Пролог
Временами я думал много, иногда качественно, или же не совсем. Странно, ведь, как можно думать некачественно, правда же? Но именно к такому умозаключению я дошел в окрашивании собственных мыслей. Например, качественным я считал то, что помогало мне понять суть собственного существования.
Дико, однако, никогда не понимал ни себя, ни других. Мне отчетливо казалось, что все люди вокруг лишь притворяются счастливыми и удовлетворенными жизнью. Для меня притворщика сие озарение было подобно глотку чистейшего лесного воздуха после тяжелой рабочей недели, после длительного периода бесцветного пребывания в шумном, гниющем на окраинах и цветущем по мере приближения к центру мегаполиса. Отнюдь не красочные цветы распускались на широких, окутанных дымом и пылью серых дорогах, а плесень, того отчаяния, что поселилась в каждом жителе или же госте, что хоть раз вдохнул отравленный смрад.
Душа же моя, как писателя или ленивой бездарины, но всегда желала лишь спокойствия и одиночества. Впрочем, второго всегда было достаточно. Молодой я никогда не придавал значения скоротечности человеческой жизни, а от этого не жалел и про отсутствие красочных будней. Мне нравились цвета приглушенные, спокойные, лишь бы тихие.
В такие дни, наполненные безудержным желанием убежать от гниющего города, когда мне действительно начинало казаться, что я ничем не отличающийся от посредственного немощного человека, неспособного к адаптации в социальной среде, будто попав в мир, где одиночество это гнет, зло, против которого сражается весь род человеческий, тогда я не смог бы существовать. Казалось, временами из-за этой мысли горевал больше обычного, что уж говорить, я никогда не был одарен оптимизмом. Мир не казался мне враждебным, но и дружественным его назвать было бы непозволительной роскошью.
Природа благословляла мое тихое пребывание в этой далекой от столицы глуши. Часто я приезжал сюда, чтобы наслаждаться тихим и спокойным лесом, чьи приглушенные, но в то же время красочные пейзажи особенно приходились мне по душе. Полюбилось мне, как тогда я много размышлял, озеро, что, вероятно, выделялось из типичного для сельской местности ландшафта. Было в нем что-то величественное. Местные жители часто повстречав меня около его берега и завидев, что я не местный, рассказывали разные байки, приписывая водоему невероятные свойства, в некотором роде мифические.
В подобные рассказы я не верил, или же просто не считал себя настолько невежественным, чтобы придавать им особое значение, но слушал с удовольствием. Мне казалось особенной та манера речи, с которой говорили мои дивным образом приобретенные собеседники, иногда грибники, иногда такие же пройдохи, что пришли порыбачить или, как и я, посидеть в тишине.
Не знаю, что же так сильно во мне отличалось от них, что с первых минут общения не укрывалась от внимательных глаз моя чуждая этому месту натура. Наверное, выдавал акцент, произношение некоторых слов, а отличающийся от столичного диалект в этом регионе был особенно занимательным и вовсе не схожим с привычным мне.
Наверняка, именно в один из таких тихих дней, наполненных легким запахом цветущей, недалеко от озера, дикой яблони, мое «Я» смогло осмыслить всю немощь и опустошение, которые сопровождали его день ото дня.
«Я» никогда не жаловался на жизненные обстоятельства, трудности, виновником которых зачастую он же и становился, радовался тоже редко, в общем то, был у него низкий эмоциональный спектр. Сколько живу с ним рука об руку, а так и не понимаю до конца, о чем же он думает, смотря на серый беспорядочный мир. Иногда он улавливал мое волнение и, как бы отвечал, но ответ этот был так же далек и туманен, как и он сам. Казалось, ничто не может вывести его на сильные эмоции, так что там, казалось, он ничего и не чувствовал.
Бывало дело, что подолгу не слышал от него ни вести, лишь мелькал его образ в голове, как призрачный фантом, но стоило приехать в эту лесную глушь, сесть на старую лавочку, что почти вся покрылась зеленым наростом, а ножки и вовсе стали частью леса, как будто деревья поросли мхом, как он оживал. Поверну голову немного левее, чтобы можно было задержаться взглядом за дикую яблоню, а там и птицы так и поют, не знаю, от горя или же от радости, но после этого казалось, что и не один здесь вовсе. Вот он, "Я", сидит около меня и смотрит на безмятежную водную гладь, а мне даже слово сказать страшно, вдруг спугну и снова останусь один, так и жду, когда раздастся его тихий голос.
- Красиво здесь, - говорит "Я", вдыхая запахи леса.
- Да, очень, - аккуратно отвечаю ему.
Вот так и сидим целый день, иногда он нарушает тишину, что-то говоря. Мой товарищ не многословен, но уж лучше услышать его голос хотя бы на миг, нежели и вовсе прожить без него.
Не помню, как мы познакомились, казалось, "Я" всю жизнь был возле меня, но почему-то всегда прятался, лишь иногда в детстве выглядывал, пока старшие не видели. До жути желал я тех встреч, думается, именно тогда снисходило на меня ощущение душевной цельности. Наверное, от того, что встречи наши были короткие, и с каждым годом разрыв между визитами становился все дольше, поэтому и трепет перед ними становился все сильнее. Ох, как же я любил ощущать мир, когда был не пуст, а, наоборот, наполнен душой.