Зарево

В камине трещат поленья. Еловые. Запах хвои перемешивается с хмелем и мёдом, кружит, дурманит голову. Хохот громкий, разноголосый — захмелевший Михан вовсю рассказывает какую-то байку на грани приличий. Силлиан закрывает лицо рукой, словно хочет здесь и сейчас провалиться под землю, но дрожащие плечи выдают того с головой, — на самом деле он тоже смеётся. Северия сонно щурила глаза и таинственно улыбалась, подперев рукой подбородок. Кружка медовухи, которой её щедро угостили, вот уже сменилась второй, да и та подходила к концу. Совсем недавно девушка, видно во власти хмеля, небрежно откинув тяжелый заплатанный плащ и оставшись в длинной холщовой рубахе, заправленной в явно широковатые ей штаны, не то резво отплясывала тарантеллу, не то сбивала каблуки в каком-то развязном подобии джиги. По ироничному стечению обстоятельств напротив сидел Аман, который не знал, куда деть глаза, да и вообще выглядел так, словно за этот вечер стал невольным (и неоднократным) свидетелем чего-то такого, чего никогда бы видеть не хотел. Когда она, изможденная, под одобрительные возгласы рухнула на стул и бросила на жреца выразительный взгляд, тот поджал губы, будто укоризненно, однако ничего не сказал. Зато виднеющиеся из-под светлых волос красные уши, на которые Северия обратила внимание совершенно непреднамеренно, вызвали у неё какой-то странный восторг, почти граничащий с ощущением триумфа. Девушка вытянула под столом ногу, легонько тыча носком в сапог Амана, и тут же прыснула от смеха, улавливая малейшие черты растерянности на его лице.— Севка! А, Севка! — зовёт её Михан.— Ась? — отзывается она, расслабленно поворачивая голову в сторону рослого мужчины.Когда Аман и Северия только прибыли в Орзельскую крепость, Михан встретил их с крайним подозрением. Хотя, справедливости ради, к жрецу лорд-командующий быстро потеплел, а вот закутанная в холод и зной девица, которая того гляди вытащит из-под полы своего глухого плаща нож и всадит его под ребро зазевавшемуся наследнику лютерийского престола, ещё долго ходила под его пристальным взглядом, прежде чем стать просто «Севкой».— Тебе сколько лет-то? — спросил Михан. Северия надула губы и опустила глаза в кружку, задумчиво поболтала остатки медовухи, отчего-то не спеша её допить, и — пожала плечами. Она знала, что, будучи на виду, была довольно обсуждаемой фигурой в рядах не только простых солдат, но и среди командующих. Конечно, у них было множество вопросов. Но конкретно на этот девушка внятно ответить не то, что бы не хотела, но скорее даже не могла. — У вас не принято считать года? — включился в разговор Силлиан.— Да не то, что бы не принято... — замялась девушка, — Считали, конечно, но... без особого значения. Я знаю только, что мне около 12 было, когда... ну, того самого. Словосочетания «того самого» оказалось достаточно, чтобы кучка прихмелевших мужчин с сочувственным пониманием кивнула и воздержалась от расспросов. Севе понимала, что её образ говорил за неё намного больше, чем сказала бы она сама, и что молва, которая ходила о ней среди ополченцев, уже без её вмешательства создала ей определённую предысторию. Дескать, была Северия из числа какого-нибудь ордена наёмных убийц, и не то выгнали её, не то сама пустилась в бега, да и спуталась с жрецом. А что? Своеобразная парочка, харизматичная: жрец Первозданного Света и раскаявшаяся наёмница. Развинчивать уже сложившуюся за своей спиной легенду у девушки не было ни желания, ни возможности, — так и сдалась, не опровергая, но и не соглашаясь. Что уж «того самого», сами додумают. Порой истории складывали такие, что впору почувствовать себя героиней былин и сказаний. Замолчав, она осушила кружку и с характерным стуком поставила её на стол. — Можно ещё? — попросила девушка, чувствуя, как постепенно сладость мёда на губах теряет свою силу. Мельком Северия взглянула на Амана, уже без той шаловливой кокетливости, с какой недавно тыкала в него сапогом, и заметила, что тот тоже на неё смотрит. Смотрит, не сводя глаз, будто о чём-то задумался.— Мне кажется, тебе на сегодня достаточно, — произнёс, вдруг, он.Севе действительно выпила достаточно, — чтобы не упустить такую заманчивую возможность включить дуру.***Она хохотала звонко, во весь голос. Хохотала над собой, над ситуацией. Аман обеими руками сжимал её ладонь, осторожно, но стоило ей только дёрнуться, едва накрениться в сторону, — и она чувствовала, как напрягаются эти горячие чуть шершавые пальцы, испуганно вцепляются в кожу и, казалось, вот-вот прижмут к груди. Ей нужно было выпить хмеля только ради этого. Ей нужно было убедить себя в том, что она пьяна, чтобы дать себе право на эти руки, на руки чудотворца. Разве это не смешно? Смешно. Действительно смешно, до колик, до слез, до комка в горле.— Пожалуйста, только не упади, — вздохнул Аман, уже отчаявшись уговорить её слезть с парапета.Он говорит ей «пожалуйста»! — Какая разница? — Северия легкомысленно махнула свободной рукой, — Даже если я рухну вниз и расшибусь в лепёшку, господин Аман всё равно соберет меня обратно!— Ты явно переоцениваешь мои способности...Голос у него надломился, когда девушка в очередной раз чуть не оступилась. Сейчас ей казалось, что уже ради этой едва уловимой несчастной нотки в его голосе можно было перемахнуть по ту сторону парапета, навстречу холодной и быстрой реке. Жрец вцепился в её руку так, словно это он мог вот-вот упасть с высоты и разбиться насмерть. Севе вдыхала полной грудью ночной воздух, чувствуя себя удивительно живой, балансируя между нервничавшим юношей и пропастью. Порезвившись вдоволь, она, со словами «Ловите меня!», как ни в чем ни бывало спрыгнула к Аману в объятия. Ну, у него не было иного выбора — он же не хотел, чтобы она расшиблась о мостовую? Она прильнёт так тихонечко к его груди, подбородок на плечо положит, а он отстраняет, и настойчиво, и вместе с тем деликатно. Да только уши красные, как у провинившегося мальчишки, которого поставили в угол раздумывать над своим поведением. Интересно, ставили ли Амана в детстве в угол? Может быть, на горох? Хорошо иметь богатую фантазию.— Севе, — с нажимом произнёс жрец. — Да поняла я, поняла, — насупилась девушка, но отступила. Демонстрируя всю свою независимость, она решительно пошла вперёд, но ноги словно стали в два раза длиннее, чем были, и управляться ими стало как-то неожиданно трудно. К счастью, Аман не умел долго держать на лице эту суровую серьёзность: совесть почти сразу заставила его нагнать Северию и взять её под локоть.— Я провожу.Они шли молча. Севе время от времени спотыкалась, глядя в небо: оно было чистое, без единого облачка. А луна такая круглая, похожая на леденец — и не скажешь, что в самых страшных кошмарах она вдоволь умывается кровью. На улицах Лютерана стояла такая тишина, словно они остались вдвоём во всём этом мире, посреди ночной прохлады и россыпи сияющих звёзд. Эта мысль показалась Северии безумно романтичной. Хотя её воодушевленному настрою было суждено быстро сникнуть.Аман проводил девушка до постоялого двора, но та заканючила ничуть не хуже ребёнка, знающего, как развести мать на то, что ему хочется, и юноше пришлось вести её до самой комнаты. Севе было стыдно, но что-то внутри, что-то, что намного глубже чувства стыда и пресловутой морали, тихонько ликовало. Пока девушка без особого интереса обводила комнату взглядом, словно вовсе и не ночевала в ней последние несколько дней, жрец уже прошёл к стоявшему на столике графину и протянул ей стакан воды.— Спасибо, — пробурчала она.Тот усадил её на кровать, и Северия начала просто следить за тем, как Аман, словно не зная, куда себя деть, подошёл к окну, приоткрыл его, пуская в комнату свежий воздух, и снова вернулся к графину, чтобы налить воды уже себе. Происходящее, вкупе с ещё поигрывающем в голове хмелем, напоминало какой-то глупый и бессмысленный сон. — Вы меня не любите, да? — вопрос прозвучал вслух прежде, чем Севе поняла, что именно сорвалось у неё с языка.Аман, только-только поднёсший стакан ко рту, от неожиданности поперхнулся и закашлялся. Ему даже удалось бы вызвать сочувствие, если бы Северия не пришла к выводу о том, что он просто выигрывал время для ответа.— Люблю, — произнёс он, наконец, чуть севшим голосом и выдавил улыбку, — Как не любить?Девушка нахмурила брови, буравя жреца таким подозрительным взглядом, точно имела дело с заправским лжецом. Аман нервно сглотнул и, оглядевшись вокруг, неловко поставил стакан стол. Руки его подрагивали. — Как друга? — уточнила Северия, ничуть не смягчаясь.— Как родную сестру, — подытожил Аман, и ей показалось, что он, подобрав ответ, даже вздохнул с облегчением.— Это даже хуже! — прошипела она.Выражение лица юноши едва уловимый оттенок страдания, словно эта воцарившаяся между ними сущая нелепица причиняла ему физическую боль. Северия буквально пожирала глазами эту напрягшуюся шею, каждую еле заметную жилочку. Её обуревала такая обида, досада, что даже обдало жаром. — Севе, — позвал Аман голосом неожиданно твёрдым, — Тебе пора спать.— Я не хочу, — процедила она, с невесть откуда взявшейся злобой вытирая мокрые щёки рукавом.— Севе.Не то воздух стал каким-то вязким, не то Севе вдруг разучилась дышать. От повисшего между ними напряжения гулко стучало в ушах, а внутри всё как-то нехорошо, неприятно свернулось в узел. Она чуть подалась вперёд и отвела взгляд от Амана, от этой напряжённой шеи, от этих глаз, в глубине которых, за маской серьёзности, такой тугой комок спутанных чувств, что не представлялось возможным прочесть ни одно.  Где-то под этими рёбрами бьётся осколок Красной Луны. Сердце гоняет по венам кровь, а он — кипятит. Его жар так близок, что можно почувствовать кожей. И кажется, что достать его так легко, что он уже сам просится тебе в ладонь. Стоит только протянуть руку и...— Простите, — глухо лепечет Северия и вжимает голову в плечи.С титаническим усилием ей удаётся вытеснить прочь этот жар, что на какое-то мгновение занял все её мысли. Но он всё ещё близко, он дышит в загривок и шепчет: что-то о силе, о недоступном людям блаженстве. От него трясутся руки и мутнеет рассудок. Аман прав. Как всегда — прав.— Забудьте, что я сказала, — чуть осипший голос медленно сходит на нет, — Я пьяна.— Да, — тихо соглашается Аман.Взгляд жреца теплеет. Он смотрит на неё с таким нежным сожалением, словно знает о том, что двух кружек местной медовухи явно недостаточно, чтобы утратить рассудок, и даже не пытается пристыдить. Но уж лучше бы пристыдил, сказал бы, что она поступает неправильно, напомнил, что ей не на что надеяться, чем оставлял бы один на один с этим своим сочувствием. Северия осознавала, что вызывает жалость. Сущий ребёнок во взрослом неказистом теле, вцепившийся в первого попавшегося человека, что отнёсся к ней по-доброму. Её раздирает это странное, непонятное чувство, не даёт усидеть на месте и заставляет ежесекундно искать... любви? Вот только любить это дитя хоть и рвётся, но не умеет. Поистине достойна сожаления. И кому же ещё сожалеть, как не жрецу? Жрецу, что был не в силах сказать ей «нет». Тут люди правы: они с Аманом прекрасно дополняли друг друга. И, кажется, оба были достойны жалости.