14.
Рабочий день подошёл к концу. Гости разошлись, музыка стихла, а зал бара «The Black Ivy» будто выдохнул.
Работы было — выше крыши. Белла жаловалась на боль в ногах, Нина молча мыла столы, а я с тряпкой в одной руке и мусорным пакетом в другой обходила свой участок. Разлитые коктейли, разбитый бокал, салфетки, которые почему-то любят разбрасывать по полу, как конфетти...
Уборка — это всегда как точка в конце предложения. Всё прошло, всё закончилось.
Я вытерла последний стол и вздохнула. Сил почти не осталось, но внутри было странное спокойствие. Усталость давала о себе знать, но вместе с ней приходило чувство: я справляюсь. Мы справляемся.
Рейна включила мягкий свет, Нина подтянулась к бару и устало присела на табурет.
— Ну что, девчонки, мы — молодцы? — сказала она, поднимая бутылку с водой.
— Как никогда, — улыбнулась я, облокотившись на стойку.
За весь день я много раз ловила на себе взгляд Тома, но не подходила к нему и не заводила разговор. Злость на него ещё не улеглась, да и вряд ли улеглась бы скоро.
Он обращался со мной словно я его собственность — хозяин баром, судьбой и жизнью. Захотел — уволил, захотел — снова принял, захотел — накричал. И, надо признать, я всякий раз вела себя так, будто это нормально.
Но внутри меня боролась гордость, которая шептала: «Ты могла бы не прийти сегодня. Ты могла бы показать, что ты не просто игрушка в его руках.»
Но я пришла. И это был мой выбор — пусть даже противоречивый.
Том вошёл в зал, внимательно оглядел помещение и удовлетворённо кивнул. Затем подошёл к барной стойке и громко сказал:
— Завтра приедет ежемесячная проверка — санитария и вся эта хрень. Бар будет закрыт весь день, так что завтра у всех выходной.
Девчонки заулыбались, почувствовав облегчение.
— Наконец-то, смогу обновить маникюр! — весело произнесла Нина.
Я попрощалась с девчонками и вышла на улицу. Бар закрылся, как всегда с лёгким лязгом тяжёлой двери. Все разошлись по своим машинам. Я направилась к своему велосипеду, который стоял у стены.
— Давай подвезу.— раздался позади знакомый голос.
Я остановилась, не оборачиваясь.
— Нет, спасибо.— коротко ответила я, не скрывая холода в голосе.
—Эмма, не упрямься, уже поздно. — настаивал Том, приближаясь ближе.
Я резко повернулась к нему.
— Я не упрямлюсь. Я просто не хочу, чтобы ты снова решил за меня, как мне поступать. Ты уже решил, что я не подхожу, потом передумал, теперь ещё и довезти хочешь. Знаешь, что бы ты не сделал, это всегда будет «по-твоему», да?
Том молчал. Мы смотрели друг на друга в тусклом свете фонаря. Он открыл рот, будто хотел что-то сказать, но я не дала ему шанса.
— Спокойной ночи, босс.— с нажимом сказала я, села на велосипед и поехала, даже не оглянувшись.
Позади я слышала, как он громко выдохнул и что-то пробормотал себе под нос, но больше не окликал меня.
***
Том:
Я пнул колесо машины и, чертыхаясь себе под нос, открыл дверцу. Сел за руль, громко хлопнув дверью, будто этим мог выместить раздражение.
— Чёртова упрямая женщина.— пробормотал я, заводя двигатель.
Фары выхватили из темноты её фигуру. Она крутила педали, будто спасалась от всего мира. В спине прямота, волосы собраны в пучок, будто даже после смены она отказывается расслабиться.
Свет фар скользил по дороге, а я всё пытался успокоить то, что внутри — раздражение, вину, какое-то дурацкое сожаление.
Почему с ней всё не как с другими? Почему не могу просто быть холодным и деловым, как всегда? Почему она так легко выводит меня из равновесия?
Я выругался снова и сжал руль сильнее.
Её фигура впереди становилась всё меньше, дорога знакомее, я уже узнавал поворот к коттеджу Дороти.
Оставалось только убедиться, что она в порядке. И всё.
А потом — пообещать себе, что больше не полезу в эту чёртову бурю.
Когда Эмма с Лекси скрылись за дверью своего дома, я невольно выдохнул — будто отпустило.
Повернул руль и подкатил к своему дому, загоняя машину в гараж. Двигатель затих, оставляя меня в гробовой тишине.
Открыв дверь, меня встретил Рекс. Он, как всегда, радостно завилял хвостом, будто я вернулся с войны. Я опустился на корточки, потрепал его по голове.
— Привет, дружище. Тебе, в отличие от меня, не приходится разбираться в женщинах, да? — пробормотал я.
Прошёл на кухню, включил свет. Потянулся к верхнему шкафчику, достал знакомый пакет с кормом, высыпал в миску. Рекс тут же уткнулся в еду.
Я оперся руками о столешницу, уставился в окно. Из этого угла виднелся кусочек соседского двора. Там, за шторами, уже давно погас свет. Наверное, они легли спать. Эмма... чёртова упрямица. Ушла. А я, идиот, снова сорвался.
Выпрямившись, я прошёл в гостиную, включил лампу и плюхнулся на диван. На столе лежала газета, которую я уже читал, пульт, который не вызывал желания включать новости, и тишина, от которой только громче слышались мои мысли.
Слишком много мыслей.
Слишком много её.
Я откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Рекс улёгся у моих ног, а в голове — шум. Не от улицы, не от телевизора, не от музыки. От неё.
Эмма.
Черт подери, я даже не знаю, с какого момента она начала поселяться у меня в мыслях. С того, как появилась на пороге Дороти? Или когда в первый раз огрызнулась? Или когда смотрела в глаза так, будто могла прочитать всё, что я пытался скрыть?
Я провёл рукой по лицу и вздохнул.
Мне не нравится то, что я думаю, что мне нравится она.
Рекс поднял голову, посмотрел на меня, фыркнул и снова улёгся. Как будто тоже знал — попал.
Я оттолкнулся от дивана и встал. Мне срочно нужно было отвлечься. Что угодно. Работа, спорт, пофиг — лишь бы выбить из головы эту упрямую чертовку с глазами, которые преследуют меня даже тогда, когда я этого совсем не хочу.
***