Сделка

Чонгук

Я обожаю последние мгновения перед пробуждением, те самые мгновения, когда разрозненные нити в моем мозгу сплетаются, образуя целостное сознание. Это совершенно отпадные мгновения. Часть моего сознания все еще дезориентирована и окутана туманом и продолжает блуждать по снившимся мне снам.

Однако в это утро все по-другому. Моему телу теплее, чем обычно, и я ощущаю приятный запах. Клубники? Нет, вишни. Точно, вишни. Что-то щекочет мне подбородок, что-то мягкое и одновременно твердое. Голова? А ведь и правда у меня в сгибе шеи лежит голова. Более того, поперек моего живота перекинута чья-то тонкая ручка, на бедро закинута чья-то теплая нога, слева к ребрам прижимается чья-то грудь.

Я открываю глаза и обнаруживаю у себя под боком Лалису. Я же лежу на спине и одной рукой крепко прижимаю ее к себе. Неудивительно, что все мои мышцы затекли. Неужели мы проспали вот так всю ночь? Насколько я помню, когда я засыпал, мы лежали на разных концах кровати, и я даже думал, что утром найду Лалису на полу.

Но каким-то странным образом мы оказались в объятиях друг друга. Замечательно.

К этому моменту я просыпаюсь настолько, что успеваю ухватить свою последнюю мысль. Замечательно? О чем я думаю, черт побери? Спать прижавшись - это привилегия любимых девушек.

А у меня нет любимой девушки.

Однако я не выпускаю Лалису из объятий. Я вдыхаю ее аромат и нежусь в ее тепле.

Я смотрю на будильник и вижу, что через пять минут он подаст сигнал. Я всегда просыпаюсь раньше будильника, как будто мое тело знает, что пора вставать, однако я все равно включаю его на всякий случай. Сейчас семь. Я спал всего четыре часа, но, как ни странно, чувствую себя отдохнувшим. Умиротворенным. Мне хочется подольше удержать это состояние, поэтому я просто лежу, обнимая Лалису, и вслушиваюсь в ее ровное дыхание.

- Это эрекция?

Безоблачную тишину нарушает полный ужаса голос Лалисы. Она резко поднимается и тут же падает обратно. Да, мисс Грациозность падает, потому что ее нога все еще обвивает мою ногу. И да, в южном регионе моего тела действительно наблюдается утренняя эрекция.

- Успокойся, - сонным голосом говорю я. - Это просто утренний стояк.

- Утренний стояк? - повторяет она. - О боже! Ты такой...

- Мужчина до мозга костей? - договариваю я. - Да, я такой, и это то, что бывает у мужчин по утрам. Физиология такая, Манобан. Мы просыпаемся со стоящим членом. Если тебе от этого станет легче, я просто не буду поворачиваться на бок.

- Ладно, я приму твою физиологическую отговорку. А теперь, пожалуйста, объясни, зачем ты решил прижать меня к себе среди ночи?

- Ничего я не решал. Я спал. Насколько я знаю, именно ты прижалась ко мне.

- Я бы так никогда не сделала. Даже во сне. Мое подсознание не обмануть. - Она тыкает пальчиком в центр моей грудной клетки и одним движением соскакивает с кровати.

И меня охватывает странное чувство утраты. Мне не тепло и не уютно, мне холодно и одиноко. Когда я сажусь и потягиваюсь, подняв руки над головой, взгляд ее карих глаз задерживается на моей груди, а ее носик неприязненно морщится.

- Просто не верится, что моя голова всю ночь лежала на этой штуке.

- Моя грудь - не штука, - заявляю я. - Другим женщинам она очень даже нравится.

- Я не другие.

Действительно, она - не другие. Потому что с другими мне не так интересно, как с ней. Кстати, вдруг спрашиваю я себя, а как я раньше шел по жизни без саркастических подколок Лалисы Манобан и ее недовольного ворчания?

- Хватит ухмыляться, - слышу я ее резкий окрик.

Я улыбаюсь? Даже не заметил этого.

Моя майка ей даже ниже колен и только подчеркивает, какая Лалиса маленькая. Она собирает свою одежду и неожиданно смотрит на меня прищурившись.

- Только посмей кому-нибудь рассказать об этом.

- А что такого? Это только поднимет твой авторитет.

- Я не хочу превращаться в одну из ваших «хоккейных заек», ясно? И не хочу, чтобы люди принимали меня за одну из них.

Из ее уст прозвище звучит забавно, и я усмехаюсь. Мне нравится, что она использует наш хоккейный сленг. Возможно, однажды я уговорю ее прийти на игру. У меня такое чувство, что из Лалисы получится отличная болельщица, а такие болельщики нам нужны, они - наше преимущество на домашних матчах.

Хотя, зная ее, можно предположить, что она скорее будет болеть за чужую команду и тем самым давать преимущество противнику.

- Ну, если ты и в самом деле не хочешь, чтобы кто-нибудь так подумал, тогда советую тебе побыстрее одеться, - заявляю я, подняв бровь. - Иначе ребята стали бы свидетелями твоего «марша позора». А они точно станут, потому что у нас через полчаса тренировка.

Она тут же впадает в панику.

- Черт.

Должен признаться, это впервые, когда девчонка опасается того, что ее застукают в моей спальне. Обычно они расхаживают с важным видом, как будто заполучили в полное свое владение Бреда Питта.

Лалиса поспешно говорит:

- Мы занимались. Мы смотрели телик. Мне было поздно ехать домой. Вот что было. Ясно?

Я сдерживаю смех.

- Как пожелаете.

- Неужели ты действительно меня «Принцессишь-невестишь»?

- Неужели ты действительно использовала «Принцесса-невеста» в качестве глагола?

Лалиса сверлит меня взглядом, затем тыкает в мою сторону пальцем.

- Я рассчитываю, что ты будешь одет к тому моменту, когда я выйду из ванной. Ты отвезешь меня домой до того, как проснутся твои товарищи.

Издав пренебрежительный смешок, она захлопывает за собой дверь.

* * *
Лалиса

Я спала всего четыре часа. Убейте меня прямо сейчас. Один плюс: никто не видел, как Чонгук высадил меня перед общежитием, так что моя честь не пострадала.

Занятия кажутся бесконечными. За лекцией по теории шел семинар по истории музыки, и оба занятия требовали от меня максимум внимания, а я с трудом могла сосредоточиться, так как у меня слипались глаза. Я уже выпила три стаканчика кофе, но вместо того чтобы взбодрить меня, кофеин забрал те остатки энергии, что еще оставались.

На обед я прихожу поздно. В одной из столовых кампуса я сажусь за столик в задних рядах и рассылаю во все стороны мысленный приказ оставить меня в покое, потому что я слишком измотана, чтобы с кем-нибудь болтать. После еды я слегка оживаю и задолго до начала урока прохожу через массивные дубовые двери философского корпуса.

Возле аудитории, где будет лекция по этике, я замираю как вкопанная. По широкому коридору бродит не кто иной, как Тэхен. Сведя на переносице темные брови, он набивает эсэмэску в своем телефоне.

Хотя я приняла душ и переоделась, я все равно чувствую себя замухрышкой. Мой наряд состоит из лосин, зеленой толстовки с капюшоном и красных резиновых сапог. Однако обещанный дождь так и не начался, и в этих сапогах я кажусь себе полнейшей идиоткой.

Тэхен же само совершенство. Темные джинсы обтягивают его длинные мускулистые ноги, черный свитер подчеркивает ширину его плеч - от такой красоты аж в дрожь бросает.

Я иду дальше, и с каждый шагом мое сердце бьется все быстрее. Я прикидываю, поздороваться мне или просто кивнуть, но он сам решает мою проблему и заговаривает первым.

- Привет. - Тэхен слегка улыбается одним уголком рта. - Прикольные сапоги.

Я вздыхаю.

- Обещали дождь.

- Я не шучу. Сапоги действительно отпад. Они напоминают мне о доме. - Заметив мой вопросительный взгляд, парень быстро объясняет: - Я из Сиэтла.

- А. Так ты оттуда перевелся?

- Ага. Поверь мне, здесь дождь - не дождь. Для того, чтобы выжить в Сиэтле, резиновые сапоги - это необходимость. - Тэхен прячет телефон в карман и небрежным тоном спрашивает: - Так что с тобой случилось в среду?

Я хмурюсь.

- В каком смысле?

- Ну, на вечеринке в Сигме. После бильярда я искал тебя, но так и не нашел.

О, боже. Он искал меня?

- Да, я ушла рано, - говорю я, надеясь, что мой голос тоже звучит небрежно. - Утром мне нужно было на занятия к девяти.

Тэхен склоняет голову набок.

- Я слышал, ты ушла с Чон Чонгуком.

Вот это застает меня врасплох. Я считала, что никто не видел, как мы с Чонгуком уходили. Выясняется, что я ошибалась. Очевидно, в Брайаре слухи распространяются со скоростью света.

- Он подвез меня до дома, - пожимая плечами, отвечаю я.

- Вот как, а я не знал, что вы с ним друзья.

Я кокетливо улыбаюсь.

- Ты многого обо мне не знаешь. Обалдеть! Я с ним флиртую!

Он тоже улыбается мне, и на его подбородке появляется самая эротичная ямочка на свете.

- Тут ты, наверное, права. - Многозначительное молчание. - Может, нужно изменить такое положение вещей?

Обалдеть! Он тоже флиртует!

Как ни противно мне признавать, но теория Чонгука, кажется, начинает действовать. Очевидно, что Тэхен здорово задело то, что я ушла с вечеринки с Чонгуком.

- Тогда... - Его глаза игриво блестят. - Что ты делаешь после у...

- Манобан!

Я подавляю стон, расстроенная жизнерадостным вмешательством - кого бы вы думали? - Чонгука. Тэхен слегка хмурится, когда Чонгук направляется к нам, однако он улыбается и кивает непрошеному гостю.

У Чонгука в руках два стакана, и один он с усмешкой протягивает мне.

- Взял тебе кофе. Я подумал, что он тебе может понадобиться.

Я успеваю заметить странный взгляд, брошенный Тэхеном на нас, и недовольство в его глазах, но все равно с благодарностью беру стакан и, приподняв крышку, дую на кофе, прежде чем пить.

- Ты мой спаситель, - еле слышно говорю я.

Чонгук кивает Тэхену:

- Ким.

Ребята обмениваются исключительно мужским приветствием: это нечто среднее между рукопожатием и ударом кулаком о кулак.

- Чон, - говорит Тэхен. - Я слышал, что вы в эти выходные надрали задницы «Сент-Энтони». Блестящая победа.

- Спасибо. - Чонгук хмыкает. - А вот я слышал, что в игре с «Браун» задницы надрали вам. Облом.

- Наверное, можно распрощаться с идеальным сезоном, да? - печально говорит Тэхен.

Чонгук пожимает плечами.

- Отыграетесь. У Макуэлла великолепный бросок.

- Кому ты рассказываешь.

Так как разговоры о спорте кажутся мне такими же скучными, как о политике или садоводстве, я делаю шаг к аудитории.

- Я пошла. Чонгук, спасибо за кофе.

Мое сердце бьется как бешеное, когда я вхожу в лекционный зал. Забавно, но события моей жизни вдруг стали разворачиваться с неимоверной скоростью. До вечеринки в Сигме мое общение с Тэхеном в течение двух месяцев ограничилось одним кивком на расстоянии пяти метров. Сейчас же, меньше чем за неделю, мы поговорили дважды, и он - если я себе это не вообразила - собрался пригласить меня на свидание, прежде чем нас прервал Чонгук.

Я сажусь на свое обычное место рядом с Нелл, которая встречает меня улыбкой.

- Привет, - говорит она.

- Привет. - Я расстегиваю «молнию» на сумке и достаю ручку и тетрадь. - Как прошли выходные?

- Тяжело. Сегодня у меня была дичайшая контрольная по химии, и я всю ночь к ней готовилась.

- И как ты написала?

- Ой, точно на отлично. - Она радостно улыбается, но эта радость быстро исчезает. - Осталось только в пятницу хорошо пересдать экзамен по этике, и жизнь будет прекрасна.

- Ты ведь получила мое письмо, да? - На прошлой неделе я по электронной почте отправила ей файл со своей работой, но Нелл так и не написала, что получила ее.

- Получила. Извини, что не ответила, но я заморочилась с химией. Сегодня почитаю.

На нас падает чья-то тень, и в следующее мгновение рядом со мной садится Чонгук.

- Манобан, у тебя есть лишняя ручка?

У Нелл едва не отваливается челюсть, а взгляд такой, будто у меня за три секунды выросла козлиная борода. Я ее не виню. Мы сидим с ней вместе с первого курса, и за все это время я ни разу не посмотрела в сторону Чон Чонгука, не говоря уже о том, чтобы разговаривать с ним.

Нелл не единственная, кого удивила новая рассадка. Я поворачиваю голову и вижу, что за нами с непонятным выражением на лице наблюдает Тэхен.

- Манобан? Ручка есть?

Я перевожу взгляд на Чонгука.

- Ты пришел в аудиторию неподготовленным? Дурачина. - Я роюсь в сумке, нахожу ручку и со стуком кладу ее перед ним.

- Спасибо. - Дерзко усмехнувшись, он открывает тетрадь на чистой странице. Затем выглядывает из-за меня и обращается к Нелл: - Я Чонгук.

Она несколько мгновений таращится на его протянутую руку, потом медленно пожимает ее.

- Нелл, - говорит она. - Рада познакомиться.

Тут входит Толберт, и Чонгук поворачивается к кафедре. Нелл бросает на меня еще один взгляд. Я наклоняюсь к ней и шепчу в ухо:

- Мы теперь типа друзья.

- А я все слышу, - встревает Чонгук. - И никакого типа. Мы лучшие друзья, Нелли. Пусть Манобан не вводит тебя в заблуждение.

Нелл тихо хихикает.

Я просто вздыхаю.

* * *

Сегодняшняя лекция посвящена некоторым очень серьезным вопросам. Главным образом, конфликтам между совестью личности и ее ответственностью перед обществом. В качестве примера Толберт использует нацистов.

Нет надобности говорить, что полтора часа лекции оставляют гнетущий осадок.

После лекции мне дико хочется закончить наш с Тэхеном разговор, но у Чонгука другие идеи. Он категорически против того, чтобы я задерживалась в аудитории - вернее, чтобы я прямиком двинулась к Тэхену, - поэтому решительно берет меня за руку и вынуждает встать. Я украдкой смотрю на Тэхена, который быстро спускается по проходу, делая вид, будто хочет нас догнать.

- Не смотри на него, - почти неслышно говорит Чонгук и ведет меня к двери.

- Но я хочу поговорить с ним, - сопротивляюсь я. - Он точно собирался пригласить меня на свидание.

Чонгук продолжает пробираться вперед, сжав мое предплечье, его рука словно железные тиски. Я вынуждена бежать, чтобы поспеть за его широкими шагами, и когда мы выходим на октябрьской холод, я раздражена до крайности.

Меня так и подмывает оглянуться и проверить, идет ли Тэхен за нами, но я знаю, что Чонгук отчитает меня, если я так сделаю, поэтому подавляю это желание.

- Какого черта? - возмущенно спрашиваю я, высвобождая руку.

- Ты забыла, что вся идея в твоей недоступности? Ты слишком облегчаешь ему задачу.

Раздражение перерастает в гнев.

- Идея в том, чтобы он заметил меня. Он заметил. Почему я не могу перестать играть в эти игры?

- Ты подстегнула его интерес, - отвечает Чонгук. Мы идем по мощеной дорожке. - Если же ты хочешь, чтобы его интерес не угас, тебе нужно заставить его потрудиться. Мужчины любят испытания.

Мне хочется спорить с ним, но я допускаю, что он и здесь прав.

- Сохраняй хладнокровие до вечеринки у Максвелла, - советует Чонгук.

- Слушаюсь, сэр, - бурчу я. - Ой, кстати, я отменяю наше сегодняшнее занятие. Я вчера так дико устала, и если я не высплюсь, то до конца недели буду, как зомби.

Вид у Чонгука совсем не радостный.

- Но мы же сегодня собирались приступить к самому сложному.

- Вот что я тебе скажу: я отправлю тебе примерные вопросы по эссе, те, которые будет задавать Толберт. Засеки два часа и напиши ответы, а завтра мы вместе их проверим. Это поможет мне понять, над чем еще надо поработать.

- Ладно, - смиряется он. - Утром у меня тренировка, потом одна пара. Приходи в полдень, хорошо?

- Хорошо, но к трем мне надо быть на репетиции.

- Отлично. Тогда до завтра. - Он треплет меня по голове, как пятилетнюю девчушку, и уходит.

На моих губах появляется ироничная улыбка, когда я смотрю Чонгуку вслед, как он шагает навстречу ветру, прижимающему к его груди серебристо-черную хоккейную куртку. Я не одна такая - еще несколько девчонок едва не свернули себе шеи, обернувшись на него. Я живо представляю, с какой скоростью они сбросят с себя трусики, стоит ему улыбнуться им.

Презрительно фыркнув, я иду в противоположном направлении. Я не хочу опоздать на репетицию, особенно учитывая то, что мы с Кэссом так и не договорились по поводу его нелепой идеи об участии хора в нашем дуэте.

Но когда я прихожу в репетиционную, Кэсса там нет.

- Привет, - говорю я Эм-Джи, сидящей за пианино и изучающей листок с нотами.

Она поднимает светловолосую голову и улыбается мне.

- Ой, привет. - Она замолкает. - Кэсс сегодня не придет.

У меня в животе тут же холодеет от тревоги.

- В каком смысле не придет?

- Он несколько минут назад прислал мне эсэмэску. У него мигрень.

Замечательно. Я точно знаю, что группа наших однокурсников, в том числе и Кэсс, вчера вечером где-то выпивали, - один из ребят прислал мне сообщение с приглашением как раз в то время, когда мы с Чонгуком смотрели «Во все тяжкие». Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два: у Кэсса похмелье, и поэтому он слинял.

- Но мы все равно можем порепетировать, - говорит Эм-Джи. Ее глаза загораются. - Было бы здорово прогнать песню без остановок на споры.

- Согласна, только что бы мы ни сделали сегодня, завтра он все зарубит. - Я сажусь на стул возле пианино и устремляю на нее пристальный взгляд. - Ведь идея с хором полнейшее дерьмо. И ты, Эм-Джи, знаешь это.

Она кивает с видом побитой собаки.

- Знаю.

- Тогда почему ты не поддерживаешь меня? - спрашиваю я с негодованием.

Ее бледные щеки заливает краска.

- Я... - Она судорожно сглатывает. - Ты умеешь хранить секреты?

Черт. Не нравится мне все это.

- Конечно.

- Кэсс пригласил меня на свидание.

- О. - Я стараюсь не выдать своего удивления, но у меня плохо получается. Эм-Джи милая девушка, и ее нельзя назвать непривлекательной, однако она точно не принадлежит к тому типу, который заинтересовал бы Кэсса Донована.

Как бы сильно я ни презирала Кэсса, он очень эффектен. Его лицо из тех, что очень выгодно смотрятся на обложке журнала, и когда-нибудь именно благодаря этому фактору вырастут продажи его записей. Я не утверждаю, что девчонка с простенькой внешностью не способна обратить на себя внимание какого-нибудь красавца. Но Кэсс - это напыщенный, придурок, одержимый своим имиджем. Он никогда не стал бы опускаться до серой мышки, вроде Мэри-Джейн, какой прекрасной ни была бы ее душа.

- Все нормально, - со смехом говорит Эм-Джи. - Я знаю, что ты удивлена. Я тоже удивилась. Он пригласил меня еще до репетиции в тот день. - Она вздыхает. - Ну, когда заговорили о хоре.

Вот все детали мозаики и встали на свои места. Теперь ясно, чего добивается Кэсс, и мне стоит огромного труда сдержать свой гнев. Одно дело, добиться, чтобы Эм-Джи поддерживала его в наших спорах, и совсем другое - обманывать бедняжку.

Но что мне ей сказать? «Он пригласил тебя только ради того, чтобы ты поддержала его безумную идею»?

Я отказываюсь быть последней дрянью, поэтому растягиваю губы в вежливой улыбке и спрашиваю:

- А ты хочешь встречаться с ним?

Она становится пунцовой и кивает.

- Серьезно? - скептически произношу я. - Он же самая настоящая дива. Такая, что Мерайе Кэри даст сто очков вперед. Ты же это понимаешь, да?

- Понимаю. - У нее смущенный вид. - Но это только потому, что он неравнодушен к пению. А так он может быть хорошим, когда захочет.

Когда захочет? Она произносит это как девиз года, я же считаю, что люди должны проявлять доброту просто потому, что они добрые, а не ради выгоды.

Однако я держу это мнение при себе.

- Так ты боишься, - тактично спрашиваю я, - что если ты не согласишься с его идеями, Кэсс откажется встречаться?

Эм-Джи морщится.

- В такой формулировке это звучит очень жалко.

Гм, а какую еще формулировку она ждала от меня?

- Я просто не хочу, чтобы ты создавала трудности, понимаешь? - неловко бормочет девушка.

Нет, не понимаю. Совсем.

- Это же твоя песня, Эм-Джи. И ты не должна менять свое мнение ради Кэсса. Если тебе так же, как и мне, ненавистна эта идея с хором, скажи ему. Поверь мне, мужчины высоко ценят женщин, которые не боятся высказывать свое мнение.

Еще не договорив, я понимаю, что Мэри-Джейн Харпер не из таких. Она робкая и стеснительна и почти всегда прячется за пианино или сидит, скукожившись, в своей комнате в общаге и пишет песни о юношах, которые не отвечают взаимностью.

Да неужели! Меня вдруг осеняет. А не о Кэссе ли эта песня?

Меня тошнит от мысли, что, возможно, трогательная песня, которую я пою уже несколько месяцев, - о типе, которого я ненавижу всеми фибрами души.

- Она мне не ненавистна, - идет на попятный Эм-Джи. - Она мне не нравится, но я не считаю ее ужасной.

И в этот момент я со всей отчетливостью понимаю, что на зимнем конкурсе позади нас с Кэссом все же будет стоять трехъярусный хор.