Раздумья и предложения
Искусство зарождается глубоко внутри человеческого тела. До того, как он сам будет рожден. В момент зачатия рода людского, остальное же время растет и укрепляется, питается и дышит, и лишь в период нравственной нужды, как некое детище, птенец, что проклевывает скорлупу яйца, чтобы увидеть свет этого мира, так и искусство требует явиться в мир страстей и чувств. В виде любовной поэзии, презренной многими глупцами чувственной лирики, возможно, примет облик нежной прозы, что ранит читательские души, песней, что будет звучать на страницах немых эпох, или же станет красочной картиной - столько возможных действий, сколько и мечт у человека.
Действительно же, не под силу человеческому существу удержать эту безликую мощь, силу, что способна сотрясти созданные миры, пляску смети и жизни, как сатирическая песня над людьми, что возомнили себя могучими богами. Ибо в корне неправильно считать, что наделенные даром выражать красоту, наделять идеи обликом, плотью и кровью, вдыхать жизнь имеют силу управлять этим порывом. Создатель не имеет власти над своим собственным ребенком. Заблуждаются те, многие мужчины и женщины, которые не принимают сию истину и верят в обратное.
Ни в коем случае! Никогда человек не сможет поступить подобным образом! Никогда. Дар, о котором многие слагают свои молитвы, есть не что иное, как продолжение божественной сущности. Поцелуй богов, что должен воплотиться в мире страстей, коснуться душ людских и пустить в них корни глубже и глубже, чтобы всякие чувства, что вызывает искусство, как трепет, уважение, восхищение, любовь, в конце концов, или же гнев, отвращение, ненависть, призрение - были пищей для жителей Олимпа.
Глупые и жадные люди, у которых гипертрофированные чувства собственной значимости, избранности в своих жестоких речах и молитвах к древним богам, просят (или требуют) дара подобного тому, что имели Гомер или более молодой в человеческой памяти Данте. Как же они горюют, когда вестник богов, глашатай их воли, Гермес, который не имеет равных себе, приносит знамя и говорит: "Радуйся, смертный! Услышали олимпийцы твои мечты и прошение! Пей оды, ибо сегодня дарована тебе сила слышать музыку в тиши дневной росы, видеть ноты в морской глубине! Отныне звук жизни будет сопровождать твои творения, и тебя, Создателя, который верно следовал своему стремлению, будет преследовать шепот теней Аида. Будь мудрым и аккуратно вплетай их в струны, чтобы навеки твои детишки остались в мире людском. Тогда они переживут и огонь, и войны, и болезни. И ты, как их творец,как их отец, тоже останешься в памяти смертных людей. Отныне и вовеки!".
Уходя, Гермес забирает с собой те лучи и тени, что пришли вместе с ним, те арфические гимны, которые начала петь земля, на которую он ступил. Но в сердце избранного смертного он оставляет зерно, которым тот ранее владеть не должен был. Проходят месяцы, прежде чем мужчина станет творцом. Отнюдь не мифическое блаженство снизойдет на него, ибо зерно, которое росло в изначальных создателях тысячелетия, в жадном до славы смертном проросло за рекордно короткие сроки. Первое, что почувствовал этот человек, было безумие, которое породила боль не физическая, а душевная. Ибо детище, которое пустило корни глубже и глубже, уже было готово увидеть свет мира страстей, явить свою красоту людям, но его создатель не был. Он просто не знал как. Конечно, ощущал трепет кончиками пальцев, когда брал в руки перо, холодный пот выступал на шее и на молодом, посредственном лице, когда взгляд ненароком облизывал стоящий в темном углу комнаты футляр от скрипки, который казалось был спрятан от солнечных лучей или же от самого хозяина.
Семейство, которое жило по соседству, ранее слышавшие полуночного скрипача и без устали писавшие гневные жалобы, что безумец мешает им жить своей деятельностью, начали беспокоиться: не скончался ли тот молодой мужчина, который постоянно им досаждал. Впрочем, Создатель и сам не знал, жив ли он вообще, или уже отбыл в Аид. Ибо то помешательство, что снизошло на него и придушило все другие порывы, даже те, что были частью человеческого быта, как голод или жажда, было лишь болью, не оставлявшей его ни на миг. Обнимавшей его исхудавшие плечи, окутывающей дурманом помутневший рассудок. Ненависть и безумие стали его верными спутниками. А как же интересно могло быть иначе, если поспешность губительна.
Семена искусства изначально коснулись душ своих владельцев еще до того, как те были рождены. Все это время их почва была мягкой и податливой, уча покладисто шествовать на зов и усмирять пыл божественной сущности, чтобы не разрушать душу своего Создателя. Но то зерно, которое вымолил мужчина, оно не принадлежало ему, не для него оно взмаливалось и береглось. Чувствуя чужую душу, семя не стремилось угодить, принести умиротворение, а лишь взойти, как восходящее солнце, расцеловать мир в попытке найти истинного владыку.