Случайное появление именно её именно здесь.
Говорят, если смотреть в наше озеро, на окраине села, можно увидеть демонов. За это его и прозвали "кривым". Однажды городской мальчишка не поверил, и искупался в нем.
Что же сказать, крови было много. Оказывается, за камень зацепился. Да только так, что через два дня в больнице помрешь, не зацепишься за камень.
С тех-то пор никто в озеро и не сувался. А народ все валил в наше бедное маленькое село. Да вот только никто из приезжих в "необычность" озерца не верил, только деда моего дразнили за то, что, видете-ли, родители у него параноики и к озеру никого не подпускают.
Много времени прошло, на свет появился я, озеро давно высохло, а эта нелюбовь к инородным осталась.
У нас на дворе их начали называть "костями". Ну, или просто "городскими".
Так сложилось, что в моё поколение сторонников войны между нами, сельчанами и "костями", или просто, городскими, было гораздо больше, чем в какие-либо другие времена.
Я-то как-то плевал на это и уже в свои 8 был пофигистом. И даже несмотря на незначительный возраст, старше меня был только Толик, который на два года старше меня, Кузя, которому повезло родится всего на четыре дня раньше меня, и Жучка, собака наша, десять лет отроду было ей. Старая, непородистая собака, ни умом, ни красотой не отличавшаяся.
Были у нас на дворе и девчонки, но все лет с шести уезжали в город учится, у нас же тут "школы, отжившие свой век". Или ещё говорили, цитата: "Ну как же могут дети учится в школе, где только у физрука есть необходимое для проффесси образование?" Нам, сельским мальчишкам, было неприятно: нас никто в престижные городские школы не звал.
Да и к тому же, понятно, что девчачьей заботы, да и первой школьной любви мы были лишены. Была у нас лишь одна надежда: приезжие городские девчонки. Но и тут нас ждал провал: не дружили мы с ними из принципа, "кости" они, все-таки.
Но все поменяла одна приезжая. Девочка, на вид лет четырнадцати. Как только мы с пацанами приметили её, сразу решили высказать наши сельские законы. Но, на наше удивление, она, не убрав улыбки с лица, выпалила:
— Ну чтож, вы ещё о своих словах пожелеете. А теперь валите, — при этом в её тоне не слышалось ни грамма зла и нахальства, она говорила мягко и нежно, будто пела колыбель ребенку.
И она была права. Мы действительно пожалели, и о своих словах, и огрубом тоне. Пожалели прямо там, перед ней, когда только услышали её реакцию. Закрыв рукой красное, как не до конца поспевшая вишня, лицо, я поспешил удалится.
Потом, сидя за столом и распивая чай, я думал о том, как это выглядело со стороны: я, хилый мальчик, на вид лет шести, распинаюсь перед зрелой и таинственной девушкой, которая, казалось, лишь махнет рукой, и из челюсти маленького мальчика полетят все зубы. А соседские дети, смотря на это, лишь засмеются. Тогда мне ничего не останется, кроме как расплакаться и позвать мать. Я вдруг содрагнулся. Не знаю, даже, от радости, что все это — лишь мои мысли, или от того, что моя мать погибла во время родов.
— Иди спать, — заботливо сказала моя сестра. После её слов мне стало по-настоящему нехорошо: я действительно захотел увидеть свою мать.
То, как она стирает мои вещи, или то, как она отчитывает меня за разбитое окно, или то, как плачет, сидя над моим дневником. Мне стало не по себе, тогда я рассудил, что лучше поспать... и был прав.