Дзен и Искусство Разборки

Ворота гаража, как старый, усталый зверь, выдохнули облачко пыли, когда Малой просунул голову в образовавшуюся щель. Солнце, уже клонившееся к закату, раскрашивало панельные многоэтажки в багровые тона, но в сумрачном нутре гаража свет был лишь смутным обещанием. Запах машинного масла, застарелого бензина и чего-то едкого, терпкого, похожего на запах давно забытых надежд, висел в воздухе плотной, невидимой вуалью. Малой, худощавый, всегда немного сутулый, будто подсознательно прятавшийся от ударов судьбы, осторожно проскользнул внутрь. Он не стучался – к Вите Злому не стучались, к нему просто приходили, если осмеливались.

С тех пор, как на Витю снизошло это самое «просветление, ёбаный ж ты в рот», Малой не находил себе места. Он был верен Вите, как ржавый гвоздь в старой доске, но гвоздь этот с каждым днём расшатывался. Витя, его идол, его щит, его негласный учитель по выживанию в этом каменном лабиринте, менялся. Не просто менялся, а мутировал, превращаясь из хищника в... в непонятно что. Малой видел, как Витя отказался от «движухи» с тем старым «авторитетом», сулящей золотые горы и возвращение к привычной, хоть и опасной, но до боли понятной жизни. Что-то внутри него отчаянно цеплялось за прошлые, жёсткие очертания Вити, за его старую, бетонную силу, которую можно было пощупать, в которую можно было верить. Но теперь эта сила растворялась в чем-то зыбком, непонятном, отчего на душе у Малого разливался холодный, липкий страх.

— Чего? — Голос Вити был ровным, без привычной хрипотцы. Он сидел на перевернутой шине, подогнув ноги, почти скрестив их, как какой-то йог из телевизора, только вместо цветастой мантии на нем была промасленная фуфайка, а вместо благовоний — едкий запах горелой резины и сигаретного дыма. Он смотрел в пустоту, в одну точку на стене, где отслоилась штукатурка, образуя замысловатый узор, похожий на карту далёкой галактики, но для Малого это была просто облупившаяся краска.

— Да так... Зашёл, — Малой переступил с ноги на ногу, чувствуя, как мелкие камушки впиваются в тонкую подошву его кроссовок. — Ты чего... медитируешь опять?

Вопрос прозвучал осторожно, почти с опаской. Слово «медитация» до сих пор казалось ему чужеродным, как инородное тело в организме района. Оно не вязалось с запахом выхлопных газов, криками чаек над мусорными баками и глухим ударом кулака в скулу. Витя кивнул, не отрывая взгляда от стены.

— Ага. Наблюдаю за пустотой, Малой. Она везде.

«Пустота...» — Малой поежился. Для него пустота была лишь отсутствием денег в кармане, бензина в баке или здравого смысла в голове у Дениса, что все ещё бродил где-то на окраинах их владений, как голодный шакал, вынюхивая слабость. Он подошел ближе, его глаза шарили по гаражу, ища знакомые, утешительные предметы: ключи разбросанные, домкрат, покрышки, старое, ржавое Колесо Сансары, стоявшее у стены. Оно слегка покачивалось, как будто дышало, будто было живым, хотя никакого сквозняка не было. Это всегда пугало Малого.

— Вить, а... — Малой неловко почесал затылок. — Вот ты говоришь... пустота. А чего это значит-то? Ну, вот эта... иллюзия, о которой ты трёшь. Это как? Вот мне жрать охота, деньги нужны... Это ж не иллюзия, Вить, это ж живот сводит.

Витя медленно повернул голову. Его глаза, обычно холодные и пронзительные, теперь были странно глубокими, как будто в них отражалось небо. Или, быть может, то самое эхо пустоты.

— Смотри, Малой. Вот лежит на верстаке молоток, — Витя кивнул на старый, заляпанный маслом инструмент. — Тяжелый, железный, бьет больно, верно? Ты его чувствуешь, видишь, он настоящий. Но вот ты его взял, гвоздь забил, и положил. Он для тебя сейчас что? Ну, просто железяка. А вот если тебе надо забор чинить, и нет молотка, что ты о нем думаешь? Он становится нужным, важным. Ты о нем мечтаешь, бежишь за ним. Понимаешь? Его ценность не в нем самом. Она в том, как ты к нему относишься, для чего используешь. А так – просто железяка.

Малой моргнул, пытаясь переварить. — То есть, это... полезность, что ли? Ну, типа, если мне молоток не нужен, то он... пустой?

Витя едва заметно улыбнулся. — Ну, не совсем пустой. Он просто не обладает своей собственной, независимой ценностью. Его ценность придаем ему мы. Так и с деньгами. Вот ты купил на них еды – они нужны. Положил в тумбочку – лежат, пыль собирают. Они сами по себе ничего не значат, пока ты им смысл не придашь. Вот это и есть пустота, в смысле отсутствия собственной реальности. Не то чтобы их нет, они есть, но они как бы пустые по своей сути, без нашего придания смысла. Как старая, истлевшая покрышка. Она лежит. Она есть. Но сама по себе она ничего не значит. А вот наденешь ее на колесо, накачаешь – и она становится полезной, она значит что-то.

Витя встал, подошел к Колесу Сансары, которое еле заметно вращалось. Он провел по ржавому металлу ладонью, ощущая прохладу и неровности. Малой напрягся, видя этот ритуал.

— А вот это Колесо, — продолжил Витя, — оно постоянно вертится. Жизнь вертится. Ты сегодня такой, завтра другой. Сегодня у тебя деньги есть, завтра нет. Сегодня ты злой, завтра добрый. Это все тоже... не постоянно. Всё меняется. И когда ты это понимаешь, ты перестаешь цепляться за то, что всегда будет. Потому что ничего не всегда. Вот это и есть просветление. Понять, что всё – это как ветер, дунул и нет. И твои проблемы – тоже ветер.

Малой слушал, приоткрыв рот. Он знал, что Витя – человек слова. Если он говорит, значит, что-то в этом есть. Но его мозг, привыкший к чётким категориям «свой-чужой», «бабки-разборки», скрипел, пытаясь вместить эти новые, эфемерные понятия. Он представил себе свой старый, разбитый мобильник, который лежал на дне ящика. Полезен ли он? Нет. Пуст ли он? По идее, да. А вдруг завтра кто-то придумает, как его починить? Тогда он снова станет «непустым»? Голова кружилась от таких мыслей.

— А карма... — Малой выдавил следующий вопрос, вспомнив недавнюю историю с соседом и выигрышем в лотерею после бесплатного шиномонтажа. Он до сих пор не мог понять, было ли это совпадением или магией. — Карма – это, типа, если я кого-то кину на бабки, мне потом в ответ кто-то колесо проколет? Ну, типа, обратка?

Витя покачал головой.

— Обратка – это про ментов, Малой. Карма сложнее. Это про причины и следствия. Вот ты кинул кого-то. Вроде бы, просто взял и кинул. Но внутри тебя что-то меняется. Ты стал жестче, недоверчивее. И люди вокруг тебя это чувствуют, даже если сами не понимают. И вот это твоё внутреннее состояние, твоя накопленная жесткость, она и привлекает к тебе проблемы. Вот Денис. Он же жесткий. Он только про отжать и нагнуть. И что в итоге? Он всегда будет в конфликтах. Потому что сам их создает. А я вот... ну, ты видел. С этим «авторитетом»... я отказался от старого. И мне... легче. Карма – это не наказание свыше, это последствия твоих собственных действий и мыслей. Понимаешь? Ты сам себя наказываешь или награждаешь.

Малой кивнул, хотя его взгляд все еще блуждал, пытаясь зацепиться за что-то осязаемое. Он вспомнил, как однажды, еще до «просветления» Вити, он сам чуть не «кинул» барыгу на пачку сигарет, а потом споткнулся, упал и разбил себе нос. Вот она, обратка. Вот она, карма. Так, значит, Витя про это?

— То есть, если я буду добрым... ну, типа, помогать бабкам через дорогу переходить... то мне потом тоже что-то хорошее прилетит? Ну, типа, сам себе плюс в карму заработаю?

— Не совсем заработаю, — Витя потер подбородок. — Ты просто создаешь другую реальность. Не для того, чтобы тебе прилетело, а потому что так правильно. Ты меняешь сам себя, а меняясь сам, меняешь мир вокруг. Вот ты сегодня помог бабке. Ты почувствовал себя хорошо. Бабка почувствовала себя хорошо. Между вами возникла связь. И это хорошо. И вот таких хороших связей чем больше, тем... меньше проблем. Это не про «плюсы», это про отсутствие минусов. Понимаешь? Ты просто устраняешь причины для плохих последствий.

Глаза Малого, обычно полные какой-то вечной тревоги, на мгновение прояснились. Устранять причины для плохих последствий... Это звучало логично. В их мире всегда работали на «устранение последствий», то есть, когда уже пробита башка или прострелено колено. А тут – «причины». Это было новое, свежее, хотя и странное. Он вдруг понял, что это не просто разговоры, а какая-то, пусть и непонятная, но система. Система, которая могла бы, теоретически, уберечь от множества проблем.

— А медитировать... — Малой сглотнул. — Это, типа, сидеть и ни о чем не думать?

— Не о чем не думать, Малой, это как попытаться не дышать. Невозможно, — Витя поднялся и подошел к стене. — Ты просто наблюдаешь. Вот мысль пришла – ты ее видишь, но не цепляешься за нее. Она как облако на небе – проплыло и исчезло. Вот шум машины – ты его слышишь, но не реагируешь. Ты просто есть. Здесь и сейчас.

Витя сел на пол, скрестив ноги, пытаясь принять позу лотоса. Его колени упрямо торчали вверх, а спина была неестественно прямой. Он закрыл глаза. Малой наблюдал за ним, как за диковинным зверем в зоопарке. Он все еще не понимал, но его любопытство пересиливало страх. Он тоже опустился на пол, пытаясь повторить позу Вити. Его спина моментально заболела, а ноги отказывались гнуться так, как ему хотелось бы. Он сидел, скорчившись, как побитый щенок, но глаза закрыл.

Тишина в гараже стала тяжелой, осязаемой. Извне доносились приглушенные звуки: дальний лай собаки, гул проезжающей машины, скрип качелей на соседней площадке. Малой старался «не думать». Но мысли лезли сами собой, как назойливые мухи. «Чё там, Натаха сегодня в магазине? Надо было пива взять. А Денис, сука, чего-то притих. Точно что-то замышляет. А что, если Витя...» Он попытался отогнать мысли, но они возвращались, вились, как пчелы вокруг мёда.

Его нога онемела. Он чувствовал, как покалывает кожа. Зудело ухо. Где-то пискнула мышь. Малой распахнул глаза. Витя сидел неподвижно, как статуя. Лицо его было спокойно, почти умиротворено. Как он так может?

— Вить, — прошептал Малой. — У меня мысли лезут. И нога затекла. И ухо чешется. Так чего делать-то?

Витя открыл глаза. Уголок его губ дрогнул в едва заметной улыбке. — Просто наблюдай, Малой. Не борись. Видишь, нога затекла – чувствуй это. Мысль пришла – увидь ее, как объявление на столбе. Прочитал и иди дальше. Не цепляйся. Это тоже пустота. Пришла и ушла.

Малой попытался снова. Снова закрыл глаза. Нога затекла. Окей, чувствую. Мысль про Дениса. Окей, вижу. Иду дальше... Куда? В его голове был шум, как в плохо настроенном радио. Он слышал сердцебиение, легкий звон в ушах, своё собственное, неровное дыхание.

— А это... — Малой вдруг почувствовал что-то новое. Не пустоту, не мысли. Просто... ощущение. Он не мог его описать. Не страх, не радость. Просто оно было. Оно заполняло его. — А это что?

Витя приоткрыл один глаз, посмотрел на Малого. В его глазах отразилось что-то, похожее на гордость, но очень быстро исчезло. — Это ты есть, Малой. Просто есть. Без мыслей, без оценок. Это то самое мгновение чистого бытия. Ну, типа, когда ты просто стоишь на остановке, и никуда не спешишь, и не думаешь ни о чем. Просто дышишь и смотришь. Это оно.

Малой снова закрыл глаза. Ощущение длилось всего пару секунд, потом рассеялось. Вернулись мысли. Вернулось покалывание в ноге. Но он почувствовал. Он уловил это. Это было как луч света в густом тумане.

Следующие дни Малой стал буквально тенью Вити. Он задавал вопросы везде: в гараже, на улице, когда они шли к Натахе за сигаретами. Его вопросы были простыми, порой наивными, но они били точно в цель, заставляя Витю искать новые пути для объяснений. Например, Малой спросил:

— Вить, а если вот я... ну, типа, хочу новую куртку. А денег нет. И чо, это тоже пустота? Типа, куртка не обладает собственной реальностью, и бабки тоже? Тогда как мне её купить-то, если всё это пустое?

Витя задумался, потирая грубую щетину. Как объяснить, что желание куртки – это тоже не само по себе плохо, но привязанность к этому желанию и страдание от его отсутствия – вот это создает карму?

— Смотри, Малой. Куртка – она есть. Деньги – они есть. Но твоя печаль из-за отсутствия куртки – это не куртка и не деньги. Это твоя мысль. Она пустая. Она от тебя самого зависит. Ты можешь печалиться, а можешь подумать: «Ну, нет сейчас куртки, и нет. Зато есть старая, теплая. Или пойти и заработать, или обменять на что-то». Понимаешь? Сама куртка не виновата. Твоя привязанность к ней и печаль – вот что создает страдание. Это как... ну вот смотри.

Витя подобрал с пола старый, скомканный фантик от конфеты. — Вот фантик. Он пустой. В нем ничего нет. Но если ты будешь горевать, что в этом фантике не конфета, то ты сам себе делаешь плохо. А если ты просто увидишь фантик, ну, фантик и фантик, и выбросишь его – вот и всё. Никаких страданий. Не привязываться к фантику.

Малой взял фантик, разгладил его, повертел в руках. — То есть, мне не к фантику привязываться, а к... процессу разворачивания фантика? Или к пониманию, что фантик пустой?

Витя рассмеялся, впервые за долгое время по-настоящему, раскатисто. Звук его смеха был непривычен, даже немного пугающ для Малого. — И к процессу, и к пониманию. Ты уже сам начинаешь копать, Малой. Это уже прогресс.

И Малой действительно копал. Он начал замечать «пустоту» и «карму» в самых неожиданных местах. Однажды он пришел к Вите, возбужденный, почти задыхаясь.

— Вить! Карма! — Он ткнул пальцем в сторону улицы. — Вон, дядя Толя, алкаш местный, который всех на бутылку кидал, разбил сегодня свою новую «семерку»! Вчера ж он у бабки последнюю пенсию выклянчил, а сегодня — бах! Это ж карма! Или обратка?

Витя кивнул, обдумывая. — Ну, это следствие его действий, Малой. Он был невнимателен, он был пьян, он, может, думал о том, как бы еще кого-то кинуть. Его внутреннее состояние привело к тому, что он не заметил столб. Его мысли и действия создали эту ситуацию. Не кто-то сверху его наказал, а он сам. Это карма.

Малой удовлетворенно кивнул. Для него это было почти осязаемо. Невидимые нити, связывающие поступки с их последствиями. Это было понятно и близко. Он начал осторожно применять эти идеи в своей жизни. Например, когда кто-то пытался его спровоцировать на драку, он вспоминал слова Вити о «пустоте» конфликта и пытался «не цепляться» за провокацию. Иногда получалось, иногда нет. Но он старался. И это было заметно. Его вечная нервозность чуть-чуть ослабла, плечи стали менее сутулыми.

Особый юмор вызывали попытки Малого медитировать. Он старательно копировал Витю, сидя на корточках в пыльном углу гаража, где пахло отработанным маслом и пылью, словно это был не гараж, а ашрам. Он закрывал глаза, сосредоточившись, но его лицо выражало такую невыносимую муку, словно он пытался удержать в себе взрыв атомной бомбы. Он морщился, сопел, иногда издавал странные звуки, похожие на утробное урчание.

Однажды Витя заметил, как Малой, закрыв глаза, сцепил пальцы в какую-то невообразимую мудру, которую явно где-то подсмотрел. Его губы беззвучно шевелились.

— Чего шепчешь, Малой? — Витя еле сдерживал улыбку.

Малой вздрогнул, распахнул глаза. — Да я это... ом-шанти-шанти-ом пытаюсь. Только вот... оно не идет. В башке такой шум, Вить. Как будто ящик с гайками перевернули.

— Не надо шептать, Малой. Это не слова, это состояние, — мягко пояснил Витя. Он подошел, сел рядом с Малым, скрестив ноги, уже привычнее. — Ты просто... чувствуй. Вот воздух вдыхаешь – чувствуй, как он легкие наполняет. Выдыхаешь – чувствуй, как он выходит. Это тоже медитация. Дыши. Это то, что всегда с тобой. Это не пустота. Это присутствие.

Малой послушно начал дышать, глубоко и шумно, как старый насос. Он чувствовал, как воздух входит и выходит. Он чувствовал, как его грудная клетка поднимается и опускается. Это было странно. Это было... просто. Никаких тебе сложных мыслей, никаких блужданий. Просто дыхание. На несколько минут в гараже воцарилась относительная тишина, нарушаемая только кряхтением Малого и тихим, почти неслышным шелестом Колеса Сансары, которое, казалось, одобрительно вращалось на заднем плане.

Витя наблюдал за Малым. Он – первый. Первый, кто не смеется, кто не шарахается, кто пытается понять. Может, этот пацан, этот вечный «на подхвате», этот немного трусливый, но верный спутник, станет его настоящим учеником. Витя почувствовал, как в нем самом что-то изменилось. Объясняя Малому, он невольно углублял своё собственное понимание. Он вынужден был находить простые, доступные метафоры, вырывая их из своей обычной, уличной жизни, и это заставляло его видеть дзен не в каком-то далёком храме, а в каждой трещине асфальта, в каждой ржавой железяке, в каждом слове, сказанном во дворе. Это была не просто передача знаний, это было совместное строительство моста между двумя мирами.

Наконец, Малой открыл глаза. На его лице было выражение глубокой задумчивости, смешанной с некоторой усталостью. Но в его взгляде уже не было прежней дикой тревоги. Было любопытство. Было стремление.

— Так, значит, Вить... — он поерзал. — Если я буду просто дышать, то это и есть дзен? А если я при этом думать буду о том, что надо бы за Денисом присмотреть, потому что он мутный тип, это как? Это цепляние?

Витя усмехнулся. — Это, Малой, ты уже сам решаешь. Цепляться или просто наблюдать за мыслью, как за проезжающей машиной. И решать: садиться в неё или просто проводить взглядом. Путь к просветлению – это не избавиться от проблем, это изменить своё отношение к ним. И вот это, Малой, и будет иметь значение, когда придётся с Денисом разбираться. Не кулаками, а головой. И пониманием.

В этот момент за пределами гаража послышался резкий, надрывный визг тормозов, а затем глухой удар. Малой вздрогнул, его тело инстинктивно сжалось, готовое к опасности. Витя оставался неподвижен, лишь едва заметно приподнял бровь. Этот звук, резкий и тревожный, напомнил им обоим, что, несмотря на все медитации и философские беседы, Район Созерцания всё ещё оставался миром, где реальность могла в любой момент больно ударить. Но теперь, возможно, у них обоих появилось новое понимание, как встречать этот удар – не с агрессией, а с осознанностью.