились в его предплечья.

— Не смей сваливать на меня! — она зашипела, если была б кошкой, то шерсть бы встала дыбом. — Ты всегда был слишком самоуверен, думал, что мы никогда не сможем упасть лицом в грязь! А сейчас что?

— Я хотя бы что-то делал! Наш бизнес постоянно шел в гору, покорял высоты. Именно в последние месяцы всё пошло на спад... Зато ты всегда остаешься безразличной стервой! Тебе всегда плевать на всё и на всех! — Альфред оскалился.

Глаза Агаты расширились, затем сузились до щелочек. Она резко ударила его по лицу, кольцо с бриллиантом оставило кровавую царапину на скуле.

— Сучка! — он рывком притянул жену к себе, чувствуя, как её тело выгибается в попытке вырваться.

Их дыхание смешалось — горячее, прерывистое. Агата внезапно вцепилась ему в волосы, притягивая лицо мужчины к своему.

— Ненавижу тебя, — прошептала она перед тем, как их губы сошлись в яростном поцелуе.

Он прикусил её нижнюю губу до крови, она ответила тем же. Их руки рвали одежду, пальцы оставляли синяки на коже. Когда Альфред повалил женщину на шелковый диван, Агата засмеялась — хрипло, почти безумно.

За окном лил дождь, молнии освещали их сплетенные тела — двух хищников, которые предпочли разрушить весь мир, но не отпустить друг друга.

***

Тёплые лучи солнца мягко освещали спальню через полупрозрачные шторы. Я медленно открыла глаза, чувствуя, как крепкие руки Власа обнимают мою талию, а его ровное дыхание греет шею. Он дремал, прижавшись ко мне своей каменным грудью, и мне ужасно не хотелось вставать...

"Ещё пять минут..." — подумала я, закрывая глаза.

Но зазвонил телефон.

Я осторожно потянулась за ним, стараясь не разбудить Власа. На экране — Камилла.

Аккуратно выбравшись из объятий, я на цыпочках вышла в гостиную и ответила:

— Привет, Камилл, что так рано?

— Милая Лань, прости, что беспокою, — её голос звучал взволнованно. — В новом магазине в центре проблемы с поставками. Эквадорские розы задерживаются, а у нас крупный свадебный заказ как раз на них.

Снова свадьба. Начался теплый сезон. Весна красна!

Я мысленно перебрала варианты:

— Хорошо, свяжись с нашим голландским поставщиком, у них должны быть аналоги. Если нет — возьми белые пионы, они сейчас в тренде. И предложи клиентам компенсацию пятнадцать процентов.

— Ты гений! — женщина рассмеялась. — Как же я рада, что ты управление оставила за собой, хоть и стала большой бизнес-леди и могла передать эти обязанности другому.

Я улыбнулась.

«Флора» действительно превратилась в сеть премиальных цветочных бутиков. Теперь мои дни заполнены не составлением букетов, а переговорами с поставщиками, придумкой новых композиций уникальных букетов, контролем качества и анализом продаж. Хотя иногда так хочется вернуться к простым цветочным композициям...

— Как папа? — спросила я, переходя на личные темы.

— Ох, твой отец! — мама засмеялась. — Лёня вчера принёс мне букет без повода, сказал "люблю радовать свою прекрасную женщину".

Я рассмеялась. Папа снова любит и является любимым. Это ли не счастье?

— Как вообще дела у вас? Рассказывай.

— Прекрасно! — её голос зазвенел. — Вчера он также устроил мне сюрприз — ужин при свечах на террасе, а потом... ой, милая Лань, это уже слишком личное!

Я закатила глаза, но улыбка не сходила с лица.

— Ладно, рада за вас. Держи меня в курсе с розами.

— Конечно!

Положив телефон, я направилась в ванную. Включила воду, давая ей нагреться, и размышляла о предстоящем дне, глядя на своё отражение в зеркале.

И вдруг — крепкие руки обхватили меня сзади.

Я вздрогнула, но мгновенно узнала его запах — тёплый, древесный, с нотками цитруса.

— Ты же спал... — прошептала я, оборачиваясь к Власу.

— Проснулся от того, что тебя нет рядом, — он прижал меня к себе, его губы скользнули по моей шее.

Я рассмеялась, когда он зашёл со мной под струи воды. Мы стояли, обнявшись, пока горячие капли стекали по нашим телам.

— О чём говорила Камилла? — спросил он, целуя моё плечо.

— Рабочие моменты... — я вздохнула. — Но знаешь, о чём я действительно хочу поговорить?

— О чём?

Я повернулась к нему, обняла за шею и сказала с хитрой улыбкой:

— Ты обещал научить меня кататься на твоём мотоцикле.

Влас нахмурился.

— Лана...

— Нет-нет-нет! — я прижалась к нему, скользя руками по его груди. — Ты уже год отнекиваешься. Я хочу! Устала ждать "того самого дня"!

— Это опасно.

— Ты будешь меня страховать.

— Лилия...

Я встала на цыпочки и прошептала ему на ухо:

— Если научишь — сегодня вечером будет сюрприз...

Его глаза вспыхнули.

— Какой сюрприз?

— Ты же знаешь, что я не люблю спойлерить...

Он зарычал, прижав меня к стене, и поцеловал так, что у меня перехватило дыхание.

— Чёрт с тобой... Ладно. Но только на закрытой площадке.

Я торжествующе улыбнулась.

Победа.

Горячий пар окутал ванную комнату, а струи воды стекали по нашим телам, смешиваясь с поцелуями. Влас прижал меня к мокрой плитке, его руки скользнули вдоль моих бёдер, оставляя за собой мурашки. 

— Ты уверена, что хочешь обсуждать мотоциклы прямо сейчас? — прошептал он, слегка покусывая мою нижнюю губу. 

Я рассмеялась, но звук тут же превратился в стон, когда его пальцы впились в мои бока, а губы опустились на ключицу. 

— Я просто напоминаю о своих желаниях... — выдохнула я, запрокидывая голову. 

— А я напоминаю, что ты вся мокрая... — его голос звучал низко и вкрадчиво, а ладонь скользнула между моих ног, заставляя меня вздрогнуть. 

— Не только от воды... — прошептала я в ответ, цепляясь за его плечи. 

Влас усмехнулся, его пальцы двигались медленно, но настойчиво, доводя меня до дрожи. 

— Давай-ка сюрприз устроишь мне сейчас... — лукаво ухмыльнулся брюнет, а в карих глазах блеснул игривый огонек — А также ты играешь нечестно, — пробормотал он, прижимаясь всем телом. 

— А ты обожаешь, когда я нечестна... 

Он резко развернул меня спиной к себе, одной рукой прижал к стене, а другой продолжил свои ласки. Я чувствовала, как его возбуждение упирается мне в поясницу, и бедра сами начали двигаться в такт его пальцам. 

— Влас... — его имя сорвалось с моих губ, когда волна удовольствия накрыла с головой. 

Он не останавливался, пока я не закусила губу, чтобы не закричать. Только тогда развернул меня обратно к себе и притянул в поцелуй — влажный, жадный, полный обещаний. 

— Мотоцикл — это одно, — прошептал он, облизывая каплю воды с моего плеча. — Но вот такие уроки... я готов преподавать хоть каждый день. 

Я рассмеялась, обвивая его шею руками. 

— Договорились. Но мотоцикл — всё равно мой. 

— Чёрт возьми, Лилия... — он зарычал и снова прижал меня к стене, на этот раз — совсем с другими намерениями. 

А вода лилась, скрывая наши стоны в своём шуме.

***

Девушка стояла перед зеркалом в душевой кабине, темные волосы, обычно шелковистые и роскошные, теперь казались ей чужими, словно тяжёлое напоминание о том, что она всё такая же неудачница и никчемная. Такой , какой всегда нарекала семья.

— Как же я ненавижу этот цвет... — прошипела она, сжимая тюбик с осветляющей краской так, что пальцы побелели. 

Отражение в зеркале было прекрасным — высокие скулы, выразительные большие зеленые глаза, губы, которые сводили с ума всех мужчин. Но всё это было не то. Не её. Не та, кем должна была стать.

"Всё ради мести. Всё ради цели".

Резким движением девушка выдавила едкую массу на ладонь и с ожесточением втерла её в свои волосы.

Каждое движение было наполнено яростью. Она рвала пряди, втирала краску в корни, будто хотела не просто изменить цвет — а стереть себя. 

Лицо её исказилось в гримасе злобы. Глаза, когда-то теплые и добрые, теперь пылали холодным безумием. 

"Лана... Лана... Лана..."

Это имя звучало в её голове, как проклятие. 

Она видела её — смеющуюся, счастливую, в объятиях Власа. Видела, как он целует её, как его руки скользят по её коже... 

"Если я несчастна, — то никому не быть!"

Вода стекала по обнажённому телу, смывая случайные капли краски, но не смывая ненависть. Ненависть, которая выжигает изнутри. Грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, кожа горела — не от горячей воды, а от ярости, кипящей внутри.

Когда время вышло, она смыла краску, наблюдая, как чёрные волосы превращаются в пепельно-светлые. 

"Уже ближе..." 

Девушка вышла из душа, капли воды падали на кафель, а её взгляд не отрывался от зеркала. 

Следующий шаг — глаза. 

Она достала ярко медовые, и, откинув голову, вставила их. 

Глаза в них горели опасным пламенем.

"Теперь — кожа." 

Тональный крем, на несколько оттенков светлее её естественного, лёг плотным слоем. Втирала его в своё лицо, шею, плечи, грудь — везде, где могла остаться хоть капля её настоящего оттенка.

И вот — она посмотрела в зеркало. 

И засмеялась. 

Перед ней стояла Лана. Её копия.

Нет, не та Лана — не мягкая, не добрая, не та, что смеётся в лучах утра, обнимая Власа. Не та, которая счастливая.

Это была Лана, созданная из ненависти. Черты лица были острее, а взгляд – мрачнее и ядовитее.

— Совсем как та... флористка... — прошептала девушка, касаясь своего отражения. 

Но в её глазах не было восхищения. 

Только ледяная ярость. 

— Мой план будет исполнен... — её губы растянулись в безрадостной улыбке. — А потом...

Она провела пальцем по своему горлу, представляя, как перерезает Лане глотку. 

— ...потом он будет мой. Сидеть у моих ног закованный в цепь, как верный пёсик.

И её смех, холодный и безумный, разнёсся по ванной, пока отражение в зеркале окончательно не стало тем, кого она ненавидела.

Двойник всё ещё стояла перед зеркалом, вглядываясь в свое новое отражение — бледное, чуждое, словно маска, под которой уже не осталось её.

Замешательство, укол разочарования в самой себе...

— Лана... — прошептала она, и губы её дрогнули. 

Надрывной смех, тихий, нервный, переходил в истерический хрип. Она хохотала, глядя, как её черты искажаются в гримасе страдания, как светлые волосы капают водой на плечи, как глаза — чужие глаза — смотрят на неё с холодным презрением. 

"Я стала тобой... Я стала тобой!"

Но смех оборвался. 

Горло сжалось, дыхание перехватило, и внезапно — она разрыдалась. 

Слёзы текли по её лицу, смывая слой тонального крема, обнажая настоящую кожу под ним. Она била кулаками по раковине, сквозь зубы выкрикивая проклятия: 

— Я ненавижу вас всех... Ненавижу... Ненавижу!

Но кого именно? 

Лану? Себя? Власа? Брата, который подставил? Родителей, которые не защитили? Мир, который её сломал?

Дрожащими руками она схватила лезвие бритвы, лежащее на краю раковины. 

Раз.

Тонкая красная линия расцвела на внутренней стороне запястья. 

Два.

Ещё одна. Глубже. 

Боль была острой, чистой, настоящей — в отличие от всего остального. 

Она провела лезвием по бедру, наблюдая, как капли крови смешиваются с водой, оставшейся на коже. 

"Я ненавижу..."

Каждый порез — это Лана и Влас. 

Каждая боль — это родители, которые недооценивали Соню, не давали любви, приносили лишь страдания.

Каждая капля крови — это её брат, который никогда не ставит ни во что сестру и по итогу предал.

Когда руки и бёдра были исчерчены алыми дорожками, она опустила лезвие. 

Боль утихла. 

Гнев утих. 

Осталась только пустота. 

Она подняла глаза на зеркало. 

Перед ней стояла бледная, израненная девушка с мокрыми светлыми волосами и глазами, в которых не осталось ничего, кроме тьмы. 

— Скоро, — прошептала она, касаясь отражения. — Скоро всё изменится. 

И, повернувшись, она оставила за собой кровавые следы на белом кафеле — как метки на пути к мести.