7. Примирение
Прошла неделя.
Софа была с друзьями как всегда: громкая, весёлая, шутливая. Только теперь — чуть натянуто. Лу, наоборот, почти не говорил, но каждый раз, когда она входила в комнату, его глаза будто замирали. Он искал её взгляд, но она упорно не встречалась с ним глазами. Делала вид, будто его не существует.
Алекс это замечал. Каждый вздох, каждый взгляд Лу. Каждую сдержанную эмоцию Софы. Он знал: это может затянуться. И тогда что-то в них обаих надломится навсегда.
Поэтому он взял дело в свои руки.
Сначала было «случайное» сталкивание плечами, потом прогулки, где «вдруг» всех уносило вперед, оставляя Лу и Софу вдвоём. Но Софа лишь кивала Лу или вообще отворачивалась. Алекс понял — надо серьёзнее.
⸻
В один из вечеров он постучал в комнату Лу.
— Что? — раздался хриплый голос, будто Лу проснулся после тяжёлой недели бессонницы и переживаний.
Алекс вошёл, и сразу стал говорить.
— Так, мы больше так не живём. Она плачет. Ты спишь по три часа и у тебя под глазами уже можно хранить уголь. Ты будешь мириться. Завтра.
Лу не сразу понял, что происходит. Алекс был как буря — слова, жестикуляция, план.
— Ты споёшь. С гитарой. Цветы. Что-нибудь романтичное, но не сопливо. Чтобы в её стиле. Ты актёр. Сыграй по сердцу, понял?
— Я не... — начал Лу, но Алекс перебил:
— Всё. Мы уже выбрали песню. И строчку. "Я бросаю всё наугад, но выходит наоборот. Время тянется, как сироп. Она шепчет мне: 'Ты дурак...'" Ну? Это про вас. И тюльпаны — твоя мама не обидится.
Лу улыбнулся впервые за дни. Грустно. Но искренне. И кивнул.
⸻
Наступил «День X».
Софа вышла на огород — бабушка просила собрать ягоды. На ней была футболка с надписью "Don't mess with me", старые шорты и пучок на голове. Она напевала что-то под нос и играла с собакой.
И вдруг — голос. Тихий, но чёткий. С натяжением струн и дрожью.
— Я положил себя на эту музыку... потом тебя в кровать... и будто косточки в арбузе мы...
Софа замерла. Подняла голову.
Перед ней стоял Лу. В руках — гитара. За спиной — охапка алых тюльпанов. В глазах — всё то, что он не мог сказать раньше.
Он продолжал петь. Не идеально. Голос дрожал, струны сбивались. Но в этом было что-то живое, настоящее.
Софа смотрела молча. Она не дышала, не двигалась. В груди сжалось. И распустилось.
Когда он закончил, между ними повисла тишина. Собака села рядом, вывалив язык, будто почувствовала важность момента.
— Ты дурак, — прошептала она.
— Я знаю, — ответил он, опуская гитару.
Она подошла. Взяла цветы. Глянула на него.
— Я тебя чуть не убила взглядом на прошлой неделе.
— Я чувствовал. — Он неловко улыбнулся.
— И всё равно стоишь тут с тюльпанами?
— Потому что ты стоишь того, чтобы стоять. Даже под градом.
Софа рассмеялась сквозь слёзы.
И, не говоря ни слова, обняла его.
⸻
Из-за кустов раздался приглушённый шёпот:
— Я же говорил, что сработает, — прошептал Алекс.
— Ты в цветах запутался и чуть не заорал, — прошипела Айдана, вытаскивая его за шкирку.
— Но это была романтика! — гордо заявил он.
____
Солнце клонилось к горизонту, разливаясь по полю тёплым медом. Воздух стал мягче, как будто тянулся к земле, обнимая всё вокруг — клубничные кусты, полевые травы, забытый одеяло и двух подростков, сидящих на нём в молчаливой гармонии.
Софа устроилась по-турецки, чуть взъерошенная, с босыми ногами, покрытыми пылью и светом. В её руках — охапка тюльпанов. Она перебирала лепестки, будто читала в них что-то важное. Лу смотрел на неё, на свет, что касался её русых волос, и чувствовал, как внутри всё дрожит — не от страха, нет. От чего-то более неуловимого. От того, что это был, пожалуй, лучший вечер его лета. Или даже жизни.
— Ты правда сам их сорвал? — вдруг тихо спросила она, не глядя, просто перебирая лепестки, как будто боялась, что если поднимет глаза — всё исчезнет.
— С риском для жизни, — ответил Лу и усмехнулся. — Мама их почти именные сделала. У неё есть таблички с названиями. Я одну сломал. Случайно.
Софа чуть улыбнулась. Она повернулась к нему и медленно подняла глаза. В них блестело солнце, чуть обрамлённое ресницами, и что-то ещё — мягкое, новое.
— Стоило оно того?
— Да, — сказал он почти сразу. — Сто раз.
Софа замолчала, но уголки губ дрожали — от сдерживаемой улыбки. Она взяла клубнику из миски между ними, покрутила её в пальцах. Потом поднесла ко рту, укусила — и яркий сок чуть стек по губе.
Лу отвёл взгляд. Чуть. Почти незаметно. Она заметила.
— Ну чего ты, Лу? — сказала она игриво. — Это всего лишь клубника, не какая-то провокация.
— Не знаю... — он пожал плечами. — Очень даже может быть.
Она рассмеялась. В голос. Так, что даже собака, дремавшая неподалёку, подняла голову. Смех был звонкий, живой — как звон колокольчиков, как летняя река, как Софа.
— Мне кажется, ты научился шутить, — сказала она, поправляя прядь волос за ухо. — Или это тюльпаны повлияли?
— Это ты повлияла, — сказал он тихо, почти не думая.
Софа замерла. На секунду. Потом осторожно поставила тюльпаны рядом, как будто боялась повредить их. Повернулась к Лу полностью.
— Ты изменился, — сказала она.
— А ты — нет, — ответил он. — Ты всё такая же — сильная, яркая, безбашенная.
— Это... плохо? — она прищурилась.
— Это — круто, — сказал он искренне. — Просто мне немного страшно. Всё, что с тобой связано, — яркое. Я к такому не привык.
Софа приблизилась. Близко. Почти касаясь.
— Тогда привыкай, Лу Гуссенс. Я, знаешь ли, не цветок, который можно просто сорвать. Я — буря, гроза, грядка клубники и, может быть... может быть, кое-кто, кто давно хотел, чтобы ты просто смотрел только на неё.
Он посмотрел.
— Я и смотрел, — прошептал он. — Всегда.
Между ними снова повисла тишина. Она не нуждалась в словах.
Он протянул руку, аккуратно — как будто спрашивал разрешение, — и убрал с её щеки каплю клубничного сока. Пальцами. Осторожно.
— У тебя... — начал он.
— Я знаю, — прошептала она. — Я специально.
И снова смех. Но в этот раз — тише. Нежнее. Потому что оба знали: что-то между ними уже не просто искра. Это — огонь, обёрнутый в лепестки тюльпанов, вкус клубники и летнюю пыль на босых ногах.
И пусть они не сказали ни слова о Лизе. Ни слова о ссоре. Они просто были — здесь и сейчас. И это было начало чего-то большего.