Совесть

— Ты любишь чай или кофе? — спрашивает меня Морин, мельком наблюдая за тем, чтобы пятилетняя Зои, младшая ее дочь, не навернулась со стула, пытаясь достать что-то из серванта. Там было уйму посуды: чайные сервизы, тарелки с прекрасной гравировкой, сверкающие вилки и ножи, которые «обнимала» розовая лента.

— Мне кофе, пожалуйста, — за последний месяц я так пристрастилась к этому «наркотику», что теперь не могу избавиться от привычки соглашаться на все, где присутствует слово «кофе».

Морин отвернулась и стала сыпать в кофеварку кофе из блестящего пакета. Безумно вкусный аромат сразу известил меня о том, что скоро я получу свою дозу кофеина.

— Квентин просила меня тебе передать, что пошел искать себе новую работу, — я решила зайти, так скажем, с другого угла, и напотчевать Морин сладкой ложью. Так ей будет легче сберечь свои нервы, которые так же сильно будут нужны для воспитания детей, как вода в организме.

— Правда? — Морин не повернулась ко мне лицом, но ей было приятно слышать о том, что муж еще думает о семье.

— Так он мне сказал. Я думаю, что это правда, — тыкнула пальцем по правой кнопке тачпада на ноутбуке. Рассматривала снятые мной пару месяцев фотографии. Нужно будет распечатать их по возвращению домой — там есть достойные этого фотографии.

Я всегда любила заниматься фотографией. С самого детства по сегодняшний день. Начала на старом фотике отца, а сейчас имеется уже свой личный с отличной камерой. Я взяла его с собой и сюда — я знала, что в Нью-Гемпшире очень красиво и атмосферно. Представляю, как здорово в этом округе летом. Сейчас — осенью, здесь мрачно, но картина очень завораживающая.

— Тамара, он врет тебе! — Морин отпрыгнула буквально от столешницы и прильнула к стулу, похожий на королевский трон с красной обивкой под задницу. По напудренным щекам сестры покатились слезы, разрушая белый порошочек на своем пути — пудру.

— С чего ты взяла? — я закрыла крышку ноутбука, чтобы в порыве гнева Морин не оторвала его.

— Он всегда врет мне! Когда он говорит, что идет на работу, он на самом деле пьет где-то с друзьями. А когда говорит, что пьет с друзьями в баре пиво, на самом деле под ним лежит какая-нибудь шлюха, что наверное, ехидно смотрит ему в глаза, прося он меня передать девочкам, что любит их! — Морин за какие-то секунды покинуло спокойствие, и теперь в ее груди сидит печать, сваренная вместе с гневом и обидой.

Зои с открытым ртом смотрела на свою мать, не понимая, почему она так горько плачет. Все глядела, пуская слюни на спинку деревянного стула. Именно в таких вот случаях из детей получаются гневные хамы и нервные меркантильные девки. Чаще всего!

— Ты не можешь знать все настолько отчетливо, Морин, тебе нужно успокоится! — я взяла ее за руку и попыталась заглянуть ей прямо в глаза, но не вышло — она закрывалась ладонью.

— Знаю его как облупленного, — прошептала тоненьким голоском она, ища глазами пачку сигарет. Морин думает, что сигареты действительно помогают человеку успокоиться. Но это ложь! Как и восемьдесят процентов того, что мы слышим в интернете, по телевизору и на улице, мельком слыша диалог двух, проходя мимо.

— Успокойся, — снова попросила ее я. — Ты должна не воспринимать на столько серьезно то, что ты читаешь у себя в голове. Все это только предположения. Подумай сама, что будет с тобой, узнав ты, что Квентин на самом деле такой ублюдок, если просто предположения тебя хватают за волосы с особой силой и тащат на дно?

Морин мои слова немного успокоили. И меня подобные слова от моих друзей успокаивали, перелезая я сама через эту адскую стену, где муж меня избивал до потери рассудка, а его мать забирала у меня каждый день по горстке нервов и слез. Недавно я смогла наконец перелезть эту стену. С огромным трудом. Теперь боюсь даже обернуться, дабы не встреться с ней лицом к лицу.

— Он уйдет от меня, я знаю, — сказала она, выдыхая дым мне на тыльную сторону руки. Я не знаю, что успокоило Морин быстрее, мои слова, гладящие ее по головушке, или же действительно сигареты, но она смогла восстановиться.

— Не уйдет.

Ночью я несколько раз вставала с теплой постели, чтобы посмотреть, не пришел ли Квентин. Он так и не объявился. Но знать Морин об этом не нужно. Утром я сказала ей, что видела, как он собирался в костюме куда-то. Она мне поверила. Мне жаль ее. Она верит даже в мои глупые россказни, что уж говорить о профессиональных махинациях ее мужа альфонса. Что поделать, она до безумия его любит. Вся наша фамилия перешептывалась за столом, заходя тема о Морин. Все знают, что девочка из деревушки, где жила всю жизнь со своими бабушкой и дедушкой, всерьез одержима этим человеком. Простит ему все, лишь бы «принц, проникший в девье сердце» не ушел из семьи.

— У вас здесь нигде не печатают фотографии? Мне нужно, — я прищурилась, чтобы получше рассмотреть качество фотографии, где я запечатлела птицу, вот-вот вспорхнувшую с подоконника.

— Вроде бы есть одно местечко, но не знаю, работает ли оно еще, — голос Морин слышался как бумага, разлагающаяся во власти пламени. Темно-зеленые большие глаза покрывали множество красных ниточек — сосуды истощились от обезвоживания.

Я набрала в рот побольше остывшего кофе и приблизила фотографию. Она была нечеткая, и я удалила ее. А вот следующая была не просто хороша, а прекрасна. Кадр точно удостоен стать распечатанным. Как книга, что стаал бестселлером на просторах интернета — ее обязательно напечатают.

— Далеко ехать?

— Не так уж.

— Напишешь адрес? — я достала из своей все еще неразобранной сумки блокнот с медведем на обложке и протянула Морин.

Она быстро написала буковки и цифры на бумаге и передала его мне. Доверившись этим данным, я и отправилась в более оживленную часть Нью-Гемпшира.

Паркуюсь в нескольких метрах от обветшавшей ярко-красной будки и выхожу из машины, читая название фотосалона «Лебедь».

Ветер здесь намного холоднее, чем на окраине Нью-Гемпшира, откуда я и добиралась досюда. Здесь не так много грязи, и людей здесь намного больше, хоть и не так много.

— Извините, не подскажите мне, где это? — я остановила за плечо молодого человека в джинсовой светлой куртке. Невольно подняв глаза выше — над головой парня, я наткнулась на название «Лебедь».

— Эм, вот тут, — показывает себе на плечо, засунув вторую руку в карман куртки. Достал оттуда сигареты и пошел дальше.

Я, наверное, выглядела полнейшей идиоткой.

Тяну на себя черную дверь и вхожу в такое же темное здание. На глаза сразу же бросаются тарелки и брелки с моделями, мол вот здесь может быть фотография твоего мужа или ребенка. Но у меня этого всего с сожалению нет. Одному я рада, второму до слез нет.

— Здравствуйте, — обратилась к молодому парню, который походил больше на девушку. Здесь что, все обладают такой внешностью? — Могу я распечатать фотографии с флешки?

— Конечно, — веселым голосом выпалил парень, на бейджике которого было написано: «Эббот — Стажер».

Я откапала на дне своей маленькой сумочки темно-синюю флешку и положила ее на витрину, где на фоне флешки я заметила компакт-диски, наушники, чехлы для телефонов и браслеты из веревочек.

— Все, что есть в папке «Печать», все это нужно распечатать.

— Все 57 фотографий?

В то время, как в течение двух недель дом Эвалин Паскаль мучал всех ее соседей, я много фотографировала, чтобы отвлечься от смеха, способный меня бояться до слез. Я хочу навсегда забыть этот смех.

— Все 57.

Через несколько минут он вручил мне коричневый толстый конверт. Я заранее обрадовалась, еще не увидев даже эти фотографии. Мне приятно осознавать, что даже такие мелочи меня все еще заставляют радоваться после многих лет ужасной жизни.

— Отличные фото. На одной из них, кажется, вы потрудились особенно, да? Там фотошоп? — улыбался и считал деньги за оплату.

— Нет, там нет фотошопа. Это все оригиналы.0

Дома я открыла конверт и стала рассматривать фотографии. За кукую из них говорил парень? Где та фотография, что впечатлила его больше остальных?

Я просмотрела все сначала, всматриваясь в каждую деталь, куда до этого не смотрела. Листала и листала, пока не нашла фото, заставившее меня вспотеть. На одной из фотографий был запечатлен соседский пес, который нес во рту жестяную банку из-под колы. А позади него стояла темно-коричневая фигура с человеческими чертами лица. Волосы были вздыблены вверх, словно он под водой. Он смотрел прямо в объектив камеры, улыбаясь ужасно противно. Не хочу произносить это, клянусь, но что, если это Валлок? Демон, что пару лет назад издевался надо мной до полуобморочного состояния, а пару недель назад истощил соседку Эвалин?

— Господи, — прощебетала я. Стала рвать на куски эту дьяволову фотографию. Сложила шалаш из кусочков и поднесла к пепельнице пылающую спичку. Смотрела, как горит лакированная бумага, и вспомнила, как когда-то во мне так же пылала ненависть.

2 года назад...

Глубоко вздыхаю и открываю глаза. Трогаю свой живот и не ощущаю больше привычную мне округлость. Я родила? Но когда я успела, если даже не помню свои родов?

Поднимаюсь спиной по подушке и осматриваюсь кругом. Везде стоят белоснежные приборы; большие и маленькие. Все четыре стены тоже белого цвета, и одежда на мне белая. Напоминала мне больничную. Раз я в больнице, значит родила.

— Кто-нибудь, — обратилась к звенящей тишине. Никто мне не ответил, и я позвала еще раз. Настойчивее.

В палату сразу же зашла девушка в белом халате и поспешила ко мне. В руках у нее был блокнот, а на лице изможденный вид, как будто она не спала трое суток подряд.

— Тамара Вальгарма, правильно?

— Верно. А что случилось?

Я отодвинула от себя приходящие в голову кадры: как пила метадон; сигарету, из-за которой меня избил муж; козу, скорее всего являющейся побочным эффектом наркотика и чей-то смех. К этому всему я вернусь чуть позже. Сначала хочу услышать ответ медицинской сестры на моей уже сгнивший вопрос.

— Вы были беременны, — сухо сказала она, делая вид, что пишет, но на самом деле она рассматривала виноватыми глазами свой красный маникюр и кусала нижнюю губу.

Нет, нет, нет, не хочу слышать этого!

— И где мой ребенок? Я хочу видеть его, — я молилась, что его скоро положат мне на грудь, обмотанного в кокон из пеленки.

— Он родился мертвым, его не удалось спасти, — штамп, что моя самая страшная фантазия — правда, мед. сестра поставила резко и безжалостно.

Мне хотелось провалиться под землю — прямо в ад. Взорваться, чтобы убежать от подкрадывающейся боли в груди. Взлететь и разбить голову о потолок, чтобы никогда больше не увидеть в отражении зеркала женщину, потерявшей ребенка из-за наркотиков. Или женщину, потерявшую ребенка от рук собственного мужа. Я не знала, что думать, и куда деться от рвущей меня изнутри боли.

— Не надо так! — кричала я во весь голос, пытаясь порвать на две части простынь. У меня это вышло сделать. Это напугало молодую девушку и она поспешила позвать на помощь, чтобы укротить гнев, доминирующий во мне.

У меня была минута до того, как меня отправят в сонное царство, и за эту драгоценную минуту я успела ударить ногой капельницу и сломать вазу с цветами, которая на тумбочке, рядом с койкой. Мне хотелось сломать все, что я видела, и убить всех, кто посмотрит на меня хоть косым взглядом.

* * *

12:48. За окном было туманно. Как всегда. Мне не хотелось думать ни о чем, как о содеянном мною. Я виновница потери самого драгоценного, что имела в этой жизни. Сколько бы раз я не пыталась поставить весь груз вины на мужа и его мать — все в пропасть. Я не нашла не одного веского доказательства вины мужа в смерти Бэна — так я хотела назвать своего малыша. Я не падала на живот и Мэттью не бил меня по нему.

«На нервной почве» — лишь это могу сказать, чтобы заставить себя считать детоубийцей его, а не себя. Но мне этого мало...

Насильно откусила кусок тоста с маслом и ветчиной, чтобы не умереть с голову на завтрашнее утро. Я не ела уже почти два дня. Еда перестала для меня существовать. Я забыла, что она нужна организму человека. Воду пила лишь для того, чтобы не упасть в обморок от страшных чувств. А так, и о ней я позабыла.

— Тамара, сегодня нужно будет помыть полы, — миссис Ренар вошла на кухню и встала по левую мою руку. Я не хотела смотреть на эту мразь, что ненавидела меня все эти годы просто так. — Одну часть дома я сама, а вторую ты.

Голос этой пожилой суки был не таким строгим, как во времена, когда я была только беременна. Ей стыдно за то, что она поступала так подло с человеком, в чьей судьбе давно была заложена заметка — «лишиться ребенка». Вскоре совести миссис все же Ренар придет конец, но на данный момент ей стыдно. Я знаю выходки этой особы.

Все смотрела в пыльное окно. Я не знала, что за ним, колышущиеся ветви липы, или вороны, часто проматывающие время на проводах, идущие от столбов к дому; призраки или монстры. Мой взгляд уперся в толстое стекло и не шел дальше. Я только и делала, что приподнимала руку, дабы отпить кафе, и редко увлажняя глаза, апатично разглядывала разводы на окне, выходящее на улицу.

— Тамара! — голос миссис Ренар начинал становится таким, какой всегда был. Ее хватило только на одно спокойное слово в мой адрес.

— Старая мочалка, — сквозь зубы я процедила обиду, а вышла она в виде ненависти. Как кусок мяса, выходящий в свет после мясорубки.

Никакую часть дома миссис Ренар не мыла. Все сделала я сама. И даже два часа мне не хватило, чтобы отмыть полы во всем доме.

Со всей силы ударила мокрую тряпку о деревянный шкафчик и рухнула на землю, держась руками за табуретку.

— Я не могу больше жить так! — взмолилась я, не стесняясь кричать так громко, как мне хотелось. Миссис Ренар была у своей подруги неподалеку отсюда. Я могла кричать сколько влезет. Мне больше ничего не дозволено, кроме этого. Мой единственный способ выпустить пар. — За что все это? — вновь выпустила громкие слова.

Вдруг что-то стало скрипеть. Я подумала, что это миссис Ренар вернулась, и скрепит петельками парадной двери, но звук был совсем близко. Почти что рядом со мной.

Подняла голову вверх и увидела люстру в полете. Она разбилась у моих ног, укусив меня и оставив свои острые «клыки» в моей плоти. Осколки воткнулись в мои руки и голые ляжки, так как я была в легком фиолетовом сарафане.

Со слезами на глазах я вынимала осколки и бросала их на дно ведра, дополна наполненного грязной черной водой.

Вечером мне захотелось спать. Мне был необходим сон. Я долго не спала после потери ребенка. Мне казалось, что мой малыш явится мне во сне, обвинив в своей смерти. Но всего этого я не услышала. Я спала как никогда прекрасно. Никого дома не было, и ничто мне не мешало. Но длилось это не долго.

— Тамара! Ты где?

Мгновенно открываю глаза. Сползаю с кровати и прислушиваюсь к дальнейшим голосам в этом доме. Прячу краем сарафана колени, и медленно поднимаюсь на ноги.

— Тамара, черт тебя побрал!

На этот раз я понимаю, что мне не показалось. Это голос мужа. Он что, решил вернуться после того, что сделал со мной? Не удивительно, ведь подобным ублюдкам не вобьешь в голову, что слово «совесть» это не набор букв, а одно из самых хороших чувств человека. Благодаря совести мирятся родные души, а виновные в смертях караются. Она помогает постичь истину и скидывает с души тяжеленный камень, от которого, как кажется, невозможно избавится.

— Мэтью? — своим тоном я хотела дать понять мужу, что все, что он натворил — это не прощается. Но, как оказалось, у меня не вышло.

— Ты убила нашего ребенка, сучка, — муж со слезами на глазах стоит у арки, приглашающая на кухню, и сжимает в руках ключи от машины. Он был очень зол — у него аж тряслись ноздри.

— Что ты сказал?

От его слов и мои глаза стали наполняться влагой. Он говорит сейчас то, что не должен был сказать, пусть его даже и начали пытать и шантажируя смертью. Эти слова недопустимы от него!

— Ты... твоя сигарета! — яростно выпалил он, и стал приближаться к крутой лестнице темно-коричневого цвета, на которой стояла я, прибывая в шок. — И твои наркотики! Ты думала, я не узнаю, что ты принимаешь наркоту?

— Ты пьян! Заткнись!

Я не могла слушать больше ложь про смерть ребенка. Это он виноват в смерти Бена. Из-за него я закурила и приняла впервые за долгое время метадон. Все из-за него. Он бил меня и заставлял нервничать, что отражалось на моей беременности. Все он! Он!

Мэтью покачиваясь, и словно предотвращая рвоту, которая стремилась вынырнуть на ковер в зале, поднимался ко мне. В его глазах читался холод и агрессия одновременно. Что, если это мой последний день? Что, если сегодня я умру? В понедельник.

— Ты убил нашего ребенка, ублюдок! — я дала волю эмоциям. Им больше не хватало места в моем сердце. Долгое время страх, злость и ненависть жили в моем сердце, но отныне всего этого стало больше.

— Тварь, — громко воскликнул он, и слеза мужа упала в этот момент на ступеньку. Слеза разлетелась по лакированной поверхности, и именно это подтолкнуло меня бежать. Я никогда не видела мужа плачущим. Это меня напугало до безумия.

Побежала обратно в спальню. Схватила с трельяжа ключи, сунула их в замочную скважину. Навалилась на дверь, чтобы запереть ее, но меня с особой силой откинуло.

«Сегодня мой день смерти».

— Из-за тебя погиб мой ребенок! — все твердил Мэтью, разрушая всю комнату: бил кулаками до крови по зеркалам; ногами пинал все стулья, попадающиеся на его пути; украшения мои рвал на кусочки.

Мне было страшно. От обиды я начинала угасать. Я не понимала, почему должна закончить эту жизнь именно так. Меня лишили ребенка, а теперь хотят убить за то, чего я не совершала.

Смотрела в отражение осколка зеркала, забившись в угол. Пока муж громил все и вся, я глядела на свое отражение и представляла, как бы сложилась моя жизнь, выйдя я замуж за Дона — первого парня в моей жизни. Я встречалась с ним почти год, но потом мы сильно поругались, и через два дня я встретила Метью. С этим ублюдком я познакомилась в парке аттракционов. В месте, где люди находят счастье и смех, я нашла слезы и горечь.

Звуки ломающейся мебели больше не были слышны. Я стала плавиться и отправляться в прошлое, где все было так прекрасно. Так много хорошего у меня пронеслось в голове. Я не хотела умирать. Хоть и была недавно лишена самого главного — ребенка.

— Ты! — муж хватает меня за волосы и поднимает с земли. Тогда я прихожу в себя и понимаю, что в руках у меня осколок зеркала, в который пару минут назад смотрелась. — Сука!

Я должна была поступить правильно.

Сжимаю как можно крепче в руках осколок, и чувствую, как горячая кровь бежит по пальцам на пол. Мне хотелось воткнуть этот осколок мужу в глаз. Чтобы тот больше никогда не смог видеть моих слез и страха, которому он меня научил.

Размахиваюсь и втыкаю со всей силы осколок мужу в плечо. Он отпускает меня, и я хватаю вазу со стола, которой наношу ему удар по голове. От вазы не осталось ничего. Она разбилась вся.

Я должна была прямо в этот же момент бежать из этого чертова дома, даже не подумав собрать вещей, но я осталась в доме. Не по своей воле. В тот злополучный день моя жизнь и стала вдвое хуже, чем была до этого. Ко мне явился Валлок — демон без облика.

(ЖДУ МНЕНИЙ!)