Человеческий фактор

Я прикажу себе молчать и не ходить в тот дом;
Кому-то станет интересно в чем беда.

Все случилось именно так, как она предвидела. Урок химии — третий урок в расписании, когда в кабинет вошла классная руководительница, Елена Маратовна. Маленькая старушка в изумрудно-зеленой блузе. Едва увидев открывавшуюся дверь, Гела поняла — пришли за ней.

—Таисия Ивановна, Можно Орлову? — спрашивает она у химички, заполнявшей журнал посещаемости, и указывает рукой на дверь.

— Зачем?

— За ней отец приехал, отпросили.

— Можно, — Таисия Ивановна возвращается к своему делу.

Ангелина принялась складывать в сумку свои вещи ещё до того, как учительница открыла рот. Она была готова к этому моменту морально, оттого и не боялась, ожидая наказания. Гела выходит вслед за Еленой Маратовной, ведущей ее с третьего на второй этаж.

— Ты почему из дома сбежала? — спрашивает учительница. Тон ее звучит осуждающе, а брови сведены к переносице. — Ты представляешь, какие у твоего поступка могут быть последствия?

— Вас это не касается, — отвечает Ангелина. Внутри все на секунду сжимается, но тут же она понимает, что ответила правильно. Елена Маратовна недовольно хмыкает, но больше не задаёт вопросов.

Вот белая крашеная дверь с синей табличкой «Учительская». Дверь открывается, первой заходит классная руководительница, а после Гела. В этот момент сердце ее пропускает удар, как у зверя, загоняющего себя же в ловушку. Заходить не хочется, но отступать уже поздно.

— Вот она, Дмитрий Эрастович, — произносит Елена Маратовна. Голос ее звучит немного выше обычного и нарочито мягко.

— Благодарю, — отвечает ей отец, сидящий там на кожаном диванчике.

— Я напишу для вас записку, — она садится за стол и вырывает из блокнота листок. Размашистый почерк тут же выписывает две строки.

Гела стоит у порога молча, виновато опустив голову. Делать нечего. Только ждать и смиряться. Она не смотрит на отца, но чувствует его взгляд на себе. Тишина. Липкая, тягостная тишина и шуршание бумаги. Классная руководительница заканчивает писать и передаёт листок Орлову.

— Ещё раз благодарю, Елена Маратовна, — Дмитрий Эрастович принимает записку из ее рук. — Отдать на вахте?

— Да, отдайте вахтерше или охраннику.

— Премного благодарен, — автоматически вежливо отвечает он и направляется в сторону двери. — Ещё раз прошу прощения за беспокойство. До свидания.

— До свидания, — отвечает старушка, поправляя атласную блузку.

— До свидания, — роняет ей напоследок Ангелина, выходя вслед за отцом.

Они все так же молча идут по лестнице, только шаги отдаются эхом от стен. Отец передал записку немолодому охраннику, надел пальто и вышел из просторного холла. Гела накинула плащ и засеменила за ним к машине.

— Есть хочешь? — отец спрашивает это спокойно, ровным тоном, едва ли они садятся в машину. Ангелина ожидала не эту реакцию на свое возвращение.

— Нет, — она пристёгивается и смотрит куда угодно, только не на отца. Все ее естество напряжено, потому что всё идёт не по сценарию в ее голове, составленному ещё несколько дней назад.— Как сильно меня накажут?

— Тебя некому наказывать, — Орлов выруливает на дорогу. — Мама в командировке, вернётся завтра вечером.

— Что будет мешать ей придушить меня завтра? — нервный смешок, она крепко вцепляется в ремень безопасности пальцами. — Надеюсь, она не переусердствует. Не хватало ещё из-за меня, как из-за человека, сесть.

— Она ничего не сделает, — отец произносит каждое слово медленно и раздельно, будто хочет, чтобы эта фраза запомнилась.

— Почему?

— Я хотел поговорить об этом как раз. Выпьем чаю?

— Почему она мне ничего не сделает?

— Дома есть нечего, поэтому поедем в кафе.

Гела замолкает, осознавая, что отец и слова не скажет. Даже решил изменить своему принципу о том, что хороший чай только дома. Разговор будет, судя по всему, сложный и судьбоносный. Она заранее напрягается ещё больше прежнего.

Они подъехали к кафе недалеко от их дома. Заняв столик в пустом зале, Орлов откинулся на спинку стула и принялся нервно перебирать пальцы, словно хотел сформулировать речь. К столику пришла молодая официантка и вручила меню.

— Что ты будешь? — отец натянуто улыбнулся и взглянул на Ангелину.

— Ничего.

— Вот смотри: тут есть пирожные с заварным кремом, «Наполеон», «Киевский»…

— «Наполеон», — поняв, что он не отвяжется, отвечает она. — И черный чай без сахара.

— Как я учил, — он грустно усмехается и жестом подзывает ту же официантку. Та тут же спешит к ним. — Черный чай без сахара и «Наполеон», американо и шарлотку с персиком.

— Прошу прощения, сейчас нет шарлотки с персиком, только с яблоками. — она так сладко улыбается, что от любого, даже самого приторного десерта здесь, не будет чувствоваться сахарный вкус.

— Меня устроит и яблочная, благодарю, — Орлов кивает как бы сам себе и отвечает девушке взаимной улыбкой.

Когда официантка уходит, Дмитрий Эрастович произносит:

— Когда я был маленьким, бабушка постоянно пекла шарлотку с персиками или яблоками. Ни один торт до сих пор не произвел на меня такого впечатления, как ее выпечка.

— Я не помню, чтобы бабушка пекла когда-то…

— Сейчас уже нет, но можно будет поехать к ней в гости на выходных и попросить что-нибудь подобное.

В гости к бабушке на выходных? Точно ли он говорит сейчас с дочерью, которая убежала из дома несколько дней назад? Что-то тут явно нечисто. Гела оглядывается по сторонам и скрещивает руки на груди.

— Может, мы наконец-то перейдем к делу, папа?

Орлов откашливается, ещё раз перебирает пальцы и молчит нескольких секунд. Неужели ему тяжело о чем-то сказать? Не верится.

— Мы с мамой решили развестись, — наконец произносит он. — Так будет лучше для всех. Знаешь, Лина, иногда люди перестают любить друг друга.

«Иногда люди перестают любить друг друга». Сколько в этой фразе и смысла, и бессмысленности в то же время. Небанальный извечный смысл в банальной формулировке, как дорогая конфета в невзрачном фантике. Он доносит свою мысль взрослой дочери, как малому ребенку, что Гелу невесело забавляет.

— Почему же раньше не развелись? — спрашивает она, незаметно впиваясь ногтями в обнаженные предплечья.

— Думали, что это будет правильно: у тебя должны быть оба родителя.

— Потрясающе! Оба родителя! Да, в доме должно быть все поровну: требовательная мать, бьющая ребенка и требующая невозможного, и отец, которому на все плевать.

— Мне не плевать, Лина, — он приподнимает брови и жалостно смотрит на дочь. — Если бы мне было плевать, я бы не настоял на разводе.

— Надеюсь, я останусь с тобой, а не с ней?

— Со мной, — он смотрит на официантку, несущую им заказ. — Не хочу портить жизнь тебе и ей.

— Чем ты мог ей ее испортить, скажи мне?

— Тем, что у нее сейчас есть другой мужчина и ты…

— Буду излишеством, давящим на нервы?

— Можно сказать и так, — он даже не стал оспаривать. — Лина, ты должна понимать, что теперь все будет по-другому.

— Не называй меня так, — она берет в руки горячий чай и отпивает. — Меня это раздражает.

— Запомню, — он кивает в знак согласия. — Ты быстро приняла эту информацию.

— Едва ли ты думал, что я буду расстроена вашим с ней окончательным разрывом.

— По правде сказать, это так. — Орлов мешает кофе ложечкой. — Послезавтра она перевозит свои вещи в дом того мужчины.

— Кто он? — торт выглядит аппетитно, но есть его не хочется.

Отец хмурится, но отвечает:

— Тоже журналист. Сергей, кажется, зовут.

— Дубов что-ли?

— Да, кажется. Ты его знаешь?

— Они вместе статью писали. Кажется, про премьеру «Ромео и Джульетты».

— Странно, что ты его знаешь, а я — нет, — он печально смеётся и отпивает свой кофе. — Только когда ты пропала я вдруг понял кое-что важное: я плохой отец.

— В сравнении с матерью, хороший.

— Я хочу сказать, что я вдруг понял, что тоже стал причиной твоего побега. Потому что я ни разу не останавливал маму, не интересовался твоей жизнью практически и потворствовал ограничениям. Мне жаль.

— Ты просишь прощения?

— Да, я извиняюсь. И я хочу пообещать тебе всё исправить.

— Едва ли ты сможешь наверстать то, что упускал годами.

— Но я могу сделать твою жизнь сейчас гораздо лучше.

— Ты уже сделал это, настояв на разводе с этой сукой. Тебя ведь она тоже доконала?

— Мне нравится то, что ты видишь суть дела не хуже меня.

— Наконец-то дошло, что я не такой уж ребенок?

— Вроде того, — он наконец-то по-настоящему улыбается. — Но тем не менее, не стоит так выражаться, она ведь твоя мать.

— И конченная тварь по совместительству. Я рада, что теперь буду на расстоянии от неё.

— Где ты была все это время, кстати?

— У Сони, — наконец-то она пробует «Наполеон». Про Журавлёва Гела решила всё-таки не упоминать, отец может не то подумать. — Она моя подруга из музыкалки.

— Понятно. Теперь из дома не сбежишь?

— Посмотрим на твое поведение, папа.