глава 2: ahh! Here we go again.
Вываливаюсь на улицу из дверей клуба. На руке повисла девица с волосами, заплетёнными в дреды. Такую же прическу носила Нола, африканочка, которую я встретил в Эфиопии зимой 1849-го. Хороша была чертовка. Позже её принесли в жертву Таурт, богине-гиппопотамихе. В Египет, где Таурт поклонялись как богине-матери и защитнице, изображая её в виде бегемотихи с женской грудью и львиными задними лапами и отождествляли с Ипет, Нут и Хатор, культ гиппопотама пришёл в сильно искажённом и смягчённом виде. В Эфиопии же, где и зародилось это верование, богов чествовали по старинке, скармливая им время от времени юную девственницу. Иногда, как в случае с прекрасной Нолой, гиппопотам не брезговал и прекрасной, но не столь невинной плотью. Воспоминания о прошлой жизни накатывают внезапно, как сейчас. Погружаясь в них, я затрудняюсь с выбором, что более фантастично: Африка 19-го века или Москва 21-го.
Мокрый асфальт отражает фонари и разноцветные огни вывесок. По широким дорогам, шелестя шинами, почти беззвучно проносятся лакированные бока автомобилей, а я, барон Густав фон Бор, родившийся в 1825 году, бреду по Большой Лубянке в обнимку с девчонкой, одетой не по размеру, в оверсайз, как нынче принято говорить. А до этого мы пили текилу на рейве. Я — и на рейве. Рейв это вам, конечно, не весенний бал во дворце Разумовских, но и не что-то из ряда вон. В Африке и не на таких рейвах под тамтамы, устраиваемых аборигенами, бывать доводилось. Соберутся сразу 10 племён в честь праздника, и закатывают вечеринку дня на 4. Вот это, я вам скажу, рейв. В памяти всплывают козлобородое лицо князя Разумовского, почтённой его супруги и сухощавой дочки Аннет, которую мне прочили в жёны. Я невольно усмехаюсь.
В столицу (а я был немало удивлён, узнав, что столицу вернули в Москву) меня привели дела. Оказывается, в мире интернета и мобильной связи, когда тебе могут доставить что угодно и куда захочется, совершенно невозможно разыскать обычных когтей африканского крокодила. А когти этого свирепого хищника просто необходимы мне для ритуала очищения. Собрать необходимые ингредиенты – первоочередная цель моей поездки, но не буду лукавить, ехал я с энтузиазмом, испытывая безмерное любопытство по отношению к нынешнему жизнеустройству.
Мне приходится много учиться, ученье занимает большую часть моего времени. Впрочем, освоение азов взаимоотношения с компьютером облегчило процесс обучения и сделало его едва ли обременяющим. Я с жадностью губки впитываю информацию без разбора: история, физика, биология, медицина – всё в одинаковой мере привлекает меня, и я, как человек, продолжительное время голодавший, набрасываюсь сразу на все блюда, каждое из которых не в силах меня насытить. Вот, где настоящая магия!
Дела в Запрудном обстоят куда хуже, чем я мог предположить. Скверна, так долго копившаяся под заводом, вот-вот наберёт необходимую мощь, прорвёт границы и выльется на поверхность, сокрушая город и обращая всё живое в подобие себя. Как же так произошло? Где я допустил ошибку? Возможно ли, что Запрудный повторит историю затерянного африканского города? Одни вопросы. И пока я пребываю в поиске ответов на них, мне необходимо совершить несколько действий, направленных на создание временной защиты от нечисти. И всё упирается в проклятые когти крокодила!
Удивительно, но в чём-то человек не меняется никогда. Владея секретами космических полётов, квантовой физики и моментальной связи с любой точкой планеты, люди всё так же прозябают в попытках обогащения за счёт обмана ближних. Мне уже трижды пытались всучить поддельные когти. В какой-то мере это даже умиляет — узнаю русскую мужицкую смекалку.
Улицы ночной Москвы приводят меня к дому, где я арендую апартаменты. По дороге покупаю пару бутылок шампанского, грешен — тело новое, а слабости старые. Близость молодого женского тела будоражит и пьянит чище игристого, и кажется невероятным, что последнюю сотню лет я был мёртв. Вот же оно, сердце, стучит под тонкой тканью, горячая кровь пульсирует в чл(е)нах, бьётся жилкой в виске, язык ощущает терпкий вкус вина и поцелуев, зрачки расширяются, не в силах впитать сразу всю красоту окружающего мира, кожу холодит накрапывающий летний дождик. Разве так было не всегда, разве можно помыслить, что может быть иначе? Я жив, и разве я могу умереть?
Из запланированного погружения в разврат меня вырывает звонок мобильного. Звонит, конечно же, эта бессердечная с(у)ка, фанатично отдавшая собственную дочь, дитя, выношенное под сердцем, на заклание, моя прапраправнучка Любовь. Имя-то какое. Менее подходящее этой особе имя и придумать невозможно. Но родственников не выбирают, и я отвечаю на звонок.
— Хозяин, — тысячу раз просил её обращаться ко мне "Густав". — беда. Левое крыло завода и несколько близстоящих домов провалились, ушли под землю. Они прорвались, Хозяин. Они уже здесь!
Вот чёрт! Попил игристого! Как же я теперь без когтей крокодила? Срочно нужен другой план. А вслух говорю другое, и голос мой звучит на удивление убедительно:
— Любонька, детка, возьми себя в руки. Нужно собрать людей, укрепить здания и держать оборону. Продержитесь до утра, днём вам ничего не угрожает. Я выезжаю.
Сам я никакой уверенности не чувствую. Где-то в глубине мелькает подленькая мыслишка: может, и чёрт с ним, с заводом? Я жив, я молод, впереди десятки лет чудесного бытия в новёхоньком теле и целый неизведанный мир. Мысленно даю себе пощёчину. Зло сжимаю зубы. Я барон, а не подлец. Начинаю собирать вещи.