Душегуб.

Ричард просто уходит, а Белль стоит на месте ещё какое-то время, ловя ртом воздух в истерическом приступе. Смотрит на его удаляющуюся высокую фигуру и делает несколько небольших шагов, вытягивает руку ему вслед, тихо хрипит, глотая слёзы. То, что она сейчас почувствовала — неправильно. Ведь она ощутила невыносимую боль от того, что, скорее всего, она его больше не увидит. Или, может, он все же придёт ее убить. Тогда она точно не воспротивится.

Этот страх перед ним был для неё иррационален. Вернее, для любого нормального человека логично бояться Ночного Сталкера, но Белль испугалась его лишь потому... Потому, что так ее учили. Хотя сама Беннет прекрасно понимала, что девиантна — иначе почему так распалялась лишь с Ричардом, когда тот был с ней груб? Когда думала о тех кровавых брызгах на его лице?

Простояв на месте ещё минут десять в состоянии полнейшей прострации, девушка смирилась с болезненным звоном в ушах и пошла вдоль дороги, чтобы поймать машину. Ей было плевать, если сейчас она окажется в одном салоне с каким-нибудь извращенцем — будет ей наказанием. На этот раз за то, что пошла против себя, когда пошла против Ричарда. Но, к сожалению, до дома она добирается в целости и сохранности.

С утра все новости трубили о новом убийстве. «Ночной Сталкер». Все телеканалы верещали лишь о нем. Сердце гулко стучало, создавалось ноющее ощущение, будто оно отекло и опухло, настолько ему не хватало места в грудной клетке. Белль сидела на кухонном стуле, смотря небольшой телевизор, и сжимала в руке нож. Однако совсем не из-за параноидального страха и не для самозащиты. Девушка не спала всю ночь. Глаза опухли от слез. Выпуск новостей сейчас работал для неё в качестве белого шума, пока она дрожащей рукой подносила нож к алебастровой коже на внутренней стороне бедра. Тяжело сглотнув, Белль сделала первый надрез — кровь была ярко-красной, сразу заструилась вниз по ноге, капая на белый кафель. Она никогда не была склонна к самоповреждению, но сейчас ощутила это чем-то необходимым. Несколько раз за эту ночь она подскакивала от каждого шороха, мерила шагами небольшой домик. Опять же — не из страха. Из надежды. Надежды, что он придёт за ней.

Второй надрез.

Физическая боль потихоньку поглощала душевную. Будто вместе с кровью отчаяние покидало ее тело, однако ничего не унимало жгучей агонии внутри.

Третий надрез.

Несколько раз она думала о том, чтобы поднести лезвие не к ноге, а к собственному горлу.

Звонок в дверь.

Белль чертыхнулась, закинула нож в мойку и начала быстро стирать кровь с кожи, перебинтовала бедро, чтобы остановить ее поток. Завязав пояс на халате, босыми ногами прошлёпала в прихожую и отперла замки. Питер. Собственной персоной.

— Ты почему так долго не открываешь? — в его голосе сквозило и раздражение, и, о Боги, беспокойство.

Блондин порывисто притянул невесту к себе и заключил в крепкие объятия. От едкого запаха его одеколона кружилась голова.

— Тут на пороге стояло, — только теперь он протянул брюнетке шкатулку. Удивительно, что не открыл. — Что это?

Сердце пропустило удар. Белль заметила небольшие темные подтеки у самой крышки.

— О, это.. — дыхание сбилось, и она отчаянно пыталась выдавить из себя непринужденную улыбку. — Это мне.

Пообещав вернуться, Беннет прошла в ванную комнату и, заперев дверь, открыла «подарок». И тут же взвизгнула, роняя шкатулку на пол. Глаза. Человеческие глаза.

— Детка, все в порядке? — Коулман уже тут как тут — стучит в дверь.

— Да, я просто таракана увидела, — оправдывается первым, что пришло в голову, поспешно собирая дрожащими пальцами содержимое обратно в шкатулку.

Трогать глазные яблоки было странно. До приступа дурноты. Но ей и в голову не пришло делать это не голыми руками.

Ей только что прислали улику. И любая нормальная девушка на ее месте тут же отправилась в полицию. Но была ли Белль нормальной девушкой?

<center>***</center>

Отец вёл дочь к алтарю. Невеста должна сиять, но ее улыбка выходила, скорее, мученической. Мать смотрела на Белль с упоением, Питер ухмылялся. Мистер Беннет бережно передал руку дочери в руку жениха, и теперь они с Коулманом стояли лицом к лицу. Но все, что ощущала девушка, — отчаяние таких глобальных размеров, что она была близка к приступу дереализации. Все казалось картонным. Просто картонная картинка. Красивая картонная картинка.

Это должен был быть самый счастливый день в ее жизни, но Белль чувствовала себя самозванкой. Ей ещё повезло, что Питер не касался ее тела до свадьбы — количество порезов на бедре с каждой ночью росло. Во время первой брачной ночи стоит ожидать скандал.

Священник просит повторять за ним, и Белль делает это абсолютно на автомате, механически. Как заведенная кукла. Осталось лишь сказать «да». Но в этот момент она ловит боковым зрением что-то тёмное, чужеродное для церкви. И едва брюнетка поворачивает голову, раздаётся выстрел. Затем ещё один и ещё один. Кровь орошает лицо и белое платье. Из груди вырывается крик, заглушаемый всеобщей какофонией ора гостей. Белль падает на колени, продолжая кричать, и первое, что она видит, подняв взгляд, — чёрные глаза.

<center>***</center>

Его арестовали на улице. Самое забавное — они даже не были уверены, что нашли того, кого нужно. Ричард понял это по тому, какие вопросы задавали ему полицейские. В участке Рамирес вёл себя спокойно, хотя буквально со всех сторон его теснила новость о страшном побоище в церкви — некто в чёрных очках застрелил жениха на глазах у невесты, гостей и священника. Ирония судьбы заключалась в том, что эта новость отодвинула на второй план лихорадку Ночного Сталкера. Почему-то никому и в голову не пришло, что это один и тот же человек.

Полноватый полицейский устало провёл ладонью по лицу. Люди словно сошли с ума. Нет покоя даже в храме Божьем, так что же говорить за улицы города? Сейчас перед ним сидело девять человек — все они, так или иначе, походили на описание убийцы. Вот-вот должна была приехать вдова — или не вдова? Кажется девчонка даже не успела ответить: «Да» своему жениху. Что за время такое. Куда мир катится?

Наверное Рамирес должен был волноваться, но он не чувствовал ничего, кроме удивительно тяжкой пустоты. Пусть делают, что хотят. Ему всё равно. Это будет даже забавно — устроит полицейским двойной подарок, когда сюда явится Бель и расскажет о том, кто он такой. А то, что она сделает это Рамирес не сомневался. За одним предательством следует другое — так всегда бывает. Да и забыть Белль свой позор будет проще — кто поверит убийце и маньяку? Так, что подарок он сделал и ей — дал шанс избавиться от себя навсегда.

Когда их завели в комнату для опознания Ричард, конечно же, не мог видеть Белль за специальным стеклом, но это не мешало ему смотреть прямо перед собой, воображая, что он видит её лицо. Он запомнил каждую его чёрточку. До сих пор ощущал аромат её волос. Отвратительно. Всё это — отвратительно. С чего он думал, что может иметь возможность играть в счастье? Пусть даже пару дней. Счастье — не для такого, как он. Оно принадлежит другим — довольным жизнью телам, которые страшнее зубной боли муки не ощущали. Ярость, что переполняла Рамиреса ушла вслед за жизнью Питера. Он с удовольствием прокручивал в голове всю сцену — выражение лица жениха, крик невесты, кровь на её платье. Это было волнительно. Можно было себе поаплодировать за идею и воплощение. Если бы не пустота. Она сжимала его сердце плотным чёрным кольцом боли. Это — конец. Иного выхода не будет. И не было никогда.

Голос из динамика попросил подозреваемых повернулся вправо, влево, надеть очки. А затем всё закончилось. Рамирес ждал, что его сразу же закуют в наручники, но вместо этого его привели в пустую допросную, где оставили в одиночестве. Это что — какая-то ловушка? Дернув в раздражении плечом, Рамирес повернулся к двери и увидел стоящую на пороге Белль.

<center>***</center>

Ее накачали успокоительными. Хотя, на самом деле, стоило это проделать с ее матерью. Тиффани Беннет не отходила от дочери ни на шаг, все время причитая, как же жалко Питера. Она рыдала и постоянно крестилась. Белль сидела на диване в цветочек с абсолютно отсутствующим выражением лица, пялясь в одну точку — на тлеющие в камине угольки. В детстве она, смотря на костёр, любила представлять, что это чей-то дом. И как маленькие людишки пытаются выбраться из огня, но все тщетно. Спасительно оцепенение. Шок.

«Нет, офицер, я не знаю никого, кто желал бы Питеру зла».

Она, действительно, не представляла, с кем связалась. Чудовище, монстр, слуга Сатаны. Она должна ненавидеть Ричарда. Должна. Он сломал ее обычную жизнь в ту ночь, когда вломился в ее дом. Сломал все, во что она верила — кажется, так говорят? Но Белль не верила ни во что, кроме своей смерти, до его появления. И теперь, когда матери позвонили по телефону и вызвали в участок на опознание, внутри все холодело и холодело, не смотря на горящий в такую жару камин в родительском доме. Поймали. Сказали, что его поймали — и Белль по-настоящему молилась Дьяволу, чтобы это был не он.

— Милая, нам пора ехать, — поджал губы вошедший в комнату отец. — Милая?

Белль очнулась лишь тогда, когда мать потрясла ее за плечо. Коротко кивнула и поднялась с дивана, на ватных ногах дошла до машины. За окном сменялись виды на Город Ангелов, а у брюнетки все сильнее и сильнее начинала болеть голова. Она почти не спала последние двое суток, прошедших со свадьбы. Во снах она явственно чувствовала брызги крови и ошмётки мозгов на своём лице. Словно застыла в капсуле времени, вобравшей в себя момент церемонии.

— Миссис Коулман, — кивнул следователь на пороге полицейского управления, сочувственно оглядел вдову.

— Мисс, — хрипло поправила Белль. Она не говорила уже почти сутки до этого момента. — Мисс Беннет. Я не успела стать миссис.

Ее завели в небольшую комнату с односторонним стеклом, и ее хлюпающее кровью сердце на миг остановилось. Девушка отшатнулась назад, врезаясь в одного из детективов.

— Не бойтесь, они вас не видят.

Неверно истолковали ее поведение. Она совсем не испугалась. За себя. Брюнетка лишь увидела Ричарда среди арестованных. Голова заболела ещё сильнее. Копы зачитали ей правила, но Белль лишь рассеянно кивала. Парень был под номером «два», и, когда Белль спросили, не узнает ли она кого-то... Девушка незамедлительно по-детски ткнула пальцем в номер «три».

— Это он, — затараторила она. — Точно он.

Задержанных увели, расфасовали по допросным и камерам, а «вдову» попросили заполнить заявление. Теперь, надеялась она, его отпустят. И даже если он теперь убьёт и ее саму — нестрашно. Совсем нестрашно.

— Я сама найду выход, — Белль вежливо улыбнулась, хотя выражение лица оставалось абсолютно отстранённым.

Она брела по коридору участка, шаркая белыми кедами по линолеуму, и в какой-то момент поняла, что вконец заблудилась. Обернулась, чтобы найти кого-то из сотрудников, но тут увидела то, что второй раз за последние полчаса заставило ее сердце застыть и перестать стучать. Допросная. Через крохотное окошко было видно, что Ричард сидит один. Решение она приняла прежде, чем подумала, что же решат полицейские, когда ее там обнаружат. Девушка открыла дверь и решительно зашла внутрь. Мама в таких случаях говорит: «сердце привело».

Он обернулся и посмотрел на неё с удивлением с примесью желчной ненависти. По крайней мере, ей так показалось. Должно быть, было за что. У неё было время «подумать над своим поведением». Несколько мгновений потоптавшись на месте, Белль тихо выдохнула и медленно прошла и села за стол. Напротив. Не сводила с Ричарда глаз. Ее пустота и его соприкоснулись в танце ненависти и боли.

Наручников на нем не было. Собираются отпустить?

— Кажется, я только что оговорила невиновного человека, — просто сказала она, едва шевеля губами. — Хорошо, что больше никто тебя не успел разглядеть.

Ей жутко хотелось протянуть руку и коснуться его. Если понадобится, приложить его ладонь к собственной шее. Чтобы показать, честно показать:

«Я не боюсь».

— И что? Пришла похвастаться этим? — холодно поинтересовался Ричард.

Белль спасла ему жизнь. Ну хорошо — не жизнь, а свободу, но сейчас для Рамиреса собственное существование было неотрывно связано с Белль. По непонятной причине. Это раздражало. До такой степени, что ему хотелось придушить её собственными руками. Пустить кровь — она была особенной, но и смерть может стать для неё самой особенной — уж он-то постарается убить девушку особенно изощренно. С любовью.

Но между тем у него, что называется, рука не поднималась. Он начал понимать и сознавать свою власть над этой девушкой — она не проболталась, не выдала его, значит действительно что-то чувствовала к нему. Тем лучше. В любой другой ситуации Рамирес бы повёл себя, как подонок. Но не с Белль. С ней — почему-то не мог. И снова приступ ярости. Той, что не имела выхода, и была отчего-то особенно губительной.

Они сидели друг напротив друга. Рамирес не сводил с девушки тяжёлого взгляда. От еле сдерживаемого раздражения у него слегка подергивались губы.

— Чего ты хочешь? — наконец спрашивает он, постукивая пальцами по столешнице.

Чего хочет он ему известно — трахнуть её прямо здесь, на столе, и заставить поклясться Сатаной, что она не посмеет более взглянуть в сторону другого мужчины, пусть даже этот мужчина — давно любимый жених. Но скорее всего Белль для этого слишком хорошая девочка. Или он не прав?

По телу прошла волна жара просто от одного факта нахождения с этим парнем в одном закрытом помещении. Белль должна ненавидеть его. Должна. Он лишил ее мужа. Да даже милой старушки-соседки. Но вместо этого девушка чувствовала все более сильное накатывающее возбуждение из-за исказившей его лицо гримасы ненависти. Это нормально? Ей нравится, что он ее ненавидит?

Она пропускает мимо ушей его едкие комментарии. Нет, она не рисуется перед Ричардом. Может, только чуть-чуть.

«Чего ты хочешь?»

«Я хочу, милый, тебя».

Но Белль ничего не говорит вслух, просто поднимается с жесткого стула, обходит железный стол и садится на его краешек — совсем рядом с убийцей Питера. Пора признать, девочка, ты не можешь иначе. Так зачем противиться искушению? Крест-то уже сняла. А на втором шаге спасовала. Но не теперь.

Беннет смотрит ему в глаза, очень нерешительно подносит к любимым скулам по-прежнему дрожащие холодные пальцы. Касается его, словно паломник самой священной иконы — с трепетом, страхом и чувством великого. И, стоило ей дотронуться до его кожи, с девушки словно опадают все оковы: она с остервенением впивается в его губы своими, все так же по привычке, известной только ему, кусая. Кусая до крови. Тянет его на себя, зарываясь пальцами в кудри, прижимается всем телом.

— Прости меня, — шепчет самозабвенно, опьяненная его близостью. — Прости меня, прости..

Перед глазами вновь, словно в замедленной съемке, мелькает момент, когда три пули пробили лицо Питера. Как заботливо с ее лица, пока она истерически рыдала, медсестра стирала остатки мозгов Коулмана. Вспомнила эти чертовы глаза какой-то из его жертв, уже засохли и до сих пор лежали в шкатулке в шкафчике ее ванной.

Белль не решилась выкинуть его «валентинку».

Он сидит неестественно прямо, сложив руки на груди и смотрит перед собой, силясь хоть как-то справиться с той волной ярости, которая до сих пор им владеет. Она никогда бы не решилась на то, что делает теперь сама. Если бы он не принял решение за неё, то Белль уже была бы женой, и жила бы счастливой пластиковой жизнью со своим Питером. А сам Ричард... Мало она думала о нём в действительности. Могла причинить страшную боль и даже не заметить. Ведь он ей интересен лишь потому, что залез к ней ночью в окно. Потому, что у него мозги набекрень. Потому, что она любит ту опасность, которой он пропитан, а не его самого. Она любит Ночного Сталкера.

Эти мысли вызывают болезненную гримасу на лице Рамиреса. Он был очень странным молодым человеком — сего не отнять. Но даже самые странные и страшные люди нуждаются в понимании. Но Ричард вряд ли нашёл его даже здесь. Он скоро наскучит ей и она поспешит от него избавиться. Рано или поздно.

Но пока Белль садится на край стола, тянется к нему и дотрагивается кончиками пальцев до лица. Она нежна, как и раньше, а затем — горяча. Целует его, впиваясь зубами в его губу, прикусывает ту до крови. Шепчет: «Прости». Мгновение и вот уже Белль прижата спиной к столешнице, а руки Рамиреса настойчиво лезут к ней под юбку.

— Поклянись, — шепчет он погодя, когда, освободившись от пут, входит в неё, — Поклянись Сатаной, что никогда не оставишь меня. Клянись!

Безумие делать это здесь и сейчас, но ему наплевать. Он крепко держит Бель за шею, его движения в ней резки и грубы, но поцелуи, которыми Ричард покрывает лицо девушки — удивительно трепетны и нежны.

Если кто-то сейчас застанет их, то дело со стрельбой на свадьбе очень быстро будет закрыто. Абсолютно бытовая ситуация: любовник убивает жениха. И присядут вместе — Белль станет соучастницей, так как дала ложные показания. Но сейчас все это маячило где-то далеко, сейчас важен был только Ричард и его ритмичные движения меж ее ног. Сердце теперь уже билось даже почти в такт, и девушка не боялась прикосновений его сильных длинных пальцев к своей шее. Соскучилась.

Он просит ее поклясться, что она никогда его не бросит. Неужели, он и впрямь ее любит? Что ж, ей же лучше. Потому что, кажется, она его тоже тоже. Может, началось все с девиантного влечения к по-настоящему плохому парню, но Беннет не могла отрицать: в нем было прекрасно все. Он казался сломанным, пережеванным, пропущенным через мясорубку, но каждая трещина на его чёрной душе источала красоту. Истинную красоту, а всем известно — она ближе к Дьяволу. И чем ближе к нему была сама Белль, тем больше понимала, что и зачем происходило в ее жизни. Чертова фаталистка.

— Клянусь, — шепчет, облизнув пересохшие от частого дыхания губы. — Я клянусь, Ричи.

Изрезанная кожа на бедре натягивается, и, кажется, порезы начинают кровоточить. Они саднят, а боль отчего-то кажется приятной. Брюнетка тянется к ним кончиками пальцев, а затем, стянув через голову розовый пушистый свитер, рисует на своей груди собственной кровью пентаграмму.

— Можешь считать это продажей души.

Что она делает? Чистое безумие. Но разве кто-то может остаться в своём уме после подобного пережитого? Или же Аннабелль Беннет всегда была безумна? Складывается ощущение, что единственный человек, который это знает, — Ричард. Он словно читал ее мысли и был целиком и полностью подогнан под неё. Или, может, она под него, и просто не понимала до этого момента.

Он считает — будь, что будет. Ведь ему на самом деле наплевать на то, что может с ним случиться, если их застанут. Страсть и желание захлестывают Рамиреса с головой. Его движения резки и порывисты. Хочется выбить из Бель всю дурь.

Ричард до сих пор злится на неё, словно она ему и вправду изменила, но злость его сменяется в итоге чувством удовлетворения. Она пришла к нему. Хотя могла бы и остаться в мире, где всё удивительно идеально и следовать своим унылым законам. Могла бы сдать его, но этого не сделала. Значит... Любила? Не обязательно. Совсем не обязательно.

Удивительно, но Ночной Сталкер был достаточно мягким человеком — во всём том, что касалось личных отношений. Он часто испытывал тревогу и не мог побороть её. Зато научился скрываться от неё за выдуманной личностью.

Когда Белль произносит свои клятвы и рисует пентаграмму на своей груди, Рамирес усмехается. Он склоняет голову и слизывает кровь с кожи девушки. Пару минут и его тело сотрясает судорога наслаждения. Ричард сжимает зубы до боли, чтобы сделать стон, и наконец отпускает Белль.

— Одевайся.

Медлит. Интересно, его всё таки отпустят? Если постараются пришить какое-нибудь дельце, то будет паршиво.

— Мне нужна машина и кое-какие деньги. Из-за твоего муженька придётся на время залечь на дно.

На самом деле он мог этого не делать. Но ему мучительно хочется, чтобы Белль чувствовала свою вину перед ним. К тому же перспектива завалить её на заднем сидении автомобиля была очень увлекательна. Настолько, что Рамирес даже произнёс её вслух, заставив девушку покраснеть. Наконец он обнимает Бель с былой нежностью.

— Справишься?