Часть 32
11 января, 1999
Дорогие бездельники и фанаты бюрократии,
Если вообще существуют моменты, когда стоит отказаться от своих потрясающих высоких принципов, отрастить себе душу и прислать эти сраные таблетки, то такой момент наступил.
Потому что он только что пришёл в спальню и попросил меня выбить из него всё дерьмо.
И это просто—
Это...
Если это не доказывает, что вы ему не помогаете, то я, блять, не знаю, как это доказать.
Я не знаю, что случилось. Скорее всего, он мне не расскажет.
Но я точно знаю, что ему нужны эти таблетки.
Пришлите их, или я прокляну эту тетрадь, и ваши пальцы позеленеют, и вы будете ходить так до конца ваших жалких жизней.
И да, вы можете официально записать это как "угрозу жизни".
Давайте, блять, сделайте это.
Тео.
22 января, 1999
Это напоминает ей о том, как спускаются воздушные шарики.
Медленно. Жалко. Плавно переходя от полного и яркого к маленькому, тёмному и морщинистому.
Вот на что это похоже — если наблюдать за ним. И это всё, что она может.
Наблюдать.
За считанные дни Малфой превратился в тень самого себя. Он похудел. Фунтов на пять, как ей кажется. Его щёки впали, кожа под его глазами обрела яростно-фиолетовый оттенок. Его губы всё ещё голубые — теперь она знает, почему. Но всё остальное новое. Его осанка, его поведение. Теперь он даже моргает медленно — она, кстати, довольно зла на себя за то, что вообще знает, с какой скоростью он должен моргать.
Насколько она знает, он не посетил ни одного урока с того вечера в Астрономической Башне — а это значит, что он, скорее всего, отстаёт по большинству предметов. Его даже не беспокоит собственная одежда. Он снова и снова по очереди надевает одни и те же три джемпера — чёрный, тёмно-серый, тёмно-зелёный, чёрный, тёмно-серый, тёмно-зелёный.
И это только то, что она заметила за едой.
Она сидит рядом с Джинни, снова за столом Гриффиндор.
В то утро, после всего, ей пришлось собрать всю свою силу, чтобы заставить свои ноги двигаться в его направлении.
Но когда она справилась, Джинни сразу же взяла её за руку под столом. Сжала. И даже без какого-либо вербального подтверждения стало понятно, что ей позволено тут сидеть.
В конце концов, они никогда не заставляли её уходить.
В основном это была она сама. Её собственные страх и неуверенность, которые размножались и распространялись словно вирус каждый раз, когда она ловила чей-то косой взгляд.
Она прекрасно знает, что потребуется время, чтобы снова начать разговаривать с Роном. Но сегодня Гарри хватило на "доброго утра", и Джинни помогает ей поддерживать разговоры с остальными.
Это всё ещё робко. Прохладно.
Но это больше, чем у неё было в течение последних несколько недель, и она отказывается торопиться. Вне зависимости от того, насколько по-детски всё это ощущается.
Ситуация с Малфоем, с другой стороны, кажется, стремительно выходит из-под контроля. Если его внешности недостаточно, то поведение остальных слизеринцев ярко сигнализирует о проблеме.
Они смотрят на него так, будто ждут, когда он взорвётся.
И она понимает, что она тоже.
Понимает, что практически в любой момент все эти травмы, эта злость и все эти отвратительные выборы, которые составляют Драко Малфоя, могут окончательно перерасти во что-то взрывное. Могут окончательно уничтожить его. Разрушить потрескавшуюся каменную статую его стоицизма — единственное, что всё ещё поддерживает его. Они просто ждут, когда это произойдёт.
Это что-то большее, чем просто Астрономическая Башня. Должно быть.
Но ей должно быть всё равно. Она не должна беспокоиться или даже проявлять любопытство. То, что он сделал, было мерзко. Всегда будет.
И она точно не из тех, кто легко прощает — если она вообще прощает.
К тому же.
Драко Малфой не умеет извиняться.
— Флинта арестовали, — неожиданно говорит Дин и делает глоток тыквенного сока. Она отрывает взгляд от бледного, пустого лица Малфоя — поворачивается, чтобы послушать, стараясь не наклоняться слишком близко. Не злоупотреблять его хорошим отношением. Дин читает Пророк. — его поймали в Марселе.
— Маркуса? — спрашивает Гарри, отвлекаясь от своего завтрака. — за что?
— Военные преступления. Помощь Пожирателям Смерти.
— Его уже судили за это, — говорит Джинни.
Дин кивает и отпивает ещё немного.
— Теперь судят снова. Написано, у них есть основания для того, чтобы возобновить дело.
— Это происходит, — выдыхает Гермиона — случайно произносит это вслух. Почти все поворачиваются посмотреть на неё — все, кроме Симуса, который так и не оттаял, и Рона, но... хорошо, она его понимает.
— Что происходит? — спрашивает Гарри.
Она слабо отмахивается. Не факт, что им понравятся её истории про то, о чём она разговаривала с остальными в гостиной Слизерин.
— Ничего. Я... знаешь, я просто подумала, что одним разом не обойдётся.
— Так им и надо, — огрызается Симус; очевидно, он обращается не к ней. — как по мне, многие из них после первого раза слишком легко отделались. — потом он, впрочем, поворачивается — впервые за несколько дней встречается взглядами с Гермионой, смотрит очень выразительно. — особенно те, которых пустили обратно в Хогвартс.
Она с силой прикусывает язык, но Джинни тут же ловит её руку под столом.
— Ой, отвали, Симус, — усмехается она, сохраняя спокойный тон. — ты хоть когда-нибудь не разжигаешь конфликты?
Симус краснеет, его щёки яростно надуваются, но Невилл быстро переводит тему, рассказывает о том, как его кактус за месяц вырос на целый фут.
Гермиона прижимается к Джинни плечом — такая безмолвная благодарность.
— Кстати, — бормочет та, когда все начинают разговаривать о своём. — как там твой проект о Джексоне Поллоке?
Гермиона пытается проглотить кусок тоста. С трудом справляется и быстро отпивает немного воды. Она забыла. Кажется, они придумали это целую тысячу лет назад. И, наверное, часть её даже не видит в этом смысла.
Но Джинни не может открыто поддерживать её. Пока нет. Она понимает.
Это лучшее, что она может.
— Я... — говорит она наконец. — кажется, я сдалась. — она неохотно смотрит в сторону — ловит взгляд Джинни. Та вопросительно изгибает бровь.
— Почему?
Этот вопрос её немного удивляет. Она пытается правильно это сформулировать.
— Потому что... Мне не нравится о нём писать. Его работы слишком грязные. Слишком хаотичные.
Джинни моргает.
— Я думала, это тебе в нём и нравилось.
Она отводит взгляд — снова находит Малфоя.
— Я тоже.
Его тетрадь лежит на столе, но он не пишет. Он рассеянно водит пальцами по обложке. Костяшки его пальцев ушиблены. Стёрты.
Она медленно выдыхает.
— Но я добралась до того момента, где нужно писать о тех частях его жизни, которые мне не нравятся. И... и я не уверена, что именно мне стоит о нём писать. Я не могу.
Не могу справиться с этим. Не могу саморазрушаться вместе с ним.
Когда она оглядывается на Джинни, выражение её лица немного напрягает. Как будто та что-то знает. Что-то, чего не знает сама Гермиона.
Это заставляет её чувствовать себя беспомощной.
А потом она говорит то, чего Гермиона точно от неё не ожидала.
— Думаю, тебе стоит дописать до конца, — она отворачивается и принимается намазывать масло на новый тост, игнорируя шокированный взгляд Гермионы. — просто чтобы посмотреть, что там в итоге получится.
29 января, 1999
На часах половина двенадцатого вечера, и Полная Дама кричит.
Гермиона резко садится в кровати, отдёргивает занавеску. Джинни уже вскочила на ноги, и Парвати упала со своей кровати на пол.
— Какого Мерлина, — визжит она, пытаясь выпутаться из своей алой простыни.
Они натягивают халаты и несутся по винтовой лестнице в гостиную; волосы Ромильды накручены на бигуди, Гермиона просто представляет собой полнейший беспорядок.
Они почти сталкиваются с парнями, выбежавшими из мужских спален, у подножья лестницы.
— Что происходит?
— Я не знаю—
— Кто—
— Какого—
Невилл перекрикивает весь этот хаос, вытаскивает палочку из кармана полосатых пижамных брюк.
— Я посмотрю! — объявляет он со всей бравадой, которую только можно было взрастить в себе после того, как ты отрубил голову проклятой змее.
Гарри и Рон тоже достали свои палочки, и Гермиона тянется за своей, когда они двигаются вслед за Невиллом.
Постепенно примерно три четверти гриффиндорцев собираются в тёмном коридоре, ведущему к портрету. Крики Полной Дамы стали в три раза громче, и теперь можно уловить её слова.
— ОТОЙДИ! ВАРВАРЫ! НАЗАД! ОТОЙДИ! ДАМБЛДОР ОТБЕРЁТ ЗА ЭТО У ТЕБЯ ПАЛОЧКУ — Я ПРОСЛЕЖУ ЗА ЭТИМ! УГРОЖАТЬ ЛЕДИ! КАК ТЫ СМЕЕШЬ—
— Я открываю на счёт три! — кричит Невилл. — Один! Два!
Он отталкивает портрет в сторону, и крики Полной Дамы становятся невообразимо громкими, когда свет из внешнего коридора озаряет проём.
— Ну наконец-то, — звучит слишком знакомый голос.
Палочка Невилла направлена на Пэнси Паркинсон
Гермиона встаёт на носочки, чтобы увидеть что-нибудь за плечами Гарри и Рона. Пэнси выглядит взъерошенной — слегка. Настолько взъерошенной, насколько это для неё возможно — с её-то манерами. Как и все здесь, она в одном халате, явно накинутом в спешке. Она босиком, и её тёмные волосы немного растрёпаны. Она достала свою палочку, и на её лице это обычное взволнованное выражение, но Гермиона замечает лёгкую панику в её глазах.
— Паркинсон? Что происходит? — спрашивает Невилл.
— ОНА УГРОЖАЛА МНЕ! — кричит Полная Дама, хотя никто её не видит — её портрет прижат к стене, которая приглушает её крики. — ОНА СКАЗАЛА, ЧТО СДЕЛАЕТ МОЙ ПОРТРЕТ ЧЁРНО-БЕЛЫМ, ЕСЛИ Я ЕЁ НЕ ПУЩУ, КАКОЙ УЖАС!
— Тебе здесь нечего делать, — говорит Невилл, и Гермионе не надо смотреть на него, чтобы понять, что он выпятил грудь. — зачем ты пытаешься войти?
— Ой, чёрт побери, отвали от меня, Лонгботтом — я потратила достаточно времени, пытаясь разобраться с этой жирной дурой—
— ЖИРНОЙ ДУРОЙ?!?
Гермиона почти инстинктивно накладывает Силенцио на Полную Даму, проталкиваясь сквозь плотную толпу, пока не останавливается рядом с Невиллом.
— Что происходит? — спрашивает она. Её пульс ускоряется, и что-то внутри неё сжимается. Беспокойство. Страх, который она не может точно описать — словно чья-то холодная рука сжимает её внутренности.
— Ты должна пойти со мной, — уверенно проговаривает Пэнси. — сейчас.
— Она никуда с тобой не пойдёт.
И её сердце болезненно сжимается, потому что это Рон. И он пытается защитить её, и она жаждет этого. Больше всего нуждается в этом аспекте их дружбы. Но — она знает. Она должна разочаровать его. Она должна пойти. Это Малфой. Что-то случилось с Малфоем. Она знает. Она знает.
Пэнси не пришла бы сюда, если бы у неё были другие варианты.
Она проскальзывает мимо Невилла. Спускается с небольшого выступа на ковёр в коридоре.
— Это... — хочет спросить она, но Пэнси поджимает губы.
— Сейчас, Грейнджер, — и она разворачивается, направляется прочь.
Гермиона бросает неуверенный взгляд через плечо на все эти растерянные, ошарашенные лица.
— Я — я скоро вернусь. Я... — она беспомощно пожимает плечами. — извините, я не...
— Грейнджер!
Она вздрагивает и бросается вслед за ней, оставляя Гриффиндор позади; её сердце бьётся в каком-то безумном ритме.
За всю дорогу до подземелий Пэнси не произнесла не слова. Даже ни разу не притормозила, даже не обернулась, чтобы убедиться в том, что за ней вообще идут.
Гермиона немного задыхается — ещё где-то на полпути её руки начали дрожать. Она сжала их в кулаки и сейчас чувствует пот, накопившийся между её пальцев
Когда они добираются до ложной стены, Пэнси неразборчиво шепчет пароль, и температура тут же падает как минимум на двадцать градусов. Гермиона проходит сквозь стену следом за Пэнси, вздыхает, когда этот холод обволакивает её, и тут же останавливается.
Вокруг слишком много всего.
Слишком ярко, холодно и громко.
Люди кричат, и со всех сторон летят заклинания — они врезаются во что-то вроде толстой ледяной стены в центре гостиной.
— Почему так долго? — кричит кто-то, и неожиданно Тео загораживает ей обзор, и она, всё ещё потрясённая, пытается сфокусироваться на нём.
— Тупая жирная сука не пускала меня, — говорит Пэнси. — какие новости?
— Ничего. Мы не сделали ни вмятины.
— Что происходит? — выдыхает Гермиона, пытаясь заглянуть Нотту через плечо. Ледяная стена простирается вокруг кушеток у очага и тянется до самого потолка. Она мутная и размытая, как минимум в несколько футов толщиной, но сквозь неё видно тень, сидящую на одном из чёрных кожаных диванов.
Ей не нужно спрашивать, кто это.
— Что он сделал?
Боковым зрением она замечает, как Забини швыряет в стену взрывающее заклинание, всю гостиную на мгновение озаряет красным. Лёд трескается, но не ломается.
— Это боль, — говорит Тео. — наконец-то заставила его окончательно, блять, сойти с ума.
— Его рука?
Тео бросает на неё сложный взгляд.
— В основном, — говорит он.
Она смотрит. Всё, что она может — это смотреть.
Тень Малфоя не двигается.
— Ну что, блять, сделай что-нибудь, — резко бросает Пэнси, пихая её в плечо. — мы поэтому тебя и позвали. Ты всезнайка.
— Нам нужна МакГонагалл, — говорит она.
— Голову включи, — грубо отзывается Нотт. — если МакГонагалл увидит его в таком состоянии, его отправят в психиатрию Святого Мунго как минимум до конца учебного года.
— Что вы от меня хотите? — она не смогла бы звучать уверенно, даже если бы попыталась. Она не может нормально думать. Не может ничего почувствовать. Может только смотреть.
Блейз подходит к ним, его лоб блестит от пота.
— Он пробыл там больше часа. Такими темпами он замёрзнет до смерти.
Она отводит взгляд от них троих. Несколько испуганных первокурсников собрались в противоположном углу. Она не может даже представить, о чём они сейчас думают.
Нотт хватает её за руку так крепко, что могут остаться синяки, но он звучит мягко — умоляюще, когда снова попадает в её поле зрения. Заставляет их взгляды встретиться.
— Сделай что-нибудь. Что угодно.
Она неуверенно выдыхает. Она не хочет ему помогать. На самом деле, это последнее, чего она хочет. Тот его взгляд, той ночью, в Астрономической Башне, отпечатался на обратной стороне её век. Всё хорошее, что она начинала видеть в нём, как будто бы исчезло.
Нотт крепче сжимает её руку. Она шипит от боли.
— Мне плевать, если ты его ненавидишь, — проговаривает он сквозь стиснутые зубы, словно прочитав её мысли. — сделай что-нибудь. Сделай что-нибудь, или это убийство.
— Не смей пытаться повесить это—
— Пожалуйста, — его хватка ослабевает. Как и его голос. И это заставляет её замолкнуть.
Вся гостиная погружается в тишину.
— Ты единственная, кого он может послушать.
Всё, что она делает в течение следующих нескольких секунд — это слушает, как Пэнси нетерпеливо постукивает ногой.
Они все такие.
Нотт, Забини, Булстроуд и все остальные. Даже Пьюси и Гойл. Все мокрые, усталые. Напряжённые.
Он что-то для них значит.
И она пытается держать это в голове, когда проталкивается мимо них и подходит к стене. Пытается отмахнуться от собственных глупых чувств — сделать вид, что их не существует.
— Он слышит меня сквозь лёд? — спрашивает она, но сама толком это не осознаёт — действует на автопилоте.
— Да.
Она кладет руку на обжигающе холодную стену, чувствуя, как та почти мгновенно плавится под её ладонью, словно сухой лед. Это сильное заклинание, что бы это ни было.
— Драко, — громко говорит она. Слышит, как её голос отдаётся эхом.
Сначала его тёмный силуэт не двигается — просто жуткое размытое чёрное пятно. Но затем она замечает, как он поворачивает голову в её сторону.
— Я понимаю, что это помогает от боли, — собственный голос кажется ей незнакомым. — я уверена, что это даже приятно. Но я... — она осторожно обдумывает свои следующие слова. Вспоминает всё, что она, как ей кажется, знает о нём. Потому что это тот взрыв, которого они все ждали, и если она не будет осторожна — он может...он...
Она подавляет внезапный приступ болезненной паники. Её голос звучит слабо. Хрипло.
— Мне кажется, что-то пошло не так с твоим заклинанием. Может... может, ты пустишь меня, и мы посмотрим, можно ли его исправить? — и тон её собственного голоса напоминает ей тот, который она ненавидит. То, как разговаривают с напуганным животным.
Интересно, ненавидит ли он этот тон так же сильно.
Его тень снова замирает. Проходит несколько долгих мгновений.
— Драко... — снова говорит она, не в состоянии скрыть свой страх.
Но затем раздаётся странный шум. Хруст. Что-то сдвигается.
И она слышит его холодный, приглушённый голос. Он звучит как призрак.
— Можешь войти.
Что-то тёмное и тяжелое оседает в её груди. Это достаточно простая фраза, но она имеет огромный вес.
Тихо выдохнув, она касается стены. Смотрит, как её палец проходит насквозь, окунаясь в обжигающий холод.
Она неуверенно оглядывается на Нотта и остальных. Впервые ей кажется, что Пэнси смотрит на неё без раздражения.
Потому что они все знают, и она знает — он сейчас не вполне соображает. С ним сейчас небезопасно. Он не в своём уме.
И если она пройдёт сквозь эту стену, он может не выпустить её обратно.
Она это понимает.
И доверять ему — всё равно что верить, что голодная собака не притронется к тарелке мяса, поставленной перед ней. Из-за доверия к нему она находится в таком беспорядке. Доверие к нему разрушило её во многих смыслах.
Она снова переводит взгляд на его тень. Смотрит, как он отворачивается. Слышит, как проём в стене начинает затягиваться.
Она входит.