20.
ТОМ:
Восемь утра. ВОСЕМЬ, мать его, УТРА.
Я только начал забываться — редкий выходной, редкая возможность отключиться от этого города, бизнеса, суеты и людей. Но нет. Сначала овчар срывается с цепи, потом настойчивый стук в дверь. Настолько настойчивый, что даже будильник бы обзавидовался.
Я матерясь, нащупал на прикроватной тумбочке резинку для волос, стянул в пучок, насквозь злой, босиком, в одних трусах и с перекошенной физиономией, прошёл к двери.
— Тихо, Рекс , мать твою, ТИХО, — рыкнул я на овчара, но тот всё равно продолжал лаять, будто в дверь ломился маньяк.
Я резко дёрнул ручку.
На пороге стоял тот самый глянцевый парень, который вчера обнимался с Эммой на террасе. Смешной прищур, модные шмотки, ухоженные волосы и выражение лица "я несу добро".
— С добрым утром. Кофе? — мило сказал он, протягивая два стаканчика.
Я молча взял один, сделал глоток.
Эспрессо.
— Угадал, — пробормотал я себе под нос.
— Может, впустишь? Или ты из тех, кто предпочитает вести светские беседы на крыльце? — снова заговорил он, словно мы давно знакомы и я не хочу выкинуть его обратно за забор.
Я мог бы послать.
Я даже хотел.
Но что-то в его самоуверенной расслабленности меня зацепило.
Может, я хотел узнать, кто он Эмме.
А может, хотел понять, что она в нём видит.
Я развернулся и пошёл внутрь. Просто оставил дверь открытой.
— Входи. Только не трогай ничего. Особенно собаку.
На кухне я поставил стакан на стол, включил кофемашину — мне нужен был второй. И покрепче.
Парень зашёл, осматриваясь с любопытством, как будто попал в пещеру дракона.
— У тебя тут очень... маскулинно. — сказал он, глядя на мои гантели, грубые стены и тёмную мебель.
— Ты сюда на экскурсию пришёл или сказать что-то хотел? — я повернулся к нему, облокотившись на столешницу.
Он сделал глоток и прищурился, будто готовился к чему-то серьёзному.
— Я — Крисс. Лучшая подруга Эммы. Ну, лучший друг, если по формальностям. Мы знакомы лет сто. И я хотел бы знать, что у тебя с ней.
Я вскинул бровь.
— А тебе какое дело?
Он пожал плечами:
— Мне не нравится, когда кто-то путает моей девочке мозги. А ты либо хочешь её, либо играешь в спасателя с айфонами и нижним бельём. И если ты второе — то уйди с дороги. Если первое — будь честен.
Я не ответил сразу.
Мне действительно хотелось просто выгнать его за такие слова.
Но он не хамил. Он говорил ровно, уверенно. Без агрессии. Он просто хотел знать правду.
И это злило меня ещё больше. Потому что я сам не был уверен, что творится у меня в голове, когда речь заходила об Эмме.
— Ты пришёл меня проверять, Крисс? — спросил я тихо, но холодно.
— Я пришёл понять, стоит ли тебе доверять. Или мне придётся её снова вытаскивать из дерьма.
Мы молча смотрели друг на друга.
Мой овчар уже перестал лаять и теперь сидел у стула, будто наблюдая, кто кого переглядит.
Наконец, я хмыкнул.
— А она знает, что ты пришёл?
— Нет. Но она узнает, если ты сейчас будешь вести себя, как придурок.
Я усмехнулся, допил эспрессо и сказал:
— Скажи своей девочке, что я не играю. И если однажды я действительно решу к ней приблизиться — я сделаю это не через тебя.
— Смело. — Крисс улыбнулся. — Это я и хотел услышать.
— А вы с Эммой когда-нибудь встречались? — спросил я, не скрывая лёгкой иронии в голосе.
Кристиан рассмеялся. Прямо так — открыто, свободно, с чуть насмешливым взглядом.
— К счастью или к сожалению — нет.
Он сделал ещё один глоток кофе и продолжил:
— И вообще, я гей. Поэтому, кроме крепкой дружбы, у нас с ней ничего не было.
Он чуть наклонился вперёд, будто доверительно добавляя:
— Хотя я всегда говорю, что если бы был натуралом — выбрал бы такую, как она. Умная, красивая, с характером. Но увы, мне подавай брутальных мужиков в татуировках. — он выразительно скользнул взглядом по моим плечам, и я даже не знал, подколол он меня или это был комплимент.
Я усмехнулся.
— Умная, красивая, с характером, но при этом вечно влезает в дерьмо по уши.
— Вот за это я её и люблю. — пожал плечами Крисс. — И именно поэтому я переживаю. Она сильная, но если уж влюбляется — то башкой об стену, с разбегу.
Он поставил пустой стакан на стол и добавил:
— Я не стану лезть вам в отношения. Но если она хотя бы один раз придёт ко мне в слезах из-за тебя — я тебя найду. Неважно, сколько у тебя геликов и овчарок. Понял?
Я кивнул. Медленно. Уважительно. Без ухмылки.
— Понял.
— А что вообще произошло в её жизни? — спросил я, раз уж мы с Криссом, кажется, начали находить общий язык.
Он на мгновение замолчал, глядя на меня поверх ободка кружки. А потом кивнул и выдохнул:
— Не знаю почему, но мне хочется тебе доверять. Надеюсь, я об этом не пожалею. И Эмма меня не убьёт... Ну, во всяком случае — не сразу.
Я лишь склонил голову набок, подавая знак продолжать. Крисс вздохнул.
— Главная проблема в её жизни — это её чтоб-ее... сестрёнка Скарлетт. И нет, она не младшая, они близняшки. Но характер у них, поверь, как небо и земля. Эмма всегда была... ну, ты сам видел. Заботливая, правильная, ответственная. А Скарлетт — она как стихийное бедствие. Проблемы тянутся за ней с самого детства. В садике она могла закатить истерику на весь район, если ей не досталась нужная игрушка. В школе — срывала уроки, попадала в драки, убегала с занятий. Куча раз родителей вызывали. И угадай, кто всегда сглаживал углы?
— Эмма, — буркнул я.
— Точно, — кивнул Крисс. — Эмма всегда была тем человеком, который брал ответственность даже за чужие ошибки. Она врала ради сестры, прикрывала её, таскала из передряг. А Скарлетт вечно пользовалась этим. Типичная манипуляторша. А потом был колледж. Скарлетт снова влипла в неприятности — алкоголь, тусовки, парни сомнительного качества... И снова — Эмма мчится спасать.
Он потёр лицо, будто сам устал от воспоминаний.
— Последний раз, когда я видел их вместе, Скарлетт сбежала из города с каким-то утырком. И да, ты правильно понял — она умудрилась оставить Эмме на попечение Лекси. Просто сбежала. И ни слуху, ни духу. Эмма же... она всё тащит на себе. Работает, содержит ребёнка, не жалуется. И при этом всё ещё готова простить Скарлетт, если та вдруг решит вернуться. Потому что... ну, она просто такая. — Он пожал плечами. — Проклятое золотое сердце.
Я молча переваривал услышанное. Что-то в груди будто сдавило. В её глазах всегда было это... чутьё боли, нерастраченной любви. Теперь я понимал почему.
Крисс поставил кружку на стол.
— Она сильная, но даже самые сильные ломаются. Рано или поздно. Не знаю, кто ты ей, Том, и кем хочешь быть, но... если решишь остаться в её жизни, запомни одно: она заслуживает гораздо большего, чем привыкла получать.
Я молча кивнул.
Крисс закатил глаза, потом усмехнулся, опершись локтями о столешницу:
— После колледжа за ней бегали такие парни... — Он мечтательно покачал головой. — По правде говоря, я сам ей завидовал. Не потому, что хотел быть с ней, а потому что она притягивала к себе людей как магнит. Красота, ум, доброта — полный набор. Но что она делает? Выбирает мудака по имени Джефф.
Он поморщился, как будто само имя оставило во рту неприятный привкус.
— У этого парня из достижений разве что свидетельство о рождении и купленный диплом. Всё. Родители бабла подкинули, видимо, чтобы не позорился. Он запудрил бедной девчонке мозги, сделал предложение, нацепил кольцо, и, по сути, получил бесплатную служанку. Эмма ему и готовила, и стирала, и убирала. Буквально. Она там, как робот, всё тянула. Реальная домохозяйка, только без благодарности и без отпуска.
Я невольно сжал челюсть. Крисс заметил, но не прокомментировал.
— Самое ужасное, — продолжил он чуть тише, — что он, сука, иногда поднимал на неё руку. Нет, чтобы ударить — не думаю. Но он угрожал. Делал так, чтобы она чувствовала себя маленькой, беспомощной. А это, знаешь, хуже. Ты живёшь в страхе. Постоянно ждёшь, что вот-вот сорвётся.
Он на секунду замолчал, и я увидел, как в его глазах промелькнула злость.
— И вот в день свадьбы... Я, как всегда, делал ей макияж. Прямо за час до церемонии. И тут она смотрит в зеркало, такая красивая, но глаза пустые. И говорит мне тихо: "Крисс, я не могу это сделать. Я убегаю". — Он рассмеялся и вздохнул, почти с облегчением. — Я охренел. Правда. Но я был так рад, Том, как ребёнок, которому подарили щенка. Потому что в ту секунду она выбрала себя. Наконец-то.
Я молчал. Слова застряли где-то в горле.
Передо мной постепенно складывался совсем другой портрет Эммы. Та, которую я знал — упрямая, резкая, временами колючая — была выстраданной версией той, которую всё время ломали. Той, которая слишком долго ставила чужие желания выше своих.
Крисс кивнул, будто прочитав мои мысли, и горько усмехнулся:
— А теперь она здесь, в другом городе. Вроде бы начала всё с чистого листа... но, по сути, продолжает разгребать чужое дерьмо. Только теперь это дерьмо от её любимой сестрёнки.
Он опёрся на спинку стула, взгляд уставился в бокал.
— Скарлетт вляпалась в какую-то хрень, Эмма, как всегда, подставила плечо. Потому что не может по-другому. Потому что в её больной голове любовь — это спасать других даже ценой себя. И вот теперь она воспитывает Лекси. Мать, понимаешь? Сама ещё только пытается выбраться из руин, а уже тащит за собой ребёнка. Потому что Скарлетт, видите ли, где-то вляпалась — как всегда — и испарилась. А Эмма просто... взяла и не дала девочке упасть.
Он замолчал, посмотрел на свои часы и добавил:
— У неё жизнь, как вечный бег на месте. Хочет быть сильной, независимой, а в итоге снова в роли спасателя. Только на этот раз... — он прищурился, глядя на меня, — у неё вроде как есть ты. Так вот, если ты просто с ней играешься, Том, лучше скажи ей сейчас. Потому что она не переживёт ещё одного разочарования. И я её потом из осколков не соберу.
— Ладно, Томми, — Крисс улыбнулся и хлопнул меня по плечу. — Спасибо за разговор. Надеюсь, ты меня понял. Не в обиду, просто я за неё переживаю.
Он встал, потянулся, грациозно поправил свой идеально сидящий пиджак и подмигнул:
— А теперь прости, я спешу на маникюр. Мастер у меня строгий — за опоздание может лишить меня кофе с пенкой.
Я невольно усмехнулся.
Крисс сделал пару шагов к двери, остановился и обернулся:
— Кстати, Том. Если вдруг ты когда-нибудь решишь устроить ей сюрприз — цветы она любит белые. И кофе пьёт с кокосовым молоком. Но ты это, наверное, уже и так знаешь.
Он исчез за дверью так же быстро, как и появился.
А я остался стоять посреди кухни, чувствуя, как после его слов внутри что-то поменялось. Что-то тяжёлое и важное осело в груди.
***