Практика любви✨💘

Последнее римское утро ворвалось в номер тонкими, пыльными лучами, пробившимися сквозь щели тяжелых деревянных ставней. Воздух, еще прохладный от ночи, был густо замешан на ароматах – горьковатой нотой только что заваренного кофе (Даниил, как всегда, позаботился о заказе заранее), сладковатым шлейфом их общего геля для душа и едва уловимой, но неотвязной грустью предстоящего расставания с Вечным городом. Посреди комнаты, подобно спящим гиппопотамам, зияли раскрытые чемоданы. Они поглощали последние следы римского приключения: скомканные футболки, пахнущие солнцем и морем, легкие платья, помнящие шелест фонтанов, стопки открыток с видами закатов над Тиволи и увесистые альбомы по искусству, купленные в музейных лавках. Хаос был организованным, почти ритуальным – акт упаковки как прощание.

Адель стояла на коленях перед своим салатовым чемоданом, напоминающим перезревший плод. Лицо ее было сосредоточено, брови слегка сдвинуты, пока она с нежным нажимом укладывала последние стопки аккуратно свернутых платьев и блузок из тончайшего льна. Ткань шелестела, как сухие листья. Потом ее взгляд упал на аккуратный сверток в защитной крафтовой бумаге, лежавший в стороне, словно ждал своей участи. Она бережно развернула его, и в ладонях оказался небольшой, но удивительно увесистый деревянный ящичек ручной работы. Темное, благородное дерево, возможно, орех, было украшено тонкой резьбой – спиралями, напоминающими морские волны или пути ветров. Внутри, на бархатном ложе цвета спелой вишни, покоился изящный старинный бронзовый компас. Его стрелка, чуть дрогнув, указывала на север, даже здесь, в каменных стенах отеля. Это была удивительная находка за которой она охотилась почти пол дня

— Даня, — голос ее звучал чуть неуверенно, она подняла глаза, ища его взгляд, — ты *абсолютно* уверен, что твой папа... что ему понравятся такие вещи? — Она повертела ящичек в руках, ощущая его теплоту и вес. — Он же такой... архаичный. Специфический. — Ее палец нервно провел по резной крышке, ощущая каждый завиток. — А вдруг он человек практичный? Предпочитает современные гаджеты? Электронные карты? Гаджеты? Может, я зря потратила столько времени и денег? Может, это выглядит... старомодно? — В ее глазах читалась настоящая тревога. Предстоящая встреча с отцом Даниила, человеком строгих правил и безупречного вкуса, как рассказывал сам Даниил, смущала ее не меньше, чем экзамены.

Даниил, только что с усилием затянувший ремень на своем строгом черном дорожном чемодане (настоящем монолите порядка), оторвался от своего занятия. Он подошел, его тень легла на пол, и мягко опустился на корточки рядом с ней. Без слов взял ящичек из ее дрожащих рук. Повертел его, оценивая не только внешнюю красоту, но и солидный вес, качество сборки, глубину патины на бронзе. Его пальцы, привыкшие к точности, скользнули по резьбе.

— Адель, солнышко, — его голос был тихим якорем в море ее сомнений, а в глазах светилось теплое понимание, — дыши. Глубоко. — Он сделал паузу, давая словам проникнуть глубже. — Папа... он может казаться суровым, но в душе он — неисправимый романтик и заядлый путешественник. Его кабинет — это святилище старых карт. Пергаментных, бумажных, с золочеными краями, с пометками на полях. Карты морей, по которым ходили галеоны, карты горных троп, где он сам когда-то терялся. — Даниил аккуратно поместил ящичек обратно в чемодан Адель, поверх мягкого слоя одежды, словно укладывая драгоценность. — Этот компас... он не просто инструмент. Он — символ. Дух приключений. История в металле и дереве. Папа *почувствует* это. Как почувствовала ты, когда увидела его на том лотке среди вещей.— Он посмотрел ей прямо в глаза. — Он ему понравится. Не потому что дорогой или модный. Потому что выбран с душой. С вниманием к тому, кто он есть. Это главное. —Даниил потянулся к Адель и поцеловал ее, их поцелуй был очень нежный. Он долился недолго до того момента пока Даниил не начал щекотать Адель.

Они превратили упаковку в игру. Смеялись, подначивали друг друга, предлагали абсурдные идеи.

К изумлению Адель, все — хрупкие сувениры, книги в твердых обложках, даже неуклюжая керамическая тарелка с видом Колизея — чудесным образом заняли свои места, как части сложного, но идеального пазла.

— Видишь? — Даниил с удовлетворенным щелчком застегнул последний замок на ее чемодане. — Магия упаковки или... просто невероятная настойчивость моей невесты. Возможно, и то, и другое. — Он подмигнул ей.

—Ну что моя красотка, пойдем.—Он потянул ей руку и помог встать.

—Куда? —она не понимающе на него посмотрела.

—Малыш, свечку поставить надо.

—Ну нет, я не хочу—Она бросила его руку.

— Ну давай быстренько поставим и пойдем завтракать.— он подошел к ней со спины и обнял, снова начиная щекотать.

—Ахаха, хватит,ну ладно пошли.

—Иди ложись на кроватку на животик—Он отпустил ее и пошел мыть руки.

—Ладно, мне снова немного страшно, ахах—Она подошла к кровати и легла на нее

—Не переживай, ну вчера же не больно было.—Он помыл руки и подошел к ней.

—Ну да.

—Солнце, штаны и трусики спусти—Он начал распаковывать свечи

—Ладно,—Она спустила белье и стала ждать.

Даня быстро подошел к Адель и немного погладил ее по спинке,—Не переживай,— одной рукой он аккуратно раздвинул ягодицы Адель, а второй аккуратно и быстро вставил свечку, и немного протолкнул ее пальцем.

—Ой ой ой —Она немного дернулась.

—Все малыш, сожми попу немного.—Он снова погладил ее по спинке

—Я никогда к этому ужасу не привыкну, это очень неприятно.

—И не привыкай маленькая, вылечимся и больше не будем тебя мучать.

—Ура—Она легла на спину

—Полежи минуток десять чтобы свечка растворилась. —Он пошел выкидывать упаковку от лекарства,—И на завтрак пойдем.

Прощальный завтрак в отеле стал не просто приемом пищи, а маленькой, изысканной симфонией вкусов и тихой, щемящей нежности. Они выбрали столик в самом тихом углу внутреннего сада, где вековой плющ, словно зеленый водопад, оплетал каменные перголы, а крошечный фонтанчик в углу нашептывал свои вечные, убаюкивающие истории прощания. Стол перед ними казался произведением искусства. Центром композиции была тарелка с ломтиками спелой, медовой дыни канталупа, обернутыми прозрачными, как лепестки розы, ломтиками прошутто ди Парма. Рядом лежали воздушные, слоеные круассаны, от которых при малейшем прикосновении на тарелку сыпалась золотистая крошка. В маленьких керамических горшочках дразнили густым белоснежным йогуртом и темно-фиолетовым, почти чернильным, домашним джемом из инжира, в котором угадывались целые кусочки фруктов. И, конечно, коронные блюда — два огромных бокала капучино, увенчанных хрустящей, высокой пенкой, щедро посыпанной какао-порошком, источающие бодрящий, глубокий аромат свежеобжаренных зерен.

Адель с почти детским наслаждением отламывала крошечный кусочек круассана. Ощущала его хрупкость, легкий хруст, а затем окунала в облако пенки на своем капучино. Подняв глаза, она поймала на себе взгляд Даниила. Он не созерцал величественные стены старинного палаццо напротив, не следил за игрой света на листьях плюща. Он смотрел только на нее. В его взгляде было столько нежности и какого-то тихого восхищения, что у нее защемило сердце.

— Запоминаешь вкус? — спросил он тихо, почти шепотом, протягивая ей изящную вилку с кусочком дыни, обернутым в нежнейшее прошутто. Сочетание сладости и солености, тающей текстуры.

— Запоминаю... этот момент, — ответила она, принимая угощение. Их пальцы ненадолго соприкоснулись, передавая невысказанное тепло. — Запоминаю свет. Запах плюща. Звук воды. Твои глаза. — Они ели медленно, почти церемонно, растягивая удовольствие. Обменивались не столько словами, сколько краткими, понятными только им фразами, улыбками, выразительными взглядами: "Попробуй этот кусочек дыни, он просто божественен!", "Посмотри, как солнце ложится на тот карниз... как золотая полоса", "Этот джем... в нем целая осень". Каждый глоток горячего, обжигающе нежного кофе, каждый хруст свежайшей выпечки, каждый вздох римского утра — все это было последним аккордом, прощальным поцелуем Вечного города.

Дорога в аэропорт Фьюмичино промелькнула как кадры из окна скоростного поезда — мелькающие кипарисы, терракотовые крыши, затем индустриальные пейзажи окраин. Регистрация в бизнес-класс прошла с почти королевской легкостью — улыбки персонала, отсутствие очередей, чемоданы, исчезнувшие на ленте транспортера с обещанием встречи далеко на севере. Уже в салоне самолета, погрузившись в глубокие кресла-коконы из мягчайшей кожи, отделенные от остального мира высокими перегородками, они наконец выдохнули. Напряжение сборов, прощальной суеты Рима осталось позади. Наступило время долгожданного расслабления, перехода между мирами.

После взлета, когда гигантская машина преодолела турбулентность нижних слоев и вышла на крейсерскую высоту в безмятежную синеву стратосферы, начался ритуал обеда. Это было далеко от скудных подносов эконом-класса. Это был гастрономический перформанс на высоте десяти километров.

Началось с аперитива. Адель выбрала бокал газированного коктейля без алкоголя, пузырьки которого танцевали, как искорки, в хрустальном бокале. Даниил, верный своим привычкам, заказал свой безалкогольный "Кровавый Мэри" — густой томатный сок с острым хреном, терпким вустерским соусом, лимонной кислинкой, щепоткой черного перца и хрустящим стеблем сельдерея. Затем появились закуски. Для Адель — изысканное ассорти: нежный, тающий во рту паштет из утиной печени с терпко-сладким ягодным чатни и хрустящими гренками из багета. Для Даниила — ломтики копченого норвежского лосося холодного копчения, почти прозрачные, с пикантными каперсами, тонкими кольцами маринованного красного лука и миниатюрными, дымчатыми блинчиками из гречневой муки. Ароматы смешивались, создавая предвкушение.

Основное блюдо стало кульминацией. Адель выбрала ризотто — кремово-белое, шелковистое, щедро сдобренное трюфельным маслом, источавшим свой неповторимый, земляной, пьянящий аромат на несколько рядов вокруг. Среди риса прятались ломтики ароматных белых грибов, сохранившие удивительно насыщенный лесной дух.

— Это пюре... — Адель, попробовав с тарелки Даниила картофельное пюре, сопровождавшее его основное блюдо, закрыла глаза от наслаждения. — Оно... невесомое. Как сладчайшее облако. Какой сорт картофеля они используют? Или это чистая магия? — Она снова зачерпнула крошечную ложку.
Даниил, выбравший сочного цыпленка-корнишона в блестящем медово-горчичном соусе с хрустящей корочкой, в окружении ярких овощей гриль (цуккини, баклажаны, сладкий перец) и той самой облачной картофельной россыпи, улыбнулся.

Завершил трапезу десерт: для Адель — шоколадный кекс с текучей, обжигающе теплой шоколадной сердцевиной и шариком ванильного мороженого, таявшего от соприкосновения с теплом. Для Даниила — хрустящая тарталетка с лимонным курдом, пронзительно кисло-сладким, и воздушной шапкой безе, слегка подрумяненной горелкой. За разговорами — о смешных случаях в поездке, о планах на ближайшие выходные дома, о предстоящей встрече с Отцом Даниила перед свадьбой— время летело незаметно.

Сытость, убаюкивающий гул двигателей, мягкий полумрак салона и бокал вина сделали свое дело. Сон мягко накрыл их. Они откинули спинки кресел до почти горизонтального положения, превратив их в уютные капсулы. Укрылись пушистыми, теплыми пледами, подаренными авиакомпанией. Погрузились в дрему, где образы Рима смешивались с ощущением полета. Просыпались урывками — чтобы сделать глоток прохладной воды, посмотреть фрагмент легкой романтической комедии с потрясающими итальянскими пейзажами (шепотом комментируя: "Она же просто влюблена в него! Смотри, как она прячет улыбку!", "Да он слепой, не видит очевидного! Глупец несчастный!"), или просто молча сидеть, пальцы сплетенные, наблюдая за гипнотическим, бескрайним морем облаков за иллюминатором — то ослепительно белых на солнце, то окрашенных в багровые и золотые тона заката.

Долгий перелет с пересадкой в оживленном хабе, утомительное прохождение паспортного контроля под пристальными взглядами офицеров, бесконечное ожидание у ленты выдачи багажа, где чемоданы появлялись с мучительной неспешностью — все это слилось в одну непрерывную ленту усталости и механических движений. Когда такси, наконец, свернуло на знакомую улицу и остановилось у родного, такого привычного подъезда, их охватило почти детское, безудержное чувство облегчения. **Дом.** Они выгрузили чемоданы. Вдохнули воздух — не римский, напоенный историей и кофе, а свой, родной, с примесью выхлопных газов, влаги от недавнего дождя и неуловимым запахом их собственного жилья. Поднялись на лифте. Ключ щелкнул в замке. Дверь открылась.

Запах ударил в нос — не просто чистоты, а **их** запах. Смесь свежемолотого кофе (оставшаяся с утра перед отъездом?), воска для паркета, страниц книг, стоящих в стеллаже в гостиной, и едва уловимого аромата их любимого цитрусового освежителя. Стены, мебель, знакомые тени в прихожей — все кричало о принадлежности, о безопасности, о месте, где можно наконец расслабиться. Они скинули куртки, повесили их на вешалку. Поставили чемоданы у стены, как усталых путников, завершивших долгий путь.
— Фух... — Адель потянулась всем телом, стараясь размять затекшие за долгие часы сидения мышцы спины и шеи. Звук хруста в позвонках был почти музыкой. Радость возвращения, усталость, облегчение — все смешалось. Она сделала шаг вперед, навстречу Даниилу, чтобы обнять его, вдохнуть его запах, почувствовать твердость его плеч, разделить эту первую, драгоценную минуту дома.
Они стояли в объятиях и наслаждались друг другом. Потом каждый разошелся по своим делам, и вот после разбора чемодана Адель снова почувствовала тянущую боль в животе.

Она не долго думая, пошла к Даниилу в комнату и постучав вошла.

—Дань, живот болит.... И в туалет не могу сходить,—Она стояла в дверном проеме и смотрела на него.

—О, маленькая, только за тобой идти хотел, свечку поставить—Он подошел к ней и повел на кровать.

—Да блин, я не хочу, это ужасное чувство, еще и стыдно— Бурчала она пока ложилась на кровать и спускала штаны и с трусиками.

—Малыш,не бурчи, осталось пять дней всего свечки ставить. Ты почти выжила—Говорил он это протирая руки салфеткой и открывая лекарство.

—И что? Все равно ужасно.

—Понимаю, но ты у меня взрослая девочка, уже не плачешь. Все солнышко делай глубокий вдох —Он все так же немного раздвинул ей ягодицы и быстро вставил свечку чтобы она почти не почувствовала слегка протолкнув ее пальцем.

—Ай, ой, ой,боже как неприятно, и это кому то нравится?— она снова немного дернулась понимая что никогда к этому чувству не привыкнет. И начала одеваться

—Все моя крошка, все закончилось, и не больно.—Он чмокнул ее в носик—Сожми попку немножко чтобы свечка не выпала.

—Я больше никогда не буду сидеть на бордюрах—Говорила она обнимая его.

—Вот и славно,я тебе говорил что приятного мало, у тебя еще в легкой форме

Он обнял ее и так они и просидели обнимаясь весь вечер и пол ночи. Говоря на самые разные темы и строя великие планы на будущее.