11 глава.Мы расстаёмся.
Сырой декабрьский ветер кружил между могил, цепляясь за полы кожанки. Кощей шёл медленно, читая фамилии на плитах, будто перебирал чётки: Иванов... Лебедев... Максимов...
И вот она - фамилия, от которой сжалось горло: Котов.
Три могилы. Дорогие чёрные памятники, будто вырезанные из ночного неба.
На центральном - фотография: мужчина с хитрой ухмылкой, обнимающий красивую женщину. Котов Константин Олегович. Алёна Игоревна Котова.
Рядом - маленькая плита с фото девочки. Те самые кудри, как у матери. И глаза... Глаза отца. Котова Виктория Константиновна.
Кощей опустился на лавочку, скрипящую под его весом.
- Привет, Костян... - его голос прозвучал неестественно громко в этой тишине. Оглянулся - не видит ли кто, как матерый урка, беседует с мертвецами.
Достал флягу. Глоток обжёг горло, но не согрел.
- Ты ж говорил - семья это святое. Вон лежишь с женой и дочкой... - он налил в рюмку на могиле, рука не дрогнула. - А я... мента полюбил, Костян.
Ветер подхватил слова, унося их к облакам.
На фотографии Кот продолжал улыбаться.
А Кощей сидел, чувствуя, как по щеке скатывается что-то горячее - то ли дождь, то ли то, в чём он никогда не признался бы вслух.
Где-то вдали каркнула ворона.
Где-то хлопнула калитка.
А он оставался наедине с самым страшным выбором:
Между клятвой вора...
И клятвой сердца.
Кощей сидел, сгорбившись, будто невидимый груз придавил его плечи. Дождь начал моросить, смешиваясь со слезами на его щеках, но он не шелохнулся.
- И че делать мне, Костян? - прошептал он, и голос его потонул в шорохе мокрых листьев. - Она такая... ну, считай, как Алёнка твоя была. Только для меня - любимая. Самая.
Он провел ладонью по лицу, стирая влагу, потом поднял взгляд на фотографию маленькой Вики. Улыбнулся - горько, но нежно.
- Как так-то, Костян? Че ж не сбежали они?
Ветер прошелестел в ветвях голых деревьев, но ответа не принёс. Только холодное молчание, далёкое и безразличное, как сама смерть.
Кощей налил ещё - в рюмку на могилу, себе в горло. Огонь растекался внутри, но пустоту не заполнял.
Он сидел так долго, пока фляга не опустела, пока дождь не пропитал кожанку насквозь.
А когда встал - в глазах уже не было растерянности.
Только решение.
Твёрдое, как камень над могилой друга.
Пошёл прочь - к ней.
К своей Светке.
К своему выбору.
Даже если этот выбор перечёркивал всё, во что он верил.
***
Белая "Волга" подкатила к тротуару с тихим шуршанием шин по мокрому асфальту. Света стояла, обхватив себя за локти, каблук нервно выбивал дробь по бетону. Дверь машины открылась, и Кирилл вышел с тем самым безупречным выраженим лица,что так раздражал её последние недели. В руках - очередной букет, белые лилии, безукоризненные, как его пробор.
- Привет, Свет, - протянул цветы, но она не взяла.
- Мы расстаёмся.
Его рука замерла в воздухе. Глаза, обычно такие самоуверенные, расширились.
- Чего вдруг? - голос сорвался на фальцет. - К вору уходишь?
Света сжала губы, чувствуя, как под рёбрами заныло от этой фразы.
- Не твоё дело уже... - повернулась к подъезду, но на ступеньке обернулась: - Прости.
И исчезла за дверью, оставив его стоять с никнущими лилиями и глупой обидой на лице.
А где-то в городе шёл её вор.
Её выбор.
***
Темнота комнаты смягчала очертания их тел, делая шрамы менее заметными. Но Света водила по ним пальцами, как по карте его прошлого - осторожно, почти благоговейно.
- А это откуда? - её шёпот был тёплым, когда кончики пальцев скользнули по длинному рубцу под рёбрами.
Кощей выдохнул дым, наблюдая, как он смешивается с полумраком.
- От заточки. В тюрьме.
Она кивнула, словно записывая эту информацию куда-то глубоко внутри. Потом перевела руку на круглый след на бедре.
- А эта?
- Пуля.
Её губы коснулись шрама на плече - лёгкий поцелуй, обещание, что теперь всё будет иначе.
- Я с Кириллом рассталась...
- Молодец, - голос его звучал хрипло, когда он притянул её ближе, выбрасывая сигарету.
Пауза.
- Давай ты универ бросишь.
Света резко отстранилась, глаза вспыхнули в темноте.
- С ума сошёл, что ли? - в голосе звенело возмущение. - Я чё, зря три года училась?
Кощей не ответил сразу. Он смотрел на неё - эту хрупкую, но такую упрямую девчонку, которая, казалось, не понимала, что между ними выросла стена.