Разрушение. Другая история

Часть I

1.

— Мы очень ценим, что вы выбрали именно нашу редакцию!

Я сделала вид, будто не услышала этого подлизывания. Тем более, таким тоном. Мне вообще омерзителен тот факт, что придется рассказывать все такой стерве. Напротив меня уселась особа, лет двадцати девяти, которая явно боится приближающегося тридцатника. У нее светлые волосы до плеч, идеальный вульгарный маникюр и невероятно глупое выражение лица. Разглядывая ее, полностью осознаю, что значит получить работу через постель. Стоя у окна, я контрольный раз окинула ее с ног до головы. Курить хочется жуть как. Но, в таком случае, придется предложить и ей, а мне это совсем не в радость.

— Вы правильно поступили, что решили все рассказать.

Мне не нужно твое одобрение на это. Я закурила, не предложив ей. Журналистка явно напрягается от моего молчания. Она постоянно поправляет свой зеленый пиджак. Бесит, в самом деле. Но, должна признаться, костюм на ней сидит замечательно, особенно юбка-карандаш, которая подчеркивает ее задницу.

Я частенько думала об этом диалоге с журналистом, с тех самых пор, как поползли разные слухи, которые очень быстро превратились в нелепые небылицы. Поэтому, когда я переквалифицировалась из жертвы в соучастницу, мое терпение лопнуло.

— Я расскажу вам все, чтобы пресечь глупые сплетни, — я положила ногу на ногу и стряхнула пепел, — ваша редакция больше всех внушает доверие.

Вика не ожидала такого быстрого начала, поэтому поспешила включить диктофон и схватила блокнот и ручку. Да, кстати, журналистку зовут Вика, и я сомневаюсь, что она умеет писать без ошибок.

Когда я представляла этот разговор, то не была уверена что смогу пережить все заново, пусть даже на словах. Но жажда правды оказалась сильнее.

— Если о каком-то громком событии отсутствует достаточное количество информации, то люди начинают придумывать ее сами, вот только непонятно, где находится та грань, на которой информация становится достаточной.

— Значит, вы не согласны с ярлыком соучастницы? — Вика пододвинула диктофон ближе ко мне.

— И не только с ним.

— Вы расскажете, как все было на самом деле?

Господи, какая же она тупая. Я ведь за этим ее и пригласила. И снова сделала вид, что ее не услышала.

После моего звонка в редакцию я надеялась, что пришлют кого-то поопытнее что ли. Хотя я пока не могу судить про рабочие способности этой дамочки. Не могу сказать, чем именно она меня бесила – манерой разговора или внешним видом. А может такое впечатление сложилось потому, что я всегда думала о журналистах как о падальщиках, которые жрут всякий мусор. В нашем случае они переваривают его и выплевывают в массы. Но вот какая ирония, сейчас я должна быть ей благодарна, потому что после этого интервью, я покончу с гадкими сплетнями. А если эта коза переврет хоть словечко, то я набью ей морду. Ну ладно, просто засужу.

На улице сегодня зябко. Я затушила сигарету и закрыла окно.

— Надеюсь, у вас вместительная карта памяти.

Наверное начинать всегда нужно с самого начала, но где именно это начало? Мой взгляд упал на парк, который хорошо просматривался из окна. С десятого этажа виднелись верхушки голых деревьев, а земля была усыпана листьями огненных и коричневых тонов. Первого снега пока не было, но ветер, который нещадно задувал последние два дня, предвещал именно его. На остановке рядом с парком стоял человек, скорее всего мужчина. Это странно, ведь на этой остановке всегда много народу. Да и парк обычно никогда не пустует. Пожалуй, с этого и начну – вот оно, мое начало.

— Вы видели парк перед моим домом?

Вика утвердительно кивнула.

— Этот долбаный парк всегда кишел людьми. Не было такого времени суток, чтобы он был пуст. Мамы с колясками, бегуны, бабульки с дедульками, там все время кто-то был. Кого там на всеобщее удивление не было, так это алкоголиков, наркоманов и других сомнительных личностей, потому что каждый час там прогуливались полицейские. Короче, райское, всегда чистое и ухоженное место. Я пересекала его, идя на работу и обратно. В тот день, когда это случилось, мы хорошенько набрались на дне рождения одного из сотрудников. Я не хотела возвращаться на такси и решила прогуляться.

— Вы были пьяны? — Вика сделала такое лицо, как будто это был смертный грех, и сама она никогда не злоупотребляла.

— Да, мы здорово тогда отметили, — я усмехнулась, — кто же знал, что все так кончится.

— То есть, вы сами, своим поведением, спровоцировали его?

Господи, какая же она тупая. Вот как раз из-за таких идиотских вопросов рождаются черт знает, какие сплетни. Обвинила, даже не дослушав. Неужели ярлык «блондинка» вовсе не ярлык?

— Нет, дело не в этом. Вести я себя умею, не маленькая, — я сказала это так громко и четко, чтобы до нее дошло, что перебивать меня не стоит, — да и одета я была абсолютно не вызывающе. Джинсы, да классическая майка. И каблуки. Когда я дошла до парка, мне сразу показалось странным, что главная аллея пуста. Никто не занимал скамейки и не прогуливался. Понятно, что полвторого ночи мало кто захочет выйти на пробежку, но все же, пару безобидных хипстеров встретить можно.

— Вы не сочли это подозрительным?

Чем она меня слушает?

— Я же сказала, что сочла это странным. Поэтому я прижала клатч к груди, скрестила руки и ускорила шаг. Да, голова немного кружилась, я иногда спотыкалась, потому что аллея выложена мелкой каменной плиткой. Да я бы и в трезвом состоянии попадала бы каблуком в проемы между ними. Но все равно, несмотря на это, я старалась идти быстрее, чтобы скорее оказаться дома и лечь спать.

Я прервалась. В тысячный раз припоминала, что произошло именно в ту секунду, когда аллея в парке закончилась. Ничего не получалось. Сплошная темнота. До сих пор думаю о том, что было бы, окажись я трезвой, а лучше, не окажись я там вообще.

— Я прошла весь парк и уже собиралась переходить дорогу к своему подъезду, когда это случилось. Единственное что я помню – это хлопок багажника, в который меня засунули.

Вика опустила глаза, а я закурила снова. Рассказывать произошедшее чужому человеку оказалось сложнее, чем я думала.

— Получается, вы были в отключке.

— Точно. Я даже не знаю, как наступила эта самая отключка. Ударил ли он меня по голове? Один хрен, на следующий день она раскалывалась. А может через день, может больше. И непонятно, от удара или от Джек Дениелс.

Вика поинтересовалась, был ли кто-то, кто мог встретить меня и проводить до дома. Наверное, если бы был этот самый кто-то, то встретил бы и проводил. Как быстро она вытянула из меня информацию о моей личной жизни. Но, что самое интересное, даже тогда, когда захлопнулся багажник, я ни на секунду не пожалела об отсутствии мужчины в ней. Помню, что подумала тогда: «Черт, что происходит? «На ход ноги» явно был лишним».

Я снова встала и подошла к окну. Фигуры на остановке уже не было, а парк все так же пустовал. Предполагала ли я, что в свои двадцать четыре окажусь в подобной ситуации? Конечно нет. Это было на уровне фантастики. На уровне страшной сказки, которую рассказывают молоденьким девушкам, чтобы те приходили домой не поздно и, желательно, в трезвом виде. Чтобы не разговаривали с незнакомыми дядями и внимательно смотрели по сторонам.

Неудивительно, что я сначала даже не поняла, что меня похитили. Кругом были хорошо знакомые места, я прекрасно знала каждый уголок в городе и каждый короткий путь. Видимо, именно это и внушает чувство безопасности. Ведь даже оказавшись в багажнике, это чувство не покинуло меня. Несмотря на все намеки этой стервы про мое нетрезвое состояние, я полностью отдавала себе отчет в происходящем. Это-то я и сообщила ей, сдержавшись от перехода на личности.

Зазвонил телефон. Вика поставила запись на паузу и, извинившись, ответила на звонок. Звонил какой-то Александр. Я укуталась в плед, который взяла с подоконника, и вернулась на свое место. Интервью я давала в своей однушке, очень уютной и с полноценным ремонтом. Но теперь она казалась мне невероятно тесной и замкнутой, поэтому мысль о переезде посещала все чаще.

Мне очень трудно признаться себе, что после «отсутствия» я сильно изменилась. Эти изменения проявляются в мелочах, но разве не эти самые мелочи составляют нашу жизнь? Про неодобрение тесных помещений мне стало понятно в квартире. Все усугубилось в хозяйственном магазине на углу, поскольку там полуподвальное помещение. Я как будто задыхаюсь, а стены начинают меня стеснять. Если раньше я везде передвигалась быстро, и мой шаг был скорый и уверенный, то теперь я хожу медленнее и аккуратнее, обращая внимание на то, что происходит вокруг. Иногда прислушиваюсь к чужим разговорам. А ведь раньше мне до них не было никакого дела. Но это совсем не из-за страха, что случившееся может повториться. Мне кажется, я теперь вообще не знаю, что такое страх. Самое необычное изменение – это моя нечувствительность боли. Я обнаружила ее, когда случайно увидела ожог на руке, хотя гладить закончила минут сорок до этого. Я бы не придала этому никакого значения, если бы недавно на меня не свалилась кастрюля с верхней кухонной полки. Мне было лишь неприятно, но синяк был такой, что должно было быть очень больно. Про углы в квартире и мои мизинцы на ногах я вообще молчу. Как будто нет ни тех, ни других. Я и раньше не была сама доброжелательность, но теперь во мне стало много грубости. Конечно, я пытаюсь ее прятать, но получается плохо. Однако вместе с уровнем грубости увеличился и уровень терпимости. И только увеличение последнего меня по-настоящему радует. А то переломала бы уже отвратительные ногти этой стервы, которая, кстати, все еще трепалась с Александром.

—Еще раз, извините, — Вика, наконец, положила трубку и включила диктофон.

— Может кофе?

— Было бы неплохо.

Я включила кофе-машину, и через минуту по квартире разлетелся аромат Арабики.

— Когда вы пришли в себя, то конечно сразу поняли, чьих это рук дело, — журналистка повернулась в мою сторону.

Я отрицательно покачала головой, и ее это заметно удивило.

— Но как же, вот уже несколько месяцев этот человек во всех новостях, если его можно назвать человеком.

— Я почти не смотрю телевизор. Много работы. Потом я, конечно, припомнила, что знакомые что-то жужжали мне про него, по крайней мере, имя его я слышала. Но в подробности не вдавалась, я же говорю, это было на уровне фантастики. На уровне новостной ленты, если хотите. Вот только я никак не ожидала, что окажусь в ней.

Я бережно вручила Вике чашку и предложила сгущенку.

— Казалось, весь город знает Владимира Вирского, — Вика перемешала кофе со сгущенкой и сделала громкий глоток.

При упоминании его имени вслух у меня по коже пробежали мурашки. Я поставила свой кофе на стол, дабы не уронить. Сейчас это имя казалось мне более призрачным, чем тогда, но оно стало для меня более значимым. В этом имени навсегда сохранился период моей жизни, который я никогда не смогу забыть.

— А знаете, — усмехнулась я, — хоть все новости и говорили о нем, больше половины там была абсолютная ложь.

Когда я оказалась дома, я пересмотрела большинство выпусков, и на удивление обнаружила, что людям говорят неправду. Без тени стеснения. Видимо, принцип недостатка информации работает и в СМИ.

— Какой же он был на самом деле?

— Я думаю, нужно рассказать все по порядку.

— Вы считаете себя жертвой? — Вика явно разогналась.

— Перестаньте вешать ярлыки. Я девушка, попавшая в опасную и неприятную ситуацию, которая может произойти с любой другой. И, к счастью для меня, закончилось все это не очередным трупом.

По всей видимости, я сказала это слишком жестко, потому что журналистка потупила взгляд и смутилась. В следующий раз не будет нести всякую чушь. Она попыталась заговорить о безопасности, но я ее снова пресекла. Лекции мне ни к чему.

Никто не готов к такому заранее. Я имею в виду к тому, что случилось со мной. В большинстве случаев, если что-то должно произойти, то это непременно происходит. А если это произошло, то уже нет смысла причитать и думать: «А если бы я поступила так, а если бы эдак...». От этого же ничего не изменится. Но мысли таковые все равно иногда посещают. Хотя я ненадолго задумалась над этим ярлыком – «Жертва». В словаре это значит: «...пострадавший или погибший из-за (или ради) чего-либо». Безусловно, я пострадавшая, но вот в чем дело, я не жалею о случившимся.

Вика перевела свой взгляд на аквариум в углу и улыбнулась. Я перечислила всех его обитателей: боции мраморные, вишневые барбусы, огенные барбусы, телескоп, пецилия, и конечно же, краснохвостый сом. Последний меня особо радовал – и выглядит интересно и аквариум подчищает от всяких рыбьих отходов. Но думаю, что Вике ни о чем не сказали все эти названия. Аквариум был средних размеров, но отлично вписывался в небольшую кухню, которая плавно переходила в комнату. Мою квартиру нельзя было назвать студией, но и на обычную она не похожа. Сейчас я понимаю, что бежевые тона – не самый удачный выбор для кухни.

Я отнесла пустые чашки в раковину и залила их водой.

— Ну что, — Вика заерзала на кресле, — давайте перейдем к самому интересному.

Я посмотрела на нее исподлобья и, честно говоря, немного ошалела. Для меня остается загадкой, как в таком крупном, хорошо зарекомендовавшем себя издании, может работать такая глупая курица. Да еще и бестактная. Кстати эта курица снова смутилась, видимо, что-то она все-таки понимает. Ведь то, что она назвала «самым интересным» – это не что иное, как мое «отсутствие». Это все равно, что назвать похороны вечеринкой. Я поинтересовалась у журналистки, знала ли она, какое интервью собирается брать. Она не поняла вопроса. Не удивительно. Тогда я снова взяла сигарету, бросила зажигалку на стол и решила, что диктофон, который записывает меня, уж наверняка сделает это в точности.

2.

— Не знаю точно, сколько времени я провела без сознания. Я уже говорила, что когда пришла в себя, голова болела ужасно. Возможно, он вколол мне что-то, потому что в глазах было мутно, и ощущалась невероятная слабость. А еще подташнивало.

— Наркотики?

«Джек Дениелс», — подумала я про себя.

— Не думаю, во всяком случае, вскоре такое состояние прошло. Там, куда я попала, был кромешный мрак. И только немного свет просачивался в маленькое прямоугольное окошко. Я очнулась на старом рваном матрасе, который находился на голом каркасе железной кровати с огромными пружинами. В некоторых местах пружины были сломаны, и я царапалась о торчащие железки. В первый момент встать не получилось, я лишь озиралась по сторонам, а глаза привыкали к темноте.

— Вы не запаниковали?

— Неизвестность всегда пугает, особенно в такой ситуации. Но, нет, — я поморщилась и хорошенько припомнила свои чувства в тот момент, — паники не было. Я понимала, что это бесполезно и может только навредить. Мне было даже любопытно. Это странно, но я всегда думала, что место, куда прячут, когда похищают – грязное и вонючее. Мерзкое, отвратительное, холодное. К моему удивлению там, где очнулась я, была лишь сырость. Сильная сырость. Ни неприятных запахов, ни особой грязи, за исключением земли вокруг плитки на полу. Даже температура была вполне сносная, а холодно было только по ночам. Мне оставалось лишь догадываться о времени суток, потому что я проторчала там несколько дней...или недель.

— Это видимо был подвал.

— Я тоже так решила. И оказалась права. Когда мои глаза привыкли к темноте, я стала различать какие-то полки рядом с кроватью. Помещение было очень маленькое. Не знаю, откуда во мне разыгралась такая собранность в экстренной ситуации, но я тут же начала искать выход.

— Я так понимаю, безуспешно.

Какая догадливая курица.

— Точно. Дверь была заперта, на окне приварена решетка, а в полках ни одного полезного предмета, чтобы взломать замок или защитить себя.

Я замолчала. Вспомнила, как у меня потекли слезы от безысходности, как рыдала в неизвестном подвале, стараясь подавить всхлипывания. Вспомнила, как заставляла себя успокоиться и собраться. Я даже поймала себя на мысли, что соврала про отсутствие паники, ведь изнутри меня всю трясло.

— Вы в подвале увидели его в первый раз?

— Сначала только силуэт. В замке провернулся ключ в тот момент, когда я пыталась найти свои туфли, которых не было. Когда распахнулась дверь, меня ослепил свет снаружи. Конечно, первая мысль была именно о побеге – оттолкнуть его от двери и побежать во всю силу. Но я была слишком слаба. Когда перестала щурить глаза, посмотрела на выход, так я увидела его впервые – черное пятно, роста выше среднего, плотного телосложения с волосами средней длинны. Это собственно и все, что мне удалось разглядеть.

— Зачем он приходил?

Я усмехнулась. Вика это заметила и вопросительно наклонила голову.

Не знаю, чего я ожидала в тот момент, когда он зашел. Почему-то о том, что меня убьют, я думала меньше всего.

— Кинул мне бутылку с водой. Дверь находилась выше, чтобы до нее добраться, нужно было преодолеть четыре высоких ступеньки вверх. Поэтому бутылка с шумом грохнулась на пол. Хорошо, что была пластмассовая. И закрытая.

Я хорошо помнила, что эту воду выпила сразу. Ни понюхав ее, опасаясь, что там что-то опасное, и не сэкономив на будущее. Думаю, это было безрассудно, ну что уж теперь.

— Потом его долго не было. Я успела ужасно проголодаться, и пить хотелось еще больше. Я несколько раз пыталась найти какую-нибудь лазейку или орудие, чтобы выбраться. Не знаю, сколько раз засыпала, но прекрасно помню, что из-за сырости стала сильно мерзнуть.

— Вы не думали о том, кто вас похитил и зачем?

— Думала. И в голове все чаще крутились рассказы подружек о том самом Вирском. Больше на ум ничего и не приходило. Я не знала, что будет, и не знала, как себя вести. Постоянно думала, как убежать.

— Вы звали на помощь?

— А зачем? Вы считаете, что если он похитил и запер меня в подвале, то не позаботился о моем уединении? Сил не было никаких, более того, я не слышала ни единого звука снаружи.

Я резко встала со своего места:

— Может, еще кофе?

Вика кивнула. Я заварила ей чашку. У меня ныли руки, я заламывала пальцы и гнула запястья во время рассказа. Но журналистке это было незаметно. Мне казалось, что в ее бестактном отношении к этой беседе отчасти виновата я. Она ведь пришла поговорить с жертвой, а вместо этого, увидела перед собой грубую девицу, уничтожающую одну сигарету за другой. Ну не биться же мне в истерике, в самом деле. Все по-разному реагируют на стресс. Так что не желаю себя оправдывать.

— Это как первый поход к стоматологу, — продолжала я, — ты идешь к нему и не знаешь, чего ожидать, именно поэтому ты не боишься очень сильно. Я тоже оказалась в такой ситуации впервые. Да боязно, но не до истерики. А вот когда доктор вырвет тебе пару-тройку зубов, да просверлит пару-тройку дырок, тогда-то ты понимаешь, что это такое — стоматолог. Поэтому все последующие разы тебя в его кабинет загоняют палками, или сама идешь, но боишься с невероятной силой. Неизвестность, помимо страха, порождает любопытство. А когда знаешь, чего ожидать, тогда знаешь, как реагировать.

— Что произошло дальше?

— Как-то он снова пришел. На этот раз даже спустился. Я забилась в угол и внимательно следила за его действиями. Он принес мне поесть.

— Он касался вас?

— Нет, только поставил поднос на кровать и сразу вышел. Я не видела его в темноте.

— Вы не пытались ударить его чем-то и выбежать оттуда?

Я сделала глубокий вздох. Это уже доходит до смешного.

— Я же сказала, что обороняться было нечем, — я повысила тон, но тут же успокоилась и закусила губу.

— А ведь после того, как он вошел, дверь действительно осталась нараспашку. Но его приход был таким неожиданным, что я не успела сориентироваться. До этого я была подобна хомяку в тесной коробке, по которой он кружится, щемится и изо всех сил пытается найти выход. Когда я осталась одна, то решилась подползти к подносу. На нем была вода, хлеб и что-то похожее на картошку с мясом. Я была очень голодна, может поэтому, еда показалась мне вкусной, а может, она действительно была такой. Невероятно, но я наелась. И это была первая положительная эмоция за все пребывание там, если такие вообще возможно получать при данных обстоятельствах. Можно сказать – «ожила», до сих пор помню этот прилив сил, пускай небольшой.

— Но теперь у вас было, чем защищаться, верно? Ели ведь вы не руками?

Ого. Первая умная реплика за все интервью. Я улыбнулась.

— Увы, ела я действительно руками, помогая себе куском хлеба.

Я подошла к аквариуму и поводила ногтем по стеклу. Ко мне выплыл телескоп.

— Возможно, вы сочтете мой вопрос нескромным, но я думаю, читателям это тоже будет интересно.

Ничего себе, прямо сама тактичность. Я перевела взгляд на Вику.

— Был ли у вас там какой-нибудь туалет? — она поерзала на стуле и поправила пиджак.

— Какой-нибудь был.

Я невольно улыбнулась. Когда я впервые задумалась о том, что мне хочется «по-маленькому», мне было очень неудобно. Да и вообще не хотелось делать это там, где я, можно сказать, живу. Дурацкая аналогия, но получается именно так. Долго я высматривала углы в подвале, думала, как сделать это более аккуратно.

— Там, справа от входа, была выкопана яма. Я заметила ее не сразу. Она была как бы отделена от основного помещения.

— Вы не подумали, что это может быть выход?

Вы только взгляните, умнеет прямо на глазах.

— Именно так я и подумала. Хотела даже начать копать. Но яма была узкая, а мрак был кромешный, поэтому я сразу отошла от этой мысли. А рядом лежащий рулон туалетной бумаги, окончательно разъяснил, для чего эта самая яма предназначена. Удивило то, что рулон был совсем новый, немного влажный от сырости, но недавно принесенный.

Я насыпала немного корма рыбкам.

— Неужели он вас так и ни разу не коснулся? — Поинтересовалась Вика, — он же все-таки насильник.

Да она прямо сама очевидность. Раньше, услышав подобные истории про изнасилования и убийства, я грустно опускала глаза и старалась не вслушиваться в подробности, старалась как бы отгородиться от этой информации. Теперь же эта тема стала для меня обыденной.

— Один раз, когда он вошел, я подумала, что снова принес еду, но он был с пустыми руками. Первый раз за все время он закрыл за собой дверь. От неожиданности и испуга я попятилась к дальним полкам и облокотилась на них спиной, потому что дальше уже было некуда отходить. Он медленно подошел ко мне, так близко, что я уловила запах бергамота от его парфюма. Свет из маленького окошка падал лишь на его рубашку, поэтому лица я опять не рассмотрела. Своей рукой он провел сбоку от моих ребер до талии, а потом спустил руку на бедро.

Я сжала банку с кормом.

— Его руки как будто горели. Будто все тепло его тела было сосредоточено в них. Я резко одернула его руку от себя и попыталась выскользнуть сбоку. Но он схватил меня за горло, а свободной рукой завел мне руки за спину так, что я не могла пошевелиться. В этот момент я ощутила, что его руки не только горячие, но еще и очень массивные, а ладони просто огромные. Он придушил меня, и я ослабела.

Что было дальше мне рассказывать не хочется, особенно этой девице. Я поежилась и вернулась в кресло.

— Чем же все закончилось?

Дурочка, все еще только начиналось.

— Хотя, наверное, я все понимаю, — Вика опустила голову.

Да, видимо, если хочешь, чтобы тебя правильно поняли, договаривай все полностью. Иначе снова переврут.

— Не думаю, что вы все правильно понимаете. Он расстегнул мои джинсы и через мгновение его пальцы оказались во мне. У меня сперло дыхание. Казалось, что это были не пальцы, а нечто, раскаленное до предела.

Я отвела глаза в сторону и замолчала. Вспомнила, как почувствовала его дыхание, медленное, ровное. От него пахло чаем, очень крепким чаем. И этот запах перемешивался с его собственным запахом, описать который я не сумею. Из меня вырвался беззвучный вздох. Я не просто была мокрая, я вся текла. То ли от этого чрезмерного тепла, то ли от массивности пальцев, то ли от неожиданности случившегося.

Вика смотрела на меня, как говорится, «во все глаза».

— Потом он просто ушел.

— Ничего не было?

Блядь. Я же сказала, что он ушел.

— Вика, он ушел, — я сделала акцент на двух последних словах, чтобы они дошли до нее, — а я так и осталась стоять прижатой к полкам.

По моему телу пробежали мурашки. У журналистки снова зазвонил телефон. Она поставила диктофон на паузу и извинилась. В этот раз я искренне радовалась этому звонку, потому что мне нужно было время прийти в себя.

Этот рассказ заставляет меня все чаще и чаще думать о его главном герое, несмотря на то, что я итак думаю о нем каждый день, прокручивая в голове все произошедшее.

За окном деревья качались от сильного ветра. В такую погоду хочется завернуться в одеялко, пить какао с зефирками и смотреть «Завтрак у Тиффани» или «Сабрину». А приходится сидеть с этой Викой, да еще и душу ей выворачивать. Зачем все это? Защитить от клеветы себя или попытаться выгородить его?

— Наш штатный фотограф – Александр, хочет подъехать, — Вика положила телефон на стол, — для того, чтобы сделать несколько снимков.

Так вот ты кто такой – Александр.

— Это исключено, — я отрицательно покачала головой.

— Но это необходимо для полноценности статьи, — Вику удивило мое упорство.

— Я обещала рассказать вам всю правду, не более.

Я и с полицией-то отказалась общаться, а эта журналистка еще надеется на фото.

— Но, что в этом такого страшного?

Может она была отчасти права. Страшного ничего не было. Но от мысли, что кто-то может подумать, что я пожелала распиариться на произошедшем, меня воротило. Да и потом, до него тоже могла дойти эта статья. А мне хочется всего лишь прервать поток грязной лжи. И абсолютно не хочется «светиться» в прессе.

— Об этом больше разговора не будет, — отрезала я, — вставите какую-нибудь картинку. Я думаю, что редакторы – профессионалы своего дела, а потому, оформят статью как надо, для ее полноценности.

Вику угомонил мой серьезный тон. Она лишь пожала плечами и включила диктофон:

— Расскажите дальше.

— А дальше я попыталась убежать, когда он снова пришел с подносом. Дверь, как обычно, оставил нараспашку. Я резко дернулась к выходу, когда он ставил еду на кровать. Мне казалось, что я вот-вот выберусь наружу, но он схватил мою руку и дернул на себя. До сих пор не понимаю, как он так быстро среагировал. Потом он сильно оттолкнул меня, ударив чуть выше груди, в область шеи, и я рухнула на пол. Сильно ударилась головой, в глазах все потемнело, и я лишь услышала, как он хлопнул дверью, выйдя из подвала.

— Он что-нибудь сказал?

— Нет, с того момента, как он меня похитил, не проронил ни слова. Я еще долго не могла отойти после этого удара. Дышать было трудно и ныло все тело.

— Сколько вы еще просидели в подвале?

— Не могу сказать точно, но вскоре, после этой неудачной попытки убежать, у меня начался насморк от сырости. А еще я почувствовала, как сильно мне необходим солнечный свет и свежий воздух.

— Он выпустил вас?

— Не сразу. Я сказала ему, что мне нужен воздух и свет, и что я заболеваю от сырости. Конечно, он не побежал сию секунду отворять дверь. Мне пришлось несколько раз просить его выпустить меня, пусть ненадолго. Мне кажется, он и сам согласился со мной, потому что, приходя, видел, как я угасаю. Видел, что я уже даже не встаю с постели. Хотя, раньше, пятилась от него к дальним углам. И не то, чтобы я смирилась со своей участью, нет, просто на самом деле никаких сил практически не осталось.

Вика положила ногу на ногу и отвела взгляд на аквариум. Почему-то, на долю секунды, мне показалось, что она полностью осознала все произошедшее со мной. Но нет. Она снова поправила свой пиджак и снова потупила на меня взгляд:

— Вы не боялись, что в один прекрасный момент он зайдет и просто убьет вас?

— Нет, я понимала, что он сделал бы это намного раньше, если бы хотел, — я накрутила волосы на палец, — ему не нужно бы было меня кормить и так рисковать, держа там. Поэтому мысли были самые разные, начиная от изнасилования и заканчивая нелепыми и ужасными пытками.

Странно, но ни разу в этом подвале меня не оставляла надежда увидеть солнечный свет снова. Ни разу. По какой-то причине, я четко осознавала, что рано или поздно окажусь снаружи. Знаете, как говорят, если о чем-то усиленно думать, а еще лучше это что-то усиленно желать, то это обязательно случится. Раньше я в это не верила. Теперь верю. А еще говорят, что надежда умирает последней. Вот это факт.

3.

— Как-то он зашел ко мне с чем-то гремящем в руках. Я не сразу разглядела. Это оказались кандалы. Самые простые: два широких кольца и короткая цепь между ними. Но я не могла понять, где в наше время можно было достать даже такие, обычные. Он закрепил их на моих ногах и потянул меня за руку, чтобы я встала. И я встала. Но на этом все закончилось. Я попыталась сделать шаг, но то ли кандалы были такими неподъемными, то ли у меня совсем иссякли силы, потому что моя нога продвинулась примерно на миллиметр. От бессилия я опустилась обратно на кровать. Тогда он подхватил меня на плечо и вынес из подвала.

Я впервые ощутила его массивное тело. Он вынес меня и поставил на пол. В первые минуты меня ослепил свет, я щурилась и не могла полностью открыть глаза. Когда же мне все-таки удалось привыкнуть к свету, я увидела небольшую комнату с большой двуспальной кроватью, телевизором в углу на тумбе и шкафом. Шкаф был массивный, деревянный, с кучей ящиков и полок. Рядом со мной была лестница, которая вела на следующий этаж.

— Это был частный дом?

— Да, двухэтажный, как потом выяснилось. Я захотела выйти и попыталась сделать шаг, но снова безуспешно. Тогда я нагнулась и попыталась рукой переставить ногу. В этот момент он снова подошел ко мне и вынес меня на террасу. Он посадил меня на кушетку около кухонного стола, я подняла голову и впервые увидела его.

Я закурила. Не знаю, по какой такой причине, но его образ навсегда врезался мне в память в мельчайших деталях. Если бы я умела, то с лёгкостью нарисовала бы его точный портрет и через десять и через двадцать лет.

— Это высокий мужчина, и его тело, которое я ощущала, как массивное, было действительно таким. Темный, на вид лет сорок-сорок пять, с крупными руками. Лицо обладало строгими чертами, четкие линии скул и подбородка создавали впечатление мужественности, агрессивности и даже жестокости. Нос, губы и карие глаза были большими. А в целом все смотрелось очень органично и ..., — я сделала паузу в надежде подобрать другой эпитет, но мне этого не удалось, — ... и красиво.

С каждым словом о нем на глазах у меня все больше и больше выступали слезы.

— По-вашему, он красив? — Вика вопросительно взглянула исподлобья.

Я отвернулась от нее.

— Не думаю, что именно это слово. Он выглядел как настоящий мужчина, без женственных и детских черт, без намека на модельную внешность. Не знаю, как это лучше объяснить, ведь на вкус и цвет, сами знаете... Но для меня эта была самая что ни на есть мужская внешность. Сильная и волевая.

Я скрестила руки на груди и отвела взгляд в стену. Хотела вспомнить еще что-то, но посчитала, что достаточно рассказала. Да и добавить было действительно нечего. В тот момент, когда я его разглядела, я долго не могла навести порядок в своей голове. Ведь маньяки всегда представлялись мне иначе. Они всегда страшные, противные, может даже вонючие. В любом случае, ужасно неприятные. А теперь, реальность оказалась такой иной, и неожиданной, что я даже растерялась. Несмотря на свое положение, я не чувствовала отвращение к нему при каждом взгляде.

— Вы поняли, кто это?

— Да, я вспомнила, что мельком видела его в новостях. А еще вспомнила, что большинству его жертв не удалось выжить. От этой мысли меня начало трясти и потекли слезы. Он протянул мне стакан воды и снова куда-то вышел.

— Он оставил вас одну? — Вика удивленно подняла глаза.

Да, меня явно раздражает ее тупость.

— А вы считаете, если он уйдет, то мои ноги сами начнут переставляться? Я не только идти не могла, мне казалось, что я даже с кушетки не в силах подняться. Поэтому все, что мне оставалось – это оглядываться по сторонам. На террасе была оборудована функциональная кухня, умещался овальный стол со стульями и, собственно, кушетка, на которой я и сидела. На часах я увидела, как большая стрелка приближалась к единице, а маленькая к десятке. Это первый раз за все время, когда я узнала сколько время. Тавтология, но все же. Неизвестной мне оставались дата и день недели, но я поняла, что август еще не закончился.

— Как вы это определили?

— Терраса была очень светлая с множеством окон, из которых я увидела участок, прилегающий к дому. Погода была поистине летняя, без намека на осень, а жаркий воздух из открытой форточки это подтверждал. Кухня была настолько светлая и уютная, что я на секунду забыла о своем положении. В углу я разглядела аквариум. Он был очень маленький, и мне не удавалось увидеть, кто там живет.

Моя пепельница переполнена. Не буду ее вытряхивать, специально, чтобы не курить. Я приоткрыла окно и вдохнула холодный воздух. Не чувствую в себе сил продолжать рассказ. Ведь теперь начинается та самая часть, где он постоянно фигурирует. Я помню его образ до мелочей и всякий раз, года он встает у меня перед глазами, я не знаю, куда деться. Внутри такое чувство, будто бы я сильно провинилась за что-то, мне ужасно стыдно и горько, и исправить уже ничего нельзя.

— Он так и не заговорил с вами?

— Он был весьма молчалив. За все то время, что я провела у него, он не сказал и десятка слов.

— Вы в тот же день оказались на улице?

— Да, пока я пыталась разглядеть, кто в аквариуме, он подошел очень тихо, я даже вздрогнула от неожиданности. Он поднял меня и вынес на участок.

Я улыбнулась.

— Он напомнил мне дачу одного моего знакомого, где мы раньше отдыхали. Большой участок, с одной стороны упирается в лес, а с другой, за калиткой, выходит тропа на большую дорогу.

— А соседние дома?

Господи, какая же она глупая.

— Их нет. Только лес. И тропинка. Зачем вообще выбирать участок с соседями, если ты убийца?!

Последняя реплика, видимо, была лишней. Кажется, Вика в полной мере ощутила мою агрессию.

— Там были хаотично расположены небольшие деревья. Похоже, дикие яблони. В одном углу был сарай, а в другом туалет с душем. Вдоль забора росли кусты малины. Забор был низкий, такие деревянные колышки, поэтому из-за кустов в некоторых местах он был еле различим. Примерно в середине участка находилось что-то вроде колодца, каменное сооружение с какими-то шлангами и деревянным поддоном. Все остальное пространство, кроме протоптанного, заросло травой. Мне она была по колено, ему по щиколотку.

Я решила, что необходимо смягчиться и протянула Вике коробку с печеньем. Лицо при этом я сделала максимально дружелюбным. Вроде все нормально. Печенькой она угостилась.

— На самом деле, — усмехнулась я, — когда я увидела туалет и душ, пусть отдаленно, но все же напоминавшие человеческие условия, то думала только о них. И я сказала ему, что хочу туда. На что он ответил: «Иди».

Я потянулась к коробке с печеньем.

— И что было дальше?

— Дальше? А дальше была самая комичная ситуация в этой истории. Что бы добраться до желанных душа и туалета, мне потребовалось пятнадцать минут, с тем условием, что они располагались в десяти метрах от меня, а последние три метра меня несли.

— Комичная? — Вика явно не понимает о чем я.

— Очень. Мое мышление сузилось исключительно до того, как добраться из точки «А» в точку «Б». Кандалы были настолько неподъемными, что я не то, что о побеге, я вообще ни о чем не могла думать. Уж очень мне хотелось пописать в нормальном месте и помыться по-человечески. Видимо, последние три метра, ему тоже передалось мое нетерпение, и он уже не мог смотреть, как я мучаюсь. До сих пор вспоминаю тот светлый миг, который ощутила, включив воду. И мне повезло, что на улице было жарко.

— Вы не боялись его присутствия?

— Он ушел. Но, даже если бы он стоял там и смотрел, я вряд ли бы отказала себе в удовольствии быть чистой.

— И что потом?

— Потом все. Вытерлась своей майкой, надела ее, чтобы сохла на теле и вышла, а точнее, передвинула ногу на траву. Я не видела смысла мучить себя, поэтому просто села на бортик душа. Издалека заметив, что он идет, я успела хорошенько его рассмотреть. Что меня удивило, так это то, что он был хорошо одет. В смысле дорого. И со вкусом. На нем были светлые льняные брюки и рубашка в тон с коротким рукавом. Вся одежда была из дорого магазина. Я как-то купила там ремень мужу сестры на Новый Год – отдала ползарплаты. Короче, не похож он был на маньяка-убийцу. Совсем не похож. Когда он подошел ко мне, я посмотрела ему прямо в глаза и спросила: «Ты Вирский? Владимир Вирский?». А он усмехнулся и ответил: «А ты смотришь новости?». Потом в который раз перекинул меня через плечо и понес к дому. Я спросила у него, что ему нужно от меня, но он не ответил. Я спросила еще раз, повысив тон, но снова молчание в ответ. Тогда я начала стучать кулаками ему в спину и требовать меня освободить. Но стучала я будто в стену, а кричала в пустоту. Я не рассчитала, что буквально час назад выбралась из угнетающего подземелья, поэтому быстро выбилась из сил. А он как будто знал, что так случится. Как будто чувствовал, как силы меня покидают.

У меня выступали слезы в тот момент, когда я вспоминала эту безысходность. Но журналистка не должна видеть, как я плачу, поэтому я снова отвернулась к окну и быстро смахнула появившиеся слезинки. Даже врагу не пожелала бы испытать неизвестность и безысходность вместе. В обычной жизни мы по одному такое тяжко переносим, а тут сразу пара. Хотя, может это именно потому, что в быту безысходность и неизвестность парами не ходят? Или ходят? В любом случае, никому не желаю этого узнать.

— Прошу прощения, — прокряхтела Вика, начав кашлять.

Я закрыла окно.

— Спасибо, — она перелистнула страницу в блокноте.

Я не сразу заметила, что она делает пометки.

— Он продержал меня в подвале еще два дня, в течение которых у меня совсем разыгрался насморк, и стало болеть горло. Я сказала ему хриплым голосом, что он мне так и не поведал, зачем я здесь, но сырость и темнота убьют меня быстрее. Может эти слова подействовали на него, а может то, что я засморкала весь матрас, он снова надел мне кандалы и пристегнул их к трубе, которая проходила около стены в комнате на первом этаже. Постелил мне на пол одеяло, дал, чем накрыться, и предусмотрительно оставил рулон кухонных салфеток.

Я усмехнулась:

— Чертов ублюдок.

По какой-то причине я почувствовала невероятную злость именно сейчас, хотя, по правде сказать, с этим чувством я запоздала.

— Он спал в этой комнате?

— Может и да, когда я была в подвале. Но после того как я оказалась в этой комнате, спать он уходил наверх. Да кто его знает, что он там делал.

— Да, вы упомянули, что дом двухэтажный.

— Второй этаж я увидела совершенно случайно, он сам меня туда поднял в один из дней. Так просто перекинул через плечо вместе с кандалами и поднялся по лестнице, будто с мешком гусиного пуха, не сбив свое дыхание ни на йоту. Там было очень просторно, но в то же время сильно низкие потолки. Полы были выложены залаченной фанерой, а в углу лежал толстый матрац, совсем новый, заправленный комплектом белья. Комната была явно недоделана. Окно занимало половину стены и было чертовски грязным.

— Почему случайно?

— Что?

— Вы сказали, что оказались там случайно.

— Да, возможно, он не потащил бы меня туда, если бы к нему не приехали.

— А к нему кто-то приезжал?

— Видимо. Я лишь услышала звук мотора, а потом разглядела в окне силуэт машины.

— Вы видели, кто это приехал?

— Нет, совсем все как в тумане было.

Я посмотрела на журналистку:

— Знаете, Вика, я не хочу больше говорить об этом.

— То есть, мы зря проделали половину пути?

Вот сука. Права ведь.

— Расскажите, что было дальше, в любом случае, все закончилось.

— Но переживать все это, пересказывая, в любом случае, тяжело, — я опустила голову.

— Когда он был дома, то отцеплял меня от батареи, и я могла «передвигаться» по комнате и террасе, — я сказала это саркастичным тоном, интуитивно потерев лодыжки, которые до сих пор были украшены синяками и ныли от кандалов.

— Я выработала тактику передвижения ног, благодаря которой мне хоть как-то удавалось двигаться. Уезжал он часто, и когда его не было, я была прицеплена к батарее.

— Чем вы занимались все это время?

— Сначала ничем. Маялась от безделья и неизвестности. А еще от одиночества. Железные штуки на ногах не давали даже шанса на побег.

— А снять их не пробовали?

— Он что, по-вашему, совсем дебил? Я даже зубочисток найти не смогла, не то что напильник или нож. Зато я обнаружила у него несколько книг, которые впоследствии скрасили мое одиночество.

— Он не злился, когда вы брали его вещи?

— Нет. Даже никак не реагировал. Да и действительно, что произойдет, если я почитаю книжку или надену его рубашку.

— Рубашку?

— Да, не могла я уже находиться в своей одежде, несмотря на то, что периодически принимала душ, когда удавалось до него доковылять. Он внимательно разглядывал меня, а я сказала, чтобы он не злился, потому что мне просто нужна свежая одежда. Он и не злился, усмехнулся только и пошел дальше по своим делам.

Я замолчала. Вспомнила, как он заходил в дом. Каждый раз сначала я слышала шаги, потом появлялась его огромная тень, а потом и он сам, огромный. И каждый раз у меня дрожали ноги.

— Такое ощущение, что вы гостья у него на даче, — Вика осторожно понизила тон.

— Хм, — улыбнулась я, — вы удивитесь, но я даже умудрилась найти бытовую рутину.

— Как?

— Застирывала одежду, которую меняла и вешала сушиться на стенку душа, и посуду за собой мыла.

— Он заставлял?

— Нет. Я сама. Все равно делать нечего, а одеваться надо.

Я сделала паузу.

— Если ты живешь в постоянном страхе на протяжении некоторого периода времени, то, в конце концов, организм устает бояться. Страх истощает его и выматывает. Поэтому невольно начинаешь искать себе некое отвлечение, занятие, в процессе которого страх притупляется. Он больше не является центром внимания, мозг отвлекается и организму становится легче.

— Целая теория, — протянула Вика.

— Это пришло позже, когда вдумываешься в произошедшее.

— Но страх ведь не может исчезнуть совсем?

— Нет. Не может. Он непременно вернется, когда вновь станешь о нем думать.

— Вероятно, в вашем случае, это неизвестность.

В десятку. Я утвердительно кивнула головой.

— Как вы воспринимали его? Я имею в виду, у вас были к нему чувства?

— Что за бред? Какие чувства могут быть у меня к маньяку? — я нахмурилась, — и почему вообще вы задали этот вопрос?

Вика явно растерялась. Она была похожа на провинившуюся школьницу, хотя по большому счету ее вопрос не был таким уж из ряда вон выходящим. Но я решила иначе. Надулась на нее и дала понять, что следует спросить о другом.

— И он после случая в подвале ни разу не принял попытку..., — Вика смущенно подняла на меня взгляд.

— Нет.

Я соврала. Хотя, не знаю, можно ли назвать это попыткой. Один раз, когда мне удалось дойти до душа, через некоторое время я почувствовала, что рядом кто-то стоит. Сквозь шум воды я услышала тяжелое ровное дыхание. Ужасно испугавшись, я отвернулась в противоположную сторону и беззвучно заплакала, приготовившись к самому худшему. Потом я услышала, как дверь душа распахнулась, и он резко развернул меня к себе за локоть. Он начал рассматривать меня с ног до головы, а я просто оцепенела от страха. В тот момент мне казалось, что прикрываться чем-либо не имеет смысла, мне казалось, он будет видеть насквозь. Мое сердце бешено застучало и я начала дрожать, потом подавила в себе очередной всхлип и просто закрыла глаза. Но ничего не произошло. Кода я открыла глаза, его уже не было.

— Что вы чувствовали в те дни?

— Беспокойство, сильное беспокойство. Отвлекали лишь книги, а в остальное время мои мысли занимали разные задачи, связанные с моим существованием. Ведь даже до туалета дойти было целой эпопеей.

— А что вы делали, когда он уезжал?

— Терпела. Выбора-то особо не было. Вам это может показаться странным, но мне нравилось, когда он был дома, потому что у меня была возможность дышать свежим воздухом на участке, и, конечно, меня не оставляла мысль о том, что кто-нибудь – охотник, грибник или просто случайный прохожий пройдет мимо, и у меня появится шанс вернуться домой. Но, сколько бы я не выходила, не было ни души. Можно было догадаться, что шансов нет, потому что он так спокойно позволял мне находиться на улице днем, но надежда во мне все же оставалась.

— Вы быстро выздоровели?

— Если можно так сказать. Насморк перестал меня занимать с появлением первых синяков и ссадин на лодыжках. Все болело, но ходить-то надо. Потом появились гематомы, ноги опухли, и боль стала едва выносимой. Я стойко держалась до тех пор, пока одним утром не проснулась в луже крови.

— Это просто ужасно, — Вика замотала головой и округлила глаза.

Она машинально взглянула на мои лодыжки. Я была в спортивных штанах и поэтому она ничего не увидела. Мне захотелось перевести тему. Я заметила мигающую лампочку на диктофоне и кивнула в ее сторону.

— Ах, да, карта памяти оказалась не такая уж и вместительная, — журналистка вышла из состояния легкого шока.

4.

Сколько времени требуется человеку на осознание своего положения в то или иное время? Конечно, это зависит от самого состояния. Кто-то приходит в себя и принимает решения сразу, а кто-то осознает произошедшее с ним только после того, как все случилось. А возможно, есть и такие, кто осваивается в процессе. Я начинаю осознавать все только сейчас. Еще раз переживаю все снова, рассказывая эту историю. Только вот почему-то сейчас чувства острее, а эмоциональный диапазон намного выше. Задаю сама себе вопросы, которые стоило бы задать раньше, но ответы получаются довольно скудные и непонятные.

Однажды он вернулся домой чертовски злой. Никогда прежде я не видела его таким. Все мускулы его лица и рук были сильно напряжены, что придавало ему еще более жестокий вид. Хотя, куда уж больше. На подвороченных рукавах его рубашки я заметила пятна, которые были похожи на кровь. Но теперь я не могу сказать с уверенностью, что это была она. Взглянув на него тогда, я до самого вечера больше на него не смотрела, потому что мне было дико. Передо мной был зверь, который не смог достать добычу, зверь, который проиграл самку в схватке, зверь, которого вытеснили с территории обитания. Но самое необычное для меня было несоответствие его поведения его состоянию. Он просто поужинал и тяжелыми шагами ушел наверх. Я ведь ожидала иное. Но ни битья в стену, ни криков, ни приступов бешенства и гнева я не увидела, хотя и забилась в угол и пыталась дышать тише, дабы мне не досталось. Я очень хотела пить, но поняла, что в этот вечер мое желание может стоить мне жизни. Какая ирония. Как будто все мое положение в последние несколько недель не могли стоить мне этого.

— Мы можем продолжать, — Вика торжественно опустила диктофон на стол.

Я не слышала ее, но услышала, что она сделала. Вернувшись из собственных размышлений, я продолжила:

— Так вот, когда я проснулась одним утром, все мое одеяло было запачкано свежей и глубоко ночной кровью. Я знала, что эти штуки на ногах рано или поздно доведут меня до такого состояния. Когда он спустился вниз, я громко сказала: «Посмотри!» и указала на свои ноги. Он на долю секунды задержал взгляд на моих ногах и прошел мимо. Я подвернула одеяло как смогла, чтобы сидеть на чистой стороне, но вышло не очень хорошо. Ноги ныли со страшной силой, при каждой попытке их движения металл кандалов касался открытых, окровавленных ран, и это вызывало нестерпимую боль. Представьте, что вы стираете ноги в кровь новыми туфлями, а на следующий день надеваете их снова. Так вот – это сотая доля той боли, которую испытывала я.

Вика поморщила нос:

— Он ничего не предпринял?

— На самом деле я и вправду поверила в то, что так все и останется. Даже про заражение подумала на этой старой даче. Но он принес мне таз с водой, перекись, вату и бинты. А еще йод положил. В тот момент у меня так сильно болели ноги, что злость вырвалась наружу, и я абсолютно не думала о последствиях этого. Я со всей горечью крикнула: «Йодом мне кандалы намазать что ли?». Он куда-то шел, но я четко услышала, как он остановился, развернулся и направился ко мне. Он еще раз, уже внимательнее, разглядел мои ноги, потом нагнулся и стал снимать источник моих мучений. Я не выдержала и застонала.

Вика смотрела на меня, округлив глаза. Мне показалось даже, что она не дышит. Да нет. Дышит. И пытается разглядеть мои щиколотки, но безуспешно. Я опустила голову и почувствовала, будто та боль вернулась снова. Я приложила все терпение, чтобы не дотронуться до ног, ведь это даст журналистке повод для лишних вопросов.

— Ему лишь стоило взглянуть на меня, чтобы я закрыла рот. Одним только взглядом он мог дать понять, что к чему. После того, как он снял кандалы, он привязал меня к трубе за талию. Это было очень удобно, поскольку позволяло мне, хоть и незначительно, но привести в порядок ноги.

— Вы же везде ходили босиком, неужели раньше не появилось проблем со ступнями?

— Там, где я ходила, была трава, а в доме ровные полы и, что характерно, чистые. Поэтому ступни меня не беспокоили.

— Ну, теперь, когда вас ничего не утяжеляло, можно попытаться бежать?

— И я так подумала, когда перебинтовала ноги и боль немного утихла. Но привязывал он добротно, поэтому, мой единственный шанс – оказаться на улице. Но встать с первого раза у меня не вышло.

Я улыбнулась. Вика это заметила, но ничего не спросила. А я, по-видимому, весьма упивалась своей находчивостью.

— Однако попытку убежать я все же предприняла. На следующий день. Я сказала ему, что мне нужно на улицу. Он ехидно улыбнулся. Поняв его опасения, я уверила, что с такими ранами хожу то еле-еле, не то, что побегу.

— Простите, я перебью вас, — Вика многозначительно подняла карандаш кверху, — я понимаю, что вы рассказываете по порядку и в силу своих возможностей, однако, мне до сих пор непонятно, как в таком положении не иметь представления о желаниях преступника, ведь вы провели с ним немало времени.

Я лишь пожала плечами:

— Я столько раз спрашивала, что ему нужно, и столько раз просила меня отпустить, что кажется, сама устала от своего нытья. А вот он оставался невозмутим.

— Да, это очень странно, — поежилась Вика, — ну что ж, давайте вернемся к побегу.

— Да. Он отвязал меня и сказал отрывисто: «Ну, иди. Прогуляйся. Если сможешь». К слову, это была самая длинная фраза, которую я слышала от него. Голос его оказался таким же грозным, как и он сам. Предельно низким и ровным и...грубым. Я встала и пошла. А он пошел следом на расстоянии. Боль была ощутима, но я понимала, что сейчас это не главное. Я вышла с участка и рванула по тропинке в сторону дороги. Абсолютно наплевала на незалеченные ноги. Не знаю, что подтолкнуло меня к этому в тот момент, казалось, бежать со всех сил без оглядки – единственно верное решение. Но я обернулась. И тогда мне первый раз стало по-настоящему страшно. Первый раз с того времени, как он меня похитил.

— Что вы увидели? — Вика заерзала на кресле.

— Его. Он просто стоял там, откуда я стала бежать, и улыбался мне вслед. И я осознала всю безысходность моего положения и провальную попытку побега в его уверенном и спокойном выражении лица. Мне было ужасно страшно. Пробежав еще несколько метров, я почувствовала его дыхание позади. Тогда я просто упала на землю и зарыдала. Он поднял меня за руку, поставил на ноги, а потом со всей своей силы ударил по лицу. Ну, может не со всей. Представьте, сколько ее в нем, если он меня вместе с кандалами на себе таскал. Думаю, если бы он приложил всю силу, то убил бы меня. Но он лишь оставил мне ужасный синяк на пол-лица и сломал нос. Кровь перестала течь спустя полчаса.

Вика смотрела на меня затаив дыхание. Я отвернулась. Меня бесит этот взгляд олененка. Почему-то мне показалось, что она захочет приукрасить в своей статье этот момент, но я не могу себе представить, как это можно сделать. Да и пусть только попробует отсебятину добавить.

Я вообще с каждым днем убеждаюсь, что все, что предоставляет нам СМИ нужно делить на десять. Нет. На двадцать. Далеко ходить не надо. О Вирском писали и говорили такое, что можно было подумать, что журналисты все пережили сами. В этом я убедилась, как я уже говорила, когда просматривала выпуски о нем после всего произошедшего. Не буду акцентировать на этом внимание Вики. Она обязательно захочет спросить, зачем мне это было нужно. Так вот в СМИ я увидела умственно отсталого уродца, который живет в грязной вонючей дыре, насилует своих жертв, убивает или съедает их. Вы понимаете, что как минимум два первых утверждения это открытая ложь? И мой рассказ это подтверждает. В газетах писали, что девушки, которые были его жертвами, содержались в ужасных условиях. Говорили, что даже крысы в таких условиях не выживают. Думаете, я одна такая счастливица, которой повезло? Не думаю, что я какое-то особое исключение. Есть еще один «факт», поразивший меня: «...маньяк, хромой на левую ногу...». Господи, ну что за бред. Откуда вы, информационные паразиты, все это взяли? Теперь мне совсем неудивительно, как я превратилась в его соучастницу в глазах СМИ после возвращения. И, неужели вся эта ложь не мешала полиции ловить преступника? Или они умнее всех и не смотрят телевизор? А может, они отчаялись его ловить...именно потому, что не знают, где правда, а где ложь?

5.

Я повернулась к Вике и предложила ей перекусить в каком-нибудь тихом месте.

— С удовольствием, — отозвалась она.

— Здесь, за углом, есть кафе, где готовят потрясающие пироги, — я доброжелательно улыбнулась.

Мы стали собираться. Наверное, я просто хочу немного отвлечься и передохнуть от рассказа. Эти эмоции слишком сильны. Поверх спортивного костюма я накинула куртку и влезла в кроссовки. Только не подумайте, что после того что случилось, я стала серой мышью, которая прячется от любого внимания и выглядит как дерьмо. Нет. Просто кафе совсем близко от дома. Просто все произошедшее нанесло мне более глубокую и серьезную травму.

Сильный ветер не прекращался, да, вдобавок, начал накрапывать дождь. Люди суетно раскрывали зонты и прятались на автобусной остановке. Гудящий, движущийся город замирал на время ливня, как бы поглощенный в его шум. Когда мы подходили к кафе, я бросила взгляд в сторону парка.

— Вам тяжело видеть это место?

— Совсем нет. По какой-то причине, произошедшее не связано с ним. Это место как было для меня простым парком, так им и осталось.

А вот город изменился. Улицы изменились. Они стали мрачнее и банальнее. Как будто кто-то опрокинул на них ведро серой краски. Появилось ощущение, что ничего больше не может вызвать у меня восторг. И никто. Если раньше я восхищалась работами уличных художников и с любопытством следила за процессом, то теперь просто безынтересно прохожу мимо. А некоторые черты характера моих знакомых из привлекательных и необычных превратились в незаурядные и, местами, раздражающие.

Интерьер кафе притягивал деревенским стилем с множеством картин разных размеров на стенах, деревянной мебелью и разноцветной плиткой. Уют добавляли объемные абажуры с лампочками, которые светили теплым желтым светом, и большие пальмы в больших горшках по закуткам.

Из-за дождя здесь оказалось больше народу, чем обычно. Мы заказали чай с малиной и пироги. Я с курицей, а Вика с сыром. Странно, что она вообще от него не отказалась, кто же будет следить за ее ляжками?

— Когда я сидела на террасе и пыталась отойти от удара и кровопотери, я успела рассмотреть, кто живет у него в аквариуме. Это были самые обычные золотые рыбки. Пять штук. Мне показалось, что даже впятером им очень одиноко.

— А как давно рыбки живут у вас?

— Совсем недавно. Они успокаивают.

— Или напоминают?

Я не стала отвечать, не ее ума дело. Но, если честно, себе я задаю тот же вопрос.

Доедали мы в неловком молчании. Мне было как-то наплевать, я отдыхала от разговора. Жаль, что так же просто нельзя отдохнуть и от мыслей. Когда сорвалась моя попытка бегства, я была уверена в том, что теперь он точно со мной что-нибудь сделает. Я вздрагивала от каждого его движения и каждого взгляда. Как хорошо, что пепельница на нашем столике пуста.

— Я хотела спросить, но не знаю, стоит ли это вставлять в интервью, — Вика доела пирог и отодвинула от себя тарелку.

Я заметила, что ей стало неловко.

— Вы же девушка, и каждый месяц у вас...ну, вы понимаете...

Признаться, я не сразу догадалась о чем она, но, когда догадалась, то неожиданно рассмеялась.

— О, да. Я сразу и без стеснения дала ему знать, что у меня начались месячные. И получила вполне адекватную реакцию. Через некоторое время он привез мне прокладки и тампоны.

Я не могла сдержать улыбку.

— Еще тогда я представила, как этот брутальный гигант их покупал. Я изо всех сил старалась не засмеяться и сказала ему спасибо. Это было еще до попытки побега. Теперь он привязывал меня за талию, а если оставлял где-то, то одевал еще и один наручник, а другой пристегивал к неподвижной опоре. В туалет и душ я ходила только с ним. Вернее, он ходил со мной, дабы я опять не попыталась бежать. Он всегда стоял снаружи, но мне потребовалось время, чтобы привыкнуть к такому присутствию, — я отхлебнула чай, — а ноги я вообще брила его бритвой, уж не знаю, брал ли он себе другую или нет. Я всегда видела его «при параде». У него были дорогие, чистые и хорошо выглаженные вещи, от него всегда приятно пахло. Думаю, не стоит включать в интервью эту незначительность, — я строго посмотрела на Вику.

— Ого! Неужели это ты!?

Я удивленно обернулась. На меня были направлены пара выпученных глаз и до ушей натянутая улыбка.

— Я сто лет тебя не видел!

Лицо знакомое, я ведь его знаю. Но, хоть убей, не могу вспомнить, кто это.

— Это ваш друг? — Вика встряла совсем некстати.

Какой он мне друг, если «сто лет меня не видел»?

— Не узнаешь?

Коричневое пальто, бежевая рубашка, явное пузо и лысина кое-где. Ни капли проблеска в памяти. Что уж тут юлить. Я отрицательно покачала головой, и сделала вид, что мне очень жаль.

— Я Олег, мы познакомились с тобой около полугода назад в картинной галерее.

Уже лет пять я не посещала никакие галереи. Но его я где-то видела. Точно.

— Как ты? Как у тебя дела?

— Все хорошо, спасибо, — улыбнулась я.

— Познакомишь меня со своей подругой? — он подмигнул Вике.

Какой неуемный. Меня начинает бесить этот неконтролируемый, а, самое главное, неожиданный всплеск.

— Думаю, это не самая лучшая идея, — я решительно посмотрела на него, — позволь нам продолжить наше общение, была рада тебя увидеть.

Думаю, что такой прямой намек дал ему понять, чтобы он свалил. Мне было абсолютно не стыдно за то, что я не могу его вспомнить, но было ужасно любопытно, где мы встречались. И я на сто процентов уверена, что это была не галерея. Он стал надоедать своей эмоциональной жестикуляцией.

— Ну, что ж, не буду мешать, удачи тебе, был рад увидеться!

Да, намек сработал.

— Кто это был?

Так и знала, что она спросит.

— Плохо его помню, может, общались раньше, — отмахнулась я.

Мы вышли из кафе и направились обратно ко мне в квартиру. Дождь совсем разошелся и не думал заканчиваться. Мне было весело смотреть, как Вика безуспешно пытается уберечь прическу от воды. Наверное, месяц назад, я бы делала тоже самое. Но только не теперь. Мокрые волосы и смазанный макияж больше не являются для меня заботой.

— Вы теперь видимо побаиваетесь заходить в темные подъезды, — протянула Вика.

— Нет, совсем нет, — на ходу я пнула пробку от бутылки.

— Ну, хотя, может действительно это глупо, ведь он за решеткой.

— Я не говорила, что это глупо. Просто я по-другому к этому отношусь.

— И как же?

— Если что-то должно случиться, то это случится, не смотря ни на что. Это уже произошло, что ж теперь? Ты можешь лишь отсрочить момент, но не избавиться от него. А вот постоянно жить в страхе – вот это действительно глупо.

— Вас ведь считают соучастницей не просто так, — Вика осторожно подняла глаза, — вас нашли лежащими в постели... вместе.

Я закатила глаза, до последнего не хотела верить в то, что об этом придется рассказывать, хоть и осознавала важность этой части.

— Видимо та история, что приключилась до этого, поспособствовала тому, о чем вы сейчас говорите.

— Что за история?

Я поежилась. Зря я так сказала. А может и не зря, может она и правда послужила толчком.

— Почему люди сделали такие выводы на основании данных о задержании без комментариев полиции и..., — я замялась, — участников? Какой-то придурок расписал картинку, которую увидел, возможно, добавил что-то от себя и выплеснул свое сочинение в массы, которые приправили его пикантностью из эпитетов, мрачностью из метафор и ложью из воображения?

Мой вопрос полностью передавал чувство моего протеста.

— Воображение – это прекрасное чувство, фантазия тоже, но как можно было так их загадить? Как можно было опустить их до лжи?

Вика как бы вернула меня из водоворота моих возмущений:

— Так что же произошло?

Я расскажу ей, что произошло. Никак не могу взять в толк, почему она не сочувствует мне в моих переживаниях? Почему не поддакивает мне в презрении ко лжи? Ах, да, она же журналистка, мать ее.

— Был уже почти вечер, когда он привязал меня к каменному сооружению на участке и поставил мне табурет. А сам ушел в дом. То ли ему нужно было что-то сделать, то ли он решил, что мне нужен свежий воздух. Мне было все равно. Я старалась глубоко дышать и не трогать лицо, которое изнывало от синяка.

Не время тогда было для глупых мыслей, но все-таки одна меня посетила. Я подумала, что он не может меня видеть или даже не хочет. Подумала, что мой неудачный побег скорее обидел его, нежели разозлил. Поэтому он оставил меня здесь. С глаз долой.

— А потом я заметила вдалеке какие-то фигуры, выходящие из чащи леса. Мне даже показалось сначала, что у меня галлюцинации, потому что я разглядела в этих фигурах компанию людей и не могла поверить своим глазам. Они направлялись в мою сторону. Я помню, как в тот момент у меня задрожало сердце в надежде на скорое спасение. И как я молилась о том, чтобы он не успел выйти из дома и заметить людей. И как потом об этом пожалела... Компания меня заметила и стала приближаться. Они были совсем близко, когда я сказала о том, что меня похитили и мне нужна помощь. Это были мужчины двадцати пяти-тридцати лет, и они были пьяны. Все шестеро. К моему сожалению, я заметила это, когда было слишком поздно. Один из них приблизился со словами, мол, а кто это у нас здесь такой красивый.

Я не сделала вопросительную интонацию. Я констатировала Вике факт, который не заслуживает выражения эмоций.

— Один из них начал хватать меня за грудь, другой рассматривать синяк на моем лице с комментариями о том, что мной уже кто-то воспользовался. Остальные стояли и с тупыми улыбками смотрели, что же самые активные сделают дальше.

Я подняла глаза на журналистку:

— Вика, вы можете мне не верить, но в тот момент, я упивалась чувством, что сейчас эти уроды получат по первое число. Я, конечно, испугалась, но этот страх быстро прошел, потому что я знала, даже была уверена в том, что могу спастись, от этих придурков. Я даже усмехнулась, когда один из них начал рвать на мне майку.

— Почему?

— Потому что я собрала все-все силы, которые у меня были, и громко крикнула Вирского. Кто-то ударил меня в живот и сказал заткнуться, но я на подсознании чувствовала, что уже спасена. И действительно, через мгновение, все эти козлы разлетелись от меня во все стороны как шахматные фигурки, не успев сообразить, что к чему. Вирский отнес меня в дом, а потом вернулся к пьяной компании.

— Что же он с ними сделал?

— Я не знаю. Не видела. Но думаю, что он убил их всех. Может быть даже уверена в этом.

И у меня нет ни капли жалости к ним. Можно сказать, что я поддержала его в этом действии. Но Вике это знать необязательно. Как и то, что находясь теперь в его доме, я чувствовала себя в безопасности. Вот как парадоксально все изменилось.

— А не было мысли, что он мог присоединиться к ним?

— Нет, ни на секунду. Он слишком эгоистичен для того, чтобы делиться своим. Когда я пошла в душ, сколько бы ни пыталась, так и не увидела ничего, что бы говорило о том, куда делись эти сволочи. А майку мою они все-таки порвали. Я надела его рубашку, которая была мне как платье и на пять размеров больше, застегнулась, подвернула рукава, и мы вернулись в дом.

Он сделал мне чай, как будто то, что произошло неким образом сблизило нас. Не могу передать, что за уверенность в безопасности играла во мне в тот момент, и уж точно не понимаю, как могло возникнуть чувство близости с тем, кто насильно ограничивает мою свободу.

Раньше его забота заключалась в исправлении его же деяний, я говорю и про свой насморк и про израненные ноги. Но в этот раз забота была как бы истинной, потому что не предполагала под собой исправление собственных ошибок.

Я замолчала. То, что было дальше не для Вики, и уж тем более не для интервью. В тот вечер, когда он собрался подниматься к себе наверх, я неожиданно поднялась с места и одернула его: «Постой». Он остановился и повернулся ко мне. А я просто подошла близко, аккуратно положила руки ему на грудь, а потом обняла его и сказала: «Спасибо, что спас». Его руки висели и остались неподвижны.

Когда мы зашли в квартиру, Вика была вся мокрая, и я предложила ей полотенце.

— Спасибо, можно я воспользуюсь ванной?

6.

Одно из воспоминаний, которое до сих пор приводит меня в восторг – гробовая тишина вокруг. На том самом участке. Под гробовой тишиной я имею в виду, что не было слышно ни гула машин, ни людей, не было слышно суеты как таковой и, что самое поразительное, не было ни одного пролетающего самолета. Я могла слышать только природу. В прямом смысле этого слова, потому что он почти все время молчал. Каждый день, после того, как он стал меня выпускать, я слышала ветер, и как шуршали от него деревья и кусты, я слышала птиц: дятлов, сов, синиц. Никогда в них особо не разбиралась, но стук дятла отличить могу. Уверена, что там были разные птицы, потому что я слышала разное пение. Еще я слышала, как трещали стволы деревьев, и колыхалась трава. А ведь это принято называть тишиной. Когда не было ветра, то можно было услышать стук собственного сердца. Иногда казалось, что если бы рядом кто-то был, то с легкостью услышал бы и мои мысли.

Я закурила. Мне нечего ей больше рассказать. Разве что, как его взяли. По моему телу побежали мурашки, я до самых мелочей помню ту ночь до этого.

В тот момент, когда я обняла его, почувствовала, как нечто огромное и горячее слегка навалилось на меня. Потом я отступила на шаг и посмотрела ему в глаза. И больше уже не смогла отвернуться. Взгляд, который вводил меня в ужас на протяжении многих дней, стал невероятно притягательным и завораживающим. Я не заметила, как он поднял руку и схватил меня за подбородок. Синяк еще не прошел, поэтому я айкнула от неожиданной боли. Он подтащил меня к себе за лицо и руками стал сильно сдавливать талию. Его лицо было невозможно близко к моему. Я приоткрыла рот, потому что мне стало тяжело дышать, и в этот момент он впился в мои губы и с жадностью укусил нижнюю. Я была вся мокрая. Он резко подхватил меня и начал страстно целовать. Мои руки безвольно висели за его массивными плечами, а ноги обхватывали его корпус. Он крепко сжал мне ягодицы до крови, и через мгновение мы оказались в постели.

То ли сила привычки, то ли не знание, что бывает иначе, заставило его сделать то, что он сделал дальше. Он задрал мои руки наверх и сильно прижал их в области запястья, а свободной рукой резко разорвал на мне рубашку. А потом неожиданно остановился. По его взгляду, на мгновение, я поняла, что он не знает, что делать дальше. Не в плане мужской части, а в плане эстетической. Он склонился надо мной и тяжело дышал. Мне не хотелось думать, что секс не по принуждению для него в новинку, ведь я совсем не сопротивлялась, но эта мысль прочно засела в моей голове.

Я попыталась освободить одну руку, но безуспешно, через секунду я снова это сделала, более мягко, и он отпустил. Я нежно провела рукой по его щеке и притянула к себе, чтобы поцеловать. Я почувствовала, как его тело стало мягче, как он расслабился. Он проник в меня двумя пальцами, и я выгнулась в пояснице от удовольствия. Вместе с выдохом у меня вырвался стон. И, по всей видимости, он был громче, чем мне казалось. Я тутже очутилась на животе, а потом на четвереньках. Он вошел в меня резко и быстро и стал буквально насаживать на свой член, оставляя красные пятна на моей талии. Вот тут я окончательно поняла, что по-другому он просто не привык.

Я резко схватила его руку и дернулась в сторону. Он навалился на меня, а потом сел и посадил меня сверху спиной к себе. Двумя руками я обвила его за шею и стала двигаться на нем. Одной рукой он придерживал меня за талию, а другой массировал клитор. Его зубы впились в мою шею. Это сейчас я знаю, что хотела тогда, чтобы он был ближе ко мне не через жестокость, а через нежность.

Я слезла с него и легла на спину, а его притянула к себе. Я взяла в руку его член и в долгом поцелуе начала вводить его в себя, контролируя каждое его движение. И ему это понравилось. Он стал медленно и глубоко входить в меня и выходить, впиваясь своими губами в мои. Он стонал, казалось, он никогда такого не испытывал.

Насилуя своих жертв, он не успевал получать кайфа от процесса. Об этом я тоже стараюсь не думать. И, теперь, узнав, как это бывает, он всем своим телом принадлежал мне. На тот момент на мне не было места без засоса, синяка или кровоподтека, но тот жар, что я чувствовала, когда он входил в меня, перекрывал все другие ощущения, в том числе и боль. Полноту ощущений дополняли его массивные руки, ноги и корпус. Он как бы овладевал мной полностью, не оставляя места моей коже, чтобы дышать. Я чувствовала каждое движение его мышц и каждый стук его сердца, каждый его вдох и выдох. Мне казалось, это длилось больше, чем одна ночь, но это не тот случай, когда время тянется при скуке. Удовольствие тянулось невообразимо долго и играло на контрасте с начальной жесткостью.

Из ванны я услышала стук падающего предмета.

— Простите, ради бога, я случайно задела мыльницу, — Вика вышла причесанная и почти сухая.

Я дала ей тапочки и поймала себя на мысли, что урони она мыльницу пару месяцев назад, я была бы в бешенстве. Ненавижу безалаберных людей, но неуклюжие меня забавляют. Внезапный вопрос Вики застал меня врасплох:

— Так вы с ним спали?

Несмотря на неожиданность, я заколебалась лишь на секунду. За эту секунду я пыталась вспомнить, как он кончил, но не смогла. Мне казалось, что секс плавно перетек в утро.

— Да. Одна ночь.

— И как?

Я одарила Вику взглядом, по которому стало понятно, что вопрос не только неуместен, но и намеренно останется без ответа.

— И что было потом?

— А потом все. Я проснулась от страшного грохота, в комнату ворвались люди в шлемах, бронежилетах и с оружием. Спросонья, я не сразу поняла, что происходит. Помню, что меня оттащил кто-то в сторону, завернув в одеяле. А потом я увидела его.

Вспомнила. Я вспомнила, как он кончил. Медленно и плавно он наполнил меня, войдя, казалось, на невозможную глубину. Закончилось все его горячим выдохом. И я просто отрубилась. Все, что я пережила днем, а потом ночью, вымотало меня окончательно.

— Увидела...зверя.

— Зверя?

— Дикого зверя, которого загнали в угол. Его глаза горели ненавистью и несогласием, а я не могла отвести от них взгляд.

— Получается, на этом все и кончилось, — Вика скорее утверждала, чем спрашивала.

— Если можно так сказать.

— Но вы не стали общаться с полицией, отчего же?

— А о чем нам с ними говорить? Вирского итак посадили, доказательств у них хватало. А у меня не было ни сил, ни желания беседовать с людьми, которых интересуют грязные подробности, а не мое душевное и физическое состояние. Этого интервью вообще не должно было быть.

Я гневно посмотрела на Вику:

— Но разговоры глупых домохозяек, которые проглатывают все, что им вещает телевидение, дошли до того, что я якобы была его соучастницей!

— Вы единственная жертва, которая осталась жива.

— И что теперь? Это не делает меня его компаньонкой!

Я досадно опустила голову, устав говорить, как по мне, очевидные вещи.

— Вас доставили домой после его ареста?

— Только после больницы и участка.

— Врачи не упомянули о Стокгольмском синдроме?

И тут меня понесло. Сама не заметила, как вспыхнула. Я была не просто злая, я была в ярости. Передо мной возник реальный пример переворачивания фактов журналистами.

— Вам решительно нужно заняться своим образованием! Во-первых, я уже упоминала, что никому ничего до вас не рассказывала, а значит, это определение само родилось в вашей светлой голове, во-вторых, если вы, все же, последуете моему совету, то изучите точное определение этого термина и увидите, что он здесь совсем не уместен.

Меня было не остановить.

— «...заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия, и, в конечном счете, отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели».

Да, я процитировала наизусть конец определения Стокгольмского синдрома из Википедии. Да, я это знаю. Да, Вика сидела с распахнутыми от удивления глазами.

— После всего того, что я рассказала, вы видите, что сюда можно применить мой случай?

Она отрицательно покачала головой.

— То-то же! Поэтому, в-третьих, если словосочетание «Стокгольмский синдром» хоть на миг, хоть на строчку промелькнет в вашей статье – я вас засужу!

Я замолчала и выдохла.

— Вы изучали психологию?

— Это не имеет значение.

Вика отвела глаза. Она работает с людьми, а ведь у всех такой разный характер, одна я чего стою. Ее спокойствию и выдержке можно позавидовать. Будь я на ее месте, уже давно бы послала все к черту и ушла.

У меня зазвонил телефон, точнее завибрировал. По какой-то причине я больше не снимаю его с этого режима. И получилось все как в кино, красиво. Молчание, пауза, вибрация на столешнице и горящий экран. Сестра. В очередной раз зовет меня к себе на выходные, и в очередной раз я ей отказываю, убеждая в том, что со мной все в порядке и мне есть чем заняться.

— Как ваша семья справляется с этим? — спросила Вика, когда я нажала «отбой», — с тем, что с вами случилось.

Я устала. Правда. Снова и снова об этом. Я засыпаю с этими мыслями и просыпаюсь с ними. Я говорю об этой истории, попадаю на нее по радио и бессознательно включаю новости, в которых говорят о ней. Обычно все советуют быстрее забыть о плохом, но как тут забудешь, если везде сплошные напоминания? Удивляюсь, как в меня пальцами не тыкают на улице. Ах, да, это же целиком и полностью моя заслуга. Я действительно не давала никаких комментариев, когда оказалась дома, не разговаривала с полицией и ничегошеньки не рассказала врачам, которые меня осматривали. Мне казалось это бесполезным, ведь его все равно посадили. Да и страшилок о нем хватает и без моего рассказа. А все попытки что-то узнать у меня я решительно пресекала.

— Не нужно лезть в мою семью, все, что я хотела рассказать, я рассказала.

— Ну что ж, благодарю за откровенность, я свяжусь с вами для того, чтобы показать готовую статью до ее публикации, — Вика потянулась за диктофоном, — если не секрет, кем вы работаете?

— Я временно не работаю. Хочу немного отойти от произошедшего.

— Понимаю.

Я закурила и протянула Вике пачку.

— Спасибо, я не курю.

Вот так новости, о легких заботится, а о ляжках нет. Я смотрела, как Вика собирает вещи и поймала себя на мысли, что маникюр у нее очень даже ничего, а светлые волосы удачно гармонируют с ее глазами.

Она обернулась, уже почти выйдя за дверь:

— Та ночь... это ведь не было изнасилование, не так ли?

—Спасибо за уделенное время, — я мягко улыбнулась Вике и добавила, — и за возможность не быть соучастницей.

Когда она ушла, я почувствовала облегчение, как будто из камеры ушел следователь после долгого допроса. Кстати, Вирскому дали пожизненное. Может это удивительно, а может немыслимо, но я думала о том, чтобы увидеться с ним. Я даже пыталась. Правда пыталась пойти к нему несколько раз. То дождь, то устала, то по делам нужно забежать – мой визит все время срывался по абсолютно не веским причинам. Уж себе-то я могу в этом признаться. Не знаю, как вести себя при встрече и что говорить, а если вывернуть наружу еще несколько кило честности, то я боюсь, что он обвинит меня в том, что его поймали. Назовет «подсадной уткой». Я пытаюсь понять, почему чувство вины так заботит меня, и я не могу объяснить, что чувствую к нему. Знаю только, что мне нужно его увидеть.

Часть II

1.

Дни тянулись в домашних делах и обыденных хлопотах. На работу я не вышла, поэтому все мое время было свободно. Я посвятила его себе и дому: мыла окна, разбирала шкафы, делала маски для лица из глины и проходила сложнейшие лабиринты из специальной книжки, которую я купила там же, где и книгу рецептов турецкой кухни. По ней я с удовольствием день за днем совершенствовала свое кулинарное мастерство. Уже заметно уплотнился слой первого снега на асфальте, когда мое спокойствие нарушил грохот падающего телефона с тумбочки. Видимо он долго вибрировал.

— Ну, наконец-то! Куда ты опять засунула свой телефон?

— Ой, привет, Ась, долго бежала до этой дребезжащей штуковины.

— Рано или поздно, но тебе придется включить звук, ну да ладно, завтра я заеду за тобой в десять, до вокзала доберемся на такси.

Я опешила и молчала.

— Слышишь? Не проспи!

— Эээ, Ась, а мы куда-то собирались?

Подруга, по всей видимости, опешила еще больше и не сразу среагировала.

— Ну, ты даешь, шуточки у тебя дурацкие, я, между прочим, уже меню нашего ужина определила!

Я решительно не понимала о чем она.

— Видимо, меня слишком затянули домашние дела, напомни, о чем ты?

— Ты меня пугаешь! Мой ненаглядный купил нам билеты в Питер, но его отправили в какую-то важную командировку. Поэтому я предложила тебе составить мне компанию.

— А я, судя по всему, согласилась.

Ой, не хотела говорить это вслух.

— Точно! Хочешь сказать, что про оплаченный ужин в моем любимом ресторане ты тоже запамятовала?

— А, нет, конечно, извини, наверное, это магнитные бури.

Ничего умнее придумать мне не удалось. Как же я так забыла про поездку? А, если по правде, я о ней ничего не знала!

— Главное, чтобы эти бури не помешали тебе ждать меня с чемоданом у подъезда. До завтра!

Я нажала «отбой» и упала на кровать. Хорошо, что меня ничего не держит, и я действительно могу отправиться отдохнуть с подругой на некоторое время. Меня охватил ужас. Какое это время? Два дня, неделя или месяц?! Я закрыла глаза ладонями, пытаясь вспомнить хоть проблеск того разговора, когда Ася сообщила мне о поездке впервые, но тщетно. Мы часто трепемся с ней по телефону, видимся иногда, я, конечно, могу упустить какую-то мелочь, да и кто не может! Типа того, что она сменила мастера маникюра или сварила борщ на обед, но забыть о поездке! Путем долгих закосов под дурочку и извинений, я выяснила, что обратный поезд через четыре дня.

После сборов я налила себе горячую ванну. Проходя голая мимо зеркала во весь рост, я с радостью отметила, что больше не похожа на побитую собаку: синяки и шрамы остались только на щиколотках, лицу вернулся прежний румянец, а синяки под глазами исчезли. На шее больше не виднелись следы зубов, а на талии – пальцев. Мне было приятно, что в городе белых ночей мое тело будет выглядеть безупречно. Почти безупречно.

Когда погружаешься в горячую воду сквозь мягкий и воздушный слой ароматной пены, в голове сразу возникает картинка дорогущего СПА курорта где-то на Бали или Мальдивах. Мускулистые массажисты и все такое. Полное расслабление, несмотря на то, что ты в своей городской однушке. Пока лежала, пыталась вспомнить, все ли я упаковала в поездку.

На часах было ровно десять, когда у моего подъезда остановилось такси. Водитель убрал чемодан в багажник, а я плюхнулась на заднее сиденье к подруге и чмокнула ее в щеку.

— Привет!

— Салют! Стесняюсь спросить, чем твоего мужчину не устраивают самолеты? Скажем, первый класс или бизнес? — я ехидно улыбнулась.

— А тем, дорогая моя, что ночь в поезде – это р – о – м – а – н – т – и – к – а, — протянула Ася манерно и с акцентом.

—Жаль, что главный герой этого романа слился в романтичную командировку.

Мы захохотали, и Ася шутливо пихнула меня в бок. Не помню, когда мне было так весело в последний раз. Идея поездки нравилась мне все больше.

На вокзале было людно и шумно. От этого я тоже отвыкла. Все бежали в хаотичном порядке с чемоданами и сумками, кто-то налегке, а кого-то и вовсе не было видно за нагромождением вещей. Периодически, некоторые замирали в этом бесконечном потоке, прислушиваясь к объявлениям громкоговорителя. И как только он заканчивал вещать, гонка продолжалась вновь, с той же силой, туда же, либо в другом направлении.

Платформы поездов дальнего следования – это всегда гиперэмоциональная яма. И эмоции там никогда не бывают поддельными. Их просто-напросто невозможно замаскировать, потому что тронувшийся поезд уже нельзя вернуть. Именно поэтому мать честно плачет, провожая дочь в дальнюю дорогу и предвкушая долгую разлуку. И именно поэтому муж честно радуется, провожая тещу. Может он и пытается скрыть свою радость, но у него не выходит, да и зачем, ведь поезд уже отходит от платформы и никто не собирается нажимать стоп-кран. Почему яма? Потому что, чтобы из нее выбраться требуется время, так и с эмоциями, они утихают лишь тогда, когда поезд уехал на тысячи километров, а провожающие уже успели вернуться по своим домам и попить чаю.

— Ты идешь?

Я засмотрелась на информационное табло.

— У нас четвертый путь, погнали.

Асин ярко-желтый шарф выделялся в серой толпе и служил мне ориентиром. Когда мы зашли в купе, я была приятно удивлена. Там было тепло и чисто, без неприятных запахов.

— А кровать не двуспальная?!

— Дура! — Ася одернула меня за пальто.

— Прости, милая, на самом деле, спасибо тебе большое, что взяла меня с собой, я очень этому рада, — улыбнувшись, я обняла подругу.

Мы расположились, заварили себе чай с ромашкой и чабрецом и включили Асин ноутбук с любимым сериалом. Как раз она скачала новый сезон. Только вечером я удосужилась взять свой телефон и обнаружила там восемь пропущенных: два – сестра, шесть – Вика. Я сначала даже растерялась, какая такая Вика.

Наверное, звук все-таки включить придется.

— Здравствуйте, Вика, вы мне звонили?

— Да, здравствуйте, я только хотела сказать, что статья готова.

— Хорошо, спасибо, пришлите мне ее на почту, пожалуйста, я ознакомлюсь и отвечу чуть позже.

— Договорились, всего доброго!

— И вам, до свидания!

Ася уже спала, когда я открыла файл со статьей. Воспоминания накрыли с новой силой. Но я постаралась как можно дальше отойти от этой истории, посмотреть на нее издалека, прочитать как чужой, а главное, выдуманный рассказ, только убедившись в точном изложении фактов. К моему удивлению Вика преподнесла все в первозданном виде, в моем виде, что меня очень обрадовало. Было странное ощущение: с одной стороны я ликовала, что статья честная и действительно из первых уст, а с другой стороны сотрясалась, что этот ужас произошел со мной на самом деле. В итоге, исправив несколько орфографических ошибок, я отправила Вике статью обратно вместе со своим согласием на публикацию.

2.

Санкт-Петербург встретил нас порывистым холодным ветром, а чего мы ожидали в такое время года? Мосты были покрыты рассыпчатым первым снегом, и носы почти всех, увиденных нами, львов были белыми. Хорошо, что я взяла с собой толстый зимний пуховик с большим и мягким капюшоном.

В первый день мы обошли пешком чуть ли не полгорода, вернулись в гостиницу с красными щеками и обветренными руками, но довольные. Мне повезло, что у нас с Асей совпадают интересы и ритм жизни, благодаря этому, отдыхать с ней легко и комфортно.

— Ура, наконец-то ужин!

Я усмехнулась:

— Да у тебя девяносто процентов желания поездки в Питер заключены в посещении твоего ресторана.

— Не спорю! Он мой любимый! — Ася запрыгнула на кровать, — и там просто умопомрачительно кормят!

Я запрыгнула к подруге и распласталась:

— Чего надеть?

— Я думаю, что-нибудь классическое.

— Точно, иногда приятно побыть леди, да и в джинсах нас вряд ли туда вообще пустят.

Через полчаса мы были готовы. С нас можно было писать картину. Две темноволосые молодые девушки среднего роста. Ася собрала волосы в высокий хвост, надела высокие сапоги на каблуках, классическую юбку по колено, светлую блузку и удлиненное бежевое пальто.

— Не может быть! — я подошла к подруге и стала жадно разглядывать ее колье и сережки, — не может этого быть!

— Да, да, да, — улыбчиво протянула Ася.

— Не думала, что ты разведешь его на это!

— Ну, скажем, я не разводила, — Ася закатила глаза, — а только долго и с чувством выпрашивала.

На подруге красовался набор из последней коллекции из желтого золота и бриллиантов. Колье представляло собой множество маленьких бриллиантовых пятилистников, расположившихся на тонкой золотой подложке, а серьги состояли из пяти пятилистников каждая на такой же подложке и свисали вертикально. Гармония и аккуратизм.

— Супер!

— Спасибо!

На мне были черные ботильоны на каблуках, черные брюки и светло-коричневая рубашка, а сверху я надела короткое плотное пальто шоколадного цвета.

Ресторан находился в пятнадцати минутах ходьбы от нашей гостиницы, но мы не рискнули сбивать каблуки и устраивать тест-драйв прическам ветром, поэтому вызвали такси.

— Вы уже посетили наш новый клуб? — таксист оказался очень приветливым.

— Что за клуб? — поинтересовалась я, поправляя воротник.

— Совсем недавно открылся ночной клуб, кажется, что туда теперь ходит весь город.

— Думаю, мы успеем туда заглянуть до отъезда, — Ася подмигнула мне.

— Вы бывали здесь раньше?

— Конечно, мы периодически приезжаем сюда отдохнуть...

— Сменить обстановку, — улыбнулась я.

— Какое любимое место?

Я задумалась.

— Трудно сказать, — протянула Ася, — их множество.

Я подтверждающе кивнула таксисту через зеркало заднего вида. Ася стала рассказывать ему что-то, но я уже отвлеклась от разговора и была занята видами из окна. Кто бы что ни говорил, но вечерний Питер поистине очень романтичен. Набережные, освещенные теплым светом фонарей, вода, везде вода! Она переливается разными цветами, темные фигуры, гуляющие по городу и деревья, наклонившиеся над аллеями, как будто они защищают эти тропинки от нескончаемых питерских осадков. Вот и сейчас пошел мелкий частый снег, который виден лишь около горящих фонарей, и, если приглядеться, то можно увидеть, как ветер заставляет этот снег каждый раз менять свое направление. Как громкоговоритель на вокзале меняет направление людей.

— Спасибо, всего доброго, — Ася открыла дверь машины, — дорогуша, приехали!

Как неожиданно она вырвала меня из потока собственных мыслей.

— До, свидания, — я вылезла следом.

— Всего хорошего, красавицы!

Асин любимый ресторан обливал светом и роскошью, когда распахивались двери. Я была здесь раньше один раз и мне все очень понравилось. Не разделяю такого сильного восторга от этого места, но подругу искренне понимаю. Бывают места, которые воплощают для тебя все самое прекрасное. И даже не важно, что это за место, если оно вызывает чувство восторга. Я не спрашиваю у Аси, чем именно ей так здесь нравится, потому что, скорее всего, она не сможет связно ответить. Без лишних вопросов видно, как у нее горят глаза. В подобных местах важна каждая мелочь: каждый запах, каждый звук, тактильные ощущения от предметов, окружающие тебя люди, даже температура воздуха важна, хотя, порой, на нее совсем не обращают внимания. А именно здесь добавляется еще один очень важный фактор – вкус. Но самое главное – это воспоминания, которые вызывает место. Ты как будто окунаешься в море всего вышеперечисленного, и это доставляет тебе истинное удовольствие.

Сидя там, за небольшим круглым столом в мягком роскошном кресле, у меня постоянно крутились мысли о том, как же хорошо, что можно уйти в любой момент. Быть здесь или нет – только мой выбор. Можно спокойно выйти на улицу и пойти в другой ресторан, а можно свободно прогуляться по набережной, можно даже уехать в другой город. И никто не вправе ограничить мои передвижения. Размышления дополнило легкое чувство грусти, и я решила еще раз углубиться в меню. Кормят здесь и правда восхитительно.

Следующий день мы провели в излюбленных музеях и дворцах и уже начали присматривать сувениры домашним. Так как сестре я так и не перезвонила, она позвонила Асе, которая доходчиво ей объяснила, что у нас все в порядке и что я обязательно позвоню ей, когда вернусь.

— Может, все-таки сходим в тот клуб?

— О котором говорил таксист? — я вышла из ванны в полотенце вытирая волосы.

Ася подняла глаза от ноутбука и осмотрела меня с ног до головы. Ее взгляд остановился на моих ногах. Она снисходительно улыбнулась и кивнула.

— Они ужасны... эти шрамы просто ужасны, но они уже проходят, — я вернулась в ванну, надела халат и замотала полотенце на голове, — почему ты ничего не спрашиваешь?

— По той же самой причине, что и не сую тебе в ухо трубку, когда звонит твоя сестра. Как будешь готова, мы обязательно поговорим, а пока не вижу смысла давить на тебя, — она улыбнулась, — шрамы, кстати, не такие уж ужасные, тем более что они уже проходят.

— Я не против, — я обняла ее, — клуб, так клуб.

Когда таксист говорил о том, что туда ходит весь город, я не думала, что он буквально. Мы еле-еле протиснулись к барной стойке и сумели обратить на себя внимание бармена только с помощью мужчины, который встал рядом с нами и махнул ему рукой. Мы заказали по Маргарите и стали озираться по сторонам. Неожиданно к нам подошли два молодых человека приятной наружности и пригласили потанцевать. Мы с Асей переглянулись и с улыбкой согласились. К нашему удивлению они нашли место недалеко от барной стойки, где все еще можно было свободно двигаться. Когда ритмичная композиция сменилась на медленную, руки одного из молодых людей оказались у меня на талии. Я вздрогнула и отшатнулась.

— Что-то не так? — прокричал он мне в ухо.

— Все в порядке, извини, я отойду, — я попятилась назад и дала знак бармену, чтобы он повторил коктейль.

Ася пришла ко мне через несколько минут:

— Они вроде ничего, — она кивнула в сторону парней.

— Руки как лед, — сказала я себе под нос.

— Что?

— Может, вернемся? Тут не протолкнуться!

3.

Когда я вернулась домой, то обнаружила в своем почтовом ящике конверт от Вики. Я заведомо знала, что там свежий выпуск журнала с моей статьей.

— Ты уже прочитала? — в трубке послышался голос сестры.

В самом деле, уже невозможно было ее игнорировать.

— И ты обещала позвонить вообще-то, как вернешься.

— Это тебе обещала Ася, а я только что переступила порог квартиры, — я скинула сапоги в коридоре и в пальто завалилась на кровать.

— Да и твои племянники очень соскучились по тебе, если ты еще про них помнишь.

— Кать, перестань, ну конечно я помню о них и непременно заеду навестить.

— Вот и правильно, тебе полезно, а на работу скоро?

— Пока не могу... не хочу.

— Тебе нужно быстрее приходить в себя, статью читала?

Я посмотрела на конверт, который бросила на пол в прихожей.

— Что мне ее читать, это моя история.

— Да ты в интернете открой, там уже больше сотни комментариев!

Я наспех попрощалась с сестрой, пообещала заехать на днях и подорвалась к своему ноутбуку. На официальном сайте журнала я увидела противостояние двух лагерей.

Одни слезно просили, цитирую: «...и оставьте уже в покое бедную девушку, она столько пережила!» и ряды умоляющих смайликов и тех, у которых слезки из глаз. Другие же напротив считают, что, цитирую: «Она знает куда больше, раз осталась жива. Ее нужно призвать к ответу!». Были и те, кто сохраняли нейтралитет или просто витали в размышлениях. «Она единственная выжившая...». «Почему их нашли в постели вместе? Насильники насилуют своих жертв, а не спят с ними».

Интересно, откуда они знают, в каком виде нас нашли...

«Как же ей теперь продолжать жить после такого кошмара!». «... очередная вздорная девчонка с непристойным внешним видом...». «...родителям нужно следить за тем, где находятся их дети...». «...поймали одного такого – найдется другой!».

Я захлопнула крышку ноутбука. Только сейчас я окончательно осознала, что люди верят в то, во что хотят верить, а то, что они не понимают – они просто игнорируют. Меня мутило от мысли, что я напрасно вывернула душу. К своему удивлению, я не чувствовала себя одиноко в этом. Мне казалось, что мы с ним вдвоем попали под раздачу, казалось, что нас обоих обвиняют в том, чего мы не делали. И я никак не могла избавиться от этого чувства.

Следующим утром я стояла напротив громоздкого серого здания, едва видневшегося из-за высокого сплошного забора с водоворотом колючей проволоки сверху. Охранник любезно поздоровался и подсказал мне, как пройти в зону, где заключенным разрешено увидеться с посетителями. После нескольких проверок, металлодетекторов и тяжелых металлических дверей, я попала в небольшую комнату со столом и двумя стульями напротив друг друга.

— Его сейчас приведут, — послышался голос позади меня.

Откуда они знают, кого нужно привести? Неужели Вика все-таки сделала фото? Зря я не посмотрела печатную версию. Обязательно повыдираю ей волосы при встрече.

Не успела я и представить, как избиваю журналистку за то, что она обошла мой запрет, в комнату завели темную фигуру, посадили за стол и прикрепили наручники так, чтобы его руки были на виду. Свет был только от одной лампочки, которая висела над столом, но его вполне хватило, потому что он осветил руки, которые я узнаю из тысячи...миллиона. Я села напротив и откинулась на спинку стула.

— Отличная статья, — низкий тяжелый голос из темноты заполнил комнату, — не знаю, чего хотел добиться этот придурок, прочитав новость обо мне при сокамерниках, — он кивнул в сторону двери, где стоял охранник, — так и будешь греть уши?

Я не ожидала, что мы ни одни:

— Не могли бы вы нас оставить?

Он посмотрел на меня и нахмурился.

— Все в порядке, правда.

— Я буду за дверью, — кивнул охранник и вышел.

— Никакого нытья жертвы, никаких лживых добавлений извращения, никакого коверканья моего образа, — Вирский придвинулся ближе, оперся на руки, и его лицо осветил свет лампы.

Я вздрогнула. Он смотрел прямо мне в глаза. Я не понимала, почему его голос кажется мне таким знакомым. Было ощущение, что мы разговаривали с ним уже много раз. Мне показалось, что морщин на лице у него стало больше, а мешки под глазами глубже, но все это ни на йоту не портило мужественный образ.

Он прищурился и чуть наклонил голову набок:

— Да брось, давай вот только не как в тот раз.

Я смотрела на него и хлопала глазами.

— Какие же все-таки у тебя глаза... будто шторм в море. Знаешь, у Айвазовского точно были подобные краски, я непременно покажу тебе.

— Тебе дали пожизненное.

— Скажи что-нибудь новенькое, хотя, хорошо, что ты хоть это сказала. В прошлый твой визит я было подумал, что из-за пережитого стресса ты язык себе откусила, — на лице Вирского не было ни намека на ухмылку, а его глаза не отрывались от моих.

— Прошлый визит? — я подперла голову рукой, запустив ее в густые волосы.

Он поднял брови от удивления.

— Давно?

— Не особо, дней пять назад, шесть. Я потерял здесь счет времени.

По моему телу пробежала волна холода. Я стала сжимать в замке трясущиеся руки. Дней шесть назад я приходила в себя дома, мало с кем общалась, иногда даже специально не брала трубку, мало куда выходила. И уж точно в тюрьме меня не было. Да как можно вообще забыть поход сюда? Как можно забыть встречу с ним?

— О чем мы говорили?

— Мы? — Вирский попытался откинуться на спинку стула, но пристегнутые наручники на короткой цепи помешали ему, — ты и слова не сказала, сидела тут в прострации.

Конечно, в прострации, как иначе... Я опустила голову.

— Ты так спрашиваешь, как будто не помнишь.

Бинго. Я посмотрела на него, утвердительно покачала головой и саркастически поджала губы.

— Время вышло, — неожиданно зашел охранник.

Когда он уводил Вирского, тот смотрел на меня вопросительным и одновременно обеспокоенным взглядом. А я не могла не смотреть в его большие карие глаза.

Мне казалось, что даже в таком состоянии: в тюрьме, под надзором, этот мужчина был все равно выше по положению всех сотрудников. Как будто он не отбывает там наказание, а проверяет их работу. Я в свою очередь чувствовала, что теперь непременно все будет хорошо. И пыталась изо всех сил подавить неконтролируемое восхищение своим тюремщиком, коем он являлся совсем недавно.

Когда я быстрым шагом удалялась по улице от глухого забора, меня окликнули:

— Зачем вы к нему приходите?

Оглянувшись, я увидела миловидную женщину в зеленом пальто, которая после вопроса добавила свое имя и название газеты, о которой я явно слышала.

— Вы и дальше собираетесь его навещать?

Забавная ситуация, она смотрит на меня так, как будто я ей и правда отвечу. Я отвернулась и пошла своей дорогой, прикрывая гордостью и безразличием свое явное замешательство.

— Постойте! Между вами что-то есть? — женщина постучала каблуками за мной, я резко остановилась и она чуть в меня не врезалась.

— Ты совсем охуела? — я искренне надеялась услышать: «Да, я действительно охуела, простите, пожалуйста, больше я не посмею вас беспокоить».

Вместо этого журналистка смотрела на меня растерянно, потеряв дар речи. Но ненадолго.

— Я права?

Не отрывая от нее испепеляющего взгляда, я схватила ее за воротник пальто и резко притянула к себе:

— Чтобы я больше тебя никогда не видела, — сказала негромко ей в лицо и резко оттолкнула.

Журналистка упала, и я пожалела о том, что снега выпало уже достаточно, и она не сломала себе пару костей об асфальт.

4.

Только потом, когда гнев от невежества и наглости посторонних утих, я поняла, что допустила серьезную ошибку. И результат этой ошибки не заставил себя ждать.

— Ты выходила сегодня из дома? — в трубке я услышала обеспокоенный голос Аси.

— Еще нет.

— Теперь без капюшона и темных очков даже не думай, — она нервно усмехнулась.

— Ась, ты о чем?

— На всех витринах с журналами и газетами красуешься ты.

— Что за...

— Я не смогла пройти мимо и потратилась на газету, которую в обычной жизни не читаю.

— Меньше слов, что там написано?

— Что ты драчунья!

— Ася! — я прикрикнула и ударила рукой в стену.

Подруга начала читать мне вслух сцену, которую я своими же руками, в прямом смысле слова, устроила на выходе из тюрьмы. Когда она закончила, я осознала, что процентов семьдесят статьи – бред женщины в зеленом пальто. И только тридцать – мои, истинные.

— Ты можешь подать в суд за клевету, — предложила Ася после моего долгого молчания.

— Только этого мне сейчас не хватает.

— Мне приехать?

— Ну что ты, спасибо тебе, что предупредила, — я глубоко вздохнула, — и не пришлось переживать новость в одиночку, — спасибо, Ась.

— Если что, ты сразу звони!

— Хорошо, пока.

— Вот же ж сука! — я положила телефон и потянулась к сигаретам.

Следующие два дня был кромешный ужас. Не пойму, что меня удержало от того, чтобы выкинуть телефон из окна или разбить его о стену. Он вибрировал не переставая. И если поначалу я еще поднимала незнакомые номера, то быстро осознала, кому они принадлежат, и отклоняла такие вызовы сразу.

Откуда у нас в городе взялось столько журналистов? Когда бабулей хоронят преждевременно из-за неверных диагнозов – их нет, когда детей похищают – их нет, когда подчистую обносят местное отделение банка – снова нет. А мне стоило только тетку толкнуть, как они все разом повылезали из своих нор. Что это тут еще за «брат за брата», «кровь за кровь»?

Звонят снова и снова: предложения интервью, вопросы, предложения опровергнуть статью, снова вопросы...дальше я уже отклоняла вызовы. Звонила Вика, предлагала еще одно откровение, но я ее послала. Звонила сестра, вопросов от нее было не меньше, чем от журналистов, но послать я ее не смогла. Вежливо попросила оставить меня в покое и пообещала приехать в гости. Звонила Ася, уточняла, нужно ли мне что-нибудь и напомнила, что всегда готова меня поддержать.

Самое обидное, что из тысячи вопросов не прозвучал всего один: «А как все было на самом деле?». Да и кому это интересно?

После двух дней не вылезания из-под одеяла, я доплелась до душа, помыла голову и привела себя в порядок. Морально я была измотана, но понимала, что сейчас мне нужно к нему. Он – единственный, кто на моей стороне. Как бы это по-идиотски ни звучало. И сейчас я чувствую в нем родную душу. Как бы это еще больше по-идиотски не звучало.

— Ну, ты даешь, подруга! — Вирский в ухмылке помотал головой, — интересно, что случилось на самом деле, я, конечно, могу поверить в то, что ты угрожала ей расправой, но в то, что ты ее избила...

— Я не угрожала ей расправой и уж точно ее не избивала, — я подперла руками подбородок.

— Вот и я о чем, в противном случае, уже была бы в соседней камере.

А это он верно подметил. Почему я сама об этом не подумала?

— И эта ее версия, что ты встала на мою защиту и разозлилась, когда она меня оскорбила... — Вирский улыбнулся.

Я закрыла лицо руками.

— Я знаю.

— Знаю, что знаешь. Спасибо.

То, что мы оба знали правду и понимали, что не стоит обсуждать всякую ересь из газет, меня успокаивало. И мне было хорошо от того, что мы понимаем друг друга.

— Что случилось в прошлый раз? Кажется, что журналисты – меньшая из твоих проблем.

Он попал прямо в «яблочко». Потому что позавчера ко мне зашла соседка и принесла куркуму, которую я у нее попросила, но об этом абсолютно не помню.

— Я не помню, когда первый раз к тебе приходила.

— Я же говорил, дней...

— Вообще ничего, — я сложила руки на груди, — ни как приехала, ни как общались с тобой, даже как вернулась потом не помню! Для меня не было всего этого! Я не помню, что обещала подруге съездить с ней в Питер, не помню, как просила соседку принести мне приправу, — у меня по щекам покатились слезы, — куски моей жизни просто стираются, я не знаю, что происходит...

— Давно? — Вирский серьезно посмотрел на меня.

— После... после твоего ареста. Такого не было до всей этой истории. Это точно, — я смахнула слезы и глубоко вздохнула, — и я вообще не понимаю, почему мы с тобой сейчас сидим и мило беседуем! Ты держал меня против воли! Бил меня!

— Ты сама сюда пришла.

— Зачем? — это я спросила скорее у себя, но произнесла вслух.

— Если бы я знал! Ты ведь ни слова не сказала тогда! Молчала, как рыба, — Вирский пожал плечами.

— А ты, оказывается, весьма разговорчив.

Я смотрела на него, и мне казалось, что не было ни похищения, ни темного сырого подвала, ни кандалов. Казалось, что мне все приснилось, а мужчина, сидящий напротив, был самым ярким выражением силы, мужественности и уверенности за всю мою жизнь.

— Дай мне руку, — Вирский развернул кисти, ладонями вверх.

Я оглянулась. Охранник, который вышел сразу, как только я вошла, смотрел на нас через окно комнаты.

Я протянула руки почти через весь стол, потому что наручники были закреплены рядом с заключенным, и вложила свои ладони в его.

Невозможно рассказать все то, что я испытывала в этот момент. Его руки – горячие как толстостенная посуда, в которую только что налили кипяток, такие уютные и сильные. Все то, что бушевало во мне – гнев, беспокойство, страх и неуверенность, все резко исчезло, будто провалилось куда-то вниз, в подошвы моих сапог, а вместо этого я наполнилась теплом, спокойствием и чувством безопасности. Я ощущала себя живой, уверенной в том, что я со всем справлюсь. И мне хотелось захлебнуться этим чувством, бросившись к нему на шею.

Охранник открыл дверь, подошел и встал рядом с нами.

— Все в порядке, вы можете нас оставить, — сказала я, не отводя глаз от Вирского.

— У вас почти не осталось времени, — сказал охранник, немного потоптался на одном месте и направился к двери, — еще несколько минут.

— Что со мной происходит?

— Я не знаю.

— Теперь я даже не могу определить, действительно ли мне не знаком человек или я его просто не помню.

— Ты о каком-то конкретном человеке?

Я помотала головой и снова заплакала.

— А ты оказывается уязвимее, — он стал сжимать мне руки и водить по ним большими пальцами.

— Но события пятилетней давности-то я помню!

— Все-таки речь о ком-то конкретном.

— Когда я разговаривала с журналисткой, которая выпустила правдивую статью, мы обедали в кафе недалеко от моего дома. И там меня узнал какой-то Олег, с которым я познакомилась в галерее, в которой я уже лет пять не была и понятия не имею о чем он! — к концу своего рассказа у меня задрожал голос, я затараторила и глаза снова намокли.

— Погоди, погоди... Олег? Опиши мне его.

Я всхлипнула носом:

— Невысокий, пузатый, немного лысый, в коричневом пальто... да какое это теперь имеет значение! Если он встретит меня снова, велика вероятность того, что я опять его не узнаю.

— Сейчас я больше всего хочу коснуться твоей щеки и вытереть все слезы, — сказал он, сильнее сжимая мои руки.

— Время вышло, — охранник вошел и громко хлопнул дверью.

5.

Я все так же не давала никаких комментариев и отказывалась общаться с прессой. Нежеланные звонки стали реже, а, спустя две недели, прекратились вовсе. Провалов в памяти пока не наблюдалось, или это я так думала, но выяснить случай не предоставлялся. Я, наконец, собралась навестить племянников, предупредила Катю, что приеду и попросила приготовить пасту, уж очень она ей удавалась.

Сестра уже несколько лет жила за городом в районе частных домов. Ее муж Илья построил там дом. Ну, как построил, дал денег рабочим. Потом еще дал денег, чтобы они разобрались с доставкой стройматериалов, и еще, чтобы закончили как можно скорее. А потом снова дал денег: клининговая компания, дизайнер интерьера... и так далее. Его способность зарабатывать компенсирует его рукожопство. Это он так считает. И Катя считает так же. Поэтому тянет на себе хозяйство, двоих детей и попугайчиков, очень умело маскируя свою усталость, апатию и обиды от пофигистического отношения любимого, или не очень, супруга.

До Нового года было еще далеко, но снег стал мести с такой силой, будто боялся, что тридцать первого декабря его не хватит. Город повяз в белой пелене и порывистом ветре, который, казалось, продувает тебя насквозь. Я села в такси, закинув полные сумки в багажник, подтвердила адрес водителю и до самого места назначения хлопала глазами в окошко.

— Нет, ну ты как всегда! — Катя забрала у меня сумки и чмокнула в щеку.

Я сняла пальто, сапоги, влезла в тапочки и прошла на кухню.

— Зачем ты столько всего привозишь, как будто мы сами не в состоянии доехать до магазина!

— Тееетяяя! — на меня выбежали два очаровательных пятилетних мальчика со светлыми волосами и зелеными глазами.

— Привет-привет! — я обняла их и повернулась к Кате, — там все равно все то, что вы покупаете, так хоть неделю заморачиваться не придется, — я указала на пакеты, — ну, что, разбойники, что у вас нового?

— Спасибо тебе.

— На здоровье, — племянники поволокли меня на второй этаж.

— Спускайтесь обедать через десять минут! — крикнула Катя нам вслед.

Дом у сестры двухэтажный, несмотря на площади комнат – огромной детской и такой же родительской спальни на втором этаже, а на первом – просторный зал, санузел и кухню, перетекающую в столовую, дом очень уютный и здесь всегда приятно пахнет. Чем-то сладким, но не приторным.

Любой дом, в котором постоянно живут люди, всегда имеет свой запах. Причем при входе он сразу ударяет тебе в нос, а потом раскрывается разными нотками. Почти как парфюм. Отличие лишь в том, что запах дома не выветривается.

— Фу, Кать, избавься ты уже от этих птиц!

Сестра усмехнулась и махнула головой в сторону мальчиков, когда мы с ними спускались:

— Попробуй, отними.

— Вонь ужасная, мусора столько!

— Ну, насчет вони врать не надо, а вот мусор – да, соглашусь. Сломался уже ни один робот-пылесос.

— Хорошо, запах не так силен, но они отвратительны, — я помогла расставить стаканы и села за стол.

— Кто отвратительны? — племянник с любопытством посмотрел на меня.

— Попугайчики.

— Они не отвратительны!

Я закатила глаза и подумала, может ли кто-то оставить открытыми клетку и окно одновременно.

— Я всегда закрываю окошко, если клетка открыта, — важно произнес племянник, — так я их люблю!

Коварный план провалился.

— А где Илья?

Катя помотала головой:

— Мальчики, вы руки мыли? А ты? — она иронично посмотрела на меня.

— Пошли разбойники, пока мама Катя не позвала Мойдодыра.

После обеда ребята убежали в детскую, а мы с сестрой остались на кухне. Сделав нарезку из сыра и колбасы, мы открыли вино и устроились на столешнице – она по одну сторону раковины, а я – по другую.

Я кивнула ей:

— Так что с Ильей?

— Работает.

— Это его обычное состояние.

— Перестань, он приносит деньги в семью.

— Это ты перестань, перестань со мной прикидываться, хотя о чем я говорю, ты сама с собой-то не честна.

Катя отпила вино и отвернулась.

— То, что мы слишком рано лишились родителей, не означает, что ты обязана мириться с бытом, который тебя не устраивает просто потому, что у тебя полноценная семья.

— Я не имею права лишать сыновей отца.

— Согласна, теперь этот вопрос встает еще острее, не смотря на то, что решение в пользу сохранения брака очевидно. А ты его любишь?

— Кого?

Я закатила глаза, а Катя пожала плечами.

— Любопытно, что вопрос на вопрос будет подразумевать под собой какой-то выбор в этой ситуации...

— Привет! О, совсем забыл, что ты приедешь, — на кухню вошел Илья и улыбнулся широченной улыбкой.

Катя соскочила со столешницы, оставив бокал, и стала накрывать мужу на стол.

— Ну, ты как, держишься? — Илья чмокнул меня в щеку.

Я даже не сразу поняла, о чем он. Его приторный дорогой парфюм пропитал мне ноздри.

— Да, дорогая, — поддержала его Катя, — ты не думай, мы-то все понимаем.

В это время я отхлебывала вино, поэтому не успела задать утоняющие вопросы. И, как оказалось, оно и к лучшему.

— Мы прекрасно понимаем, что все публикации про тебя, — она на секунду замялась, — и обсуждения... все это – абсолютная клевета.

Я округлила глаза и сглотнула.

— Ну, конечно же! Неужели мы поверим в то, что ты совсем из ума выжила! Навещать этого маньяка в тюрьме! Приходить к тому, кто пытался тебя убить!

— Он не пытался, — сказала я себе под нос.

— Что?

— Ничего.

— Да это же бред какой-то! — не унималась Катя, — как у них только языки поворачиваются такое говорить! Как только руки не дрожат, когда они печатают свои паршивые статейки!

— Катюнь, совсем холодное, — перебил Илья и отдал ей тарелку с пастой.

Сестра взяла ее и засунула в микроволновку, а я долила себе вина.

— Все утрясется, — он облизал вилку и подмигнул.

Я утвердительно покачала головой.

Катя вызвала мне такси поздно вечером. Я вдоволь наигралась с племяшами и наконец-то научилась отличать Супермена от капитана Америки. Еще я прошла до седьмого уровня какие-то неизвестные мне гонки и за раз прочитала вслух почти половину Маленького принца.

— Рада, что ты нас навестила, — Катя обняла меня, когда я надела пальто.

— Я тоже была рада вас повидать, ребята уже спят, сама чуть не залипла под Экзюпери, — я усмехнулась и понизила тон, — а ты никогда не думала, что из-за того, что мы рано лишились родителей, мы патологически боимся остаться одни?

Катя глубоко вздохнула:

— Я так устала... кстати, спасибо, что на полдня заняла детей... и можно я не буду думать сейчас о страхах, — она улыбнулась грустной улыбкой.

— Кать! Сделай мне чаю! — я услышала крик Ильи до того, как за мной закрылась дверь.

Часть III

1.

На следующее утро я проснулась подозрительно рано. Картинка за окном как на стоп-кадре со вчерашнего дня – белая пелена и подвешенные размазанные желтые пятна от уличных фонарей. Обычно в таких случаях, я зарываюсь в одеяла и пытаюсь вернуть пару часов сна обратно, но сегодня я быстро встала с постели и напрягла кофе-машину. Мало того, я включила телевизор и нашла канал для рабочего люда – дата, время, новости, гороскоп, погода, курсы валют, как сделать декоративную рамку из деревянного стула, как вернуть к жизни старые джинсы и все в этом духе. Я даже когда работала – не включала с утра эту дребедень.

Под дребезжание молющихся зерен я ушла чистить зубы, а когда вышла, начались новости, и через мгновение, чашка с кофе, которую я успела взять, выпала у меня из рук и разбилась, залив Арабикой плитку на кухне.

Вирский сбежал сегодня ночью. И полиция прикладывает все силы для его поимки. Если кто-нибудь увидит этого человека (его фото на весь экран) пусть немедленно сообщит по телефонам (цифры бегущей строкой на экране).

Я стояла в оцепенении и даже забыла про то, что светлые межплиточные швы окрасятся и мне придется долго их вычищать. Я не чувствовала ни страха, ни тревожности, даже никакого расстройства от услышанной новости. Я стояла посреди кухни рано утром и где-то глубоко внутри излучала радость, а снаружи – облегчение. Единственная светлая идея, которая пришла мне в голову – выключить телефон.

Через час в дверь позвонили. Я заведомо знала кто. Поэтому, открыв дверь нараспашку, я театрально провела рукой в сторону коридора:

— Конечно, входите! Врывайтесь ко мне толпой, обувь можете не снимать! Обыщите тут все, переверните вверх дном! И не забудьте уточнить, уверена ли я, что он не здесь! — я возмутилась на одном дыхании, обращаясь к трем полицейским на моем пороге.

— Здравствуйте, — неуверенно произнес один из них.

Два другие прибывали в легком шоке.

— Мы хотели предложить дежурство посменно возле вашей квартиры, пока преступник не будет пойман. Уверяю вас, мои ребята не принесут никакого беспокойства.

Теперь прибывала в легком шоке я. И мне было так стыдно.

— Извините, ради бога! — я смягчила тон на тысячу единиц, — эта пресса и все эти слухи окончательно выбили меня из колеи!

Полицейский, который предложил помощь, смотрел на меня сочувствующе, так, как будто сталкивается с подобным каждый день.

— Может, хотите позавтракать? — мне правда было ужасно стыдно за свое поведение, и это была первая извинялка, которую я придумала.

— Буду весьма благодарен, — он кивнул двум другим, чтобы те остались у двери, а сам вошел.

Я проводила его на кухню. Ох уж эти мужчины в форме! Они всегда такие статные и привлекательные. А этот страж порядка еще и высокий и смуглый. Полный комплект. Надеюсь, когда он откроет рот не по работе, мое впечатление не развеется как дым.

— Еще раз, прошу прощения... я ужасно себя повела.

— Ничего страшного, я привык. Реакцию жертвы зачастую сложно предугадать.

Мне не понравилось слово «жертва». Но ему об этом знать не стоит. Хорошо, что имелись яйца и половинка головки сыра. Я еще никогда так быстро не готовила омлет.

— После всех этих статей, у меня голова кругом. Наврали на много лет вперед. Боюсь, даже моим детям достанется... когда они будут.

Я поставила перед полицейским кофе, бутерброды и тарелку с омлетом, который посыпала зеленью, и порезала помидор.

— Порой СМИ не оставляют другого выбора, как сойти с ума, — усмехнулся он.

Я потупила взгляд, и мне стало страшно докатиться до такого.

— Вы примерно предполагаете, где он может быть?

Полицейский честно помотал головой в разные стороны, жуя бутерброд.

Мы одновременно услышали какую-то возню на лестничной клетке, а потом прерывистые стуки в дверь. Полицейский встал с места и направился в коридор. Я аккуратно последовала за ним. Когда он открыл дверь, в квартиру влетел желтый шарф с широко распахнутыми глазами. Шарф наткнулся на высокого смуглого красавца в форме, который удерживал его одной рукой, ограждая меня.

— Ася! — я с облегчением вздохнула, — все нормально, это – Ася, моя подруга.

Полицейский отпустил ее.

— Что происходит? Что с тобой? По телевизору только и говорят, что о его побеге, телефон у тебя выключен, да еще и пара этих придурков у твоей двери! Не хотели меня пускать!

— Но ты все равно вошла, — я усмехнулась и иронично махнула головой смуглому красавцу.

Тот согласился с провалом и закатил глаза.

— Пойдем на кухню, — я взяла у Аси пальто, — ты прервала завтрак сотрудника полиции.

— За это, к сожалению, не арестовывают, — произнес он с улыбкой.

— Как работает кофе-машина, ты знаешь, — я махнула в ее сторону Асе и с выдохом опустилась на стул.

— Почему здесь полиция?

После ее вопроса, полицейский посмотрел на меня и сам все объяснил. Я была очень благодарна ему за чуткость и внимательность.

— А телефон выключила специально, иначе журналисты бы меня добили.

— Тебе пора бы уже сменить номер, — Ася взяла бутерброд и села на столешницу.

— Большое спасибо за завтрак, очень любезно с вашей стороны.

— А с вашей очень любезно, что не послали меня после моего выпада, — я улыбнулась и встала проводить смуглого красавца.

— Вот мой номер, если понадоблюсь, — он протянул мне карточку с именем, званием и номером телефона, — ребят на выходе я сменю, если ваша подруга не опаснее преступника, то им будет объявлен выговор.

— Не будьте с ними строги, — я кивнула в сторону кухни, — хорошо, что она их не побила.

Мы рассмеялись, и я открыла ему дверь:

— Спасибо еще раз.

— Не выходите пока на улицу без необходимости.

Я кивнула и помахала ему рукой.

— Какой красавчик! — протянула Ася, когда я вернулась на кухню.

Я закусила губу в подтверждение слов подруги.

«Капитан полиции Некрасов Антон» прочитала я на карточке. Надо же, и имя не дурацкое.

— Ладно, раз с тобой все в порядке, я побегу, — Ася сполоснула за собой чашку, — мы с моим красавцем хотели сегодня съездить в бассейн. Поедешь с нами?

Я посмотрела на нее, округлив глаза.

— Ах, да, извини, нахмурилась подруга, — и мне не нравится то, что ты вне зоны доступа.

— Все будет хорошо, иди. У меня под дверью аж два стражника!

— Это те, которые не смогли удержать от проникновения твою подругу? — усмехнулась Ася, — если что, ты сразу же звони!

— Хорошо, не беспокойся. Можно попросить об одолжении?

— Валяй.

— Позвони, пожалуйста, Кате и все ей объясни.

— Если хочешь, — Ася пожала плечами.

— Очень хочу. Спасибо. Рано или поздно, скорее поздно, она тоже меня потеряет.

Я проводила Асю, поблагодарила полицейских за дверью за помощь и улеглась на кровать смотреть черно-белые американские фильмы. Это все, что я сейчас смогла сделать. Нужно было отвлечься.

2.

К вечеру я все-таки решилась включить телефон. Ага, как и ожидалось – восемнадцать пропущенных от неизвестных номеров (некоторые повторяются), четыре от Вики, двадцать от Аси (за время до десяти утра). Люблю свою подругу. Я выключила его снова.

Я была почти уверена, что Вирский найдет способ со мной связаться, даже если я совсем не буду выходить из дома. И я хотела его увидеть. Меня не покидало ощущение, что кроме него у меня никого нет. Предупреждать его об охране не было никакого смысла. Я заведомо знала, что при встрече с ним, эти двое разлетятся как кегли в боулинге.

Утром в дверь негромко постучали. Я открыла и увидела ослепительную улыбку «капитана полиции Некрасова Антона».

— Здравствуйте! — он вошел и протянул мне конверт.

— Доброе утро, вы его поймали? — я вопросительно посмотрела на конверт, — что это?

— Пока, к сожалению, нет. Это новый номер. Сим-карта зарегистрирована на вас, — он увидел, что вопрос в моих глазах не исчезает, — для полицейских есть свои привилегии в салонах сотовой связи.

— Спасибо, это очень внимательно с вашей стороны, — я улыбнулась, — позавтракаете?

Мы рассмеялись.

— Если я позавтракаю у вас второе утро подряд, то мне придется предложить вам руку и сердце, — усмехнулся он.

А я представила, как этот высокий смуглый брюнет имеет меня в душе, как от каждого его толчка там трясутся стенки, и как он занимает мой рот своим языком.

— Руку и сердце – не придется, — я улыбнулась, наверное, покраснела и опустила голову.

— Что случилось? — он взял меня за руку и посмотрел на мое предплечье.

Там красовалась длинная и толстая царапина, еще не покрывшаяся корочкой. Для меня ее наличие было открытием.

— Оцарапалась где-то...

— Где-то? Как можно так садануть себя и не запомнить, при каких обстоятельствах?

Если честно, то я представляю, откуда она. Вчера вечером я не вписалась в дверной проем. Да еще в том месте, где торчал саморез, который выпирал из замка, и который мне все было лень прикрутить. А так как с чувствительностью к боли у меня последнее время напряженка, то вот я и не заметила, как его задела.

— Может, хотя бы кофе? — я решила отвлечь капитана от своей руки.

— На самом деле мне нужно вернуться на работу, берегите себя... и, кстати, я сменил вам часовых, — он подмигнул мне, развернулся и вышел.

Только когда я провожала его взглядом, заметила, что, действительно, у входа стоят уже другие полицейские.

Я включила телефон, и чехарда с неизвестными номерами повторилась вновь. Поменяв симки, я вставила старую в старый телефон на всякий случай. Когда я открыла «Контакты», сохраненные на новой сим-карте – увидела один единственный номер – «Некрасов Антон».

Я позвонила Асе уже с нового номера и предложила поесть пирогов возле моего дома. Нужно было проветриться. Потом я позвонила Кате и попросила никому не давать этот номер. А потом я присела на край кровати и с сожалением осознала, что больше мне давать свой номер некому. Нет, конечно, коллегам с работы, моей начальнице и паре соседей я его все-таки скажу, но это уже второстепенные люди в моей жизни. Мне стало грустно от этих мыслей.

Старый телефон я поставила на режим «без звука» и оставила на тумбочке.

На улице было холодно. Очень холодно. Я не помню, когда последний раз первый месяц зимы был такой холодный. Но, так как до кафе идти всего ничего, я накинула осеннее пальто, укуталась в большой теплый палантин, взяла телефон и кошелек и вышла.

— Один из нас может пойти с вами, — ко мне обратился полицейский.

— Большое спасибо, не стоит, я не уйду дальше соседнего дома. Буду в кафе рядом, с подругой.

— Это там, где вкусные пироги?

— Точно, — я улыбнулась.

— Вернитесь, пожалуйста, до темноты. У вас есть наши контакты?

— Да, есть телефон Некрасова.

— Хорошо, если что-то или кто-то покажется вам странным – сразу звоните.

— Спасибо! Вернусь до темноты! — пообещала я, спускаясь по лестнице.

Когда я оказалась на улице, ветер чуть не сбил меня с ног. Вопреки холоду, я перешла дорогу и оказалась у входа в парк, в том самом месте, где Вирский засунул меня в багажник. Не знаю, зачем я пошла туда и что пыталась там найти или почувствовать. Это место теперь, запорошенное снегом и с голыми деревьями, казалось совсем другим. Будто все это произошло не здесь. Мимо прошла бабуля с авоськой, вдалеке я разглядела силуэт женщины с коляской, а за мной в парк вбегал какой-то спортсмен в тоненьких штанах, маленькой курточке и тонкой шапочке. От одного его вида меня пробила дрожь. Где вы все были тогда? И плевать, что сейчас день, а тогда был поздний вечер. Мои размышления прервал телефонный звонок.

— Ты идешь? Я заняла столик у окошка.

— Да, уже подхожу, сейчас увидишь меня в это самое окошко, — я нажала отбой и быстрым шагом, не оборачиваясь, пошла к Асе.

Когда я вошла, то очень внимательно осмотрела кафе. Я подметила каждого присутствующего и даже разглядела мужчину в черном пальто в углу. Раньше я мало смотрела по сторонам. Я, правда, думала, что увижу его там, за одним из малозаметных столиков за вешалками или в углу, возле входа в кухню. У меня было стойкое ощущение, что он наблюдает за мной. Но это не имело ничего общего с паранойей. Скорее, я чувствовала себя спокойнее от этих мыслей.

— Я уже наизусть выучила, как выглядит этот Вирский, — Ася обняла меня и пододвинула ко мне меню, — в каждой рекламе о его розыске, в каждом новостном выпуске.

— Я не смотрю телевизор, — я пролистала меню для вида, хотя и знала, что хочу пирог с малиной.

— Ты как вообще?

— Нормально, — я посмотрела на Асю, — нет, правда нормально, думаю скоро выйти на работу.

— О! — оживилась подруга, — а вот это здорово, уже пора. Я все хочу спросить..., — она замялась.

— Спрашивай, — спокойно ответила я.

— Здравствуйте, что будете? — к нам неожиданно подошла рыжая официантка.

Мы сделали заказ, и я многозначительно посмотрела на подругу.

— Так вот, ты не расскажешь мне о визитах к нему? Конечно, если для тебя эта тема...

— Нормальная тема, Ась, правда, я не ваза хрустальная.

И я рассказала подруге все начистоту, прерываясь только тогда, когда нам принесли пироги и кофе. И про визиты, и про мое отношение к нему и про провалы в памяти. Я ничего не утаила. Конечно, я затронула нашу совместную ночь и все подробности моего исчезновения, ссылаясь на одну-единственную правдивую статью, которую сделала Вика. Я описала самого Вирского с ног до головы и некоторые его характерные черты.

Мне не было больно или грустно прокручивать все это снова. Я успокоилась. Хотела лишь разобраться со своей памятью. Меня даже не тревожило то, что я испытываю умиротворение от нахождения рядом с человеком, который меня похитил. Или тревожило, а я об этом забыла.

Ася отпила капучино:

— Спасибо, что поделилась.

— А тебе спасибо, что заинтересовалась, — я мягко улыбнулась ей.

— И что ты теперь будешь делать? С памятью.

— Не знаю, думаю сходить к врачу, займусь этим одновременно с выходом на работу и буду молиться о том, чтобы не забыть об очередном поручении руководства, — я усмехнулась, — книжку записную завести что ли...

— А кроме него в том доме никого больше не было?

— Нет, — я помотала головой, — не было... — и задумалась.

А не было ли? Моя голова, конечно, дает сейчас сбои, но я не стала бы задумываться об этом, если бы ответ был однозначным.

— Ась, это плохо, да? Что я хочу его увидеть.

— Значит сейчас тебе это нужно. Не надо оценивать свои желания и поступки. Думай и поступай так, как тебе комфортно.

Люблю свою подругу.

— Только это, — она нахмурила брови, — будь осторожна. То, что он тогда не порезал тебя на куски и не закопал в полиэтиленовых мешках, не значит, что он не сделает этого сейчас. Хотя, если учесть то, что ты рассказала... можешь нарожать ему кучу детей, — Ася засмеялась, — прости, милая, ситуация и правда очень неоднозначная.

— Я бы сказала сильно неоднозначная.

— На мой счет не переживай. Этого разговора не было.

— Знаю, спасибо. Мне, кстати, полицейских сменили.

— Пойдем, проверим их работоспособность, — Ася подмигнула и захихикала.

— Нет уж, спасибо, а не то от меня откажутся все сотрудники.

— Да как выяснилось, тебе они не шибко нужны.

— Мне не шибко нужны лишние разговоры, так что полицейские пусть остаются, — утвердительно произнесла я, доедая пирог.

— То есть, что же выходит, — Ася обиженно посмотрела на меня, — смуглый красавец капитан останется не у дел, в то время как ты выберешь горячего большого уголовника?

— Ася! — я засмеялась, немного обескураженная ее непосредственностью, — все, детка, я обещала своим стражам вернуться до темноты, — я чмокнула подругу в щеку.

— Звони!

— Ты тоже!

Мы попрощались, и я пошла домой, завороженно смотря в сторону парка.

3.

Прежде, чем уйти, я заказала два кусочка пирога с мясом с собой и с благодарностью вручила их полицейским у моей двери. Я честно была им благодарна, но в то же время жалела. Такие они мужественные, храбрые, в форме! Такие серьезно настроенные. Но так и хочется посмеяться им в лицо и сказать: «Ребята, идите по домам, вам здесь ловить нечего! Либо вы его даже не заметите, либо заметите, но очнетесь на полу, когда будет уже поздно, либо не очнетесь вовсе». Но я, правда, ценила их работу.

Поздно вечером я приняла душ, зеркало в ванной запотело и мне пришлось протереть его полотенцем, потому что открывать дверь и впускать холод в натопленную ванну совсем не хотелось, несмотря на то, что отопление давно включили. Когда я четко увидела свое отражение, мне вспомнилась сцена из фильмов ужасов, где девушки вытирают зеркало и видят через него страшного незнакомого мужика, или знакомого. И орут. Орут, вместо того, чтобы дать ему в морду. Или в живот с локтя. Хорошо, что моя ванная так мала, что больше одному там негде развернуться, поэтому я с облегчением выдохнула, что не придется орать.

Выйдя, замотанная в полотенце и вытирая волосы, я обнаружила, что в квартире темно, а свет на кухне я точно оставляла. Уж про это я не могла забыть...хотя...

— Эти два клоуна на входе...ты серьезно? — голос исходил из темной спальни, но я сразу его узнала.

— Не моя инициатива, — я прижала полотенце к груди одной рукой, облокотившись на дверной проем, а другой рукой вцепилась в него и стала прокручивать в голове, где бы найти рядом что-нибудь тяжелое...или острое.

В полумраке на тумбочке загорелся экран старого телефона.

— Возьми трубку.

— А если я тебя сдам?

— Не сдашь.

Тяжелыми шагами я прошла в спальню, не включая свет. Когда я проходила мимо него, у меня дрожало все тело и казалось, будто я прохожу мимо обогревателя, включенного на полную мощность.

— Да?

— Привет, извини, что так поздно звоню, но я только сейчас освободилась. Конечно, я тебя очень жду и рада, что ты решила вернуться. Безусловно, кабинет по просторнее это осуществимо...

— Ты здесь?

— Да, да.

— Так что жду тебя на следующей неделе, мы все тебя ждем.

— Спасибо, — это все, что я могла произнести.

Глаза уже привыкли к полумраку, и я могла разглядеть его огромный мужественный силуэт.

— Что ты здесь делаешь? — мой вопрос прозвучал без ноток удивления.

— Я так понимаю, ты снова что-то забыла, — он стал приближаться ко мне, а я попятилась назад.

Дрожь усилилась. Когда я уперлась попой в комод, отступать было некуда.

— Только не говори, что боишься меня, — Вирский подходил ближе, — и ты наверняка знала, что я приду.

Он подошел вплотную и взял меня за подбородок, заставив взглянуть на него, а потом крепко обнял меня, приложил губы к моей голове и глубоко вдохнул. Я больше не дрожала. Как будто меня укутали в теплый плед, немного жестковатый, но приятный на ощупь. Я положила руки ему на плечи. От него все так же пахло крепким чаем. Когда он немного отстранился, с меня спало полотенце, я стояла в оцепенении. Вирский поднял его и обернул меня.

— Звонила начальница, сказала, что рада, что я сообщила ей о решении вернуться и ждет меня на следующей неделе, — сказала я почти шепотом.

— А ты, естественно, ни о каком таком решении ей не говорила...

— Как видишь, говорила... чужим людям я уже верю больше, чем себе! — я в отчаянии отвернулась к окну.

— Помнишь... — начал было Вирский, но усмехнулся, — попробуй вспомнить тот день, когда я отнес тебя на второй этаж, — просто сам факт этого помнишь?

— Это я помню! И нечего разговаривать со мной как с умственно отсталой!

И тут меня осенило. В прямом смысле слова.

Я повернулась к нему:

— Потому что к тебе кто-то приехал... — я четко осознала, что, действительно, Вирский не был единственным, кто был в доме.

— Помнишь, кто приезжал?

Я помотала головой.

— К тебе никто не поднимался?

— Ты почему меня об этом спрашиваешь? Тебе лучше знать, не так ли?

Вирский подошел вплотную и обхватил меня за плечи:

— А сейчас напрягись, детка, и скажи, не в том ли доме ты в первый раз увидела Олега?

— Кого?

— Ты что, и это забыла? — прошипел Вирский сквозь зубы и начал меня трясти, — мужчина в коричневом пальто, лысый немного еще...

Ах, да, я уж и забыла о «знакомом» из галереи. Ну, забыла не в том смысле, а просто забыла...

— Что ты делаешь? Хватит! Перестань! Я не знаю, — я отошла от него и села на кровать, обхватив голову руками и поставив локти на колени, — не знаю.

— Когда ты мне его описала, я сразу понял, о ком речь. И больше чем уверен, что именно в том доме ты встретилась с ним первый раз.

— Тогда почему я его не помню? Состояние аффекта?

— Не думаю, что это состояние тебе знакомо, — усмехнулся Вирский.

— Я тоже.

— Вот же ублюдок! — он подошел и сел рядом со мной.

— Может, объяснишь, в чем дело? — я устало посмотрела на него, — зачем ты пришел? Кто такой этот Олег? Что с моей памятью? — с каждым вопросом мой голос дергался, а глаза уже были на мокром месте, — и почему я обнимаю тебя, вместо того, чтобы кричать о находке сбежавшего заключенного, — я в конец отчаялась и обессилела.

Сама не заметила, как моя голова оказалась у него на коленях. Он гладил меня, гладил мои волосы и молчал.

А я только с ним переставала чувствовать одиночество.

4.

— Когда я увидел тебя, на каблуках, чуть пошатывающуюся, идущую по парковой дорожке, то сразу понял, что с тобой все будет по-другому. До сих пор в голове твой силуэт осиной талии. До сих пор помню, как подумал тогда: «Боже мой, как можно столько весить?», когда засовывал тебя в багажник. Мне казалось, что мешок картошки будет тяжелее. Даже представить себе не мог, какой стойкой и сильной ты окажешься. Но когда ты пыталась самостоятельно перемещаться в кандалах – это было забавно. Я влюбился в тебя в тот момент, когда ты решила выбежать из подвала в открытую дверь. В тебе было столько решимости. За все твое пребывание в том доме ты ни разу не закричала, не позвала на помощь, не рыдала навзрыд. Я все диву давался, откуда в таком крохотном тельце столько сил? Олег не приехал в день, когда обещал, чтобы забрать тебя. Поэтому у меня было время, чтобы найти ему другую девушку, ведь отдать тебя тогда я уже не смог бы. И я нашел ему другую... а потом еще одну, и еще. Кстати, поэтому я так бесился, когда ты решила дать деру без кандалов. Не простое это дело, знаешь ли, девушек похищать! Но, так как Олег знал о тебе, его раздирало любопытство. И поэтому он решил приехать. Я обещал найти ему еще девушек, столько, сколько он захочет, с одним только условием – что он не тронет тебя. Но, видимо, я пропустил момент, когда он до тебя добрался. Ума не приложу, где я был тогда.

Мы с Олегом познакомились, когда я только перешел работать в местную больницу. Всегда мечтал быть хирургом. Олег работал в лаборатории в ординатуре при этой же больнице, его областью изучения было биполярное расстройство. Он читал нам несколько лекций на курсах повышения квалификации. Моя старшая сестра страдает биполярным расстройством. Врачи не могли ничего предложить ей, кроме препаратов лития, у которых были очень сильные побочные эффекты. Я сошелся с Олегом именно на этой почве. И тогда он предложил свой собственный препарат, который находился на стадии разработки. Мы все обсудили с сестрой и решили, что хуже уже быть не может и согласились на лечение. Через месяц сестре стало легче, и ее перевели из больницы в реабилитационный центр, содержание в котором оплатил Олег. Денег у нас не было, зарплаты, если эти копейки можно так назвать, практикующему хирургу в государственном учреждении хватало лишь на еду и оплату жилья. Все мое время вне больницы было занято тем, что я помогал Олегу в лаборатории, поэтому устроиться в частную клинику или найти подработку не было возможности. Мне ничего не оставалось, как согласиться на его условия, которые он поставил, чтобы заботиться о моей сестре, ведь, как я уже сказал, только его лечение ей помогало.

А условия были следующие: я должен был похищать для него людей, чтобы он мог тестировать свои разработки. Я слишком поздно понял, что тестирует он не только препараты от биполярного расстройства. Для законного проведения клинических исследований (на живых людях) требуется огромное количество денег и времени, огромное количество бумаг и разрешений. Олег не хотел в это ввязываться, да и те препараты, которые он испытывал, были незаконными еще на этапе доклинических испытаний. Просил он всегда девушек, желательно привлекательных. И не скрывал, что может с ними развлечься, потому что считает расходным материалом.

Я так сильно повяз в этом, что назад пути не было. Потом сестре стало хуже, и я похищал девушек с большим рвением, чтобы Олег сделал все необходимое, чтобы ей помочь. Я совсем забросил работу, Олег стал полностью оплачивать и мои расходы. Конечно, столько похищений, а потом и убийств не могли остаться без внимания. Так, расследования стали активнее, вскрылось мое имя. Кстати, я до сих пор так и не понял, как они нашли нас с тобой той ночью. Олега я не сдал, чтобы он не посмел бросить сестру.

По всей видимости, он вколол что-то тебе в тот день, когда приезжал. Один из своих экспериментов, будь они не ладны! А после решил посмотреть, как подействовало, когда представился твоим знакомым...

Все время, что он говорил, я лежала у него на коленях, а он гладил меня по голове. Я плакала. От безысходности. От жалости и гнева к нему, от протеста тому, что только что услышала.

— Зачем ты бежал? — я подняла голову и посмотрела ему в глаза, — под страхом разоблачения, Олег присматривал бы за твоей сестрой, а ты был бы в тюрьме, и тебе не приходилось бы никого похищать...

— Удобно, верно? — Вирский усмехнулся, — неужели ты думаешь, что я оставлю тебя с этим подонком? Он ведь снова вернется. Твое появление в тюрьме было для меня настоящим сюрпризом и счастьем одновременно. А когда ты все рассказала о провалах в памяти и описала Олега, я уже не мог сидеть на месте, — он снова усмехнулся, — какая игра слов.

— Он же знает, что ты сбежал, об этом кричат на каждом углу, — я тяжело вздохнула.

— Пока мои мысли были заняты только тем, как увидеть тебя, — Вирский снова взял меня за подбородок и повернул голову к себе.

— А кстати, — я поморщилась и взглянула в сторону двери, — как тебе это удалось? Твое лицо все жители города выучили наизусть!

— Не забивай свою прекрасную голову ненужной информацией, — он поцеловал меня в лоб.

Я провела рукой по его щеке, и мое тело невольно прильнуло к его широкому торсу. Его губы медленно приблизились к моим, а потом последовал страстный, агрессивный поцелуй. Он уложил меня на кровать, стянул полотенце и стал покрывать мое тело поцелуями. Я вспомнила о нашей ночи в том доме.

— Мне надо идти, — Вирский встал и направился к выходу.

— Постой.

Он обернулся.

— Ты ведь тоже насиловал тех девушек, — я утверждала, а не спрашивала.

Он опустил глаза и ничего не ответил. Я поднялась с постели, обернулась в полотенце и пошла за ним.

— Я буду присматривать за тобой, сделай милость, — он ехидно улыбнулся, — не забудь то, что я тебе рассказал... и вообще то, что я был здесь, — он подмигнул, открыл дверь и вышел. Полицейских у двери я не увидела.

5.

Когда утром я вышла из квартиры, двое полицейских снова стояли около двери. Я стала внимательно их разглядывать на наличие следов побоев, но, конечно же, ничего не спрашивала, хоть мне и было любопытно, где они пропадали вчера ночью.

— Все в порядке? — один из них уловил мой пристальный взгляд.

— А у вас? — я ответила вопросом на вопрос, но быстро сообразила, что веду себя подозрительно.

— Да, спасибо, — я поспешила доброжелательно улыбнуться, — выйду на полдня, может, и вам не стоит здесь стоять, пока меня нет?

— Капитан Некрасов дал четкие указания, в идеале, один из нас должен пойти с вами.

Я приложила все усилия, чтобы отнестись ко всей этой бессмысленной возне серьезно. Ну и что, что полгорода боится, а другая половина ловит опасного преступника, сбежавшего из тюрьмы и осужденного пожизненно.

— Спасибо, конечно, но что-то мне подсказывает, что одному из вас вряд ли будет интересно выбирать мне новое платье.

Полицейские ехидно улыбнулись, пошловато я бы сказала.

— Тем более без доступа в примерочную, — я раскусила их и одарила саркастичной улыбкой.

Один из них покраснел, а другой отвел глаза.

— Вернитесь до темноты, — напомнил покрасневший.

— Как всегда, — я махнула им рукой и спустилась по лестнице.

Мне нужно было отвлечься. Когда кино и разговоры с Асей перестали действовать, я поняла, что мне требуется шоппинг. На улице светило солнце, снег перестал нещадно сыпать, и даже ветер стих. Но было морозно. Торговый центр находился в пятнадцати минутах от моего дома, и я решила прогуляться. По дороге я вспомнила (да, теперь это звучит и нелепо и страшно) что меня ждут на работе, поэтому решила первым делом поискать что-то новое, по этому случаю. Дресс-кода как такового у нас в компании не было, но внешний вид сотрудника обязан был быть приличным. Хотя понимание приличия у каждого свое. Для меня это означало закрытые плечи, неглубокое декольте и юбка на пару сантиметров выше колена, ну, хорошо, на пару-тройку сантиметров выше.

Все чаще я ловила себя на мысли, что из-за сильного переживания за свою память не могла нормально думать. А подумать было о чем. Ночные встречи в полуголом виде с уголовником, который держал меня в плену – не достаточная ли это пища для размышлений? А с другой стороны я постоянно старалась себя отвлечь, даже сейчас, заходя в торговый центр, я пытаюсь занять свою голову мыслями о том, где раздобыть хорошие скидки.

В одном из магазинов, где я пыталась найти самый маленький размер брюк, я не сразу заметила женщину, которая терлась около меня и неприлично долго пялилась мне в лицо. В конце концов, когда меня это уже сильно напрягло, я посмотрела на нее в упор и, не отводя взгляд, ждала, когда она объяснит свое бесявое поведение. Долго ждать не пришлось.

— Как же тебе не страшно из дома выходить?

Я опешила. Насколько я помню, была только одна статья с моим лицом на всю страницу...неужели оно такое запоминающиеся?

— Его ведь еще не поймали, верно? Этого ужасного убийцу.

«Он не убийца» – хотела было выпалить я, но вовремя сдержалась.

Женщина смотрела на меня с неподдельным любопытством, как будто бы ждала не только ответ на вопрос, но и рассказа всей подноготной.

Я раздражительно помотала головой и ушла из магазина. Жаль, что она так и не узнает, что раздражительность была вызвана ей самой, а не тем фактом, что «ужасного убийцу» еще не поймали. И брюки я так и не выбрала.

Чувство, что Вирский где-то рядом не покидало меня с самого выхода из дома, а в торговом центре только усилилось. И это я заметила еще до встречи с любознательной дамочкой. Обойдя почти половину всех магазинов, я присела в кофейне. Выбрала самую дальнюю и самую безлюдную. Мне иногда кажется, что ярлык «жертва» на меня вешают неспроста. Ну, какая нормальная девушка, после того, как ее похитили, будет выбирать места, которые пустуют? А может все из-за того, что у меня такие сложились такие отношения с похитителем, и, получается, что похищение не было настоящим? Хотя, какие отношения? Все, запуталась.

— Привет!

Я подняла глаза и увидела Олега. Вот, как выглядит убийца. Абсолютно непримечательно. Улыбка до ушей. Ни намека на жестокость и безумие. Правду говорят: «С лица воды не пить». А с его даже капли не попробуешь.

— Олег, из галереи, верно? — я попыталась расслабиться и улыбнуться.

— Ого, вспомнила! — он сложил руки на груди, — а я уж думал, что опять придется рассказывать!

Он явно переигрывал. Тон был неестественно завышен.

— Сегодня без подруги?

— Да...одна, — я, непонятно зачем, убедилась, что на столе лежат ножи.

Мне захотелось оглянуться, чтобы убедиться еще и в том, что хотя бы бариста на месте. Но это могло бы быть подозрительно.

— Слушай, все эти новостные ленты, — Олег взял меню и стал медленно пролистывать, — они, наверное, тебя очень утомили...

— Ничего, справлюсь, как у тебя дела?

Олег немного поморщился.

Он промямлил что-то про работу и занятость, а я пыталась держаться дружелюбно и свободно. Мне казалось, что он не просто смотрит действие препарата, будто он пытается понять, знаю ли я, где сейчас Вирский. А так как я знала все о самом Олеге, то молчание и улыбка – мои лучшие друзья на данный момент. Когда он ушел, я с облегчением выдохнула и принялась за заказанный ранее кофе.

— Ты отлично держалась, — низкий голос Вирского прозвучал из угла темной спальни.

— Ты выучил расписание моего мытья? — я вытирала голову, остановившись в дверном проеме, — и вообще, мы так и будем встречаться, когда я не одета? — я поправила кончик заправленного полотенца.

— А мне нравится, — произнес он ровно.

— Как чувствовала, что ты был рядом сегодня.

— Я же сказал, что присмотрю за тобой.

— Может, мне, поэтому не было сильно страшно...

— А может ты просто забыла, как тебе было страшно.

Я промолчала. Мне было обидно такое услышать.

— Я пытался пройти к сестре. Там полиция, явно меня поджидают. У нас больше нет родных.

— А вообще странно, что никто до сих пор на него не вышел, — я не стала комментировать его мысль и перешла сразу к своей.

— Он не мелькает там часто. Просто переводит деньги сестре с левого счета. А когда появляется, то делает это весьма аккуратно, — Вирский сразу понял, о чем я говорю, — как только я заберу ее, то сразу займусь вопросами твоей памяти. Я не могу прижать его, пока моя сестра не будет в безопасности.

— А как же ее лечение?

— Я разберусь с этим.

Иногда мне кажется, что я уверена в нем больше, чем он уверен в себе. Вирский прошел мимо меня и остановился у входной двери:

— Я хочу, чтобы ты не боялась.

Я внимательно посмотрела на него.

— Чтобы в тебе не было ни страха, ни паники, ни неуверенности.

— А в чем я должна быть уверена?

Он подошел ко мне и поцеловал – долго, качественно (уверена, это определение отлично описывает поцелуй), обхватив руками мои скулы.

6.

Утром меня навестил капитан Некрасов. Концентрация мужчин в квартире за последнее время напомнила мне о моем незамужнем статусе.

— Есть новости? — я поражалась своей простоте, — его где-нибудь видели?

— Пару человек звонили и утверждали, что видели, — капитан опустил голову, — но у нас пока без результатов.

Еще бы.

— Удивительно, — протянула я, как будто Вирский скрывался несколько месяцев, а не дней.

— Он приходил к вам? — вопрос Некрасова ошарашил меня.

— Конечно, — я посмотрела ему в глаза, — конечно приходил, его любезно пропустили ваши сотрудники, а вам не доложили.

— Не надо так шутить, в вопросах безопасности обычно не смеются.

— А зачем тогда ваш глупый вопрос? — я иронично усмехнулась и протянула капитану чашку, — еще горячий.

— Я должен был его задать, — Некрасов нахмурился и отпил кофе.

Наглядный пример того, как не верят правде. Хотя я и не знаю, как Вирскому удалось миновать полицейских у двери.

После того, как я увидела его, Некрасов больше не кажется мне таким уж мачо. В чертах его лица есть что-то женское, да и руки тощие... Рост уже не такой привлекательный, и плечи не такие широкие, как казалось.

— Сотрудники останутся у вашей двери до тех пор, пока преступник не будет пойман, — он прервал мои размышления.

— А в этом есть необходимость? — я поняла, что вопрос лишний и тихо добавила, — спасибо.

— Если что, мой номер у вас есть, спасибо за кофе, — он вернул мне чашку и направился к входной двери.

«Если что» – это что? Да и зачем он, собственно, приходил?

У меня в голове мелькнула шальная мысль, что возможно и надо было сказать Антону правду. Стоп. Так я, по сути, ему уже и сказала. Может повторить все с серьезным лицом? Рассказать все то, что я узнала от Вирского и надеяться на помощь и поддержку доблестного капитана...

Чашка выпала у меня из рук и разбилась.

— Окееей, — протянула я и посмотрела в потолок, — намек понят.

Кажется, пора закупать в квартиру пластиковую посуду.

Пока я собирала осколки, заметила на ногах царапины от них. А что, если моя нечувствительность боли – еще один эффект той дряни Олега, которую он мне вколол?

К выходу на работу я была готова полностью, вот только блокнот не завела. Его наличие – прямое доказательство того, что у меня проблемы с головой. Несмотря на то, что это было очевидно, блокнот, как я посчитала, означает полное согласие и смирение. Согласие – еще куда ни шло, а вот смирение – ни за что! Я вызвала такси, чтобы не утопить в снегу новые сапоги хотя бы в первый день. Ну и что, что на них несколько слоев водоотталкивающего спрея и пешеходная дорожка ведет через парк.

После выпуска из университета, я меняла работы «как перчатки»: в одной месте меня не устраивало начальство, в другом – график, в третьем – коллектив, в четвертом – условия работы в целом. Ни в одном из них я не проработала больше полутора лет, кроме нынешнего места. Моей сестре всегда было не понятно, какая разница, где быть менеджером по подбору персонала и что это за профессия такая – менеджер? Она всегда считала, что специальность должна быть настоящей – врач, учитель, адвокат например, а такие профессии как менеджер или дизайнер она не воспринимала вовсе, особенно ее забавляла деятельность ландшафтного дизайнера. Я много раз спрашивала, почему она считает, что они ненастоящие, а в ответ она отмахивалась и переводила тему.

И вот уже шестой год я работаю в самой крупной гостинице города, а самый частый вопрос о моей работе: а чем вы занимаетесь, если штат уже полный? Моей начальнице, которая курирует все вопросы, связанные с кадрами, еще нет тридцати пяти, да и основная масса сотрудников гостиницы – молодые люди. Даже владельцу нет и сорока, и только администратор ресторана вышел за рамку пятидесяти, но выглядит все равно на сорок пять и чувствует себя отменно. Помимо приятного, дружного коллектива, я получила стабильную заработную плату, очень хорошие условия работы, и просто восхитительный график – отсутствие как такового. Главное было – сделать свою работу в установленный срок, выполнять возложенные поручения и неважно – растягивать это на выделенное время или все сделать за пару дней и реже появляться на работе. Спокойно отпускали раньше, если очень надо, спокойно оплачивали до двух дней больничного, мало ли какие обстоятельства. Единственное условие – осведомленность начальницы: где ты, что ты и в какой стадии твоя работа. Невыполнение работы в срок наказывалось процентами, точнее их срезанием, тем же заканчивалась забывчивость предупредить руководство. И, естественно, самой главной приятностью это работы являлось постоянное наличие интересной деятельности.

— Здравствуйте, Инна, — первым делом я заглянула к начальнице.

— Ну, наконец-то! Проходи, дорогая моя, привет! — она подняла голову от ноутбука, сняла очки и широко улыбнулась, — как ты?

— Нормально, все хорошо.

— Я, если честно, думала, что ты все же не выйдешь.

Я вопросительно посмотрела на Инну.

— Он же сбежал, — она понизила тон, — я подумала...

— Все нормально, — прервала я ее, — давайте лучше о работе, у вас наверняка есть для меня что-то интересное!

Вот чем мне всегда нравилась Инна, так это тем, что никогда она не утруждала себя лишней информацией. Поэтому я обрадовалась, увидев в ее взгляде понимание того, что я не хочу говорить об этом, и согласие с тем, что нужно и впрямь взяться за дело.

— Верно, нам нужно организовать повышение квалификации барменам, а так же тем горничным, которые работают у нас меньше двух лет (к слову о том, чем я занимаюсь на работе при полном штате).

— Вот и замечательно, пойду, поздороваюсь со всеми и за работу! — на меня нахлынуло воодушевление.

— Твой кабинет теперь напротив бухгалтерии, просторнее и светлее, как ты хотела.

— Большое спасибо вам, Инна, это очень ценно и важно для меня.

Хоть я и не помню, но весьма любопытно, как я выпросила новый кабинет.

Гостиница разделялась на два крыла – правое и левое. Весь первый этаж правого крыла выделен персоналу, следующие десять этажей – гостевые номера, из которых десятый этаж занят люксами. На первых двух этажах левого крыла расположен тренажерный зал и бассейн, а так же зона СПА. Выше – гостевые номера, на десятом этаже тоже люксы. Два крыла соединяет просторный холл с зоной приема постояльцев и ресторан.

В наш ресторан приезжают гости, независимо оттого, живут они в гостинице или нет. Сначала я думала, что спрос вызван презентабельностью этого места: большой светлый зал, много зеркал, столы для компаний из разного количества человек, светлая мебель и скатерти. Большая и красивая люстра по центру, ну как, красивая, скорее, сразу привлекающая к себе внимание.

А потом я попробовала одно из блюд нашего шефа и навсегда влюбилась в это место, ни обращая внимание на его, как по мне, чересчур выпячивающуюся помпезность.

Рабочая рутина затянула меня с головой. Я намеренно не делегировала полномочия, чтобы не оставалось времени для ненужных мыслей и разговоров. И нужно отдать себе должное, я с легкостью пресекала все попытки моих коллег сунуть нос глубже моего рабочего кругозора.

Когда я вышла из гостиницы, напротив, из машины, подходил ко мне навстречу капитан полиции Некрасов. Заметив его, я молилась только об одном: чтобы он не похвастался своим успехом в поимке Вирского.

— Добрый вечер!

— Здравствуйте, какими судьбами?

— Позвольте подвезти вас, нынче быстро темнеет.

Смуглый мужчина в джинсах и коричневой кожаной куртке на меху открыл передо мной дверь Форда.

— Почему вы не форме?

— Сегодня не моя смена, — Некрасов пристегнулся и поправил зеркало заднего вида, — как на работе?

— Хорошо, спасибо. Получается, что я – ваша внеурочка? Надеюсь, вам доплатят, — съехидничала я.

— Если честно, я тоже на это рассчитываю.

И между нами застряла неловкая пауза.

— Я волновался за тебя, вот и решил встретить, — Антон припарковал машину возле моего подъезда.

— Это означает, что он еще на свободе? — мой тон не выражал ни капли сочувствия.

— Это означает, что я просто захотел тебя подвезти.

— Как ловко вуалируется провал в работе полицейских...

Он грустно улыбнулся.

— Спасибо за беспокойство, — я вышла из машины и хлопнула дверью.

Антон открыл окно:

— Не пригласишь войти?

— У моей двери уже есть двое крепких мужчин, еще раз, спасибо, — я улыбнулась и зашла в подъезд.

Не знаю, чего я боялась больше: то, что Некрасов увидит Вирского у меня в квартире или то, что Вирский сделает с ним, когда это произойдет. А может мне просто не хотелось разрушать свой образ жертвы для Антона.

Когда я подошла к двери, то не увидела полицейских, что могло означать только одно.

— Кто тебя подвозил? — услышала я, закрыв за собой дверь.

— Капитан полиции Некрасов, — не включая свет, я бросила ключи на тумбу и расстегнула пальто.

Вирский подошел сзади и аккуратно снял его, а потом повесил на вешалку.

— Почему не на служебной машине?

— Сегодня не его смена.

Я очень вовремя посмотрела ему в глаза:

— Даже не думай. Он хороший человек и полицейский. И он не заслуживает того, о чем ты сейчас подумал.

— Согласен, все хорошие полицейские встречают молодых девушек после работы. Сколько успеют за вечер, а в другой вечер – других... потом следующих, так и разбавляют свои вечера.

— Уймись, — я положила руку ему на грудь, — ты голодный?

— Очень.

Вирский подхватил меня на руки и отнес в спальню. Не успела я и глазом моргнуть, как моя одежда оказалась на полу, а его горячие руки обожгли мое голое тело. Он укутал меня собой как тяжелым жестким шерстяным одеялом.

— Почему ты дрожишь?

Я не ответила. Просто смотрела на него широко распахнутыми глазами, вцепившись мертвой хваткой в его плечи. Он стал целовать мне руки. Я чувствовала, как мое тело пытается справиться с напряжением, но голова упорно не дает расслабиться.

— Какая же ты красивая, — Вирский начал гладить меня по щеке, а другой рукой проводить от ребер до бедра.

В нем не было и доли жестокости, которая настигла меня на той даче. Будто бы Вирского пропустили через фильтр, оставив только мужественность и уверенность. А нежность, которая ну никак не клеилась с его образом, я чувствовала, как она зарождалась где-то глубоко и очень медленно.

Он обнял меня еще крепче и вдохнул аромат моих волос, а я наполнилась уютом и ароматом крепкого чая.

Вирский стал целовать меня, продвигаясь ниже по телу, когда руками он дотронулся до моих ног, я невольно дернулась и попыталась поджать их. Он отстранился и включил прикроватный светильник. Я подобрала ноги и села, облокотившись на спинку кровати. Мне было трудно отвести взгляд от его прекрасного лица, которое теперь я видела ясно и четко.

Он аккуратно взял в руки мои ступни и стал нежно водить по щиколоткам большими пальцами.

— Синяки уже почти прошли, и не болит.

— Но ты до сих пор дергаешься, — Вирский выдохнул с досадой, потом неожиданно резко схватил меня за ногу и дернул вниз.

— Ай!

Его лицо оказалось прямо над моим. Он прижал мои руки над головой:

— Почему ты не сдала меня? Почему не рассказала все своему полицейскому? — Вирский тяжело дышал, вдавливая меня в кровать все сильнее.

А я снова не смогла ему ответить. Лишь чуть-чуть приподняла голову, чтобы дотянуться до его губ.

7.

Я не знаю, как сказать ему, что ждала именно такого как он, и не показаться сумасшедшей. Не понимаю, как доходчиво объяснить этому гиганту, который, обхватив меня сзади, дышит мне в шею, что с ним я больше не чувствую себя одинокой. Поэтому я молчу и прижимаюсь к нему сильнее, несмотря на то, что чувствую, что вот-вот сгорю от жара его тела. Не уверена, что он поймет, если я заявлю ему, что с ним мне больше никто не нужен. Я и сама до конца не понимаю, как так вышло. Знаю только, что теперь готова все отдать за то, чтобы он никогда больше не разжимал свои руки вокруг моей талии.

— Так как насчет ужина?

— Теперь можно утолить и этот голод, — Вирский поцеловал меня в щеку и ушел в ванную.

А я ушла на кухню. Там включила свет у вытяжки над плитой и в полумраке полезла в холодильник.

— Так, где же все-таки полицейские у двери? — спросила я, когда он вышел.

— Ты не поверишь, но сейчас они на месте. И останутся там до тех пор, пока их не отвлечет очередной ребенок, у которого что-нибудь стряслось, неожиданное и очень страшное, — Вирский закатил глаза.

Я засмеялась.

— Что?

— Да как тебя дети-то не испугались? Ты огромный! И, вон, какой, — я махнула рукой в его сторону, — огромный!

Вирский улыбнулся:

— Детки нынче очень отчаянные, любознательные и, к счастью, невнимательные.

— А еще, по всей видимости, очень любят конфеты.

— Жвачки, по тридцать рублей, с наклейками.

— Да ты теперь специалист! — рассмеялась я, — если нам нужен будет ребенок для прикрытия, ты знаешь, как это организовать!

Вирский потупил взгляд:

— И как мне сделать, чтобы ты в это не ввязывалась...

— Ты сам ввязал меня в это, в тот момент, когда бросил в багажник, выпившую в парке, — я подошла к нему и погладила по голове.

— Странная ты.

— Сумасшедшая, я бы сказала. Ты придумал, как забрать сестру?

— Она исчезла.

— Что? — я крепче сжала в руках чашку.

Еще пара-тройка неожиданных новостей и в квартире не останется посуды.

— Она и Олег исчезли. Не могу найти их.

— Странно, что Антон ничего не сказал мне.

— Он видимо не хочет беспокоить молодую красавицу, которую так рьяно опекает, — произнес Вирский с издевкой.

Я усмехнулась и выложила на стол порезанные овощи:

— Ты так спокоен.

— От того, что я буду не спокоен, сестра не найдется.

Пожарив стейки и разогрев гречку, я взяла пепельницу и потянулась за сигаретами. Когда я прикурила около окна, массивная рука вытащила у меня изо рта сигарету. Потом эта же рука забрала пачку, зажигалку, открыла окно и все туда выбросила.

— Эээ...

— Предлагаю занять твой рот чем-то более полезным, — Вирский приблизил ко мне свои губы.

Я прикрыла глаза и потянулась навстречу. Неожиданно в мой рот вместо тяжелого горячего языка попал твердый холодный огурец.

— Не кури. Это отвратительно.

— Не так отвратительно, как похищать людей.

Вирский вернулся за стол и опустил голову.

— Прости, — я положила гречку с мясом ему в тарелку.

— Тебе не за что извиняться... Какие замечательные рыбки, — протянул Вирский, обратив внимание на аквариум, — интересно, мои золотые еще живы?

— Наверняка их забрал к себе какой-нибудь сердобольный омоновец.

— Смеешься?

— Нисколько! Они тоже мне очень нравились. А теперь, — я улыбнулась и провела рукой по его щеке, — у нас есть эти.

Вирский внимательно посмотрел на меня:

— Ты не забываешь их кормить?

Я состроила недовольную гримасу:

— Лучше скажи, что ты собираешься теперь делать?

— Для начала я поем. Олег наверняка забрал сестру с собой, и я непременно выясню, куда. Потом сходим с тобой на Айвазовского, как и обещал. И на протяжении всего этого одним глазком я собираюсь присматривать за этим мутным капитаном, — Вирский триумфально улыбнулся.

Я верю ему. Верю каждому слову. И не ставлю ничего даже под самое маленькое сомнение. Как будто папа только что рассказал планы на выходной день своей маленькой дочурке, и та уже побежала надевать свое лучшее платье, чтобы кататься на самокате и есть мороженое в парке аттракционов. Он самый разыскиваемый убийца в городе? О чем вы?! Мы идем на Айвазовского!

— Я пойду в душ, приятного аппетита.

Я ушла, чтобы дать уйти ему. Как бы мне этого не хотелось, я понимала, что пока он не решит вопрос с сестрой, со мной он не останется. И мне не очень хотелось смотреть на то, как он преодолевает моих стражей.

Протерев запотевшее зеркало после душа, от неожиданности я отстранилась и уперлась в громоздкое тело.

— Вот уж не думала, что сюда могут поместиться два человека.

— Тебе на работу завтра?

Это вопрос заставил меня задуматься. Глубоко внутри я четко осознавала, что да, завтра рабочий день, но, учитывая провалы в памяти, стала сомневаться. Вирский увидел мое замешательство:

— Мы обязательно разберемся с этим, — он обнял меня, — пойдем спать.

Никогда еще я не спала так крепко, и никогда еще во сне мне не было так спокойно. Утром я лишь на секунду услышала будильник, который резко прервали. А потом я почувствовала поцелуи в голову и шею, потом Вирский стал гладить меня по волосам, а его рука, которая обнимала мой корпус, стала продвигаться ниже и уверенно обхватила мою промежность. Когда в меня проник толстый крепкий палец, я окончательно проснулась.

— Тебе нужно на работу, помнишь?

Я пихнула его в бок, встала с кровати, подошла к окну и оттуда стала внимательно разглядывать этого мужчину.

— Почему ты так смотришь?

— Страшно забыть, ...как ты выглядишь. Еще страшнее забыть, что я с тобой чувствую.

— Я не позволю тебе забыть ни меня, ни твои чувства со мной.

Когда я вышла из душа, его уже не было, а через дверной глазок я увидела, что моя охрана по-прежнему на своем месте. На тумбочке завибрировал телефон.

— Привет, Ась!

— Доброе утро! Звоню узнать, как твой первый день. Вчера уж не стала тебя беспокоить, подумала, что ты вымоталась.

— Да, вчера я действительно измоталась, — я закатила глаза, — спасибо, все отлично, вот, снова собираюсь на работу.

— Вот и замечательно, давай поужинаем сегодня с тобой.

— С удовольствием!

— Созвонимся тогда, ближе к вечеру.

— Договорились!

Я собралась и вышла.

— Доброе утро!

— Доброе! — меня поприветствовали двое полицейских.

— Я уже вышла на работу, может вам стоит обсудить дежурство у моей двери с вашим начальством? А то так стоять целыми днями у пустой квартиры – приятного мало.

Оба полицейских странно переглянулись.

— Что-то не так?

— Да нет, просто вы уже говорили все то же самое вчера утром, — неуверенно произнес один из них.

Про себя я выругалась. Меня действительно стало бесить это состояние.

— Просто переживаю за вас, — промямлила я, — у вас итак тяжелая служба.

Я пожелала им приятного дня и поспешила уйти. Выйдя на улицу, я вдохнула морозный воздух и огляделась, мне почему-то показалось, что я обязательно увижу Антона. Но в этот раз интуиция подвела меня сильнее обычного, пройдя пару метров, я ощутила неожиданный и больной укол в шею. В глазах у меня все расплылось, а потом потемнело. Помню только, как ослабила хватку, и сумка сползла по моим ногам в снег.

Часть IV

1.

Очнулась я оттого, что в нос ударил сладко-гнилостный запах. Голова гудела, а в глазах еще несколько секунд была расплывчатая картинка. Меня затошнило, запах стал просто невыносимый. Вся моя одежда и руки были выпачканы мокрой грязью. Когда зрению вернулась резкость, я увидела перед собой железную дверь, а вокруг куски строительных кирпичей, которые были сколоты и развалены, из них бы точно уже не вышло ровной стены. Части арматуры вперемешку со строительным мусором занимали в помещении места больше, чем я. Волосы мои тоже были в грязи. В полумраке я боялась вляпаться во что-то более противное, чем обычная грязь. Моя попытка подняться на ноги не увенчалась успехом, поэтому я кое-как подползла к двери и попыталась ее толкнуть. Безуспешно. К горлу начал поступать ком, потому что вонь становилась уже больше, чем просто невыносимая. Не было ни окна, ни форточки, свет еле-еле исходил от старой лампочки накаливания, свисающей на проводе с потолка.

Для себя я отметила, что если это очередное похищение, то слишком уж они зачастили. Однако в этот раз вся картина соответствовала мои представлениям до встречи с Вирским. Да что же здесь так воняет-то! Как будто что-то стухло! Своей сумки я не обнаружила, голова просто раскалывалась и на этот раз мистер Дениелс совершенно ни при чем. Я снова попробовала открыть дверь, но только оцарапалась о торчащую из нее железяку. Потом я стала внимательнее разглядывать свои руки и через слои высохшей и свежей грязи обнаружила, что они все в синяках и кровоподтеках. Подползя ближе к освещенному месту под лампочкой, я расстегнула пальто и подняла джемпер. Хотя я ничего и не чувствовала, но вид был такой, как будто меня избивали. У меня не было сил подняться, и не было сил кричать. Все мои мысли были только об одном: что же я такое опять забыла, что оказалась здесь? А еще о том, что меня точно скоро стошнит.

Оглядевшись внимательнее в поисках источника зловония, я увидела в углу какой-то мешок, а когда подползла к нему, то точно убедилась в том, что этот пакет из плотного полиэтилена и есть источник. Первая же мысль о том, что в такие заворачивают трупы, оказалась верной и, когда я приоткрыла пакет, на меня смотрели два распахнутых глаза синеватой женщины. Ну, естественно, что же еще может так вонять. Я быстро отползла в другой угол, тошнота резко отступила, а внутри все опустилось. И зачем я тогда рассказала Вике, как я представляла себе место, где держат похищенных? Сглазила, точно!

Я судорожно стала перебирать в памяти черты своей сестры и Аси, чтобы быть уверенной, что это не они. Хотя и с горечью понимала, что уж на память сейчас могу рассчитывать меньше всего. Собрав все силы, я поднялась и стала бить в дверь, а она лишь отзывалась мне глухим эхом. Я просто обязана была убедиться, что труп не принадлежит никому из моих знакомых, поэтому, уверенно встав на ноги, я подошла ближе к пакету и внимательно посмотрела на лицо. Это была ни Катя и ни Ася, даже никакая ни знакомая, на первый взгляд, но, что-то близкое для себя в ее лице я все-таки видела. Меня затошнило снова.

Дверь неожиданно распахнулась и на пороге я увидела Вирского. Он громко выдохнул, подбежал ко мне и обнял:

— Жива!

Я вцепилась в него, как будто вижу в последний раз. И глубоко дышала, захватывая не слишком свежий воздух который тянулся из открытой двери.

— Что это за вонь?

Я кивнула головой в сторону жмурика.

Вирский сначала бросил небрежный взгляд, а потом быстро подбежал к трупу и стал судорожно трогать лицо и, достав половину тела, обхватил его, как ребенка.

Значит, мне не просто почудились знакомые черты.

— Вот и замечательно, все в сборе, — в помещении появился Олег с двустволкой, направленной на Вирского и захлопнул за собой дверь.

— Я убью тебя, — Вирский сидел, смотря в пол.

— Тогда очень скоро ты будешь обнимать еще один труп, — Олег оскалился и посмотрел на меня, — здравствуй, красавица, ты меня еще помнишь?

— А знаешь, — он снова обратился к нему, — твоя сестра очень тебя любила, делала буквально все, выполняла любое мое желание, чтобы только я не сдал тебя полиции. Мы с ней отлично ладили, до тех пор, пока она мне не наскучила. А она отличалась послушанием. Если бы ты только знал, как старательно выгибала спинку, когда я выбирал желаемую дырку.

Вирский сорвался с места и сделал рывок в сторону Олега.

— Не надо, — тот встал рядом со мной и направил ружье на меня, — вот угораздило тебя связаться с ним... почему ты его не сдала, ума не приложу! Что в нем такого особенного? Да он имя-то твое только из газет узнал! — Олег громко рассмеялся.

— Отпусти ее.

— Боюсь, что теперь ее нельзя никуда отпускать одну, — Олег уперся дулом мне в щеку, — как это ни парадоксально, но даже сейчас ей безопасней, чем одной снаружи.

— Какого черта тут происходит? — я гневно посмотрела на Олега.

— И снова, как ни парадоксально, я – твое единственное спасение.

— Что ты имеешь в виду? — Вирский медленно подходил ближе.

И чем ближе он подходил, тем сильнее дуло впивалось мне в лицо.

— Уже совсем скоро она забудет, как выглядит улица, на которой живет, будет все хуже и хуже узнавать родных. Она не сможет вернуться с работы домой, да и на работу вряд ли доберется самостоятельно. Забудет, где лежат тарелки и в каком ящике нижнее белье. Потом не сможет воспроизводить связную мысль, в конце концов, забудет свое имя, — он приторно улыбнулся, — и... даже тебя.

С каждым его словом мое сердце стучало все чаще, задрожали ноги и руки.

— Ей уже сейчас неплохо сидится со сломанными ребрами, поэтому теперь нужно постоянно контролировать, чтобы она не падала и нигде не ударилась. Ведь, если она сломает руку и не заметит, думаю, ничего хорошего ждать не придется.

Я стала ощупывать свои ребра, но ощущала лишь складки пальто.

— И если твоя сестра мне просто наскучила, то ей, — он снова кивнул в мою сторону, — ты помочь еще способен, — у меня есть лекарство от моего же лекарства, вот такая тавтология.

Отойдя от меня, Олег поднял руки в знак того, что после сказанного, ему уже точно ничего не грозит и стрелять он не намерен.

— Зачем тебе все это? Снова тебе помогать я не способен, я в розыске, она вообще здесь ни при чем! Чего ты хочешь? — у Вирского горели глаза, и вздулись вены.

В этот момент он был невероятно сексуален, а меня охватила паника, потому что я не смогла вспомнить другого момента его сексуальности. Хотя, чего я вообще переживаю, возможно, в моем теле переломаны не только ребра.

— Все просто, я хочу забрать у тебя все, что ты любишь. Что бы ты работал со мной, не будучи ни к чему привязан. Терпеть безграничную любовь к сестре я еще был способен, тем более что она служила гарантом моей неприкосновенности и твоей исполнительности. Но эта девица... из-за нее тебя поймали, ведь ты совсем расслабился! — Олег стал ходить из угла в угол, — из-за нее ты сбежал из тюрьмы, пытался проникнуть к сестре, ставя меня под подозрение. Ты совсем обмяк, ты стал зависим! А я не могу рисковать, отпустив тебя! — он стал переходить на крик, — я хочу продолжить свою работу!

— Убивать женщин? — крикнул Вирский в ответ.

— Когда ты имел их одну за другой, то тебя все устраивало! Вопрос с твоим розыском мы уладим.

— Отдай лекарство, отпусти ее. Я сделаю так, как ты скажешь.

— И ты больше никогда с ней не увидишься!

— Я сделаю так, как ты скажешь! — повторил Вирский и неуверенно потупил взгляд в пол, потом поднял глаза от звука глухого удара и увидел тело Олега, которое безжизненно валилось вперед с закрытыми глазами.

2.

— Не смотри на меня так, ты слышал, что он хотел, чтобы мы больше не увиделись, — я стояла над телом с окровавленной половинкой кирпича.

— Ярлык «соучастницы» в прессе, по-видимому, был пророческий, — Вирский прощупал пульс Олега и отрицательно покачал головой.

— А ты явно хотел прославиться как хирург, а не как убийца и насильник.

— Мы и дальше будем обмениваться колкостями?

— Скажи, что он наврал про тех, других женщин.

— Не могу, потому что это будет неправда. Просто прими это и забудь.

Я зависла в его бездонном взгляде.

— Пойдем, положи это рядом с ним, — Вирский указал на половинку кирпича и протянул мне руку.

Он вывел меня наружу, довел до автотрассы и вызвал машину. Про такси я поняла только тогда, когда машина подъехала, потому что до этого момента меня просто тянули за руку, а я просто жмурилась от света.

— Это было не умно, — Вирский стал снимать с меня пальто, — у него было лекарство, ты же слышала, что тебе будет только хуже.

— И ты ему веришь? Хм...верил? Что ты делаешь, холодно!

— Такую грязнулю тебя никто в машину не посадит, — он накинул на меня свою куртку, а пальто свернул чистой стороной наружу и вернул мне, — дуй домой, я скоро буду, дождись меня и вместе поедем в больницу. Помни, что ты практически не чувствуешь боли и у тебя провалы в памяти, — он усмехнулся и поцеловал меня в выпачканный лоб.

— Шутник, как я попаду в квартиру? Ключи были в сумке, а на входе полиция, — я непроизвольно надула губы.

Вирский вытащил из кармана брюк связку ключей:

— Судя по тому, как ты лихо решила проблему с Олегом, полицейские на входе для тебя сущие пустяки.

— Я даже спрашивать не буду, откуда они у тебя, — я забрала ключи и осторожно села в машину.

— Вот и умничка, ты же поняла, что когда я говорю, что для тебя те парни пустяки, это не значит, что ты должна их убить? — лицо Вирского выражало полную серьезность.

— Это целиком и полностью зависит от них, — улыбнулась я в ответ, — возвращайся, пожалуйста, скорее.

Вирский захлопнул дверь. Я уловила на себе взгляд таксиста в зеркале заднего вида и, убедившись, что преступника в розыске он не особо разглядывал, назвала адрес.

— Где же это вы так выпачкались, девушка? — усмехнулся таксист.

— Играли с компанией в квест, куда только не залезешь ради победы! — я театрально поправила волосы и отвернулась к окну.

Радио пропело четыре часа. Наверняка Ася уже обзвонилась мне насчет ужина. Я с опаской стала ощупывать ребра, но из-за страха того, что могу нащупать или сделаю хуже, перестала. Выглядела я откровенно как побитая собака, как грязная побитая собака. Когда мы подъехали к подъезду, я вспомнила про деньги.

— По поводу оплаты..., — замялась я и прикусила губу.

— Не беспокойтесь, оплата прошла.

Я нахмурила брови.

— Олег Александрович расплатился картой.

Сначала я не поняла о ком он, а потом рассмеялась. Таксист явно не понимал, что меня так развеселило.

— Все в порядке, извините, — смеясь, я дернула ручку двери.

—Хорошего вам вечера!

— И вам!

Я все еще помнила о сломанных ребрах, поэтому медленно и осторожно поднялась на свой этаж и, предвкушая удивление полицейских, широко им улыбнулась. От неожиданности, они не сразу среагировали.

— Что произошло? Вы в порядке? — ко мне подошел один из них.

— Да, не беспокойтесь, — как можно непринужденнее ответила я, — решили с коллективом поиграть в квест, вот, — я усмехнулась, — поиграли.

А вдруг они заметят, что связка ключей не моя?

— Судя по всему, ваша команда продула!

— Все как раз наоборот!

— Это где же такие жесткие квесты проводят?

Я ускорилась в открывании двери:

— Ой, все организовывало наше руководство, отвезли нас туда с работы...устала, сил никаких, — быстро войдя в квартиру, я высунула голову из двери, — вы бы тоже уже шли домой, сегодня я точно больше никуда не собираюсь.

Полицейские переглянулись между собой.

— До прихода ночной смены еще около двух часов.

— За эти два часа максимум, что со мной может случиться – я захлебнусь в собственной ванной от усталости, — я старалась шутить с еще большим непринуждением.

— Хорошо, ну, в смысле не захлебнуться в ванной, — сказал один из полицейских и откашлялся, — вы, если что, сразу звоните.

— Обязательно, спасибо вам большое.

Я закрыла дверь изнутри. Вот интересно, «если что» это что? Такие они забавные! Как я буду звонить, если в квартиру ворвется маньяк? Он будет меня убивать, а я, мол, подождите, мне нужно сделать звонок?! И неужели они действительно считают, что за пару часов с человеком в квартире ничего произойти не может?

Я бросила на пол грязный кулек, сбросила с себя всю одежду и, не включая свет в коридоре, прошла в ванную. Спустя несколько десятков литров воды и по четверти флаконов геля для душа, шампуня и бальзама, я завязала волосы в полотенце, открыла дверь, и пар из малюсенькой ванны по закону физики повалил в коридор...или по закону математики.

— Мне казалось, ты поняла меня, что их не нужно было убивать, — Вирский подошел ко мне и осторожно подхватил на руки.

— Обидно, что мы не узнали, как Олег собирался решить проблему с твоим розыском.

— Меня больше интересует лекарство для тебя, кстати, нам нужно в больницу, — Вирский поставил меня на кровать, как маленькую девочку и слегка придерживал талию, — и ты не ответила мне по поводу полиции.

Я подняла его руки к своим ребрам, и сама подняла руки, эротично выгнувшись в пояснице:

— Проведи.

Вирский стал нежно обволакивать мое тело, обжигая его ладонями.

— Думаю, будь что-то сломано в моем костлявом тельце, мы бы уже это заметили, — я запрыгнула к нему на руки, обхватив ногами торс, — а полицейских я отправила домой, заверив, что за пару часов до ночной смены со мной ничего не станется.

— И они просто ушил? — Вирский положил меня на кровать, накрыв собой.

Я кивнула.

— Серьезно? То есть, за два часа я ну никак не могу проникнуть сюда и убить тебя?

Я поцеловала его. Это как попасть в другую реальность. Уютную, теплую, гармоничную. Реальность, в которой мое тело и мои мысли находятся в полном порядке, в которой я чувствую себя собой. За такой поцелуй можно и убить...

— С ума сойти! И вот этого, этот гаденыш хотел меня лишить!

— Если через какое-то время ты это забудешь, то у тебя появится возможность переживать это ощущение как в первый раз.

— Не самая заманчивая перспектива, — я поднялась с кровати и подошла к окну.

— Тебе нужно обратиться за помощью к специалистам, пока еще не стало слишком поздно.

— Мы должны были поужинать с Асей, но даже не созвонились, она будет меня искать.

— Позвони ей со старого телефона, скажи, что потеряла свой, — Вирский поднялся и ушел в душ.

Я закусила губу и подняла в вверх указательный палец в знак того, что это отличная идея.

Не успела я открыть рот, как на меня обрушились тонны вопросов, типа: почему со старого номера, почему не позвонила раньше, почему не отвечаешь на свой телефон и где я все-таки пропала. Когда, наконец, мне позволили слово, я объяснила подруге, что работы было много, а по пути домой я потеряла телефон. После двухсекундного молчания она заключила, что не понимает, как можно потерять телефон (я, если честно, тоже не совсем это понимаю) и сказала, но не получится поужинать, потому что, так как не дозвонилась до меня, то согласилась на предложение пойти в кино со своим ухажером. Я пожелала им приятного вечера и честно-честно призналась, что ни капельки не расстроена.

— Кать, привет! — подстрахуюсь, на всякий случай, вдруг, тоже меня потеряет.

— Привет... кто это?

— Кать, это я, — я закатила глаза и глубоко вздохнула.

— Ого, привет, что за номер?

— Мой номер, который сменился буквально недавно.

— А, так ты же сменила, вот я и удалила старый, а что случилось?

— Телефон потеряла.

— Ой, жалко как, я тогда этот запишу...

— Сделай милость, — усмехнулась я.

— Давай потом поговорим, ладно? Илюша зовет, мне нужно разогреть ему ужин.

— Дерзай, сестренка, очень рассчитываю, что однажды ты сменишь третьего ребенка на заботливого мужа.

— Не остри.

— Пока.

И напоследок я позвонила Инне и сильно извинялась за прогул по уж очень личным причинам.

Вирский вышел из душа, повязав полотенце на поясе. Если бы я увлекалась порнухой, то желала бы смотреть ее только с ним в главной роли. Широкие плечи, накаченные руки, мужественные черты лица, выделяющиеся скулы, и, да, впереди, бугор ниже пояса выпирает даже в расслабленном состоянии. Одевать этого мужчину – преступление.

Я смотрела на него как собака на кусок мяса и сглатывала слюну.

— Тебе нужно найти врача, думаю, лучше не в этой стране.

— Лучше понять, что теперь делать тебе, — я повернулась к Вирскому и уткнулась носом ему в шею.

— Это сейчас не так важно.

— Как раз – это самое важное. Неужели ты не понимаешь, что даже если меня вылечат, то мне не нужно ничего без тебя!

— Ты преувеличиваешь. У тебя впереди целая жизнь, полноценная жизнь. То, что случилось с Олегом – полностью на мне. Ты свободная, молодая, чертовски красивая, — Вирский подпер голову рукой и склонился надо мной, — целая жизнь для тебя! Да и вряд ли тебя уволят с работы за один прогул, — он улыбнулся.

— Ну, да, так и скажи, что не хочешь тащить за собой того, кто завтра не вспомнит твоего имени, а послезавтра пройдет мимо, потому что не узнает и вовсе.

— Ты сумасшедшая, — он ухватил меня за подбородок, — я никогда не позволю тебе забыть мое имя и уж тем более, как я выгляжу. А если ты однажды, все-таки посмеешь это сделать, то я быстренько освежу твою память, и ты больше никогда в жизни никуда свободно не двинешься, потому что я больше никогда не отпущу твоей руки.

— А еще, ты обещал показать мне Айвазовского, — я надула губы.

— Вот это память у тебя! — рассмеялся Вирский и поцеловал меня.

Я наблюдала, как он засыпал. Как и во всем – уверенный и спокойный. Ровное дыхание и плавное опускание и поднимание грудной клетки. Я ненадолго представила, что не было никакого похищения, ареста и побега, не было Олега, и что кто-то взял и переписал прошлое Вирского. И мы просто встретились в парке, познакомились, понравились друг другу и стали жить вместе.

Но это ни что иное, как глупая фантазия, ведь мужчины мечты не сваливаются ни с того ни с сего. Здесь обязательно нужна драма, нужны трудности. Нужны дороги, которые бы разводили нас в разные стороны. Иначе это уже не по-людски. Нельзя так просто взять, и встретить того единственного и жить с ним долго и счастливо.

Я еще долго не могла уснуть. Гладя его плотные горячие предплечья, я проговаривала про себя, что выход есть, ведь убивал Олег, а не Вирский. Убеждала себя, что, рассказав все Антону, у нас есть возможность спастись. Думала, как было бы здорово – жить, не оглядываясь.

Но с другой стороны, если бы не все эти обстоятельства, я никогда бы не встретила мужчину своей мечты. Вот уж не думала, что когда-нибудь произнесу это словосочетание. Скорее, что кто-то будет его достоин.

— Перестань думать, спи, завтра на работу.

— Я думала, ты уже спишь, — я подлегла к Вирскому и утонула между его рукой и корпусом.

— Ты очень громко волнуешься.

3.

Отключив с утра будильник, и открыв глаза, я поняла, что одна в квартире. Проходя на кухню, через дверной глазок я увидела полицейских на своих местах. Везде пахло Вирским. Я ходила по квартире и не могла надышаться крепким чаем с бергамотом. Мне казалось, что когда я открою дверь, чтобы выйти, полицейские сразу поймут, что он был здесь. После завтрака квартиру заволокло Арабикой, и я немного успокоилась.

Мороз на улицах вступил в права буквально за ночь. Поток машин резко замедлился на скользких дорогах, а пешеходов – на тротуарах. Резко сократилось количество бабушек с тросточками и тинэйджеров в куртках, едва прикрывающих поясницу.

Когда я вышла из подъезда, прямо на меня был направлен глубокий взгляд знакомых глаз. Капитан Некрасов стоял мрачнее тучи. Я сразу подумала о том, что мы раскрыты.

— Как мне хочется пожелать тебе доброго утра, — он открыл заднюю дверь Форда, — но ничего доброго я в нем не нахожу.

Я осторожно подошла ближе и с опаской подняла на него глаза.

— Как ты собиралась добираться на работу в такой мороз?

— Даже не успела об этом подумать...Что, совсем ничего доброго?

— Разве что, тебя увидел, — он мило улыбнулся.

Я села в машину и приоткрыла щелочку в окне:

— Закурю?

— Это вредно.

— И что же такого не доброго в этом утре, капитан Некрасов? — я выпустила дым в сторону окна и убрала зажигалку.

— Мы до сих пор не нашли его.

Я незаметно выдохнула с облегчением.

— Как сквозь землю провалился.

— Так может это и не он? — я понизила тон.

— Не понял, — Антон перебегал взглядом от лобового стекла до меня и обратно.

В сумке что-то вибрировало.

— Привет Ась, — я стряхнула пепел в окно, — да, давай у меня, хорошо? Договорились, позвоню, как поеду домой.

— А где новый? — Антон кивнул в сторону телефона.

— Потеряла вчера, — ответила я неуверенно, — из сумки, наверное, выпал.

— Получается, доступен только старый номер?

Я кивнула, выбросила бычок в окно и закрыла его.

— Могла оставить в машине, я бы выбросил потом в мусорку.

— Антон, а как часто оказывается, что полиция арестовывает невиновного?

— Вообще не часто, мы же не на пустом месте это делаем, собираем улики... А к чему вопрос?

— Да так, просто. Я хотела поговорить с тобой о...

Меня прервала грустная мелодия мобильника.

— Капитан Некрасов, слушаю. Понял, буду.

Антон свернул к моей гостинице:

— Мне нужно вернуться в участок. О чем ты хотела поговорить?

Я отмахнулась и сделала вид, что это уже не важно.

— Может, поужинаем вместе? А то вся эта история с нашей неспособностью поймать убийцу мне ужасно удручает, заодно поговорим, — он мягко мне улыбнулся.

Я встала в секундный ступор, когда он произнес «убийца» и заметно сникла:

— Сегодня я ужинаю с Асей, может, в другой раз?

— Все в порядке? Или ты вместе со мной расстраиваешься? — Антон подмигнул мне.

— Спасибо, что подвез. Не опоздай в участок, — я быстро вышла из машины, хлопнув дверью.

Несмотря на то, что я готова была рассказать все Антону, уверенности в том, что это правильно не было никакой. Да и Вирскому это мое одностороннее решение вряд ли придется по душе.

— Надеюсь, все в порядке? — Инна встретила меня у входа.

Этот вопрос, на мой взгляд, зачастил. Видимо окружающие что-то чувствуют на подсознательном уровне.

— В полном, — улыбнулась я и прошла в свой кабинет.

Полдня я потратила на поиски клиники и врача, перерыв весь интернет и перечитав кучу отзывов. Понятия не имею, кто сможет мне помочь. Они ведь начнут расспрашивать, когда все случилось, как я это заметила, что еще хуже – узнают меня.

Уже второй раз я в потерянном состоянии. Первый был, когда Вирский меня похитил, но там я не могла ничего сделать. А сейчас могу. Но то, что я свободна и вольна в своих действиях, мне ничем не помогает. Хотя нет, вчера определенно помогло, иначе я бы больше никогда не увидела мужчину своей мечты.

После обеда, я вышла в холл и увидела, как в лифт вошел муж моей сестры с неизвестной мне женщиной.

— Юля, — я подошла к администратору на стойке регистрации, — в какой номер заселился мужчина, только что уехавший на лифте?

— Люкс, — она опустила глаза в монитор, — Илья...

Не дав ей договорить, я аккуратно вытеснила ее из-за компьютера.

Точно. Это наш Илья. Номер оформлен на него, его паспорт и данные. Очень странно. Зачем приходить сюда, в люкс, еще и с незнакомой девушкой, судя по первой мысли – с любовницей, если он знает, что я тут работаю?

— Все в порядке? — спросила Юля.

Я цокнула, закатила глаза и ушла к лифту, судорожно нажимая кнопку вызова.

И что я скажу? Что буду делать, когда постучу в номер?

Перед тем, как двери лифта распахнулись, раздался характерный звоночек, как мне показалось, громче обычного, а потом меня как будто ослепил свет в кабине.

— Все в порядке? — из лифта вышел постоялец и увидел, как я щурюсь.

Я растерялась, ну не орать же на него, в самом деле, за проявление беспокойства. Но этот вопрос стал изрядно подбешивать.

— Да, спасибо, — промямлила я и вошла внутрь.

И когда электрики успели поменять лампочки? В кабине пахло свежей травой. По всей видимости, мужчина не огреб еще и из-за того, что выбрал достойный парфюм. Я не заметила, как лифт достиг десятого этажа. Я вышла и наткнулась на горничную, которая с широкой улыбкой сообщила мне, что кондиционер в моем кабинете теперь работает исправно. А я так и не припомнила, когда успела пожаловаться на климат. У меня в кармане завибрировал телефон.

— Вот уж не думала, что дозвонюсь, здравствуйте, — я сразу узнала голос Вики.

— Здравствуйте, что на этот раз?

— Если честно...

— Да уж, пожалуйста, — осекла я ее, выходя в коридор.

— Ведь вы, откровенно говоря, ходите по лезвию из-за того, что маньяк так и не пойман.

— И вам нужно интервью, чтобы выплеснуть в массы, какая я смелая или глупая, что я при этом чувствую, и лишний раз напомнить..., — я сглотнула, — маньяку о моем существовании, чтобы полицейские возле моей двери волновались еще острее.

В трубке повисло молчание.

— Виктория, хватит, правда. Найдите себе другой объект для показухи.

— Вы ведь вышли на работу... Не страшно?

Я закатила глаза:

— Думаю, вы поняли мой ответ на ваш звонок.

— Я просто рассчитывала на помощь, ведь благодаря прошлому интервью вы избавились от ярлыка соучастницы.

— Считайте, что это была взаимовыручка. Я рассказываю правду, а вы получаете гонорар за горячий эксклюзив, — я глубоко вздохнула, — Виктория, пожалуйста, не мешайте мне возвращаться к нормальной жизни.

Я нажала «отбой» и невольно улыбнулась. Именно сейчас прозвучала самая большая ложь в моей жизни. «Возвращаться к нормальной жизни»... да я делаю все что угодно, только не это!

Я посмотрела в окно в конце коридора на десятом этаже и не совсем поняла, зачем я сюда поднялась. Кондиционер и Вика совсем запорошили мне мозг. Кстати, нужно посмотреть, как он работает, чтобы морозы не убили меня быстрее, чем мой маньяк.

Вечером я засунула в холодильник пиво, отварила креветок и сделала салат из огурцов, салата и зелени.

— Ты читаешь мои мысли! — воскликнула Ася, переступив порог квартиры и вдохнув аромат с кухни.

Подруга всегда была рядом со мной, мы всегда всем делились и были очень близки. Но, несмотря на то, что она в курсе про Вирского, я чувствовала, что мы с ней отдаляемся друг от друга. Я уже не была уверена в том, что ей нужно знать, что случилось со мной на днях. Я вообще краем сердца жалела, что все ей рассказала. Но мне не хватает ее, я очень хочу поделиться с ней, но не могу решиться. Поэтому с того момента, когда мы договорились поужинать у меня дома, я надеялась только на то, что они встретятся с Вирским, и с меня спадет груз недосказанности между самыми дорогими мне людьми.

— Ты где витаешь? — Ася помахала рукой у меня перед носом, — думаешь, стоит?

— Что стоит?

Она выдохнула:

— Идти на день рождения к его бывшей, — Ася проговорила это так нарочито, что я поняла, что действительно все прослушала, витая в своих мыслях, и подруге пришлось повторяться.

— Хочешь – иди, не хочешь – не иди, — произнесла я безучастно, открывая бутылки.

— Советчица из тебя сегодня хоть куда, что-то случилось?

— Звонила Вика, снова просила интервью.

— Ты же ее послала?

— Конечно, — я поставила пустую плошку под очистки, — лимон дать?

— Давай, — Ася вытянула руку, — вот и не устала же она названивать на старый номер, какая упертая!

— И не говори, расскажи, лучше, как вы вчера провели время?

В этот вечер я совсем не слушала подругу. Я прислушивалась к любому шороху, в надежде, что на кухню неожиданно зайдет Вирский. В голове у себя я продумывала разговор, который произойдет при этом. Представляла реакции его и Аси, как они будут общаться, и будут ли вообще. Я мысленно соединяла у себя в голове невозможное. Накладывала вымышленное обычное знакомство обычного мужчины моей мечты с подругой на реально происходящие события. Совмещала несовместимое. Надеялась на несбыточное. Я пряталась в эти мысли, как трусы прячутся в кусты от хулиганов. Этой верой я себя успокаивала.

Ася уехала уже за полночь, а Вирский появился, когда я вышла из душа.

4.

— Почему ты не появился раньше?

— Ты была не одна, — он подошел ко мне и обнял сзади.

— Я хотела вас познакомить.

Вирский рассмеялся:

— Ты в своем уме? Может, еще своему полицейскому меня представишь?

— А может так и надо сделать? — произнесла я почти шепотом и выдохнула.

— Нет, не надо.

— Но это ведь не ты убийца! Это все Олег!

— Уймись, — Вирский подхватил меня на руки и небрежно кинул на кровать, — соучастие тебе ни о чем не говорит? Побег? У меня сейчас нет никакого желания блистать перед тобой юридическими знаниями...

— Ася знает про нас, — я невольно поджала ноги к себе, — все, до того случая с Олегом.

Вирский посмотрел на меня тяжелым взглядом:

— Нужно было вернуть тебя в тот подвал.

— Она ничего никому не скажет.

— В скором времени точно.

У меня участилось дыхание и бешено заколотило сердце:

— Что ты имеешь в виду? — я подползла, и встала на краешке кровати, оказавшись с ним лицом на одном уровне, — что значат твои слова?

Он не ответил. Вирский подошел к окну и убрал руки в карман.

— Я больше не могу выносить всю эту неразбериху! — мой тон оказался на порядок выше.

— Не истери, могут услышать.

Я слезла с кровати, уперлась в его огромную спину и стукнула по ней ладонью. Как будто бетонная стена. Только горячая.

— Я ничего о тебе не знаю! Есть ли у тебя дом? Где ты хранишь свои вещи? Почему ты вовсе не скорбел по сестре? Где ты пропадаешь целыми днями? Чем занимаешься?

Из меня сыпались вопросы как из рога изобилия, а голос становился все громче и громче.

— Тихо! — Вирский был чрезвычайно спокоен.

— Что мне теперь делать? Как возвращать нормальную жизнь? Ты ничего мне не рассказываешь, ничего не предпринимаешь, показаться никому ты не можешь. Сколько это будет продолжаться? Сколько еще мне оглядываться на улицах? Сколько жить иллюзиями о нашей совместной жизни в своей голове? А жить ли ими вообще? Что ты собираешься делать? Ответь мне! Скажи! — на последних словах я отчаянно стучала кулаками в бетонную стену до тех пор, пока стена резко не развернулась.

Вирский ударил меня по лицу и, то ли от неожиданности, то ли от силы удара, я отскочила на пол, попутно ударившись головой об угол кровати. В глазах все потемнело, и я не могла разобрать чувство влажности на затылке, кровь ли это или еще не высохшие после душа волосы. Когда я отчетливо различала потолок и стены у моего горла начала сжиматься огромная горячая рука. Я увидела Вирского, он поставил меня на ноги одной рукой, схватив за шею. Почувствовав, что из носа пошла кровь, я открыла рот и попыталась что-то сказать, но голосовые связки как будто парализовало.

— Слишком много вопросов за один раз, — он стал ослаблять хватку, прислонив меня к стене, — где у тебя аптечка?

Я тяжело дышала. К горлу подступило сильнейшее чувство обиды. Мало того, что я оказалась в подобном положении, так еще за это и синяки получаю!

Не знаю, на что я рассчитывала в тот момент, когда побежала на кухню и схватила самый большой нож.

— Зарежешь меня? — Вирский вошел следом, — хватит, клади его и давай аптечку, нужно тебя подлатать.

«Какая забота!» хотела было выкрикнуть я, но связки все еще не слушались и вместо членораздельных слов у меня вырвался непонятный хрип.

От удушающей обиды и осознания собственной беспомощности, я подалась вперед и замахнулась на Вирского ножом. Он явно не ожидал, что я это сделаю, а я явно не ожидала, что не ожидает он, и порезала ему щеку от подбородка до уха. В глубине души я была уверена, что он остановит меня.

Нож выпал у меня из рук, все внутри опустилось. Мне хотелось только одного – вернуть время на пять секунд назад, бросить нож и заплакать у него на груди, позволив приложить лед к моему лицу.

Хотелось сказать, как мне жаль, но звук не выходил.

Большим пальцем Вирский вытер сочившуюся кровь и пристально на него посмотрел, потом на меня, потом снова на него, а потом я услышала хруст собственного запястья. И увидела перед собой молниеносно приближающийся дверной косяк.

Он схватил меня за руку и толкнул. Я оказалась распластанной в коридоре.

К своему удивлению я остро чувствовала каждое его применение силы. То ли от того, что побои Олега еще не «остыли», то ли от того, что их наносил Вирский. Но чувствительность снаружи была лишь эхом от зашкалившего уровня боли внутри.

Мне казалось, что он предает меня. Что в этот момент я больше не вхожа в наш с ним мир, который был создан скорее нечаянно, но поддерживался весьма осознанно. Мы перестали быть единым целым. Но из-за того, что мы успели испытать вместе, мне было стократ больнее сейчас, чем тогда, на той даче.

В полумраке я не могла четко увидеть его взгляд, но холод от него пронизывал до костей. Вирского не подменили, нет. Просто он забыл ненадолго все то, что было в промежутке от его задержания до этого момента. Он просто устал.

— Теперь мне тоже не помешает аптечка.

В дверь постучали. Охранники снаружи спрашивали, что за грохот и все ли в порядке.

Вирский подошел ко мне вплотную, аккуратно и нежно взял за подбородок, вытер пальцами кровь с моих губ и сладко и длительно поцеловал:

— Не беспокой полицию, подтверди, что все хорошо, — он встал и повернулся ко мне спиной, направившись в ванную, — что ты очередной раз забыла, скажем, поужинать, и решила сделать это сейчас, и уронила...кастрюлю, например.

Вирский хотел было закрыть за собой дверь, как до его ушей отчетливо дошел звук щеколды на входной двери. Последнее, что я видела, когда дотянулась до замка и впустила полицейских – они сделали два выстрела и один из них заставил Вирского схватиться за грудь. Я посмотрела в его умопомрачительные глаза и только подумала: «Пусть он останется жив» и потеряла сознание.

Часть V.

1.

Я открыла глаза, потому что услышала женскую перебранку. Один из голосов я узнала сразу, он принадлежал Асе, и она яростно кого-то выгоняла. Второй голос был поизящнее и бесявее. Когда картинка передо мной обрела четкость, Ася руками, помогая себе сумкой, отмахивалась от Вики, которая пыталась задержаться в палате.

Я повернула голову к окну и округлила глаза от неожиданности. В углу на стуле спал Антон.

Я закрыла глаза. Хоть я и не была уверена в том, что могу доверять своей памяти, ту ночь я помнила прекрасно. Не знаю, сколько прошло времени после. По моему состоянию, кажется, немного. Только бы он был жив, только бы ранение было не опасным. Только бы с ним все было в порядке. Мне хотелось открыть глаза и увидеть его. Только его. Чтобы он забрал меня и все.

Я открыла глаза.

— Журналюгу я выставила, Катю беспокоить не стала, на работу твою позвонила, все рассказала, Инна была весьма добра – у тебя оплачиваемый больничный, — Ася подошла ко мне и широко улыбнулась.

Я подняла незабинтованную ладонь, согнув руку в локте на кровати, и она дала мне пятюню.

— Прости меня.

Я нахмурилась и вопросительно посмотрела на подругу.

— Я ведь видела в тот вечер, что что-то не так...И все равно ушла. Не понимаю, мне стоило пристать к тебе с допросом, — она виновато потупила взгляд.

Я хотела успокоить ее, сказать, что все нормально, что она ни в чем не виновата, но когда открыла рот, мне стало тяжело дышать, я не смогла произнести ни слова. Тогда я оторвала голову о подушки, чтобы сочувственно ей помотать, но в глазах все потемнело и пришлось положить ее обратно. Только сейчас я ощутила, как ноет нос и горит запястье. Затылка я и вовсе не чувствовала, а про локти и спину могла не глядя понять, что они все в синяках.

— Антон был тут все это время, приехал со смены, — Ася кивнула в его сторону, — я, конечно же, ничего не говорила, это твои дела.

Я посмотрела на подругу взглядом, полным благодарности.

— Это хорошо, что вы уже пришли в себя, — в палату вошел мужчина в белом халате.

Антон проснулся и подскочил ко мне.

— Еще пару дней мы понаблюдаем за вами, а потом можете отправляться домой, — врач наклонился ко мне и стал рассматривать нос, — перелом запястья, перелом носа, судя по всему, вы его уже и раньше ломали... Сотрясение, и еще множественные ушибы, — он посмотрел мне в глаза, — голова болит?

Я кивнула.

— Кружится?

Я снова кивнула.

— Произнесите свое имя.

Я смотрела в глаза доктора, а из моих глаз потекли слезы.

— Что с ней? — Ася взглянула на меня из-за его плеча.

— Обследование не выявило никаких отклонений, возможно, виной всему шоковое состояние, — он встал и поправил халат, — посттравматический стресс.

— Когда вернется речь? — Антон не сводил с меня обеспокоенного взгляда.

— Пока не могу сказать, я зайду вечером, отдыхайте, — он улыбнулся мне и вышел.

— Мы посадили его. И усилили охрану. Пуля не принесла никакого вреда этому ублюдку, — лицо Антона выражало ненависть,— как будто он супергерой из комиксов, — он помотал головой, отмахиваясь от подобного сравнения, — супергерой...сволочь!

Я с облегчением выдохнула и повернула голову к окну.

— Пойду, возьму для тебя еще одеяло, морозы в этом году совсем обнаглели, — сказала Ася и вышла из палаты.

Когда мы остались вдвоем с Антоном, он нагнулся ко мне близко и провел своей рукой по моему подбородку,

— Я больше не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.

По мне от ужаса пробежали мурашки. Мало того, что он трогает мое лицо, и это мне совсем неприятно, так он еще наклоняется ближе, чтобы поцеловать. А я, как назло, и звука не могу издать! Единственное, что я смогла сделать – отвернуть голову в сторону.

Антон явно не ожидал такой реакции.

— Извини, — он отстранился, — я пойду, отдыхай. Звони, если что-то понадобиться...а точнее, пиши, — он смущенно и быстро забрал свои вещи и вышел.

Я была рада, что он ушел. Одна только мысль о том, что ко мне может прикасаться другой мужчина – просто отвратительна.

— Что ты теперь будешь делать? — Ася принесла одеяло и присела на край кровати, а потом сочувственно и немного обиженно добавила, — поговори со мной.

Я стала осматривать тумбочку в поисках телефона, а когда увидела, кивнула в его сторону.

Пальцами здоровой руки я написала в черновике сообщения только: «Мне нужно к нему» и показала Асе.

— Ты мазохистка что-ли? — подруга разозлилась, — не могу тебя понять, — ага, мой удел теперь будет – всегда держать руку на пульсе и заиметь в друзьях врачей, юристов, полицейских..., — она задумалась, — патологоанатома нужно?

Вопрос был задан на полном серьезе.

— И, сотрудника ритуальной службы, я полагаю, — она внимательно посмотрела мне в глаза.

Я окончательно пожалела о том, что рассказала ей про Вирского. А еще, вспомнила, что он сказал тогда, когда я упомянула подругу и что она знает о нем. Улыбнувшись, я подумала о том, что как бы последние указанные специалисты не понадобились ей самой. Но тут же, испугавшись, отогнала эти мысли.

— Улыбаешься? — Ася покачала головой, — я пойду, приду к тебе завтра, отдыхай.

«Спасибо, целую!» – я показала ей на экране телефона.

2.

Как и обещал врач, через пару дней меня выписали. Антон настаивал на том, чтобы я дала показания, а Ася – чтобы выкинула из головы Вирского и жила нормально. Пару раз звонила Вика, и я обрадовалась, что не могу ответить ей физически, иначе уже точно бы открытым текстом послала на хуй.

Когда я вернулась в квартиру, первым делом привела в порядок аквариум и покормила рыбок. Дома и за эти несколько дней в больнице, я даже не пыталась заговорить, когда оставалась в одиночестве, мне это было не нужно. И первый раз в жизни обрадовалась тому, какое говно у нас медицина – выписали человека, который не может даже имени своего назвать! «Речь восстановится» — сказал мне врач, — «Берегите себя».

В глубине души я точно знала, когда восстановится моя речь. И моя голова. И мое состояние в целом. Я посмотрела в зеркало. Вид у меня был просто убогий. Все, что я чувствовала внутри, отражалось снаружи. И я знала, что может мне помочь. А точнее, кто.

Я хорошо представляла себе, как окунусь в человека, будто в море и выйду обновленной. Уверенной, спокойной, счастливой, красивой. Он стал мне воздухом, естественной средой обитания. Моим лекарством от всех болезней. В нем есть ответы на все мои вопросы. Он делает меня сильнее.

Только сейчас, выйдя на улицу, я прочувствовала какой же лютый мороз. Моя память, а точнее ее частичное отсутствие дало о себе знать, когда я искала пояс от шубы и утепленную кофту с большим воротом. Открыв свой шкаф, я как будто открыла чужой. Только сложенные вещи говорили мне, что они мои, но не все. На некоторые я смотрела как в первый раз. Те, что я не могла вспомнить, лежали на виду, а те, что помнила – не получалось найти с первого раза.

Войдя в здание тюрьмы, я жестами объяснила охраннику, что не могу говорить и показала на телефоне фамилию и имя, подписав, что хочу его видеть.

— К нему нельзя. Распоряжение капитана Некрасова.

Меня будто окатили ведром холодной воды. Прямо в шубе. И теперь я стою мокрая, замерзаю и не знаю, что мне делать. Даже телефон не могу в руки взять, потому что он намокнет. Макияж потек и я словно дурнушка. А вокруг люди, которые пристально смотрят на меня. И я начинаю обращаться к ним за помощью, но у всех в один момент появляется куча неотложных дел, они разбегаются, а я остаюсь совсем одна. Мокрая. Холодная. Беспомощная. Одинокая.

— Девушка, вы в порядке?

Я прихожу в себя и печатаю на телефоне, что мне очень нужно попасть к нему. «Пожалуйста. Это важно».

— Извините, ничем не могу помочь.

Меня охватила паника.

«Приезжай в тюрьму. Срочно» – такая смс улетела Антону. Я села на стул при входе и попыталась успокоиться. Мне было не важно, когда он приедет, я была готова сидеть тут сутками. К счастью, Антон приехал не через сутки.

— Что случилось? Что ты здесь делаешь? — он обеспокоенно посмотрел на меня и взял за плечи, когда я встала.

«Пусти меня к нему». Мои пальцы дрожали, Т9, чтобы я без тебя делала!

— Зачем? Ты можешь объяснить все по порядку?

Я замотала головой.

«Нет никакого порядка. Просто дай с ним поговорить».

«ПОЖАЛУЙСТА!!!»

Антон смотрел на меня круглыми недоумевающими глазами.

— После того, как он сбежал, — Антон указал рукой в сторону входа, кивнул охраннику, и мы прошли.

Я выдохнула.

— Дело поручили мне. И я выяснил, что действовал он не один, — Антон пропустил меня через несколько дверей, и мы остановились у комнаты свиданий, — поэтому я ограничил к нему доступ посетителей, чтобы во всем разобраться. И знаешь, — он попросил охранника привести Вирского, — я узнал, что до побега ты была у него. И не один раз.

Я слышала Антона, но чувствовала себя как наркоман, мне вот-вот должны были предоставить доступ к дозе, и я тряслась внутри, а в ушах звенело. Сейчас мне было неважно, что происходит вокруг. Я понимала, что в итоге, Антон не отстанет с вопросами, но уже знала, где взять ответы.

Я села за стол и сложила руки в замок. Первое, что я уловила – запах крепкого чая, а только потом увидела Вирского. Его посадили и пристегнули руки к столу. Антон убедился, что тот пристегнут и вышел, деликатно закрыв за собой дверь.

Я вложила свои руки в его и уронила голову себе на предплечье, как будто с меня свалился до изнеможения тяжелый груз.

— Выглядишь паршиво.

— Твоя работа, — я автоматически дотронулась до своего теперь уже кривого носа.

Речь с легкостью окатила полость моего рта. Доза помогла.

— И правда думаешь, что я убил бы тебя?

— Я не знаю, что я думаю. С того момента, как я встретила тебя, мне кажется, я вообще перестала думать.

Вирский стал потирать мои ладони:

— Капитану Некрасову известно, что ты навещала меня тогда. Он от тебя не отстанет.

— Значит, пусть ему будет известно и все остальное, — я резко дернулась, но Вирский удержал мои руки.

— Следи за тем, что будешь рассказывать. Уже хватило одной твоей глупости из-за которой я здесь оказался, — он посмотрел на меня суровым взглядом, — отсюда мне будет сложнее тебя защитить.

— Защитить? Ты серьезно?

Я заплакала. Молча. Красиво. Как в кино.

— Ты – единственный, от кого меня нужно защищать. И, как раз, отсюда, тебе будет проще всего это сделать! — я повысила тон, но сразу притихла, почувствовав, как его руки с каждой секундой все крепче сжимают мои.

— Все в порядке? — Антон появился неожиданно.

— Да, закрой дверь с другой стороны, — огрызнулся Вирский.

— Один на один со мной ты не был так разговорчив.

— Антон, пожалуйста, — я вмешалась молящим тоном.

— Пять минут, — бросил он небрежно и нервно хлопнул дверью.

— Он так спокойно пустил тебя сюда, потому что знает, что стоит тебе выйти за эти двери, и ты для него в свободном доступе для ведения дела.

— Чего он хочет? Зачем ему разговаривать с тобой? Ты осужден пожизненно, а своим побегом только доказал свою вину.

— Я не вступал с ним в диалог, как ты могла понять, — Вирский отпустил мои руки, — нагнись поближе.

Я придвинулась вплотную к столу и нагнулась. Он аккуратно провел пальцами по моему носу и щекам.

— Не нужно было выводить меня из себя.

Я стала рассматривать его шрам на щеке, который небрежно заштопали и намазали чем-то маслянистым.

— Не нужно было выводить меня из себя, — я повторила его слова и коснулась шрама, одновременно, ногтем другой руки постучала по металлу наручников.

Вытерев слезы и поправив волосы, я поднялась с места:

— Пора заканчивать весь этот цирк.

— Смотри, чтобы куполом не ударило.

Ухватившись за ручку двери, я обернулась:

— Почему ты сам не расскажешь всю правду? Теперь.

— Когда ты такая решительная и стойкая – это очень сексуально, — улыбнулся Вирский.

3.

Снаружи Антона я не увидела и поинтересовалась у охранника, где тот может быть. Охранник указал на деревянную дверь за углом. Прежде, чем войти, я несколько раз обернулась, в надежде застать Вирского, когда его будут уводить, но так и не увидела.

— Я расскажу тебе всю правду, — я резко открыла дверь и вошла, не поднимая глаз, — только объясни, зачем ты все это..., — я прервалась, когда взглядом пробежалась по кабинету, — что она здесь делает?

Мне ехидно улыбалась особа со светлыми волосами до плеч и идеальным вульгарным маникюром.

— Присядь, пожалуйста, — Антон указал мне на стул, — Виктория пишет статью о поимке опасного преступника, хотя для тебя, как я вижу, он не особо опасен.

— Пусть она уйдет, — я бросила на журналистку острый взгляд.

— Люди хотят знать правду.

— Как ты героически поймал его?

— Как ты героически его сдала, — Антон ехидно улыбнулся, — а потом пришла навестить, а по твоему выражению лица я понял, что явно не для того, чтобы позлорадствовать.

Глаза Антона загорались все ярче. Он резко встал со своего места:

— Я думал, тебе нужна защита!

— Пусть она выйдет! — прокричала я.

— Успокойся, — капитан Некрасов протянул мне пачку сигарет, — взаимодействие полиции и СМИ, — он демонстративно вытянул вверх указательный палец, — разумного взаимодействия – залог спокойствия населения.

Я отмахнулась от пачки:

— Залог спокойствия населения – отсутствие СМИ как таковое! Ты и представить себе не можешь, что они наговорили о нем! — я указала в сторону двери, имея ввиду Вирского.

— Вы расскажете нам? Уверена, мы уладим..., — встряла Вика.

— Закрой рот! — прервала я ее, — я уже все рассказала тебе об этом!

— Точно не хочешь? — Антон снова протянул мне пачку.

— А то ты не знаешь, что я не курю! — я резко развернулась и направилась в сторону двери, но потом так же резко повернулась обратно, — вот, значит, что тебе важно...

Антон и Вика переглядывались.

— Не куришь? — переспросил капитан Некрасов.

— Засветиться в паршивой газетенке! Чтобы детям было что показать! Посмотрите, дети, ваш папа – герой! Поймал опасного преступника! Безвинного засадил пожизненно! — мне уже было частично плевать на присутствие Вики, — а если ты будешь, — я указала на пачку сигарет, — то через пять лет, решив снова покрасоваться в газете, будешь выглядеть на десять лет старше от этого дерьма!

— Безвинного? — Вика похлопала глазами.

Я в отчаянии помотала головой и вышла из кабинета.

— Ты объяснишь, что происходит? — Антон догнал меня у выхода из тюрьмы.

— Это ты объясни мне, что происходит! Где тот внимательный и сознательный полицейский?

— Видимо, там же, где и испуганная жертва сбежавшего преступника, — Антон взял меня за не загипсованное запястье.

Я вздрогнула.

— Застегнись, простынешь.

Только сейчас осознала, что выбежала на мороз в распахнутой шубе и без капюшона.

— Вика напишет о том, что он пойман, чтобы горожане спали спокойно. И все. Я прослежу.

Я усмехнулась:

— Ты плохо ее знаешь.

— Когда ты вошла, то сказала, что расскажешь всю правду, — капитан Некрасов затянул пояс моей шубы.

— Почему ты так заинтересовался этим делом?

— Я лишь засунул нос глубже в бумаги и сделал предположение, а потом узнал, что ты была здесь, у него, — он глубоко вздохнул, и пар повалил изо рта и из носа, — а сегодня ты пришла снова.

— И теперь ты точно от меня не отстанешь.

— Теперь точно.

— Я очень устала.

— Приеду к тебе позже, и ты мне все расскажешь, а сейчас попрошу подвезти тебя до дома.

— Притащишь Вику – и я ее убью, — я серьезно посмотрела на Антона.

Он засмеялся:

— Никогда не подвергну сотрудника СМИ такой опасности.

Когда я садилась в машину, он окликнул меня:

— Эмм, а давно ты не куришь?

— Антон, да что с тобой? Я никогда не курила, — отмахнулась я и захлопнула дверь полицейской машины.

На выходные я уехала к сестре. Мысли в голове совсем перемешались, и я решила отдохнуть, занявшись племянниками. Самым прекрасным в доме Кати являлось наличие камина, особенно в эти дни, когда морозы не отступали ни на градус. Я ходила в уютных шерстяных носках, домашнем костюме и пила горячий шоколад, периодически занимая мальчишек разными играми. На эти два дня я забыла обо всем, что происходит за стенами этого дома. Забыла контролируемо.

— Катюша, дорогая, — Илья пришел с улицы, скинул верхнюю одежду и, не глядя на жену, прошел в туалет, — сделай кофе!

Мы с сестрой сидели на кухне.

— Ужинать будешь? — крикнула она, — я грею детям!

— Нет, мне надо поработать, буду наверху, — он стал подниматься по ступенькам, — принесешь?

Микроволновка сообщила о выполненной работе характерным дзыньканьем.

Я увидела, как Илья отдаляется от нас вверх по лестнице и неожиданно вспомнила о том, что видела его в гостинице.

— Конечно, — ответила Катя.

Странно, но я не смогла вспомнить, что он там делал, вспомнила только, что он был с женщиной.

— Катя, а твой муж знает, где я работаю?

Сестра не сочла этот вопрос особо важным и отмахнулась:

— Думаю да...наверно, — она стала серьезнее, — хотя, если честно, мне кажется, ему ни к чему эта информация.

— И очень зря, — прошептала я.

— Что? — Катя накрывала на стол, — а почему ты спросила?

— Да так, думаю...насколько он осведомлен о жизни близких тебе людей.

Я хотела еще добавить: «Сраный нарцисс», но не стала расстраивать сестру.

А она как будто прочитала мои мысли:

— Ну перестань. Мальчики! Ужинать!

— Перестала.

Мы с племянниками стали ужинать, а Катя понесла мужу кофе.

И когда у нее закончится терпение?

Видимо, и правда, залог крепкого брака – большой запас терпения. Но залог ли это счастливого брака?

Я попыталась вспомнить что-то еще, связанное с тем днем и Ильей, но не смогла. Я даже не смогла вспомнить женщину, с которой он был, даже то, во что она была одета.

Вернувшись домой, я приняла душ. А когда вышла, надеялась увидеть его, но, обойдя квартиру несколько раз, босиком в одном полотенце на голове, убедилась, что совсем одна. На носу – повязка, на руке – гипс, синяки под глазами и минус семь-восемь кило. Но весь этот внешний беспорядок не шел ни в какое сравнение с беспорядком внутри.

Я упала на кровать, натянула одеяло до подбородка и моментально отрубилась.

Утром я проснулась от того, что дико замерзла. Казалось, что мое тело совсем не отдает тепло, потому что одеяло, подушка, простынь – все было ледяное. Посмотрев на окно, я убедилась в том, что оно закрыто. Перевернувшись на другой бок, я окончательно поняла, что в таком холоде больше точно не усну. Холодный нос, холодные ноги.

Это только с ним просыпаешься в тепле. Только он обнимает так, будто заворачиваешься в одеяло с подогревом. Только он прогревает с ног до головы и до самых мелких сосудов в моем теле.

Отопление не выключали, окна на ночь я не открывала.

4.

— Я выхожу замуж! — Ася радостно кинулась мне на шею, когда мы встретились в торговом центре, чтобы погулять.

Я улыбнулась, обняла подругу и внимательно на нее посмотрела. Мне нужно было выяснить, насколько эта информация новая для меня. Но, кажется, все в порядке, потому что Ася стоит передо мной, показывая обручальное кольцо, и улыбается во весь рот.

— Я так понимаю, случилось это...

— Вчера вечером!

Спасибо, Ася, ты не даешь мне попасть впросак.

— Но было уже поздно, я не стала тебе звонить, тем более мы все равно сегодня встретились, — она потянула меня в сторону торговой линии.

— Поздравляю, рада за тебя, это отличная новость.

На самом деле я не совсем понимала стремительности этого события, ведь она еще и года не встречалась со своим парнем. Андрей...кажется... Мне он всегда преподносился как «мой ненаглядный» или «мой милый», а когда мы проводили время втроем он был «родной», «дорогой», ну и все в этом духе. Конечно, я рада за подругу и очень надеюсь, что ее ненаглядный не окажется таким же Ильей, как у моей сестры.

— Ты же понимаешь, какая на тебе ответственность? — Ася строго посмотрела на меня, перебирая вешалки с юбками.

— Не дать никому наступить тебе на фату, выкупить подороже кусок свадебного торта и, — я сделала задумчивый вид, — ах, да, иметь запасного визажиста, если вдруг твои макияж и прическа потерпят фиаско, — ничего не забыла?

— Сияй своим сарказмом! — подруга навешала на руку вещей, — скорее рано, чем поздно, тебе придется смириться с ролью подружки невесты. Я в примерочную!

Да, да, если не забуду дату свадьбы...

— Ася, а когда свадьба то? — я захватила еще пару кофт и побежала следом.

В кабинке было ужасно пыльно и душно, на полу не было коврика, зато отчетливо виднелись волосы и ниточки.

— Думаем, весной, но тщательная подготовка уже вот-вот закипит — услышала я из соседней кабинки.

Мне понравилось слово «думаем» во множественном числе.

— А это начало весны, середина...или ближе к лету? — протянула я задумчиво.

Ася не расслышала, а я не стала повторять.

Вещи, которые я взяла, так и остались не померенные. Мне даже обувь было противно снимать в такой грязной кабинке.

За два часа мы оббежали весь торговый центр, накупив кучу вещей и даже не пообедав. Ася рассказывала мне концепцию свадьбы и перечисляла бесчисленное множество идей, начиная интерьером и заканчивая меню. Я воодушевленно слушала подругу и надеялась, что с таким звоночком как она, точно ничего не пропущу.

— Мне пора, — Ася чмокнула меня в щеку, — мой ненаглядный меня уже ждет, кстати, ты же рассказала все Антону?

— Пока нет, мне надо собрать мысли в кучу. Сделаю это, когда он сам объявится. Я вообще уже боюсь что-либо упустить, просто-напросто забыв об этом.

— Расскажите вместе, — Ася многозначительно посмотрела на меня.

— А это мысль.

— Только прошу, будь осторожна!

Идея Аси понравилась мне настолько, что я забросила в квартиру покупки, не раздеваясь, и направилась прямиком в тюрьму.

— Так значит это правда, — услышала я позади, когда уже ухватила ручку первой двери, — не все так просто, как казалось сначала.

Я обернулась и увидела миловидную женщину в зеленом пальто.

— Что вам нужно? — я отпустила ручку двери и пошла ей навстречу.

Женщина попятилась назад:

— Не приближайтесь, иначе в этот раз я точно напишу на вас заявление.

— О чем вы?

— Сплошное притворство, — она ехидно усмехнулась, — не только притворяетесь жертвой, но еще и в жизни ведете себя фальшиво.

Я быстро поняла, что, скорее всего, просто забыла ее и то, что у нас с ней произошло, поэтому отвернулась и вошла в здание тюрьмы.

— Все из-за чувства жалости или вы хоть немного подзаработали? — услышала я прежде, чем дверь за мной закрылась.

Когда охранник увидел меня, то сразу сообщил, что он обязан известить о моем приходе капитана Некрасова.

— Это будет весьма кстати, заодно попросите его пропустить меня, пока он в пути, а я подожду с заключенным.

Как забавно, совсем скоро меня будет знать больше людей, чем знаю я. Похоже на жизнь знаменитости.

Сначала я подумала, что Антон заставит ждать своего приезда, но после звонка меня беспрепятственно проводили к Вирскому.

— Все из-за чувства жалости или вы хоть немного подзаработали? — передразнила я женщину в зеленом пальто, когда его привели.

— Очередное интервью? Я думал, ты не сторонница СМИ, — Вирский посмотрел на меня своим глубоким взглядом.

— Так это была журналистка, — протянула я задумчиво, — почему она грозилась написать на меня заявление, да еще и «...в этот раз точно...»?

— Если это та самая журналистка, то в прошлый раз ты применила к ней физическую силу.

Я округлила глаза.

— Тебе нужна помощь. И чем скорее, тем лучше, — Вирский пододвинулся ближе к столу и повернул закрепленные наручниками руки ладонями вверх.

Я вложила свои руки в его, и мне на мгновение стало страшно, что это единственный и последний способ его почувствовать.

— Мерзнешь?

— Очень.

Он сжал мои руки сильнее и опустил голову.

— Сейчас сюда приедет Некрасов.

— Что ты ему рассказала?

— Ничего. Пока ничего, — я хотела освободить руки, но он не дал, — решила, что мы должны сделать это вместе, потому что полагаться на мою память уж точно нельзя.

— Мы с тобой говорили об этом.

— Серьезно?

Я саркастично усмехнулась. Не помню, в самом деле, не помню, чтобы мы об этом говорили. Но я сочла это скорее упоминанием его точки зрения на этот вопрос, нежели существование какого-то конкретного разговора.

У меня закружилась голова. Запах крепкого чая сводил меня с ума, а мысль о том, что за пределами этой комнаты я его не почувствую сильно меня угнетала.

— Я все равно останусь здесь. Соучастие в похищениях, убийство Олега – только самое очевидное.

— Соучастие в похищениях – это не убийства, а в случае с Олегом – просто самозащита. У тебя не было выбора, иначе он убил бы нас двоих, — мой тон стал на порядок выше.

Вирский внимательно посмотрел на меня.

— Конечно, ты прямо завтра не выйдешь отсюда свободный как ветер, но и до конца своих дней здесь не останешься!

— У тебя все слишком просто.

— При чем тут простота? Это вполне логичный вариант – рассказать всю правду, тем более, никто больше не сможет возразить нашей истории. Олега больше нет, а я – единственная выжившая, — последние слова я произнесла тише и не так уверенно.

Вирский уловил мой тон и утвердительно покачал головой.

И в этот момент я поняла. Отсутствует главное условие в этой задаче – желание. Без него никогда и ничего не сдвинется с места во всех областях, будь то карьера, личная жизнь или приготовление нового блюда. Нет никакого смысла уговаривать человека что-то сделать, если у него нет желания. А если это и удастся, то результат будет отвратительным.

— Почему ты..., — я поерзала на стуле, — ты не хочешь ничего менять, верно? Почему ты не прикладываешь никаких усилий, чтобы мы были вместе? — я поморщилась, звучало как-то приторно и сопливо, — даже не пытаешься предложить никакие варианты. Не придумываешь рассказ, чтобы скостить срок, хотя и придумывать ничего не нужно, кроме нескольких ярких деталей в твою пользу, с которыми все равно больше никто поспорить не сможет.

Я опять попыталась убрать руки. Вирский не дал мне это сделать, сжав еще сильнее.

— Надеюсь, я не пропусти ничего важного, — в помещение зашел Антон, волоча за собой третий стул.

Он подставил его к столу и сел.

Я, не отрываясь смотрела на Вирского, желая получить ответ, а боковым зрением видела, как Антон, не отрываясь смотрит на наши руки.

5.

— Я уже полностью понимаю настойчивый интерес журналистов к вашей парочке.

Меня покоробило. Что за идиотское «ваша парочка»?

— Мне и самому до дрожи в коленках интересно, что все-таки происходит, — Антон пододвинулся ближе к столу, — похищение, после которого ты оказываешься единственной выжившей, потом твои визиты в тюрьму к твоему же похитителю, потом его побег, потом он оказывается у тебя дома, избивает, ты сдаешь его, а потом снова приходишь в тюрьму, для того, чтобы..., — он постучал пальцем по наручникам, — держаться за руки.

Я расхохоталась. Мне было невероятно смешно. Эта история оказалась настолько захватывающей для чужих ушей, что СМИ даже не смогли прикрыть недостаток информации выдуманными деталями, лишь подбросили гаденьких догадок про соучастие и только. Все настолько хотят правды, что притихли и ждут, иногда проявляясь телефонным звонком или карауля у порога, чтобы с опаской попятиться назад. Падальщики сожрали все, что было и теперь голодают. Даже появление Вики в кабинете Некрасова говорит о том, что журналисты немощны, отощали и просят помощи.

— Очень интересно? — обратилась я к капитану Некрасову, когда перестала ржать.

— Настолько, что мне даже пришлось занять себя другим делом, чтобы постоянно об этом не думать, но не прям-таки другим, просто ненадолго отвлечься на прошлое Владимира Михайловича.

Вирский перевел взгляд на Антона, и согревающий, как кофе омут карих глаз вмиг обернулся оттенком коньяка со льдом.

— Я начал с самого банального вопроса – откуда ты вообще взялся в нашем городе? Не буду утруждать вас рассказом о цепочке моих действий, скажу лишь, что выяснил, что успешный опытный хирург с прекрасными отзывами решил вдруг работать в нашей больнице. Мне это сразу показалось странным, ведь очевидно, что это не твой уровень. Однако ты приехал сюда и не один, а со своей старшей сестрой.

Я не почувствовала в руках Вирского какого-либо напряжения или изменения, не дрогнул ни один его мускул лица, но вот глаза становились все холоднее и холоднее.

Антон выпрямил спину и сложил руки на груди:

— Ты поэтому убил ее, да? Не справился с чувством вины?

— Что? — я не смогла сдержать эмоции, — он ее не убивал.

— Это он тебе сказал?

— О каком чувстве вины ты говоришь?

Я понимала, что рассказать, как все случилось на самом деле, мне еще представится возможность, а вот узнать, что именно знает Антон нужно прямо сейчас.

— Вы так и не расцепитесь? — Антон с улыбкой указал на наши руки.

— Антон, при чем тут чувство вины?

— Как ты думаешь, почему состоявшийся в жизни человек с прекрасной репутацией хирурга встает на путь похищений и убийств? — он нарочито выдержал паузу, — я все-таки надеюсь, что вы поможете мне собрать недостающие кусочки этой мозаики, потому что некоторые вопросы для меня так и остались не выясненными. Однако если идти с самого начала, то именно Владимир Михайлович стал причиной болезни своей сестры.

— Что за бред, биполярное расстройство в большинстве своем носит наследственный характер, — я злобно посмотрела на Антона.

У меня в голове крутилась мысль о том, почему я раньше не задавалась вопросом причины приезда Вирского в наш город.

— В большинстве своем, — Антон многозначительно поднял вверх указательный палец, — помимо этого, причинами могут служить сильные стрессы, в том числе детские травмы, прием некоторых препаратов, — он встал с места и зашел за спину Вирского, — а так же наркотики и злоупотребление алкоголем, — последние две причины Антон назвал медленнее и отчетливее.

Он облокотился на спинку стула Вирского и стал наблюдать за мной. Казалось, что я как зеркало отражу ему реакцию заключенного. Но Вирский лишь перевел на меня взгляд, который не изменился ни на йоту. Отражать было просто-напросто нечего.

— Заканчивай уже этот театр одного актера. Твои драматические паузы абсолютно не интересны, — огрызнулся он.

— Как я понимаю, эту часть своей жизни он от тебя скрыл, — Антон стал расхаживать от стены к стене.

— Не думаю, что ты удивишь меня, особенно после того, что было.

— А что было?

— Если я тебя перебью, и мы смешаем две истории, получится каша. А так как твоя история произошла раньше, тебе и рассказывать.

Мысленно я очень хотела, чтобы Антон поторопился, потому что мне предстояла своего рода работа: услышать информацию, выделить основное и самое сложное – не забыть. А для этого нужно было хотя бы количество важной информации укомплектовать до минимума. Никакие ассоциативные привязки мне не помогали. Я первый раз пожалела, что так и не завела блокнот.

Капитан Некрасов усмехнулся. Его молчание действительно стало действовать на нервы.

— Когда умерли ваши родители, вы с сестрой были в отчаянии. Детская травма послужила кнопкой «пуск» к ее заболеванию. И вроде бы все должно было утихнуть, а жизнь непринужденно продолжаться...

Меня бесила эта манера рассказчика-повествователя капитана Некрасова. Его интонация заставляла меня дрожать от злости, но руки Вирского сильно сжимали мои, и я успокаивалась.

— ... если бы не приступы неконтролируемого гнева, — Антон в укор посмотрел на Вирского.

А в моей голове возник звук того его удара, когда я пыталась бежать с той дачи.

— Во всяком случае, так мне поведал главврач больницы, в которой ты работал. Конечно, хорошо бы и его закрыть за то, что он закрывал глаза на твои выходки, но сейчас меня больше волнуют твои убийства, чем то, как ты искалечил сестру.

Я вопросительно смотрела на Антона. На секунду мне показалось, что ему самому надоело собственное разглагольствование. Точно.

— Короче, человек, так трепетно держащий тебя за руки, сломал ключицу собственной сестре, а потом пичкал обезболивающими, на которые она основательно подсела, и обостренное на этом фоне биполярное расстройство совсем ее доконало. А он, — Антон неприлично тыкнул пальцем в сторону Вирского, — добил ее в прямом смысле слова, потому что тянуть на себе больную сестру стало невыносимо.

Вирский отпустил мои руки и откинулся на спинку стула.

— Ну, а дальше остановиться было уже невозможно, так ведь? — Антон, который все это время маячил по комнате, сел.

— Одного я так и не понял, а зачем столько убийств? Крыша у тебя не съехала, я это явно вижу, так зачем?

Антон перевел взгляд на меня.

— Главврач той больницы – сочувствующий старик, который вовсе не желал привлекать внимание ни к себе, ни к клинике, поэтому просто попросил его уйти, когда узнал про препараты, а точнее их стремительный расход. Я так понял, — Антон посмотрел на Вирского, — вы с ним были в доверительных отношениях.

— Он все тебе рассказал, — пространство заполнил низкий волнующий тембр.

— Лишь то, что относился к тебе как к сыну, много говорил с тобой, помогал старческим советом и не хотел заявлять в полицию о твоих действиях, конечно, когда все узнал.

— Он ничего не скрыл, оставь его в покое.

— Какое благородство.

Я не отводила взгляд от Вирского. Конечно, я была свидетелем смерти сестры, а точнее наличия ее трупа, я видела Олега...но внутри меня не покидало чувство, что все не так очевидно, и Вирский скрывает еще очень многое.

— Я сам рассказал все ему, когда отчаялся и не знал, как поступить, — Вирский смотрел мне в глаза.

И в этот момент Антон как будто исчез.

— У него не было никаких мыслей по поводу того, как помочь нам с сестрой. Она уже очень сильно зависела от препаратов. А закрыть на все глаза он не мог. Посоветовал реабилитационный центр и да, действительно попросил уйти, сказав, что уладит вопрос с расходом препаратов без огласки.

— А ты решил, что лучше трупы, а не реабилитационный центр? — спросил Антон, но вопрос улетел в пустоту.

Это был лишь наш разговор. Первый раз я увидела, что Вирский устал. От всех разговоров и нагромождения лжи. А больше всего – от недосказанности между нами.

— А дальше ты знаешь. Я встретил Олега.

— Олега? — встрял Антон.

— И как он преуспел в лечении биполярного расстройства, так же преуспел в поставках обезболивающих для нее, — я опустила глаза.

— Не совсем. Он помог ей побороть зависимость.

— Он ее вылечил? — я совсем не ожидала, что на Олега прольется хоть немного света добродетели.

— А дальше ты знаешь, — повторился Вирский.

— И я бы тоже хотел знать, — Антон напоминал назойливого комара, пищащего где-то над ухом.

Я закрыла глаза и ладонями закрыла лицо. От запаха крепкого чая кружилась голова.

— Желание остаться в тюрьме для тебя – своего рода наказание, — подумала я и не заметила, как произнесла это вслух.

— Ее зависимость все усугубила, и в этом была только моя вина. Ключицу она сломала, когда ее накрыл очередной припадок. Она пыталась выйти из дома в невменяемом состоянии, а я пытался ее сдержать. Неудачно вырвавшись, она всем своим весом попала на ребро приоткрытой двери.

— Откуда чушь про приступы неконтролируемого гнева? — я обратилась к Антону, который вновь «появился».

Он промолчал.

— Надо же, оказывается полиция и журналисты – одного поля ягоды, — усмехнулась я.

— И, тем не менее, все его убийства так и остались без объяснений, а ведь ты обещала мне историю, — Антон посмотрел на меня в упор и добавил, — единственная выжившая.

Он встал с места и начал расхаживать около стола.

Вирский казался измотанным. Сейчас больше всего на свете мне хотелось забрать его отсюда и уехать далеко-далеко, чтобы вместе отдохнуть от людей и обыденных будней, пусть наши будни и не столь обыденны.

Позвонила Ася. Я сказала, что в тюрьме и что перезвоню.

— Интересно, сколько еще людей замешаны в ваших играх, — протянул Антон, — подругу тоже придется вызывать.

Я хотела было сказать, что это лишнее, но не успела открыть рот.

— Капитан Некрасов, — как гром прогремел низкий тембр, — тебе знакомо имя – Волков Олег?

6.

Хирург. До сих пор верится с трудом. С Вирским, при упоминании его профессии, вяжется лишь один образ: гигант в длинном белом халате, мятом и потертом, волочащий за собой черный громоздкий целлофановый мешок, сжав его край своей огромной рукой. Мешок монотонно шаркает по полу, оставляя за собой слизкий кровавый след, а звук переплетается с тяжелыми шагами несущего. И остается только догадываться о количестве желудков и мочевых пузырей внутри. Как вообще такие ручища могут выполнять такую тонкую работу? В смысле хирурга, а не таскание мешков.

И может ли быть, что он рассчитывал удары, предназначающиеся мне? Ведь я восстанавливалась от его побоев довольно быстро. Мог ли он настолько контролировать свои действия? Способен ли был планировать? Теперь одно я знаю точно – больше он ни на что не способен. В моей голове от образа сильного и брутального мужчины не осталось и следа. Будто воздушный шарик сдулся и улетел. И причина тому – я. Вирский сам об этом сказал. Что все изменилось, когда появилась я.

Я превратила мужчину в скопление страхов и неуверенности. Чувство вины, гложущее его за сестру, и ее потеря, усугубились страхом потерять еще и меня. В его голове все запиксилило и действия раскоординировались. Он потерялся и не знал, что предпринять. Брутальный маньяк захлебнулся чувствами и не смог выплыть.

И неужели, остаться в тюрьме – это выход? Спрятаться от всего и всех за решеткой, таким образом, избавив себя от принятия решений.

Я послужила катализатором к разрушению Вирского, но не смогла стать им для его возрождения. А чувства должны вдохновлять – не загонять в угол и не оставлять желания спрятаться под надзор.

Совсем скоро я не вспомню обо всем этом. Вот так просто. Изменить человека и забыть об этом навсегда. Он обещал, что я не забуду его. А мне будет непросто принять его изменения, пока я о них помню.

Я встала из-за стола и отошла в угол комнаты, скрестив руки на груди. В глазах все потемнело, ноги стали ватными, и я почувствовала спиной холод бетонной стены, а потом теплые руки, схватившие меня за плечи. А вслед за этим, услышала грохот цепей по столу.

— Сиди смирно! — крикнул Антон у меня над ухом.

В комнату кто-то вошел.

— Все в порядке, ей стало душно. Проверь крепежи на заключенном.

Я начала соображать, что нахожусь на руках у капитана Некрасова.

— Ты как? — он аккуратно посадил меня на место.

— Нормально, промямлила я, — просто не поела.

— Забыла? — Антон посмотрел на меня серьезным взглядом.

Вошедшим оказался охранник. Он перезакрепил наручники Вирского. Антон дал ему знак выйти. Вирский громко ударил кулаками по столу.

— Уймись, — Антон держал меня за плечи.

— Убери от нее руки.

— Мне вернуть ее в угол и оставить дальше скатываться по стенке? — съязвил Антон, но от меня все же отошел и вернулся на свое место.

— Еще одна шуточка в адрес моей памяти, и я точно кого-нибудь убью, — процедила я сквозь зубы.

Вирский усмехнулся.

— Принести воды? — спросил Антон, — или может что поесть?

Забыла, как называется мясо и овощи в лаваше.

— Не нужно, спасибо.

— Как бы то ни было, убийство Олега с тебя не снимается, — капитан Некрасов уселся поудобнее и вернулся к нашему рассказу.

Да, мы все рассказали. Точнее Вирский все рассказал, а я лишь кивала, где нужно, и добавляла мелочи, о которых пока что помню.

— Самозащита...напомни, в который раз я это подчеркиваю, — я съехидничала, в конце концов, моя память – мои шутки.

— Это же получается, — Антон почесал лоб, — я закрою два дела за раз. О том, что Волков пропал, заявили его коллеги с кафедры. Но вот ты преступник, жестокий маньяк для всего города и за его пределами...а я тебя отпущу?

Ну, точно как СМИ.

— Скорее зови сюда Вику, такие дела творятся! — я не могла не отпустить язвительный комментарий.

7.

Я проснулась от того, что утреннее солнце нагрело мне нижнюю половину лица. Через прикрытую на кухню дверь я услышала, как работает кофемашина.

— Ты не ложился? — я вошла в кухню и, аккуратно обойдя Вирского, потянулась в шкаф за кружкой.

— Я уже налил тебе кофе, — он приобнял меня сзади, и я почувствовала его твердый и горячий член.

Резким движением он развернул меня, подхватил за талию и посадил на столешницу.

Его руки обожгли мне бедра.

Я нарочно смахнула полную чашку кофе со столешницы, ойкнула и, неожиданно для него, соскочила и принялась собирать осколки.

— Осторожно, руки! — Вирский сказал это так громко, будто я не понимаю, за что берусь, — давай лучше я.

Улыбнувшись, я ушла в душ, заперев дверь изнутри.

Горячие струи от массажной насадки оказались желаннее рук Вирского. На мгновение я подумала, что больше у нас никогда не будет секса, а потом утешила себя тем, что скоро все равно забуду все эти глупости. Глупостью считать секс с ним или его нежелание?

— У тебя все в порядке? — постучал Вирский.

Оказалось, что я просидела в душе около часа.

Когда я вышла, обнаружила кучу пропущенных от Аси.

— Хоть бы с вибро убрала, я бы услышал.

— Я была в душе, — без приветствия оправдалась я перед подругой.

— А еще ты наверняка забыла, — Ася сделала паузу, — ресторан.

— Твою мать.

Сегодня мы с Асей идем смотреть ресторан для ее свадьбы, во всяком случае, должны были пойти.

— Ася, прости.

— Да все в порядке, я специально позвонила за четыре часа до назначенного времени, — горделиво заявила подруга.

— Обожаю тебя.

— А я тебя. Собирайся, наберу еще за час, и кстати, — она понизила тон, — можешь взять с собой своего гиганта, если хочешь.

Это она о Вирском. Подобное описание весьма для него характерно.

— Ася приглашает и тебя посмотреть ресторан для ее свадьбы, — сказала я Вирскому, нажав отбой на мобильном.

— Ого, так и до приглашения «плюс один» недалеко.

Мне было забавно слышать это от него. Не думала, что он про это знает.

— А потом мы вместе поедем на крестины их детей, и будем навещать твою сестру с полным багажником сумок из супермаркета и подарками для твоих племяшек, — усмехнулся он, — и я наконец смогу показать им свою коллекцию карточек с Бэтменом.

Я прищурилась, но шутку с карточками оценила. Или это не было шуткой?

— А это плохо? — спросила я, задумавшись.

— Непривычно, — Вирский поцеловал меня в лоб, — я сварил тебе новый, — он указал на полную чашку.

Что же получается, мы таки достигли этой самой «нормальной жизни»? И мы будем вместе ходить в кино, по гостям, покупать продукты и пылесосить?

— Спроси у Аси, когда в следующий раз ты понадобишься с помощью в подготовке, потому что мне нужно записать тебя на консультацию, — Вирский прервал поток моих мыслей.

­— Консультацию?

И я снова вспомнила идею обзавестись ежедневником.

— Не думай, — Вирский как будто прочел мои мысли, — я буду напоминать тебе обо всем. Много раз, если понадобится.

Почувствуй свою ничтожность в одном предложении.

— Я нашел специалиста. Работает как раз с такими случаями, что у тебя.

— Мы не знаем, что у меня.

— Когда я рассказал ему, что ты забываешь поесть, — он сразу дал понять, что будет рад с тобой познакомиться.

Часть про познакомиться мне показалась издевкой.

— Да не забыла я тогда! Некогда было. Вытаскивала из тюрьмы чью-то ... , — хотела сказать «жопу», но вовремя уловила неодобрительный взгляд, — тобой короче была занята.

— Сейчас тоже самое время мной заняться, — он подошел вплотную и страстно поцеловал, ухватив за подбородок.

­— Я должна собираться к Асе, — выскользнула я и убежала переодеваться, — и ты, между прочим, тоже!

Когда я прокричала конец фразы уже из коридора, то задумалась, хочу ли я, что бы он пошел.

На улице было безоблачно, и уже вовсю светило солнце, лишь северный ветер часто напоминал о нежелании зимы покидать город. Зима выдалась по-настоящему лютой, и я была счастлива, что она закончилась. А вместе с ней и наша неприятная возня.

После того, как мы все рассказали Антону, Вирского продержали в тюрьме еще пару недель. За это время капитан Некрасов красиво и аккуратно закрыл два дела одновременно и был удостоен за это невероятно ценной наградой муниципалитета. Однако Вирского оставили под подпиской о невыезде на ближайшие полгода. Капитан Некрасов был так ослеплен наградой, что быстренько утихомирил прессу, Вику в частности, и отредактировал одно единственное интервью, разрешенное, разумеется, своей персоной, в котором лаконично объяснил восстановление справедливости, а так же, (ну, естесственно!) безупречную работу местной полиции. Я еле-еле сдержала свой язык, чтобы не высмеять эту самую работу эту самой полиции. Капитану Некрасову даже в голову не пришло, что состояние моей памяти вряд ли вообще позволяет давать какие-либо показания, потому что вполне вероятно, что многие из них окажутся ложными. Но награда муниципалитета – дело серьезное. Я ничего не знаю о деталях, например, показывал ли Вирский куда дел тело Олега, да и вообще, это награда такая важная была или заключенный такой убедительный... Вирский до сих пор считает, что Некрасов проглотил все по большей мере из-за того, что я ему не безразлична. Но будь это так, Антону было бы удобнее оставить его в тюрьме.

После того, как Вирского отпустили, какое-то время мы не выходили из дома, чтобы все немного поутихло. Только я выбиралась в ближайший магазин и с Асей по ее свадебным делам, когда это было необходимо.

Когда мой, любезно предоставленный Инной, больничный закончился, я сразу взяла весь оплачиваемый отпуск за год (будто я сильно уработалась). И миллион раз пообещала Инне пахать как конь, когда выйду. Но, думаю, что к тому времени я не просто забуду выйти, а забуду, что работа существует в принципе. И Вирский мне тут не помощник, потому что он настаивал на том, чтобы я уволилась быстрее и самостоятельно. Как и положено мужчине моей мечты, он не позволял мне тратить ни рубля своих кровно заработанных. Я не спрашивала напрямую, откуда у него деньги, но по моему вопросу в глазах он сам рассказал, что это накопления для сестры, когда они были необходимы.

Кате, как и всегда, было особо некогда интересоваться моей жизнью, а рассказывать что-то мне совсем не хотелось, поэтому о том, что я живу вместе с маньяком-насильником, она не знает. Расскажу в подходящее время. А может, и нет.

8.

— Знаковое место, — усмехнулся Вирский, когда по пути домой, мы проходили место в парке, где он запихнул меня в багажник.

Я сухо улыбнулась.

— По-моему мы подобрали отличное меню, — он подмигнул мне.

— Да, меню – огонь, не спорю.

Как же странно обсуждать это с ним.

Вирский обхватил меня за талию и развернул в сторону парка:

— Пройдемся.

Уставшая, я немного навалилась на него корпусом, он подхватил меня на руки:

— Погоди, — потом поставил на землю и сел на корточки, — садись, — Вирский хлопнул себя по шее.

— Да ладно, — протянула я.

— Давай, давай, как в детстве.

Я села ему на шею, он обхватил мои ноги и поднялся.

Как высоко. У меня слегка закружилась голова.

Дети, пробегающие мимо, хихикали.

Не этого ли я хотела? Беззаботно болтать ногами, сидя на шее большого и сильного мужчины.

— Почему мы развернулись? Почему не пошли домой? — крикнула я.

— Думаешь, ты такая высокая, что я не слышу? — усмехнулся Вирский, — хочу погулять с тобой. И это первая наша совместная прогулка в парке.

А ведь и правда. Сначала мы не выходили, пока вся эта история немного не поутихнет, потом закрутились с Асиной свадьбой и нигде не гуляли только вдвоем.

Те чувства беззаботности и счастья, на которые я рассчитывала, те эмоции от свободного времяпрепровождения с Вирским никак меня не посещали. Я снова и снова прокручивала в голове его трусливый поступок – желание спрятаться в тюрьме, и эти мысли меня не отпускали.

Медленно я осознавала, что парк, который был началом моей...нашей истории, неизбежно станет ее концом.

Мои размышления прервал резкий поворот Вирского по диагонали. Я успела лишь краем глаза заметить, что он отходит от двух сидящих на скамейке женщин. Их лица выражали отнюдь не умиление от тети, сидящей на шее у дяди.

— Узнали нас, — протянула я.

— Не хотел, чтобы ты заметила.

— Это неизбежно.

— Какое-то время. Переедем, если захочешь. Все равно мне нужно продолжать практику, но уж точно не в этом городе.

— Считаешь, это возможно? После всего, что было.

Я почувствовала бедрами, как Вирский пожал плечами.

— Как далеко мы заедем в поисках места, где сможем спокойно жить? Как далеко заедешь ты, я ведь уже в соседнем городе все забуду.

— Вот лучше давай сейчас об этом. Специалист, который тебя примет...

Дальше я уже не слушала.

Мне просто хотелось на выставку Айвазовского.

— В тот момент, кажется, я окончательно в тебя влюбился...

Я очнулась от своих мыслей, когда поняла, что Вирский говорит уже не про врача.

Я в недоумении сдвинула брови, а он почувствовал это, даже не видя.

— Такой великолепный и точный удар, — якобы уточнил Вирский, но яснее не стало.

— Удар?

— Но самое прекрасное – это твое спокойное: «Не смотри на меня так, ты слышал, что он хотел, чтобы мы больше не увиделись»...божественно! В жизни не забуду! — продолжал восхищаться Вирский.

— Ты о чем сейчас? — я окончательно сломала голову в догадках.

— Ты серьезно? Ты помнишь, как умер Олег? — Вирский понизил тон.

— Ты что-то сделал, — неуверенно протянула я, — но я не стала настаивать на рассказе.

— Да ты его положила...ты правда не помнишь?

Мой звонкий смех разлился по всей парковой аллее:

— Да брось, убить человека! Даже моя хромая память не смогла бы избавиться от подобного!

— Я тоже так думал, — сказал Вирский чуть слышно.

— Ой, хватит, — я продолжила смеяться, — можешь ржать, что я забываю кинуть свеклу в борщ, но вешать на меня убийство не смей даже в шутку, — часть фразы после борща я произнесла серьезно.

9.

— Мы очень ценим, что вы выбрали именно нашу клинику!

Нас встретила приторно улыбчивая блондинка и задержала на Вирском взгляд, полный восхищения.

— Мы записаны к доктору Астафьеву, — прогремел голос на низах.

Я тайком подсмотрела за реакцией Вирского на явную симпатию администратора клиники (так указано на ее бэйдже), и с еще большей наглостью перевела на нее глаза, убедившись, что мой спутник не повел и бровью.

Когда блондинка услышала фамилию врача, то стала бросать непонятные взгляды на нас, пытаясь понять, кому понадобился подобный специалист. Мне даже было слышно, как она облегченно вздохнула, когда записывала в карту фамилию в женском роде. Сука.

Пока Вирский занимался формальностями, безупречно владея всей информацией обо мне и моими документами, что меня поразительно радует, я устроилась у окошка, выходящего на территорию клиники.

Как же приятно выглядят проплешенки растаявшего снега, в особенности, когда с нетерпением ждешь окончания зимы, чтобы обновиться вместе с природой, забыть все холодное и ненастное. Да и просто закрыть в темном шкафу всю тяжелую теплую одежду и плотно обволакивающую обувь. И вполне очевидно, что эти проплешенки ненадолго образовались в конце февраля, и март способен разочаровать настойчивым минусом и снегом, все равно в них трепещет надежда на скорое тепло.

Вирский подошел незаметно, взял меня под локоть и аккуратно развернул в сторону кабинета. Впервые мне показалось, что со мной обращаются как с тяжелобольной.

— Какая вы пара! — доктор улыбнулся во весь рот, когда мы оказались внутри, — видная! Проходите, пожалуйста, здравствуйте. Владимир Михайлович, полагаю. Вы звонили.

— Да, здравствуйте, Вирский дружелюбно улыбнулся и аккуратно подвел меня к врачу.

— Супруга, я так понимаю, — врач перевел на меня взгляд и его улыбка приобрела привкус беспокойства.

Он сказал, что я его жена, когда записывал меня на прием? Видная пара, дружелюбный Вирский, супруга – все это упало на меня как мешок с яблоками, с тяжеленькими такими, мокренькими, подгнившими. А Владимир Михайлович чертовски невозмутим и кажется, получает удовольствие, не похищая и не насилуя женщин.

— Я представлял вас себе совсем иначе, — доктор продолжал неестественно улыбаться, — немного разногласными что-ли.

— Разногласными? — я впервые подала голос как вошла.

— Знаете, все чаще я вижу пары, которые вместе потому что привыкли, потому что дети, потому что долго, потому что, а что скажут люди, потому что страшно больше никого не встретить, потому что страшно и лениво что-то менять – они все разногласные, они как будто не едины, будто вымучивают свой брак, как будто за это медаль на том свете выдадут. И ко мне приходят, потому что обязаны помогать друг другу, они же муж и жена – значит должны! — на последних двух словах доктор повысил интонацию, — и мне так грустно осознавать, что они глубоко несчастны. Тянут брак как хомут и стонут. Изменяют, пью, гуляют. Делают все, чтобы отвлечься от этой каторги. По сути прикрывают свои лживость и трусость. Трудно признаться человеку рядом, что брак потерпел поражение, еще труднее – признаться в этом себе.

А вы другие, — он прищурился, — явно не только что женаты. Вместе потому, что просто этого хотите. Вы честны друг с другом и сами с собой. И получаете друг от друга истинное удовольствие. Если у вас есть дети, могу представить себе как они счастливы.

— Да нет, он просто похитил меня, держал взаперти и иногда бил, — я прервала, как мне показалось, доктора своей едкостью.

Они с Вирским рассмеялись. Такие милые.

Вирский держался расслабленным явно от того, что все контролирует, а я уже и не помню, каким он был тогда на даче, когда контролировал меня

— Итак, что вас беспокоит? — врач внимательно на меня посмотрел.

— Когда я выйду из этой двери, доктор, я забуду какого цвета ваш халат.

— Все действительно так плохо? — он перевел взгляд на Вирского, как будто мне четырнадцать, а он – мой папаша.

— Все совсем плохо. И это прогрессирует. Быстро.

— Быстро? — я посмотрела на него с укором.

Он успокаивающе положил руку мне на плечо.

Вирский быстро состряпал рассказ о нападении сумасшедшего сотрудника лаборатории в больнице, где он работал.

А я уж думала, что жалостливее на меня смотреть уже невозможно.

— Если я правильно понял, было введено вещество неизвестного состава?

Мы синхронно кивнули.

— Вы и сами понимаете, что в таком случае, терапия проводится по факту. Пациент находится на динамике и постоянно мониторится. Есть один экспериментальный препарат, который я могу вам предложить.

Я рассмеялась. И, если честно, думала, что Вирский отреагирует так же. Но он оставался серьезен и кивал врачу.

— Да хватит с меня экспериментов! — я неожиданно для них дернулась с места.

А он как будто был готов заранее к такой реакции. Сразу быстро приблизился и нашел правильные слова.

— Сейчас мы должны любыми способами удержать твою память.

— Любыми?

— А есть варианты?

— Варианты не пичкать меня снова веществами неизвестного действия, дай-ка подумать, — я скрестила руки на груди, — решил лечить подобное подобным?

— Доверие к этому специалисту позволяет мне...

— Доверие? — я задержала взгляд на его глазах, подойдя вплотную, — вы знакомы, — я не спрашивала, а утверждала, — откуда ты его знаешь?

— Нет, я просто изучил этот вопрос.

Глаза Вирского блеснули так, будто протух терпкий и дорогой коньяк. Такой вообще может протухнуть?

Он солгал мне. Впервые. Впервые я это увидела.

— Откуда вы друг друга знаете? — я повысила голос, — вообще странно доктор, что вы не узнали нас. Пока что только собаки в парках на нас не пялятся. Вы не спросили о возможности узнать о препарате у того, как выразился мой супруг, — я ехидно посмотрела на Вирского, — у того сумасшедшего сотрудника, может у него есть и то, что вылечит меня. Будь я врачом, спросила бы об этом в первую очередь. А вы сразу предложили экспериментальный препарат, — я уперлась глазами в Вирского, дав понять всем своим видом, что больше не пророню ни слова и не сдвинусь с места, пока он мне все не расскажет.

10.

Вирский тяжело вздохнул:

— Мы работали раньше с доктором Астафьевым.

Каждое слово давалось ему так, будто бы он произносит его с зашитым ртом.

— Он тоже... в общем...

— Не тяни.

— Балуется экспериментальными препаратами, — выпалил Вирский.

— Он знает Олега? Знал...

— Да, мы какое-то время вместе работали, — вмешался доктор.

— Да вы охренели, — я приложила руку ко лбу и села на кушетку.

— Это все было очень давно, — сказал Вирский пытаясь выгородить то ли себя, то ли доктора.

— Когда появились новости и статьи, когда он стал заниматься тем, чем занимался...мы уже были не близки.

Я переводила взгляд то на Вирского, то на доктора, пытаясь окончательно осознать связь между ними.

— Мне искренне жаль, что вы оказались в такой ситуации, — доктор всем своим видом выразил сожаление, — и я приложу все усилия, чтобы вам помочь.

— Послушай, — Вирский взял меня за руки, — как я уже сказал, это было давно. Доктор не в курсе событий, которые произошли, когда у Олега сорвало крышу и когда я...в общем он не знал ничего. И связался я с ним только потому, что он работает с похожими препаратами. Законно, разумеется, — он нахмурил брови, — и у него есть все необходимые разрешения на проведение клинических исследований...

— Но, что со мной происходит – он не знает, — я оборвала старательные убеждения Вирского и в упор посмотрела на Астафьева.

— Мы можем лишь наблюдать вас в динамике. Похожих случаев у меня не было, однако есть рекомендации, которые могут облегчить ваше состояние.

— Завтра я забуду о вас, вот что облегчит мое состояние, — огрызнулась я.

— К одной из важных рекомендаций относиться избежание сильных стрессовых ситуаций и эмоциональных всплесков.

— Да, у меня неплохо выходит, особенно сейчас.

— Я выпишу вам...

— Ну уж нет. Хватит. Мы уходим, — я резко встала и направилась к двери.

Вирский хотел было что-то сказать, но не успел, потому что я уже оказалась снаружи. Покидая клинику, я подумала о том, что халат врача был белый.

— Почему ты ушла?

— А разве не ясно? Еще один экспериментатор из прошлого, еще попытка выписать мне препараты, что еще?

— Он правда способен тебе помочь.

— Да, я слышала, постараюсь избегать стрессов, — я повысила голос.

Мои ноги резко потеряли чувство заземления и я оказалась у Вирского на плече.

— Отпусти сейчас же! Ты что, не слышал про стрессы?!

Он отнес меня на детскую площадку, которая была рядом и пустовала. Посадил на высокую лестницу, с которой в такую сырость и холод я бы не спустилась самостоятельно, и встал передо мной как взрослый, который отчитывает ребенка.

— Стрессы ты создаешь себе сама, и мне заодно, срываясь в одиночку из кабинета.

Я хотела возмутиться, но строгий взгляд Вирского меня разубедил. Я смотрела на него сверху вниз, надув губы.

— Мы найдем еще способы тебе помочь, — он взял меня за подбородок, — но чтобы больше таких дерганий я не видел.

— Куда мы поедем, когда закончится срок твоей подписки о невыезде?

— Куда захочешь.

11.

Я приехала навестить сестру. Не то чтобы я скучала, давно не была у нее, да и племяшек хотелось потискать.

Катя как обычно суетилась на кухне. Не помню, чтобы когда-нибудь видела сестру отдыхающей или получающей удовольствие от какого-то занятия, во всяком случае, замужем. За Ильей. Точно. Илья.

Я постукивала ногтями по полной кружке с горячим чаем, которую мне поставила Катя. Сейчас я предпочла бы там коньяк.

— Он изменяет тебе.

Катя сделала вид, что не поняла о чем я, а еще прикинулась, что не расслышала.

— Я видела его входящим в наш люкс с незнакомой мне женщиной.

— Входил он, скорее всего, с коллегой по работе, которую ты просто не вспомнила, и не в люкс, а в конференц-зал, — Катя поставила на стол банку с печеньями и села напротив меня, — да и как ты вообще вспомнила про это спустя столько времени?

— А вот это обидно.

И правда, как?

— А мне, считаешь, не обидно? Родная сестра настраивает против мужа.

— Это не так.

— А как? Суп посолить – не помню, а чужую измену – помню?

— Кать, я их видела, — тоскливо протянула я, очень обидевшись на слова сестры.

Катя встала из-за стола и начала мельтешить по кухне.

— Ладно, я, но ты врешь себе и это отвратительно!

— У нас двое детей!

Эта фраза заставила меня замолчать. Невозможно что-либо донести человеку, который негласно согласился, что несчастлив в семье и упорно прикрывается детьми, превращая мальчишек в два светловолосых аргумента.

— Ты голодна?

— Нет.

— Да прекрати стучать по этой чашке!

— А ты прекрати делать вид, что счастлива, — выдохнула я чуть слышно.

Мы не смогли продолжить перебранку, хотя и продолжение-то уже не имело никакого смысла. В дом вошел Илья.

— Я поеду.

— Заезжай, мы всегда рады, — сухо, но без упрека улыбнулась сестра.

Я прошла мимо Ильи, избегая его глаз, и даже не поздоровалась.

Катя последовала за мной, чтобы проводить.

— Дети вырастут, Кать, и у них будут свои семьи.

— Илюш, гречку с мясом разогреть или суп будешь? — услышала я, закрывая дверь.

12.

Я очень быстро оказалась на полу. Он сделал жест, чтобы я встала на четвереньки, как будто собаке дали команду «сидеть». Но это было моим желанием. Я подползла к нему вплотную и всем, что заняло пространство передо мной, был его член, который казался накаченным как бицепс. Он стал отдаляться, чтобы оказаться в удобном месте, ведь мы были почти у самого входа. Я поползла, не отводя взгляда от главного, казалось у меня едва не текли слюни, как у настоящего шарпея. Хоть я и не видела его взгляд – ясно осознавала, что ему это нравится. Нравится, что я ползу за ним, жадно пытаясь ухватить самое дорогое и вкусное. И он развернулся таким образом, что я оказалась спиной к панорамному окну, и через мгновение мой затылок столкнулся с холодным и твердым, а во рту в то же мгновение оказался большой и горячий. Вирский обхватил мою голову своей горячей ладонью, а второй рукой захватил мой подбородок, чтобы его член входил четко и ровно.

Когда он насладился минетом – бережно уложил меня на кровать, закинул руки наверх и стал нежно целовать мою шею и грудь. Это было совсем не похоже на того Вирского – дикого и грубого. И только я об этом подумала, как он жадно впился в мои губы так, будто бы я собиралась исчезнуть. Мои запястья все сильнее вдавливались в кровать, а нижнее белье нещадно сорвано – дико и грубо.

Своей горячей ладонью он прижег меня между бедер. Я невольно выгнулась в пояснице и застонала. Все было увлажнено так быстро, что я не заметила, как два его толстых пальца оказались внутри. Он начал двигать ими слишком активно, заткнув мне рот своим языком. Когда внизу все откровенно горело и текло, я почувствовала резкую боль лишь на секунду, а потом наслаждение удвоилось – его член оказался в моем анусе. Его свободная рука все еще удерживала мои руки, а его язык сдерживал мои попытки закричать от восторга.

Вирский наращивал темп, я была на грани, не чувствуя собственных ног. Руками я пыталась высвободиться, чтобы вцепиться в его спину, но безуспешно. Я уже поняла, что ближайшую неделю не смогу сидеть. Когда Вирский был близок к тому, чтобы кончить, мокрой рукой он сжал мою грудь, вытащил свой язык из моего рта, не удержав приглушенный рев, а потом той же самой рукой начал часто и сильно шлёпать меня по бокам ягодиц, насаживая на член, не сбавляя достигнутого темпа. Я почувствовала, что внутри меня вот-вот что-то взорвется, резко вздохнула и... проснулась.

13.

Уже утром я проснулась в состоянии окрыленности и абсолютного счастья. У моей счастливой подруги прекрасная свадьба и я про нее не забыла. Я была воодушевлена этим днем отчасти потому, что он весьма предсказуем, так как закончится союзом двух любящих людей. Да и вообще все течение дня заранее спланировано и любой внезапности будут избегать абсолютно все без исключения. Я очень рада за Асю. Красивый праздник для красивой пары с большой надеждой на красивую жизнь. Подруга была по-настоящему счастлива рядом с этим человеком, она сияла! Чего еще желать? Я не могла не думать о том, что рассчитывала на подобное сияние с Вирским, но еще не поняла, почему на меня до сих пор не накакал радужный единорог.

Поправляя корсет платья и проходя мимо спальни, я остановилась в дверном проеме и увидела, как Вирский завязывает галстук. Такой аккуратный и элегантный брутальный гигант. Такой сексуальный. На всю спальню от него веет надежностью и крепким чаем. Сколько раз я уже забывала поинтересоваться, что это за парфюм. Я стояла и наслаждалась его руками, которые так ювелирно вязали узел, его пальцами, поправляющими финальные штрихи, его чертами лица – такими четкими и сосредоточенными. Красивая сцена в черно-белом кино. Красивый мужчина в красивом костюме. Он заметил меня не сразу, а когда увидел – улыбнулся и снова повернулся к зеркалу.

— Мне будет жарко и тесно в пиджаке.

— Однозначно, — я закусила губу, подошла и встала между ним и зеркалом, — ты однозначно взмокнешь, — взяв его руку, я медленно и нежно завернула сначала один рукав на рубашке по локоть, затем второй, а потом развязала и небрежно кинула на пол галстук, который он так педантично завязывал.

Я расстегнула верхнюю пуговицу и поправила воротник, немного его приподняв. А потом отошла встрону и встала рядом.

В зеркале я увидела мужчину и женщину, которые очень давно живут под одной крышей, знают друг друга от макушки до пят и привыкли выходить в свет такими – в роскошном платье и строгом костюме. Они мало говорили, потому что то, как они чувствовали друг друга, было выше всякой болтовни. Они наслаждались обществом друг друга и чувствовали зависть окружающих, тех самых, которые вымучивали свой брак. Мужчина и женщина в зеркале были выше всякой суеты и безупречнее всех картинок о любви и счастливой жизни.

— Небрежно, — Вирский повернул голову в мою сторону.

— Сексуально, — ответила я, не отводя взгляда от отражения.

Он развернул меня к себе за талию как куклу и прикоснулся большим пальцем к моим губам. Вирский хотел было что-то сказать, но молча обвел пальцем по контуру губ, слегка приоткрыв мне рот, потом спустился большим пальцем по подбородку, и его рука оказалась на моей шее. Он провел по обнаженным ключицам, потом по контуру корсета и невинно поправил мои волосы на плечах.

Я стояла вся мокрая.

Вирский вытащил заколку из моей головы, и несколько прядей стали свободны. Это не нарушило прическу, но идеально подошло к его дерзкому стилю.

Эта самая заколка, массивный браслет и золотые туфли поставили жирную точку в образе, создав гармонию с черным платьем на пару сантиметров выше колен. Черный цвет добавлял мне чувство строгости и стабильности и чувство стиля рядом со стильным мужчиной. Ася была не против моих цветовых предпочтений на ее торжестве.

Несмотря на то, что это была свадьба моей лучшей подруги, все казалось мне довольно банальным и заурядным. Букет невесты, белое платье, первый танец, тамада и конкурсы, пресные, избитые тосты, мои хлопоты, как главной подружки невесты... все было блекло, торжественно, но уютно и по-доброму. Плачущие родственники от счастья и неокольцованные, но с парнями подруги, от зависти – естественно, щекочущие нос пузырьки шампанского – куда же без них, шашлыки и рыба на горячее – абсолютно верно. Главное – абсолютно счастливая Ася. Уверена, что предложи я ей сейчас уехать в ее любимый питерский ресторан, она бы отказалась. Вирский был навысоте. И это еще мягко сказано. Он вел себя так, какого мужчину я всегда хотела видеть рядом. Такой обходительный, заботливый и внимательный. Он был как рыба в воде на этом празднике. А танцевать с ним – все равно, что есть мягкий эклер с горячим шоколадным кремом. Мысль о том, что он хотел спрятать голову в песок в тюрьме, никак не давала мне полностью насладиться десертом. И, как полагается внимательному джентльмену, Вирский это заметил.

— Рассказывай. Я видел список песен. По времени этот медляк самый длинный, — он смотрел на меня в упор и на его лице боролись серьезность и озабоченность с доброжелательностью.

— Ты хотел спрятаться в тюрьме, — я опасливо подняла глаза, — как трус.

— Тогда я ничего не понимал, запутался, — Вирский вздохнул так, как будто ожидал более сильного упрека, — многое случилось, да что уж там, ты случилась! Такая неожиданность, тройной «лежачий полицейский» на моем пути, — он усмехнулся, — и я рад, что ты помогла мне поступить иначе. Иначе, — Вирский сделал акцент, — не поддерживать мне сейчас прекрасную талию в прекрасном танце.

— Почему соврал про врача?

— Я думал, ты уже забыла.

Я сдвинула брови в негодующую гримасу обиженной девочки.

— Шучу, шучу, прости.

— Да, это ведь так забавно, ровно так же, как в шутку повесить на меня убийство, — я разволновалась, — выходит, замкнутый круг какой-то! Я не могу тебе доверять, но у меня нет выбора, потому что я могу забыть, на какой свет светофора переходить дорогу! И знаешь, вполне вероятно, что тройной «лежачий полицейский» на твоем пути перестанет быть образным выражением!

— Так. Стоп. Во-первых, доверять ты мне можешь, даже должна. Про врача не наврал, а недо рассказал. И то только потому, чтобы ты не переживала из-за нашего с ним прошлого.

— Действительно, чего мне переживать, — я иронично усмехнулась, — и ты вообще мог сказать, что и я была с ним знакома, но уже забыла.

Вирский задумался:

— Вот, точно! Эмм, а ты мне скажешь, на какой свет переходят дорогу пешеходы?

Я укоризненно на него посмотрела, и мы заржали в голос.

— А вообще это ни фига не смешно, — не сдавалась я.

В мгновение я стала очень серьезной.

— Я не помню, как все началось. Мои проблемы с памятью.

— Тебе прямо сейчас рассказать? — Вирский крутанул меня в танце.

— А они есть, они существуют?

— А ты сама как считаешь, если спрашиваешь об этом? — Вирский тоже стал серьезен.

Я обреченно вздохнула.

— Я помню, что доктор сказал, что мы не похожи на другие пары, как он выразился?

— Сказал, что мы не разногласные.

Это был невероятный кайф опираться на его сильные мужественные плечи.

— Точно. И при этом мы не идеальны.

— Нет идеальных.

— Так может идеальные те, кто как раз вымучивает свой брак? Мало того, что они живут в страдании, так они еще весьма умело создают красивый вид со стороны для других, — я определенно загналась.

— Если это идеальность, то мне такой не надо. А что касается нас, то мы все решим. Ты любишь меня?

Вопрос не оказался для меня неожиданным, он скорее добавил килограммов сверху к моему загону.

— А ты спрашивал меня об этом раньше?

Он не отвел взгляда от моих глаз и не остановился в танце. Уверенно и легко он ответил «да». А я сразу поняла, что Вирский соврал мне.

— И что же я тебе ответила?

Он томно улыбнулся и прижал меня ближе:

— То, что сделало меня самым счастливым мужчиной на свете.

Будь это все правдой, я бы уже захлебнулась ванилью.

Сколько я бегаю от ночей с ним? Кажется, я забыла, чего вообще хотела от этих отношений.

— И совсем скоро, — продолжал Вирский, — я поставлю точку твоим сомнениям, если таковые остались.

— Это как?

Песня закончилась, не успела я и глазом моргнуть, как Ася схватила меня за руку и потащила на другую сторону танцпола.

— Что? — я растерянно удалялась от довольного и удовлетворенного взгляда Вирского.

— Иди букет лови, — счастливая Ася буквально втолкнула меня в толпу жаждущих скорейшего замужества.

Я растерянно косилась по сторонам и не понимала, радостно визжать или тихонько отдать букет рядом стоящей девушке, если каким-то чудом он попадет мне в руки. По команде ведущего Ася подняла букет над головой, и на счет три опустила его, развернулась и резвым шагом направилась в мою сторону. Она вручила букет мне под аккомпанемент моих округленных глаз явно не от восторга. Прежде, чем я успела заявить: «Какого хрена?», подруга развернула меня, и я увидела, как Вирский протягивает мне кольцо, стоя на одном колене.

Занавес. Аплодисменты.

Мужчина моей мечты хочет, чтобы я стала его женой. Именно так я себе и представляла прекрасное развитие наших прекрасных отношений. И я – такая счастливая на своих сияющих шпильках с бабочками в животе. Все девушки без исключения, даже замужние, оборачивались на Вирского на протяжении всего праздника и разве что слюни не утирали. А он вот, передо мной, с охренительным бриллиантом, как я успела заметить. И я обожаю его характер и сексуальные руки.

Все эти мысли вихрем промчались в моей голове намного быстрее, чем я тут описала.

— Вы не могли бы это подержать? — обратилась я к рядом стоящей девушке под гробовую тишину и восторженные взгляды, отдавая букет. А когда она почтительно его забрала, я развернулась на сто восемьдесят градусов и стремительно побежала к выходу. Я бежала так быстро, насколько это позволяло мое узкое платье. Стук каблуков эхом догонял мои уши. Я даже не заметила волну мартовского холода, которая окатила меня, когда я выбежала на улицу. Изо рта валил пар, дыхание сбивалось, ноги не слушались, но я продолжала бежать по дорожке между газонами, не представляя себе своего пункта назначения. Когда я на секунду обернулась, то увидела, как Вирский выбежал из дверей и стал оглядываться в поисках меня. Конечно же, он увидел, где я бегу.

И в это мгновение я отчетливо вспомнила мою попытку побега с той дачи. И страх, который я испытала тогда, упал на тот, что заставил меня сбежать от мужчины моей мечты и бриллиантового кольца. Голова закружилась, я ощутила что-то обжигающее на моем запястье, а дальше в глазах потемнело, а в ушах хозяйничал звук гремящих кандалов.

Часть VI.

Ася.

Я могла даже ничего не спрашивать. Зная о ее проблемах с памятью и видя сейчас этот взгляд, я ясно понимаю, что она обнулилась. Ничего. Пустота. «...последнее, что вы помните?» – вопрос врача, ответ на который ей дался, мягко говоря, туговато.

— ...Парк..., глухой удар...

Она напрягалась всем телом, будто от физической активности зависела умственная.

— Тебя похитили, дорогая.

Дорогая? Он в своем уме?

Я подошла ближе к ее койке и хотела вмешаться, но меня опередил врач:

— Майор Некрасов, я прошу вас, никаких эмоциональных перегрузок.

— Конечно, доктор.

Она признала только меня, когда сфокусировала взгляд, а по-тихому: «Ася, что происходит?» я осознала в каком она беззащитном и ничтожном состоянии.

— Милая, — я взяла ее за руку.

— Тебя похитили, дорогая, но ты осталась жива, а маньяк уже за решеткой и больше тебе нечего бояться, — меня грубо потеснил Антон, — вместе мы все преодолеем.

Она в недоумении посмотрела на него, а потом ее жалостливый взгляд пронзил меня в самое сердце.

Мне нечего было ей сказать. Я даже не знаю, куда делся Вирский. А очередной эмоциональный всплеск на сей раз, как убедительно объяснил врач, мог закончиться комой.

После того, как ее увезли на скорой, мы с мужем смогли приехать спустя пару часов. Меня долго к ней не пускали. Некрасов, майор Некрасов, был уже в палате, когда я вошла. Понятия не имею, как он узнал о случившемся. Вирский уехал на скорой вместе с ней и больше я его не видела.

Меня очень быстро попросили выйти из палаты. На улице холодно. Я поежилась, а от неопределенности трясет сильнее.

— И что все это, черт возьми, значит? — окликнула я Антона, когда он вышел на улицу.

— Это значит, что мы... я спас свою девушку из лап жестокого убийцы.

Мои брови вмиг взлетели вверх.

— Что за бред! Считаешь, она не вспомнит?

— Врач говорит, что маловероятно, слишком сильное было потрясение, — он ехидно усмехнулся, — даже страшно представить, что у вас там произошло, но теперь мне плевать.

Антон стал удаляться уверенным шагом, минуя меня как пустое место. Я попыталась поспеть за ним и уже кричала в спину:

— А ты не боишься, что Вирский найдет ее? И тебя заодно!

Антон театрально развел руками:

— А ты его здесь видишь? Где же он? Будь она нужна ему, он спал бы на коврике возле ее койки! А ты, — он подошел ко мне вплотную, — ты, так же как и я спрячешь недавние статьи и будешь молиться, чтобы очередной эмоциональный всплеск не убил твою лучшую подругу.

— Так просто не будет, — я опешила от такой наглости и отошла от него на пару шагов, — она вспомнит.

— Ну вот тогда и будем думать, что делать, — Антон подмигнул мне, — а пока я займусь переездом моей девушки в мою квартиру для пущей убедительности, — он делал ударения на словах «моей», «мою».

— Просто наслаждайся своей новой замужней жизнью и не порти подобную светлую перспективу своей подруге, — тихо сказал Антон и ушел, оставив меня в этой новой реальности.

***

Спустя пару месяцев я видела лишь, что подруга счастлива и готовится к свадьбе, а Вирский так и не объявился. Антон хорошо относился к ней и всячески налаживал контакты со мной и моим мужем. Спустя пару недель после выписки, ко мне вернулась моя подруга, а меня не покидало чувство недосказанности. Кусок ее вырванной жизни висел у меня за спиной как рюкзак с камнями. Мы были обычны и счастливы, но на языке постоянно вертелось: «И ты, правда, совсем ничего не помнишь?». Но лучше здоровая и, по-видимому, счастливая подруга, чем правда, которая может привести к потере подруги вовсе. Или я не права?

Некрасов.

— Мы очень ценим, что вы выбрали именно нашу редакцию!

А она хороша. Яркая и профессионал своего дела. Сразу видно – работу любит. Еще и учится, небось, время от времени на каких-то курсах.

— Вы правильно поступили, что решили все рассказать.

— Вам, Виктория, с удовольствием я рассказываю уже не первый раз.

Журналистка потянулась к диктофону, но замялась, посмотрев на меня серьезным взглядом.

— Я скажу, если нужно будет что-то вырезать из интервью.

Я устроился поудобнее в кресле своего кабинета.

— Начинай. Все должно получиться.

Вика нажала на кнопку «запись».

— Для начала позвольте поблагодарить вас от жителей города, да и от себя лично, что теперь мы можем спокойно спать ночами и без опаски выходить гулять в любое время суток.

Я растаял.

— Особенно приятно, что именно в нашем городе есть такие полицейские – смелые, сильные, — Вика закусила губу, — такие видные и умные. Благодаря всем этим качествам вы напали на след и задержали самого разыскиваемого хладнокровного убийцу!

Как же это приятно – быть городским суперменом.

Какие стройные у нее ноги. Почему я раньше не замечал?

— Это моя работа.

— А это, правда, что герой города в скором времени женится? Ложка дегтя для наших читательниц.

— Да, это так.

Сука. Думал, уловлю сожаление во взгляде.

— Обстоятельства знакомства с вашей невестой были не столь радостными, не так ли?

Все верно. Она... Ее похитил этот...даже имя его называть не буду. Издевался над ней... Я не хочу...

— Я понимаю, — Вика сделала руками отмахивающий жест.

— Могу лишь сказать, что мы сблизились, когда я работал над делом, а она уже была спасена. Мной. И если бы не повторное похищение, если бы я только был на шаг впереди него...

От Вики повеяло сожалением:

— Не нужно. В итоге вы все равно всех спасли, и ее в том числе. Вы – герой.

Я смущенно улыбнулся.

Говорить с Викой о свадьбе скучно.

— Достаточно.

— Что? — она явно не ожидала столь скорого завершения.

— Достаточно, — спокойно повторил я.

— Но читателям будут интересны детали! Где состоится свадьба, какие у вас планы в карьере и личной жизни.

— Эта статья не для читателей, а для моей жены. Будущей.

Вика покорно опустила глаза.

— Я позабочусь о том, чтобы эта статья была громче всех предыдущих. И была на виду. А вы позаботьтесь о том, чтобы я не пожалел, что вы настолько осведомлены моими делами.

Вика осторожно кивнула.

— Выйдет маловато знаков – добавишь хвалебными словцами в мою честь.

Она понимает, что путь от журналистки до главного редактора в обычных условиях слишком тернист.

Вирский.

Я увидел ее с кофейным стаканчиком, заинтересованной «Утро на море. 1849 год» на пятый день. Четыре дня с начала выставки с открытия и до закрытия я усердно высматривал тонкий силуэт, копну пышных волос и потерянные глаза цвета морского шторма.

Тонкая шея, костлявые бледные руки, прямая юбка, создающая эффект существования задницы, красивые ноги и шпильки. От нее практически ничего не осталось. Наслаждение во взгляде – единственное, за что могла зацепиться заинтересованность.

Неожиданно ее плечи спрятал палантин с ладонями сверху. От кондиционера, наверное, было зябко. Она мягко улыбнулась, но не отвела взгляда от картины, затем возле ее уха зашевелились губы, и она вновь осталась одна, смакуя каждый мазок.

С того момента, как я стоял перед ней на одном колене с кольцом в руках прошло больше пары месяцев. Но именно это злосчастное время сделало невозможным подойти к ней ни тогда, ни уж тем более – сейчас. Когда врач выразил соболезнования по поводу ее смерти, я, конечно же, не поверил, а когда увидел, что в больнице то и дело терся Некрасов – тем более. Все мои попытки попасть в больничный холл резко пресекались. Заявления о трудоустройстве в эту больницу оставались без ответа. «Она скончалась, соболезную. Все вопросы, связанные с похоронами не разглашаются. Личное распоряжение майора Некрасова» – такой был ответ от врачей и медсестер на все мои вопросы и просьбы. Мысль о том, чтобы найти ее подругу, пришла мне слишком поздно. В один из отчаянных вечеров я был так подавлен отказами в адрес моих просьб и уклонениями от моих вопросов, что сорвался и задушил одну из медсестер рядом с входом для персонала, получив очередной запрет на информирование.

Одного убийства хватило, чтобы в моей голове поселился страх. Страх, который не позволит больше приблизиться к ней, допустить мысль о том, чтобы тронуть ее хоть пальцем. Каким бы лживым и скользким ни был Некрасов, он не был убийцей. И как бы я его ни ненавидел, я знал, что в отличие от меня, он для нее не опасен.

— Я знаю, это ты.

Мои мысли прервал голос, неожиданно прозвучавший над ухом.

— Ты задушил несчастную медсестру, — майор Некрасов подсел рядом, ехидно улыбаясь, — и будь у меня хоть малейшая зацепка, я бы избавился от тебя навсегда.

— Что говорят врачи насчет ее памяти?

— Ухудшение прогрессирует, лечения не помогают. Испробовали все.

— Все.

— Помочь невозможно.

— Или не хочешь.

— Времени не осталось.

— Или медлишь.

Ублюдок встал с глубоким вздохом:

— Мне не нужно объяснять тебе, что без убийцы и эмоциональных потрясений, ее жизнь будет чуточку лучше.

Некрасов ушел от меня прямиком к ней. Он обнял ее так, чтобы я видел его наглую физиономию и ее тощую спину. Потом они вдвоем отошли к другой композиции. Издалека я заметил, что к ним подошли мужчина и женщина. Незаметно выходя из галереи, я стал свидетелем кусочка беседы.

— Дорогая, познакомься, мой друг детства, Влад.

— Очень приятно, моя жена, Ева, — мужчина за сорок среднего роста с редкими темно-серыми волосами, мягкими чертами лица и убийственно спокойным умиротворяющим голосом широко улыбнулся и представил хрупкую девушку с каштановыми волосами, стоящую рядом.