XIII
В седьмом часу вечера по —вой улице мчалась рессорная бричка. В запряжке было три чёрных коня. Их погонял сидящий на козлах низенький мужчина в белом платье и жёлтом жилете. Со всего маху хлыстал он коней по спине, и те, издавая звонкий протяжный крик после каждого удара плетью, неслись на всех парах. Это Александр ехал на очередной бал.
После истории в Петербурге Ветринский сделался сам не свой. Он совсем не выходил из дому, не появлялся в людных местах и избегал разговоров с кем-либо. После возвращения в Москву он ни разу не виделся ни с Верещагиным, ни с Жадовым. Раз как-то Верещагин сам приезжал к нему, но Александр велел лакею встретить визитёра и уведомить, что хозяев нет дома. Таким образом, он огородил себя от всех: до жути не хотелось ему видеть людей. Хотелось быть одному, совсем одному. Он стал придирчив и раздражителен настолько, что как-то за столом, уронив чашку кофе и разбив её, обвинил в этой неудаче слугу Петьку, якобы тот преподнёс ему чашку не с левой, а с правой стороны, и свирепо отчитал его. Также он был ужасно зол, когда портной сшил ему шлафрок и самую малость прогадал с размером. Казалось бы, не беда: слегка подштопать и дело с концом. Но Ветринский упорно твердил портному, что шлафрок, дескать, мешковат и преподносить барину такую работу — неприемлемо. Не обошёл Александр и повара. За обеденным столом он потребовал Мишку к себе, чтобы тот объяснился, почему дурен суп. Однако Мишка совсем не понимал негодования хозяина: суп вышел отменный. Что-то не давало покоя Ветринскому, что-то его тревожило. Чуть позже он извинялся и перед Петькой, и перед Мишкой, а подштопанный шлафрок очень даже нахваливал. Так и проводил свои дни Александр: в одиночестве, иной раз вспылив, позже досадуя на себя за это.
И кто знает, сколько ещё бы он так томился, если бы не письмо от Верещагина, которое он получил сегодня утром. Распечатав конверт, Александр обнаружил в нём три листа, на которых, кривыми буквами, Верещагин оставил своё послание. Сперва он выразил негодование насчёт того, что уже четвёртую неделю от Александра нет ни слова. Затем на двух листах расписал все события, которые узнал за это время и которые не имели никакого отношения ни к Ветринскому, ни к нему самому. Наконец, на третьем листе уведомил, что по случаю приезда к графу Мухину его дальних родственников, на —кой улице, в доме самого графа в этот вечер намечается бал, и Ветринский, безусловно, является званым гостем. Прогнав прочь от себя все мысли, что успели скопиться в его голове, Александр повелел отглаживать его любимый костюм и закладывать бричку.
Серый широкий дом уже был заполнен гостями, когда Ветринский подъехал к нему. Повелев кучеру не отлучаться ни на минуту, он вышел из брички. На крыльце его встретил Верещагин.
— Александр Сергеич, наконец-то вы приехали, — скороговоркой заговорил он. — Я как раз вышел закурить, как чуял, что вы объявитесь. Где же вы столько времени пропадали? Считайте, месяц минул, а от вас ни словечка. Неужто дела какие вас застали? или отлучались куда? Впрочем, успеете ещё всё нам рассказать, скорее проходите, вас заждались. — И, схватив Александра, поволок того в зал, после чего отошёл.
Ветринский очутился в месте, столь привычном, но в этот вечер, словно, совсем ему отчуждённом. Его присутствие казалось ему лишним. Многие гости были знакомы с ним лично, кто-то лишь знал его в лицо, а кто-то был просто наслышан. Все кланялись с Ветринским, не проронив при этом ни слова о недавнем событии с его участием. Все чувствовали, что говорить об этом как-то неловко, да и дело-то вроде понятное, хоть и не совсем обычное. Словом, всё было, как и всегда, но Александру всё казалось непривычным.
Одна дама в палевом платьице подошла к нему и учтиво поклонилась. Это была княжна Рюхина, о которой Ветринский что-то даже слышал. Она видела Александра на каждом балу, на котором только присутствовала, и он был ей очень интересен. Но подойти и устроить знакомство она не решалась. Встретив Ветринского одного, без сопровождения кого-либо, и пользуясь выпавшей ей возможностью, она, наконец, нашла в себе силы заговорить с ним и даже выразить желание станцевать мазурку, на что был ответ: — Извините-с, не танцую. После этих слов Александр вышел на крыльцо, оставив ошеломлённую княжну.
«Зачем же сюда приехал? Знал же, знал, что делать мне здесь нечего — на кой черт тогда я здесь! А всё этот Верещагин. Если бы не его письмо… Но ведь мог бы и не приезжать. Для чего-то же я здесь… А княжна! Как бы не подумала она, что я из неуважения отказал ей танцевать… А, впрочем, пусть думает что хочет! И Верещагин пусть думает обо мне что хочет! Сейчас пойду и всё ему скажу. Пусть не ждёт меня больше на балы — всё равно не приду!» Но только Александр решился, как из дверей выскочил сам Верещагин с бокалом шампанского в руке.
— Александр Сергеич, вот вы где! Я уж вас везде обыскался. Ну что вы тут делаете? Какое вам может быть дело до этого крыльца. Пойдите скорее за мной, граф уже вас заждался! — И, взяв Ветринского за руку, он потащил его за собой. Александр молча пошёл за ним.
Поднявшись на второй этаж, Ветринский очутился в просторной комнате, обставленной роскошной мебелью. Посредине комнаты стоял большой стол, накрытый красной скатертью. За ним сидели гости, среди которых были князь Польский с супругой и двумя дочерьми, генерал Карасев, чиновники Лопухин, Григорьев, Макарьев и Бронской, граф Разумовский и, уже знакомые читателю, Жадов и Верещагин. Рядом с хозяином дома, графом Мухиным, сидела его жена и те самые дальние родственники — виновники сегодняшнего торжества. Когда Ветринский вошёл, Верещагин громким возгласом обратил внимание гостей на него. Все обернулись и стали приветствовать гостя, несмотря на то, что фамилия «Ветринский» вызвала у некоторых гостей смущение и растерянность. Александр заметил это, но не подал виду. Он присел на одно из свободных мест, и тут же Верещагин начал рассказывать историю, как будучи ещё студентом имел честь видеться с самим государём и даже лично с ним разговаривать. Эту историю он рассказывал с таким воодушевлением и гордостью, что гости вольно невольно, а слушали очень внимательно и восторженно. Лишь только Александр и Жадов не выказывали никаких эмоций — эту историю (к слову, выдуманную самим же Верещагиным) они слышали неоднократно, ибо тот рассказывает её едва ли не на каждом балу.
— История, конечно, занимательная, — обратился к рассказчику Карасев, как только тот закончил, — интересная и, можно даже сказать, гм… выдающаяся, вот только кто же подтвердит, что это на самом деле было?
— Неужели не верите? — ответил Верещагин.
— Ну, как же… верю, да только всё-таки очень уж все складно сложилось в вашей истории… так и не бывает.
— Я тоже это заметил, — отозвался Польский.
— Позвольте, господа, ну, раз уж вы мне не верите, то этому всему есть свидетель, и он сидит прямо перед вами, — и Верещагин указал рукой на Жадова.
— Свидетель? — изумившись, вполголоса сказал Жадов.
— Право, вы и не упомянули о нём в своей истории, — настаивал на своём Карасев.
— Вы действительно были там? — спросила княжна Польская.
— Эм… я… — замялся Жадов.
— Ну, не томите, скажите же уже, наконец, — нетерпеливо крикнул кто-то из гостей.
— Господа! Господа! Будьте спокойнее, — вступился Верещагин, — что же вы так все на него набросились? Дайте же ему перевести дух. Скажите, господин Жадов, правда ли всё то, что я давеча рассказывал, — Верещагин незаметно подмигнул.
— Д-да-с… Да-с. Совершенная правда.
— Ну вот, видите! Напрасно вы сомневались, господа.
— Не верю, — твёрдо сказал генерал.
— Да что же вам ещё нужно, когда и доказательства все вам уже предъявили. Или же хотите сказать, что я вам врал?
— Сказать ничего не хочу, однако и словам господина Жадова не верю: уж больно они неубедительно прозвучали.
— Помилуйте, господа, напрасно вы не верите. А слова его так неубедительны от того только, что сейчас господину Жадову особенно тяжело.
Жадов с растерянным видом оглянул всех гостей и вопросительно посмотрел на Верещагина.
— В каком же это смысле тяжело?
— Да дело-то самое простейшее, — начал Верещагин, — вы как узнаете, сразу и сами всё поймёте. Пока мы с любезнейшим Александром Сергеевичем и господином Жадовым пребывали в Петербурге — прекраснейшее место, хочу я вам сказать — так вот пока мы были в Петербурге, господину Жадову полюбилась служанка в том доме, где мы снимали квартиры.
Жадов покраснел и уставил глаза в пол. Александр раздражительно посмотрел на Верещагина, но тот не заметил этого и продолжал свой рассказ.
— А по всем вам известному делу Александра Сергеевича мы были вынуждены выехать из Петербурга чуть раньше запланированного времени. Теперь вы можете судить сами, какогó сейчас господину Жадову. От того-то он и молчалив, а слова его неубедительны. Это же психология, господа, простейшая психология.
— Постойте, — вмешался граф Мухин, — а по какому такому известному всем нам делу вы отлучились из Петербурга? Я, право, этого совсем не понял.
— Как, граф, вы ещё не слышали? — изумился Верещагин. — Вся Москва последний месяц только об этом и говорит, как Александр Сергеевич изволил уехать от своей невесты, Варвары Владимировны Ефимовой. Не слыхали? Так я вам сейчас расскажу…
— А не слишком ли ты заговорился? — вспыхнул Александр.
Все гости обратили своё внимание на него.
— Что вы, Александр Сергеевич…
— Помолчите, друг мой, не то будет только хуже, — сказал Ветринский, встав из-за стола.
— Зачем же вы меня затыкаете?
— А за тем, что если этого не сделать — наговоришь много лишнего.
— Мне не нравится ваш тон, — возразил Верещагин и вытянулся в струнку.
— А вам больше и не придётся меня слушать! Прошу прощения, граф, за свой поступок, — он может показаться слишком дерзким, — но я не имею никакого желания здесь оставаться. Прощайте.
Неожиданно в комнату вошёл лакей, а за ним ещё два человека — мужчина в эполетах, среднего роста, с проседью в волосах и бакенбардах, и девушка в зелёном платье, в белых перчатках и с беленькой шляпкой.
— Граф, по вашему приглашению прибыли Ефимовы, — объявил лакей.
Гости оторопели. Верещагин застыл на месте, разинув рот. Все были в смятении. Когда генерал Ефимов и Варвара увидели Александра, тотчас опешили.
— Ах, вы приехали! — воскликнул Ветринский. — Как вы вовремя, я как раз собирался уходить.
Выходя из комнаты, он встретился взглядом с Варварой. Что-то было не так в её взгляде: она словно не узнавала Александра. Он был уверен, что как только она увидит его, тотчас вспыхнет ненавистью. Но этого не произошло. И это очень смутило Ветринского. Он спускался с лестницы совсем растерянный.
Очутившись на улице, он спешным шагом подошёл к своей бричке, запрыгнул в неё и повелел извозчику:
— Вези меня скорее отсюда! Как можно дальше вези!