Практика любви✨💘

Сразу после свадьбы их жизнь вошла в русло взаимной поддержки и упорного труда. Адель, с ее мягкой, но решительной натурой, с головой погрузилась в учебу в Педагогическом Университете. Она мечтала стать не просто учителем начальных классов, а тем человеком, кто откроет маленьким сердцам мир знаний с теплотой и пониманием. Ее дни были заполнены лекциями по детской психологии, методикам преподавания русского языка и математики, практиками в городских школах. Она возвращалась домой уставшая, но с горящими глазами, с тетрадями, исписанными конспектами и идеями для будущих уроков. Даниил видел в ней эту искру призвания и бесконечно ею восхищался. Он сам хорошо помнил своих первых учителей и понимал, какое огромное влияние они оказывают.

Даниил, уже к тому времени опытный и уважаемый в городе акушер-гинеколог, продолжал свою непростую, но такую важную работу в крупной частной клинике. Его кабинет был местом, куда женщины приходили не только за медицинской помощью, но и за душевным спокойствием, которое он умел дарить своим спокойным, уверенным тоном, внимательным взглядом и абсолютной профессиональной компетентностью. Он видел начало жизней, помогал им появиться на свет, поддерживал женщин в самые радостные и самые сложные моменты. Эта работа требовала огромной эмоциональной отдачи, физической выносливости (дежурства никто не отменял) и постоянного обновления знаний. Даниил находил в этом смысл и баланс.

Их дом, небольшая, но светлая квартира в старом, отреставрированном доме в центре города, стал их крепостью и оазисом. Они не стремились к роскоши, ценили уют и тепло, создаваемое собственными руками. Книжные полки, до отказа забитые литературой (профессиональной у Даниила, художественной и педагогической у Адели), смешивались с милыми безделушками, привезенными из редких совместных поездок на выходные. Кухня, просторная и солнечная, была центром их вечеров. Здесь Адель, отложив учебники, осваивала азы кулинарии, а Даниил, сняв белый халат, с удовольствием помогал ей, чистил овощи или просто стоял рядом, делясь событиями дня за бокалом чая. Их разговоры могли длиться часами – о сложных случаях на работе у Даниила, о смешных или трогательных моментах с детьми на практике у Адели, о прочитанных книгах, о планах на будущее.

Эти пять лет пролетели в удивительной гармонии. Были, конечно, и трудности: периоды завалов на учебе у Адели, когда ночи напролет она сидела за дипломами; сложные, эмоционально выматывающие случаи у Даниила в клинике, после которых он приходил домой молчаливым и нуждающимся в тишине и ее объятиях; моменты непонимания, которые, впрочем, быстро растворялись в их умении слушать и слышать друг друга. Они научились читать настроение партнера по взгляду, по интонации. Их любовь не была страстным вихрем первых месяцев – она трансформировалась в глубокое, спокойное, как река под их окнами, чувство взаимного уважения, доверия, абсолютной поддержки и нежности. Они были друг для друга и опорой, и вдохновением, и самым надежным убежищем. "Душа в душу" – это было не просто красивое выражение, а самая точная характеристика их союза. Они вместе смеялись над глупыми комедиями, вместе молчали, глядя на закат, вместе переживали горести и делили радости. Их связывали тысячи невидимых нитей – от совместного выбора обоев в гостиной до молчаливого понимания, когда одному из них просто нужно было побыть в тишине.

***

Пятая годовщина свадьбы прошла тихо: романтический ужин дома, любимое вино, пересмотр свадебных фотографий и разговоры о том, как все изменилось и как хорошо им вместе. Мысль о ребенке витала в воздухе, они оба чувствовали, что пришло время, но не торопили события, доверяя природе.

И вот, спустя пару месяцев после юбилея, в одно совершенно обычное утро, Адель проснулась с необычным ощущением. Не то чтобы недомогание, а какая-то... иная наполненность. Легкая тошнота, которую она списала на вчерашний ужин, странная чувствительность к запахам (кофе, который она обычно обожала, сегодня пахнул слишком резко), и необъяснимая, глубокая усталость, хотя она выспалась. Интуиция, то самое женское чутье, шептало ей что-то важное.

Пока Даниил собирался на работу, она замерла в ванной, держа в руках маленькую коробочку с тестом, купленную накануне тайком. Сердце бешено колотилось. Процедура была знакомой, но на этот раз каждая секунда ожидания тянулась как вечность. И вот они – две четкие, яркие полоски. Адель прислонилась к прохладной кафельной стене, чувствуя, как по щекам текут слезы. Слезы чистой, немыслимой радости, смешанной с легким страхом перед неизведанным. Она смотрела на эти полоски, словно на пропуск в новую, невероятную вселенную.

Встречать Даниила с работы в тот день было особым таинством. Она накрыла стол его любимыми блюдами, зажгла свечи. Он вошел, усталый, но улыбающийся, почуяв аромат еды.

– Что за повод, солнышко? – спросил он, целуя ее в макушку.
– Самый главный повод, Даня, – прошептала она, голос дрожал. Она взяла его руку и положила ему на ладонь тест. – Смотри.

Даниил замер. Его взгляд, привыкший видеть такие тесты на приеме, сканировал полоски с профессиональной точностью, но затем его лицо преобразилось. Все врачебное спокойствие куда-то испарилось, уступив место чистой, детской радости и изумлению. Глаза его широко распахнулись, губы растянулись в самой широкой, самой искренней улыбке, которую Адель когда-либо видела.

– Правда?! – вырвалось у него хрипло. Он схватил ее в объятия, закружил, прижимая к себе так сильно, что она едва могла дышать, смеясь и плача одновременно. – Аделька! Дорогая моя! Мы... Мы будем родителями!

Они стояли посреди кухни, обнявшись, плача и смеясь, повторяя друг другу: "Мы будем родителями!" Весь их мир в этот момент сузился до этих двоих (уже троих!) и до невероятного счастья, переполнявшего их до краев. Даниил целовал ее лицо, руки, живот, шепча нежности и обещания. В его глазах светилась не только радость мужа, но и глубочайшее уважение врача к началу великого таинства жизни.

С этого дня их жизнь приобрела новый, волнующий ритм. Даниил, как профессионал, конечно, взял заботу о здоровье Адели под свой самый пристальный контроль, но делал это с такой тактичностью и нежностью, что это никогда не выглядело как врачебный надзор, а только как проявление любви. Он сам записал ее на первое УЗИ к самому лучшему специалисту в городе, своему коллеге и другу, Олегу Сергеевичу.

***

Первое УЗИ стало для них обоих потрясением, несмотря на профессиональную подготовку Даниила. Для Адель это был первый визуальный контакт с их малышом, для Даниила – редкий случай видеть чудо жизни не через призму врачебной дистанции, а как будущий отец, с трепетом и благоговением.

Они сидели в небольшой, затемненной комнате. Адель лежала на кушетке, сердце колотилось. Даниил крепко держал ее руку, его большой палец нежно гладил ее ладонь. На экране монитора сначала было лишь серое, невнятное мельтешение. Ольга Сергеевна водил датчиком по ее животу, нанесенному прохладным гелем.

– Вот, смотрите, – ее голос был спокоен и доброжелателен. – Видите это мерцание? Это маленькое сердечко. Бьется ровно, сильно.

На экране появилось четкое пятнышко, внутри которого пульсировала крошечная точка. Ритмично, настойчиво. *Тук-тук, тук-тук.* Звук, доносившийся из динамиков, заполнил комнату – стук самого главного сердца в их мире на тот момент. Адель задохнулась, слезы снова навернулись на глаза. Даниил сжал ее руку еще сильнее, его взгляд был прикован к экрану, полный немого восторга. Он видел тысячи таких сердец, но это было *их* сердце. Их ребенок. Врач в нем на секунду отступил, уступив место потрясенному отцу.

– Все в порядке, – улыбнулась Ольга Сергеевна. – Срок соответствует, сердцебиение отличное. Поздравляю вас, коллега, – она кивнула Даниилу, – и вас, Адель. Вы ждете ребенка.

Они вышли из кабинета, держась за руки, словно пьяные от счастья. На руках у Адели было первое фото их малыша – неясный серый овал с белой пульсирующей точкой внутри. Для них это была самая драгоценная картина в мире. Они сидели в кафе напротив клиники, пили травяной чай и разглядывали это изображение, пытаясь разглядеть в нем черты лица, представляя, каким он будет. Было ли это "он" или "она"? Они не знали и не спешили узнавать. Сама тайна была прекрасна.

***

Месяцы беременности текли, наполненные новыми ощущениями, волнениями и растущей любовью. Адель закончила университет с отличием и устроилась на работу в небольшую уютную школу недалеко от дома. Ее коллеги и директор, узнав о беременности, окружили ее заботой, старались облегчить нагрузку. Дети, которых она учила, смотрели на ее округлившийся животик с любопытством и трепетом, задавали наивные и трогательные вопросы. Адель чувствовала, как ее профессиональное призвание – любить и понимать детей – теперь подпитывалось из нового, глубокого внутреннего источника. Она стала еще терпеливее, еще добрее.

Даниил был ее ангелом-хранителем. Он следил за ее питанием, составлял щадящий режим дня, делал ей легкий массаж спины по вечерам, когда та ныла от нагрузки. Он читал вслух книги о беременности и родах, штудировал литературу по уходу за новорожденными, превращаясь из гинеколога в дотошного теоретика отцовства. Он разговаривал с ее животиком каждую ночь перед сном, рассказывая малышу сказки, какие-то истории из своей практики, просто шепча слова любви. Адель засыпала под этот негромкий, убаюкивающий голос, чувствуя себя в полной безопасности.

Ее тело менялось, округлялось, наполнялось жизнью. Она ловила себя на том, что ловит свое отражение в витринах, улыбаясь новым формам. Первые шевеления, похожие на трепетание крыльев бабочки, потом на более отчетливые толчки, перекаты – каждый новый этап был волшебством. Даниил замирал, когда она прикладывала его руку к животу в нужный момент, и его лицо озарялось счастливой улыбкой, когда он чувствовал этот толчок изнутри – привет от их малыша. Они гадали, на кого он будет похож, какие у него будут волосы, глаза. Адель мечтала о дочке, Даниил, хоть и не признавался, тоже тайно надеялся на "папину принцессу", но чаще говорил: "Лишь бы здоровый!".

Они начали потихоньку готовить комнату для малыша. Переставили мебель в небольшой светлой комнате, которая раньше служила кабинетом. Пока стояла только кроватка-колыбелька, купленная Даниилом в качестве сюрприза, и комод для детских вещей. Выбор обоев, цвета – все это было впереди, они хотели дождаться, пока узнают пол. Эта комната, еще пустоватая, уже излучала особую, теплую энергетику ожидания.

***

Четыре месяца пролетели незаметно. Настал день планового скринингового УЗИ – того самого, на котором с большой вероятностью можно определить пол ребенка. Волнение было колоссальным. Несмотря на заверения Даниила, что главное – здоровье малыша, оба тайно надеялись услышать заветное слово.

Они снова сидели в кабинете Ольги Сергеевны . Адель лежала, приподняв блузку, ее живот был уже хорошо заметен. Даниил сидел рядом, его поза была профессионально спокойной, но Адель чувствовала легкую дрожь в его руке, сжимающей ее. На экране монитора картина была уже совершенно иной. Вместо неясного пятнышка плавал вполне сформировавшийся маленький человечек! Видны были ручки, ножки, профиль личика, позвоночник.

Ольга Сергеевна тщательно проводила  все необходимые измерения, комментируя: "Размеры в норме... Структуры мозга выглядят хорошо... Сердечко – вот оно, камеры видны, клапаны... Все отлично развивается". Адель и Даниил затаив дыхание смотрели на своего малыша, на его движения. Вот он потянулся, вот сжал кулачок, вот будто зевнул! Это было невероятно трогательно.

– Ну что, любопытные родители, – улыбнулась Ольга, перемещая датчик, – готовы узнать главную тайну?
Они синхронно кивнули, не в силах вымолвить ни слова.
Врач пристальнее всмотрелся в экран, приблизил изображение определенной области. На экране стало отчетливо видно.
– Поздравляю! – сказал Ольга  Сергеевна, ее голос звучал тепло и чуть торжественно. – У вас будет прекрасная **дочка**!

В комнате повисла секундная тишина, а затем ее разорвали одновременно:
– Девочка?! – выдохнула Адель, и слезы брызнули у нее из глаз. Ее мечта!
– Доча! – воскликнул Даниил, его профессиональное спокойствие окончательно рухнуло. Он вскочил, наклонился к Адель, целуя ее в лоб, щеки, губы, смеясь и прижимая ее руку к своей груди, где сердце колотилось как молот. – Аделька, слышишь? Дочь! Наша девочка! У нас будет принцесса!

Радость была бурной, всепоглощающей. Они не могли оторвать глаз от экрана, где теперь, зная пол, их дочь казалась им еще прекраснее, еще роднее. Ольга Сергеевна распечатал несколько снимков, где было особенно хорошо видно профиль малышки, ее ножки, и... тот самый "доказательный" кадр для сомневающихся. Даниил разглядывал их с гордостью новоиспеченного отца девочки.

***

Теперь, когда тайна была раскрыта, их мысли полностью захватил образ их будущей дочери. Зная пол, УЗИ-снимки стали для них не просто медицинскими документами, а первыми фотографиями их малышки, которые они разглядывали часами, наделяя каждую черту характером и фантазируя о ее внешности.

На снимках профиля просматривался аккуратный, довольно изящный носик – не курносый, но и не с горбинкой, нечто среднее, обещавшее милую округлость в будущем. Лобик был высокий и гладкий, как у Адель. Подбородок, хоть и крошечный, казался достаточно определенным, намекая на папину волю. Но больше всего их завораживал ротик. На одном из удачных кадров он был чуть приоткрыт, и им показалось, что они видят крошечные, совершенные губки – верхняя с едва намеченным желобком, как сердечко, нижняя – чуть более полная. "У нее будут красивые губы", – уверенно сказала Адель. Даниил согласился, добавив: "Как у тебя, солнышко".

Глаза на УЗИ, конечно, не разглядеть, но родители уже знали: у их девочки будут глаза Даниила. Не по снимку, а по негласному договору их сердец и интуиции. Адель часто ловила себя на том, что представляет эти глаза – большие, глубоко посаженные, цвета спелого крыжовника, то есть светлого, прозрачно-зеленого с золотистыми искорками вокруг зрачка. Глаза, которые могли быть серьезными и проницательными, как у отца-врача, но в которые она, мама, обязательно вложит море нежности и тепла. "Они будут меняться от серого к зеленому, как у Даньки, в зависимости от настроения и света", – думала Адель с улыбкой.

Волосы... Тут фантазия разыгрывалась вовсю. На УЗИ видна лишь легкая "пушинка" вокруг головки, но Адель была уверена: волосы будут светлыми. Не платиновыми, а теплыми, как спелая пшеница, или как мед на солнце. И обязательно с легкой, естественной волной, которая проявится позже, создавая ореол нежности вокруг лица. "Будет моя золотая девочка", – шептала Адель, поглаживая живот.

Они уже знали ее имя. Выбирали долго, перебирая старинные, почти забытые славянские имена, редкие, но благозвучные. Остановились на **Мирослава**. Оно звучало одновременно мягко и сильно, по-домашнему уютно и по-королевски величаво. В нем слышались отголоски мира, света и гармонии ("мир" и "слава"). Имя, которое не часто встретишь, но которое невозможно забыть. Мирослава. Их Мирославочка, Мирочка, Мира, Славочка. Оно идеально подходило к образу светловолосой, зеленоглазой девочки с ясным взглядом и добрым сердцем, несущей в себе свет и мир.

Адель и Даниил представляли ее не просто малышкой, а девочкой, девушкой. Они видели ее бегущей босиком по лугу, с венком из ромашек в светлых волосах; сосредоточенно склонившейся над книгой, с прядкой, выбившейся на высокий лоб; смеющейся во весь рот, открывая ямочки на щеках (Адель была уверена, что ямочки будут – у нее самой они были в детстве). Они представляли ее тонкие, изящные пальчики, которыми она будет водить по страницам книг или лепить что-то из пластилина. Они мечтали о том, как будет пахнуть ее голова – молоком, детским кремом и чем-то неуловимо своим, родным.

Особенно трогала их мысль о ее коже. Они представляли ее нежной, почти фарфоровой, с легким румянцем на скулах. Такой кожей, на которой могут проступить веснушки от солнца – несколько золотистых точек, рассыпанных по переносице и щечкам, как россыпь крошечных солнышек. И обязательно – родинка. Маленькая, аккуратная родинка где-нибудь в особенном месте. Может быть, у уголка губ, как таинственная мушка, или на шейке, чуть ниже линии роста волос сзади. Их собственная отличительная черточка, их секретная метка.

Они видели ее силуэт – не коренастый, а скорее хрупкий, изящный, унаследованный от мамы, но с папиной внутренней крепостью и выносливостью в характере. Представляли, как она будет спать, свернувшись калачиком, с ресницами, лежащими на щеках – длинными, светлыми и невероятно густыми. "У нее будут ресницы, как в сказке", – говорила Адель.

Каждый вечер, ложась спать, Даниил клал руку на живот Адели, чувствуя движения Мирославы внутри. Он шептал ей: "Спи спокойно, наша Мирославочка. Наша редкая, наша желанная, наша принцессочка. Ты уже так любима. Скоро мы увидим твои глазки-крыжовнички, потрогаем твои светлые волосики, поцелуем твою родинку...". Адель добавляла тихо: "Мы уже знаем тебя, доченька. Ты – наша Мирослава. И ты самая красивая девочка на свете".

Они еще не видели ее во плоти, но Мирослава уже жила в их сердцах с потрясающей яркостью и детализацией. Каждая черта, придуманная и дополненная любовью, складывалась в образ их идеальной, долгожданной дочери – светлой, нежной, чистой, несущей в себе свет и мир своего имени. Они ждали не просто ребенка, они ждали *ее* – Мирославу, с ее конкретными, уже любимыми чертами, с ее редким именем, с ее местом, уже приготовленным в их душах и в их доме. И это ожидание было самым сладким и волнующим временем в их жизни. Впереди были еще месяцы подготовки, волнений и радости, но главное – уверенность в счастье и образ их зеленоглазой, светловолосой Мирославочки, сияющий, как маяк, в самом центре их мира.

***

Роды начались как предсказуемая симфония, но быстро переросли в мощную, неподвластную партитуре оду жизни. На 40-й неделе, глубокой ночью, Адель проснулась от ощущения, будто внутри нее развязался тугой узел, а следом пришла волна тепла – отошли воды. Тихое спокойствие Даниила-врача мгновенно сменилось сосредоточенной готовностью мужа и отца. Дорога в клинику «Надежда» была окутана предрассветной мглой и ритмом нарастающих схваток, под которые Адель дышала, как дышат пловцы перед заплывом – глубоко, размеренно, сосредоточенно.

В родзале их встретила знакомая атмосфера спокойствия и приглушенный свет. Адель помогли устроиться, подключили КТГ, чьи монотонные звуки сливались с ее дыханием. Даниил был рядом, его рука – якорь в бушующем море ощущений. После консультации с анестезиологом Адель выбрала эпидуральную анестезию. Облегчение пришло не мгновенно, но когда острая боль смягчилась до мощного, направленного давления, она смогла по-настоящему включиться в процесс, чувствуя каждую волну, каждую команду своего тела.

Ведущим врачом была выбрана **Ольга Сергеевна**, та самая внимательная и опытная специалистка, что вела их на последних УЗИ. Ее появление в родзале было как глоток уверенности. Она не суетилась. Ее движения были точными, взгляд – спокойным и всевидящим. Она говорила с Аделью мягко, но четко, объясняя каждый этап, подбадривая, направляя потуги.

– Молодец, Адель! Прекрасно! Сейчас схватка – давай, вкладывайся! Представь, что выталкиваешь солнышко! Сильнее! Вот так! – Голос Ольги Сергеевны был как дирижерская палочка, задающая ритм и силу. – Отдыхай сейчас, копи дыхание. Даниил, держи ее, говори ей, какая она умница.

Даниил, забыв о своем врачебном опыте, был просто мужем. Он вытирал ей лоб, подавал кусочки льда, смотрел в глаза, повторяя: «Ты справишься, солнышко. Я с тобой. Наша Мира уже близко». Он видел напряжение на лице жены, ее сосредоточенность, ее невероятную силу и был потрясен ею до глубины души.

Потуги длились вечность и мгновение одновременно. Мир сузился до кушетки, до рук Даниила, до голоса Ольги Сергеевны и до невероятной работы, которую совершало тело Адели. И вот, в кульминации нечеловеческого усилия, под мягкую, но настойчивую команду Ольги Сергеевны: «Тужься, Адель! Вот голова! Еще! Еще разок!», произошло чудо.

Тишину родзала прорезал громкий, настойчивый, невероятно живой крик. Звонкий, чистый, полный негодования и торжества одновременно.

– Родилась! Девочка! – объявила Ольга Сергеевна, и в ее голосе звучала неподдельная радость.

Адель откинулась на подушки, обессиленная, заливаясь слезами облегчения и невероятного счастья. Даниил плакал, не стесняясь, прижимаясь лбом к ее виску, бормоча что-то бессвязное, полное любви и благодарности.

На грудь Адели положили маленький, скользкий, неистово кричащий комочек тепла. Крошечная, сморщенная, невероятно настоящая. Их Мирослава. Адель дрожащими руками обняла дочь, прижимая ее к себе, целуя макушку, покрытую светлым, чуть волнистым пушком. Даниил обнимал их обеих, его слезы капали на плечо Адели. Этот момент – первый контакт кожа-к-коже, первый запах дочери (сладковатый, молочный, с легкой ноткой чего-то совершенно нового), ее первый крик, утихающий от близости мамы, – был священным. Мир остановился. Существовали только они трое, связанные невидимой пуповиной любви, крепче любой физической связи.

Ольга Сергеевна и акушерки делали свое дело – обрабатывали, взвешивали (3250 граммов!), измеряли (52 см!), запеленали – но все это было где-то на периферии. Адель и Даниил не могли оторвать глаз от дочери. Вот они, эти большие, чуть раскосые глазки, пока еще мутно-серые, но уже с намеком на будущий зеленоватый оттенок! Вот крошечный носик, точь-в-точь как на УЗИ! Вот пухлые губки, чмокающие в поисках груди. А на шейке, чуть ниже линии роста тех самых светлых волосиков сзади, они сразу нашли ее – маленькую, аккуратную, темную родинку. Их секретная метка. Их Мирослава.

***

Первые дни дома были похожи на погружение в теплый, немного сюрреалистичный океан. Океан бесконечных пеленок, кряхтения, кряканья, сладкого молочного запаха и абсолютного, всепоглощающего умиротворения, перемежающегося приступами паники («Почему она так спит? Почему не спит? А это нормальный цвет?»).

Мирослава, или Мирочка, как они все чаще ее называли, оказалась спокойным младенцем с внимательным взглядом. Она любила лежать у мамы на груди, слушая ее сердцебиение, и затихала, когда папа брал ее на руки, качая и напевая негромкие, бессмысленные мелодии. Их квартира наполнилась новыми звуками: писком мобиля над кроваткой, журчанием стерилизатора, убаюкивающими колыбельными в исполнении Адели и более ритмичными напевами Даниила.

Адель погрузилась в материнство с той же самоотдачей, с какой когда-то училась в университете. Кормления по требованию растягивались на часы, превращаясь в тихие таинства единения. Она изучала каждую складочку на теле дочери, каждый оттенок ее кожи, каждый новый звук. Усталость была колоссальной, сон – урывчатым, но чувство, когда Мира засыпала у нее на руках, доверчиво прижавшись щекой к груди, было наградой, перекрывающей все.

Даниил старался взять на себя максимум быта. Он превратился в главного повара (готовя простые, но питательные блюда для Адели), специалиста по стирке и глажке крошечных вещей, ассистента при купании. Его врачебные знания оказались бесценны: он мог отличить обычные младенческие колики от чего-то требующего внимания, спокойно измерить температуру, обработать пупочную ранку. Но главным было его присутствие. Его умение взять Миру на руки ночью, чтобы Адель могла поспать лишний час. Его терпение, когда у жены накапливалась усталость и на глаза наворачивались слезы от бессилия. Он был их скалой.

Их любовь друг к другу обрела новые, невероятно глубокие оттенки. Видеть, как твой супруг нежно качает твоего ребенка, как он целует ее крошечную ладошку, как его глаза наполняются слезами умиления, когда она впервые осознанно улыбнулась именно ему – это было сильнее любых слов. Они чаще молчали, понимая друг друга с полувзгляда, устало перебрасываясь улыбками над головой спящей дочери. Их «душа в душу» теперь включала в себя эту маленькую новую душу, создавая неразрывную троицу.

Через три месяца Адель с трепетом и легкой грустью вернулась к работе. Решение далось нелегко, но школа, ее «птенчики» и любимое дело звали.  отец Дани, теперь счастливый дедушка переехал пожить с ними на первое время, чтобы помогать с Мирой. Первые дни разлуки были мучительными, Адель звонила домой каждую перемену. Но видя, как Мира отлично ладит с дедушкой, как Даниил забирает ее вечером, полный гордости («Мы с Мирочкой так тебя ждали!»), она успокоилась. Работа, напротив, дала ей новый ресурс – общение с другими детьми, профессиональная реализация. Она возвращалась домой усталая, но наполненная, с новыми силами для своей девочки.

Мирослава росла не по дням, а по часам. Светлые волосы потемнели до теплого каштанового оттенка, но сохранили легкую волну. Глаза постепенно прояснялись, и в них все отчетливее проявлялся тот самый удивительный светлый зеленый цвет с золотыми искринками – точь-в-точь как у Даниила. Она рано начала держать головку, гулить в ответ на их речи, а в пять месяцев громко и заразительно рассмеялась впервые, увидев, как папа строит ей рожицу. Этот смех стал их самым любимым звуком на свете.

Комната, которая когда-то пустовала в ожидании, теперь была настоящим царством Мирославы. На стенах – нежные обои с облачками и птичками, на полу – мягкий коврик, заваленный яркими игрушками. Кроватка-колыбелька сменилась на более просторную, рядом стоял пеленальный столик, а комод ломился от одежек на все случаи жизни. Игрушки множились с устрашающей скоростью, несмотря на попытки родителей сдерживать этот поток.

Вечера по-прежнему были священным временем семьи. После купания, когда Мира, розовая и довольная, пахнущая детским шампунем, была готова ко сну, они укладывались все вместе на большом диване. Адель кормила дочь, Даниил читал вслух детскую книжку или просто рассказывал Мире о прошедшем дне, о звездах за окном, о том, как они ее любят. Потом Миру перекладывали в кроватку, и она засыпала под тихий перезвон мобиля или под мамино пение. А Адель и Даниил сидели рядышком на кухне, пили чай и говорили шепотом, делясь впечатлениями дня, глядя на спящую дочь по видеоняне. Иногда они просто молчали, держась за руки, слушая ее ровное дыхание. Это было их новое счастье – тихое, глубокое, наполненное до краев.

Прошел год. Мирослава праздновала свой первый день рождения – море воздушных шаров, торт (больше для родителей и гостей), новые игрушки и главный подарок – первые уверенные шаги! Она топалав свои крошечные ботиночки от мамы к папе и обратно, громко смеясь и падая в объятия. Адель и Даниил смотрели на свою дочь, на этот живой, светлый комочек энергии и счастья, и знали, что их история только начинается. Нежданное чудо по имени Мирослава навсегда изменило их мир, сделав его ярче, сложнее, уязвимее и бесконечно более прекрасным. Они были родителями. И это было самое важное и самое потрясающее приключение в их жизни. Их любовь, их союз выдержали первое, самое серьезное испытание – рождение новой жизни – и засияли новыми гранями. Дом был полон. Сердца – тоже. Впереди была целая жизнь.