Гл:7 «путаница»
— Хорошо проведи время, девочка моя, — с доброй улыбкой сказала светловолосая женщина, погладив восьмилетнюю Габриэлу по голове. — Я заеду за тобой, когда вечеринка закончится!
Габи сияла от предвкушения — белое платье чуть выше колен, лёгкое, без рукавов, с мягкими перьями по краю. Она выглядела, как маленький лучик света, в котором было столько доверия и детской наивной уверенности в доброте мира. Помахав матери рукой, она прошла внутрь помещения, где уже собрались её одноклассники.
Вечеринка была посвящена окончанию учебного года — родители помогали, классная руководительница следила за порядком, но ненадолго отошла в сторону. Тогда дети начали играть в "Правду или действие". Сначала всё было весело и безобидно: кто в кого влюблён, кто с кем хотел бы сидеть за одной партой, кто больше всех любит шоколад.
Когда очередь дошла до Габи, она весело сказала:
— Действие!
— Тогда ты должна залезть в шкаф в гардеробной, закрыть за собой дверь и просидеть там три минуты! — с вызовом проговорила одна из девочек.
Габриэла задумалась на мгновение. Шкаф? Всего три минуты? Она не испугалась. Это были её друзья. Они не могли причинить вред. Поэтому она кивнула и, под веселые возгласы остальных, прошла к гардеробной.
Шкаф был не очень большой, но просторный внутри. В нём пахло зимними куртками и старой пылью. Габи осторожно залезла внутрь, присела и прикрыла дверь. Ориентируясь по светящимся стрелкам на часах, она начала отсчитывать время. Сначала было даже забавно — игра же. Но с каждой секундой темнота начинала словно сгущаться, холод проходил по коже, и дыхание становилось всё чаще.
Прошла, наконец, третья минута. Девочка облегчённо выдохнула, толкнула дверь и... ничего.
Она снова толкнула — сильнее. Паника подступила к горлу.
— Ребята? Я выполнила задание, откройте! — позвала она, голос дрогнул.
Тишина.
— Эй... пожалуйста, откройте, мне страшно!
Её руки начали судорожно толкать дверь. Она дрожала. Сердце стучало в груди, будто выскакивало. Из-за движения упала куртка, зацепив девочку по лицу — и Габи закричала. Поскользнулась, ударилась, поранив руку, и расплакалась — сначала тихо, потом всё громче, пока не начала всхлипывать в отчаянии, свернувшись клубочком.
Минуты тянулись мучительно. Она звала. Кричала. Потом устала и замолчала. Её охватил ужас, который для ребёнка был почти физической болью.
Полтора часа спустя дверь открылась. Работница гардероба в изумлении уставилась на рыдающую девочку с поцарапанной рукой, растрёпанными волосами и испуганными глазами.
— Господи, малышка... что ты тут делаешь?
Тот день стал поворотной точкой. С тех пор замкнутые пространства вызывали у Габи приступы паники. Даже спустя годы, память о темноте, предательстве и криках, что остались без ответа, жили в ней — спрятанные, но не забытые.
— А ты о себе не расскажешь? — тихо спросила Габи, глядя на тёмную линию горизонта, где море сливалось с ночным небом.
Педри будто замер на мгновение, потом тяжело вздохнул и повернулся к ней, его голос был ровным, но с какой-то горькой нотой.
— Мне не о чем рассказывать. Я скучный. Неинтересный. Грубый. Холодный. Я не такой, как ты думаешь. Я плохой человек, Габриэла.
— Ты не плохой человек... — прошептала она, чувствуя, как в груди сжимается от его слов.
— Плохой, бесчувственный и ужасный. Держись от меня подальше, — жёстко произнёс он и встал, отряхивая песок со штанов.
— Вот это антиреклама, — попыталась она упростить атмосферу, но в голосе скользила обида.
— Такой, какой есть, — пожал он плечами, не глядя на неё.
— Тебя предавали? — вдруг спросила она, и вопрос застрял в тишине, будто камень упал в воду. Педри остановился, не поворачиваясь.
— С чего ты решила, что меня предавали? — его голос стал тише, но жёстче.
Габи поднялась с места и встала напротив него. Она смотрела прямо, без страха, как будто видела не напускную грубость, а настоящего его — раненого, уставшего, закрытого.
— Ты не ужасный. И не плохой. Не скучный. Педри, ты просто... разбитый.
Он фыркнул с усмешкой.
— Смешно.
— Совсем нет, — твёрдо произнесла она, не отводя взгляда.
— Чего тебе надо? — вдруг резко бросил он. — Тебе-то какая разница, какой я?
Девушка замолчала. Пауза повисла между ними.
— И что ты молчишь? Нечего сказать?
— Придурок! — крикнула она вдруг, и голос её дрогнул. — Я хотела тебе помочь, но ты ни в какую! Ты не принимаешь ничью помощь, ты не позволяешь себе доверять, а потом злишься. На себя, на людей, на эту чертову жизнь! А я... я просто дура. Дура, что пытаюсь тебе помочь, что пытаюсь тебя понять!
Она резко развернулась, чтобы уйти, но Педри схватил её за руку и резко повернул к себе. Габи замерла, её дыхание участилось, а он... просто смотрел. Молча. Долго. Слишком долго.
— Что... опять?.. — прошептала она сдержанно, но в голосе звучала боль.
Он не отвечал. Только смотрел. Будто пытался запомнить каждую черту, выучить её дыхание, понять, что она делает с ним.
— Ты издеваешься надо мной?! — с надрывом бросила она, выдернув руку и сделав шаг назад.
Он не остановил её больше. И не сказал ни слова.
Габи развернулась и ушла, не оборачиваясь, сжав губы. В груди было горько, в глазах предательски щипало. Она вернулась в ресторан, к ребятам, к свету и голосам — прочь от холодного, непроницаемого взгляда, от которого её сердце билось слишком сильно.
Она ушла. Не обернулась, не замедлила шаг. Просто — ушла. А он стоял. Стоял на берегу, как будто прибитый к песку собственными мыслями. В груди было странное ощущение — будто всё, что он привык держать внутри, вдруг треснуло. Не полностью. Но где-то что-то дало сбой. И он чувствовал.
А это — пугало.
Габриэла кричала, злилась, и в её голосе не было фальши. Это не был наигранный упрёк — это была боль. Не за себя. За него. Она правда хотела помочь. Правда тянулась, несмотря ни на что. Несмотря на то, как он отталкивал её, играл в «я-не-достоин», как будто это его роль, выученная наизусть.
Он медленно сел обратно в песок, будто устал. Провёл рукой по лицу. Глупо. Он не знал, чего ждал. Что она бросится в его объятия?
Он не умел быть тёплым. Не умел доверять. Слишком долго строил вокруг себя стены — и вот, когда кто-то попытался их преодолеть, он испугался. И, как всегда, сбежал.
А она — не такая. Она яркая, искренняя, с огоньками в глазах и странным чувством юмора. Такая... настоящая. И это бесило его. Потому что он не знал, что с этим делать.
Внутри всё сжималось.
Педри поднялся, отряхнулся и медленно пошёл обратно к ресторану.
К этому времени Габриэла уже уехала, оставив за собой лишь лёгкий шлейф духов и незавершённых разговоров. Педри тоже покинул ресторан. Он вышел, не попрощавшись, не бросив ни единого взгляда назад. Сел в машину и просто поехал. Не домой. Не на базу. Не к друзьям.
Он не знал, зачем. Не знал, почему именно туда повела его дорога. Всё происходило будто не с ним — словно кто-то другой вёл руль, направляя его в единственно верное место. Или неверное. Он не разбирался. Просто ехал.
Машина остановилась неподалёку от невысокого дома, окна которого были почти все тёмные, кроме одного. Именно из него лился тёплый, приглушённый свет. Он не знал её квартиры. Но знал, что это — её окно. Почему? Просто знал. Чувствовал. Педри остался в машине, выключил фары и просто сидел, не шевелясь, позволяя тишине ночи окутать его.
В какой-то момент дверь террасы медленно открылась, и на улицу вышла она. Девушка в пижаме белого цвета, усеянной вишнями. Волосы небрежно собраны в пучок, в ушах — наушники, а в руках бутылочка, на которой она с интересом читала состав. Увлечённая, спокойная, будто весь мир перестал существовать.
Педри невольно усмехнулся. Его глаза медленно скользнули по ней, по каждому знакомому движению, по лёгкой походке босиком по террасе. Он сдвинулся ниже по сидению, почти прячась, но не в силах оторвать взгляд. Она казалась такой настоящей — не той, что он видел на вечеринке, не той, что спорила с ним у набережной, а совсем другой.
Но он не хотел.
Он клялся себе, что не будет никакой привязанности, никакой зависимости, никаких людей, которые могли бы войти в его жизнь и остаться там слишком надолго.
Педри обещал себе, что не позволит сердцу вести за собой, не позволит эмоциям захлестнуть его. Он слишком хорошо знал, чем всё заканчивается. Всегда заканчивается.
Сколько раз он убеждал себя, что холод — лучшее укрытие. Что грубость — спасение. Что равнодушие — не слабость, а защита. Он держал себя в руках годами. Научился закрываться, отталкивать, разрушать до того, как кто-то приблизится слишком близко.
А теперь...
Он сидит здесь. Среди ночи. В тишине. Перед домом девушки, которую знает совсем немного, но чьё лицо и голос почему-то застряли в его голове. Как заноза.
Он сжал руль, провёл по нему пальцами, опустил взгляд.
Нет. Он не хотел. Он не имел права позволить себе привязаться. Не к ней. Не сейчас.
Он должен уехать. Просто включить двигатель, развернуться и исчезнуть. Пусть она так и не узнает, что он был рядом. Что наблюдал. Что в какой-то момент почти вышел из машины. Почти подошёл. Почти остался.
Но не сделал этого.
Потому что пообещал себе.
Он так и остался сидеть в машине, не в силах уехать. Просто смотрел в сторону её дома, в то единственное освещённое окно, где то и дело мелькала тень — её.
Иногда она подходила к террасе, иногда пропадала внутри. И каждый раз, когда она появлялась, сердце будто вздрагивало.
Он не понимал, почему не уезжает. Просто... не мог.
Руки уже лежали на руле, ключи были в замке зажигания, но пальцы не двигались. Словно тело отказывалось слушаться.
Прошёл час. Потом ещё один. Глаза начали слипаться, а мысли путаться. Он откинул сиденье, чтобы немного вытянуться, и сам не заметил, как отключился.
Во сне ему снился шум моря. Или, может, просто за окном шумели утренние машины. Он открыл глаза, не сразу осознавая, где находится. Утро. Уже рассвело. Свет пробивался сквозь стекло, освещая лобовое пятнами золотистого солнца.
Педри моргнул, провёл рукой по лицу и потянулся. Голова была тяжёлая, тело затекло от неудобной позы.
Он посмотрел на дом, где окна были уже затянуты шторами. Габи, наверное, спала. Или собиралась. Или уже ушла.
И всё же он достал телефон.
Секунда паузы. Ещё одна. Он мог стереть номер. Мог просто поехать домой. Мог выкинуть это утро из головы и снова стать собой — холодным, закрытым, привычным.
Но вместо этого он нажал на звонок.
Гудки. Один. Второй. Третий. И наконец — её голос. Немного сонный, удивлённый:
— Алло?
— Это я..Не спала ещё?
— Я только проснулась... Педри?
— Выйдешь? Я... недалеко.
— А что-то случилось?
— Нет. Просто... выйди, ладно?
Он сам не знал, чего ждал. Просто хотел услышать её голос.
Спустя несколько минут Педри заметил силуэт — она вышла в той же пижаме, волосы так же небрежно собраны в пучок, а на лице всё ещё читались остатки сна. Медленно, без спешки, она подошла к машине и остановилась, скрестив руки на груди.
— Давай быстрее, — бросила с лёгкой досадой, прищурившись от яркого утреннего солнца.
Он откинул голову на подголовник и усмехнулся, прежде чем коротко бросить:
— Сядь.
— Мне и так нормально, — отрезала она. — Зачем ты вообще меня позвал в такую рань? И что ты тут делаешь?
— Я хотел поговорить, — коротко ответил он, не глядя прямо в глаза.
— О чём?
— Вчера... я был не прав. Вёл себя... некрасиво.
Эти слова будто застряли у него в горле. Слишком много всего копилось — обиды на мир, на самого себя, на собственную слабость. Он не должен был здесь быть. Он не должен был ей звонить. Он не должен был смотреть, как она, босая, выходит к нему по каменным плитам дорожки, в пижаме с вишнями.
Педри почувствовал, как внутри нарастает раздражение. Нет, не на неё — на себя. На это бессильное «хочу», на чужую способность ломать стены. Он хотел всё это перечеркнуть. Вернуться домой. Заснуть. Стереть. Сбежать.
— То есть ты просишь прощения? — спросила она, внимательно наблюдая за ним.
Он усмехнулся, горько:
— Естественно, нет. Я просто сказал, что поступил некрасиво. Не накручивай.
— Ты странный, Гонсалес. — Её голос стал холоднее. — Сначала приезжаешь к моему дому, зовёшь меня поговорить... А теперь смотришь, будто я сделала тебе что-то ужасное. Чего ты добиваешься?
Он сжал руль, напрягся.
— Я уже всё сказал, Габриэла.
— Нет. Я просто хочу понять, что с тобой происходит... — её голос немного дрогнул, но она быстро взяла себя в руки.
— ты опять строишь из себя героя из книжки, который должен быть один, чтобы не сломаться?
— Всё? — Она сжала губы. — Ты всё сказал?
— Всё. Абсолютно.
— Тогда можешь уезжать.
Она развернулась и пошла обратно к дому, ни разу не оглянувшись.
А он так и остался сидеть, сжимая руль так сильно, будто это могло вернуть ему контроль.