Кошачье зрение
В начале декабря мы с женой сидели в кухне нашей скромной однокомнатной квартиры, пили чай с мятными пряниками. За окном шептала деревенская тишина. Жили мы тогда на окраине подмосковного города. Район был окружен лесным массивом и был наполнен преимущественно частными домами, внешний вид которых говорил о неплохой финансовой состоятельности их владельцев. В 100 метрах от жилого сектора стояло несколько то ли пяти, то ли шестиэтажных домов 1970-х годов постройки. Рядом с ними были построены два двенадцатиэтажных кирпичных дома с балконами, в одном из которых, как раз, жили мы. Въехать и выехать из района можно было по двум, разделенным друг от друга лесом, односторонним дорогам, которые соединялись в двухстороннюю рядом с нашим домом. Обе они вели на шоссе, которое тянулось через весь город и, пересекая московскую кольцевую автодорогу, продолжалось в Москве.
Я и жена были коренными москвичами, но после свадьбы переехали в однокомнатную квартиру моих родителей, в которой оказались заперты из-за новой волны изоляции, вызванной очередным мутировавшим вирусом. Нам было комфортно вместе. Конечно, периодически мы спорили о какой-то очередной мелочи, с которыми обыкновенно сталкиваются молодые семьи, но всегда после криков и слёз вместе находили решение. Решение купить мятные пряники, кстати, приняла жена. Я не сопротивлялся, поэтому это было наше общее решение. Пряники были что надо: мягкие, ароматные, с хрупкой, но не крошившейся корочкой.
Я доедал, кажется, четвертый или пятый, когда мне на колени запрыгнула серая кошка. В свои 15 лет моя сердобольная жена отбила маленького напуганного котенка от собак и забрала домой. Время шло, котенок вырос в наглую, своенравную грозу Монжа. Естественно, после свадьбы нами было принято решение забрать кошку с собой в новую однокомнатную квартиру, где она сразу почувствовала себя хозяйкой. Любимым ее местом в доме стал чёрный ковёр в туалете, на который она в первые дни после новоселья нагадила, а после стирки стала на нём лежать дни и ночи напролёт, умывая свою наглую морду. Ворс ковра напоминал конский волос, который после стирки был мягким и пушистым, а спустя месяц скатывался и черствел, скорее всего из-за кошкиных слюнявых умываний.
Слюна капнула мне на ладонь, так как кошка была в восторге от запаха мятного пряника и жаждала урвать кусочек. Я где-то слышал, что кошкам нельзя то ли сладкое в целом, то ли только шоколад. От греха подальше я решил не давать кошке утолить ее пряничную жажду и легким толчком скинул её со своих колен на пол. Кошка недовольно прошипела и пошла к своей хозяйке, сидевшей напротив меня, в надежде попытать счастье у неё.
Жена грозно посмотрела на кошку, после чего расплылась в улыбке. Отказав животному в мятном удовольствии, она в качестве утешения пустила мохнатую попрошайку на колени, и стала её обнимать и гладить вдоль всего туловища. Не уверен, что для кошки это было утешением, достаточным чтобы утолить моральные страдания от отказа в лакомстве, но жена была довольна. Когда почесывания спинки довели животное до катарсиса, та повернулась к хозяйке животом и громко замурлыкала.
Взяв очередной пряник, я только собрался нанести ему сокрушающий укус, как жена позвала меня к себе. Она нащупала что-то странное на животе у кошки. Я подошёл, и мы вместе стали раскапывать находку в зарослях шерсти. На брюхе у кошки был странный покрасневший шарик, похожий то ли на большой жировик, то ли на припухший шрам. Недолго думая, мы тут же нашли ближайшую ветеринарную клинику, находившуюся по дороге из района и, еле запихнув кошку в пластиковую переноску, сели в машину и отправились к доктору.
Хирург осмотрел кошку, пощупал её живот, шею, подмышки и сказал, что странный красный шарик на брюхе – это рак молочной железы. Животному требовалась операция по удалению всей правой гряды молочных желез – унилатеральная мастэктомия, на сколько я помню. Но была и хорошая новость – лимфоузлы не были воспалены, а это означало, что метастазы еще не покинули гряды молочных желез и не двинулись дальше по организму. Мы записались на операцию на ближайшую свободную дату – вторник, через два дня.
В моей семье каждый новый год под бой курантов принято говорить, что прошедший год был не простой. Но этот год для всего мира был просто ужасным. Разбушевавшийся вирус унес тысячи жизней стариков и людей с просто слабым здоровьем. Карантин, из-за которого многие были вынуждены сидеть в четырёх стенах своих квартир, доводил своих пленников до депрессий, психозов и расстройства личности. Кроме того, одних бесила дистанционная форма обучения (вынужденная мера для сокращения числа заболевших), иных удручало отсутствие возможности выехать за рубеж на любимый курорт; третьих уволили с работы из-за сокращения рабочих мест.
У нас же с женой всё было в порядке. Работа у нас обоих была дистанционная: она занималась дизайном в специализированных компьютерных программах, я же разрабатывал сайты. Последний месяц мы мало общались, хотя и находили большую часть времени в одной комнате. Каждый занимался своими делами.
Однако, проблема кошки вывела нас из коммуникативного стазиса. После возвращения из ветеринарной клиники мы на протяжении нескольких часов обсуждали сложившуюся ситуацию, пересчитывали бюджет – операция оказалась не из дешевых, кроме того, после удаления требовалось отправить образцы опухоли на гистологию. Я обнимал жену, успокаивал её, убеждал, что всё будет в порядке. Кошка же лежала на подоконнике с закрытыми глазами и отбивала неровный ритм хвостом, видимо, мечтая о кусочке мятного пряника.
Настал день операции. Мы привезли кошку в ветеринарную клинику. Хирург ещё раз осмотрел её, дал команду медицинской сестре набрать какую-то жидкость и посоветовал крепко держать животное. Жена взяла кошку за передние лапы, а я взял за голову. Наглая пушистая морда начала недовольно рычать и скалить зубы. Первые два укола в ногу прошли без особых приключений, а вот третий, который ставился в зону близкую к основанию хвоста, вызвал у кошки остервенелый крик. Спустя 20-25 минут кошка начала становится сонной, пока совсем не обмякла и не превратилась в подобие плохо набитого чучела. Медсестра вколола ей вторую дозу самого больного укола, уверив нас, что она уже ничего не чувствует. Хирург побрил кошке живот и показал нам злосчастный шарик около одного из сосков. От шарика вниз к другому соску тянулась тонкая воспаленная струнка – метастазы пытались захватить следующую молочную железу. Кошку забрали в операционную, а нас отправили в коридор ожидать. Операция длилась около полутора часов. Благо в коридоре был чай с конфетками и комфортные кожаные кресла.
Хирург вынес ошарашенную, но уже начавшую приходить в себя кошку. Мы посадили её в переноску, в который ей, по указанию врача, было суждено сидеть еще 3-4 часа. Нам были выданы две ампулы доксорубицина и пять-шесть баночек ещё какого-то антибиотика. Обычно хозяева пушистых пациентов местной клиники были сами вынуждены искать и покупать лекарства, но в нашем случае было сделано исключение. В карантин поставка медикаментов в аптеки сократилась: конечно, средство от головной боли или несварения купить было можно, но антибиотики были в дефиците. За препараты с нас не взяли ни рубля, а мы пообещали возместить потраченное, как только оно вновь появится в продаже. Получив рекомендации по введению выданных лекарств и записавшись на повторный прием через четыре дня, мы поехали домой, по пути заехав в аптеку за шприцами.
Домой мы приехали в пол десятого вечера, поставили переноску с пушистой пациенткой под письменный стол, а сами отправились завершать дела по работе, которые оба не успели закончить в течение дня. Все животные отходят от наркоза по-разному, наша кошка, как нам казалось, делала это хуже всех. Как только у неё появилась малейшая возможность двигаться она начала яростно вырываться из переноски через маленькую дверцу. Мы, посчитав что уже пора её выпускать, а прошло уже более четырёх часов, и было действительно пора, открыли дверцу переноски. Кошка ни секунды не медля, еле двигая конечностями с диким и звонким ором вылетела из своей тюремной камеры прямиком головой в стену, затем развернулась и устремилась в направлении стула, стоявшего около письменного стола. Запрыгнув под стул, она начала судорожно биться об его ножки, пытаясь пошевелить лапами, однако те не поддавались. За доли секунд кошка выбилась из сил, и с душераздирающим визгом рухнула на бок и застонала.
Ночь выдалась не самая приятная. Кошка каждые пять-десять минуть дергалась и пыталась встать на лапы, но падала и начинала визжать. Поэтому мы были вынуждены сдерживать её на протяжении нескольких часов, сидя с ней на полу под столом. Чтобы хоть немного заглушить её яростные крики, я накидывал ей на голову полотенце каждый раз, когда она начинала стонать. Ближе к утру координация кошки восстановилась, и мы её отпустили.
Несколько дней кошка ничего не ела, только изредка подходила к миске с водой. Животное было вялым, медленно перебирала лапками по полу, однако с ловкостью юного скалолаза усилием воли забиралась на стулья и кровать – прыгать ей, видимо, было больно.
Мы кололи кошке назначенные медикаменты дважды в сутки, вымеряя промежутки между уколами в 12 часов. Также после каждого введения препаратов мы обрабатывали ей швы марлевой салфеткой, пропитанной раствором хлоргексидина. После процедуры кошка на несколько часов становилась ещё более печальной и медлительной: она просилась на руки и засыпала, не издавая ни малейшего звука, потом начинала лишь тихо посапывать горячим, как свежесваренная картошка, носиком. Уши у животного также были горячие. Жена говорила, что это признак сильного стресса. Спустя пару часов кошка просыпалась и уходила в свободную от наших взглядов часть квартиры, где останавливалась и долго смотрела то в шкаф, то в стену, то просто в пустоту, не двигаясь на протяжении долгого времени. Затем она по-кошачьему взвизгивала и шла сидеть и пялится в никуда в другую часть квартиры.
На третий день, в пятницу, жене ночью плохо спалось. За завтраком она пыталась описать во всех подробностях ужасный сон, приснившейся ей. В её сне кошка сидела за странного вида решеткой, прутья которой напоминали толстые чёрные струны. Жена говорила, что пыталась добежать до животного, но с каждым шагом оказывалась всё дальше и дальше от питомца, будто странная сила утягивала её назад. Стоит отметить, что я не способен передать те краски, в которых жена описывала этот сон, всё-таки я никогда не был художником, в отличии от неё. Но картина и вправду была жуткая, особенно для женщины, воспринимавшей кошку, как своё приёмное дитя. Я успокоил жену, сказав, что она переволновалась за последние несколько дней. На самом деле никто из нас не придавал значения снам в той мере, в которой это делали, к примеру, наши родители. Но впечатления от увиденного ночью так сильно возбудили нервы моей благоверной, что я даже использовал фразу: «Это лишь сон».
После завтрака мы провели процедуру введения медикаментов, и весь день жена провела в обществе кошки. Недавняя пациентка по своему обыкновению устроилась у неё на коленях и, впервые за несколько дней, что-то мурлыкала себе под нос. И я и жена целый день работали, уставившись в экраны своих ноутбуков, прерываясь только на включение чайника и обновление кипятка и чайных пакетиков в своих кружках. Количество мятных пряников неумолимо стремилось к нулю, мы договорились, что завтра по дороге из ветеринарной клиники заедем за очередной партией.
В субботу рано утром мы приехали в клинику. Хирург осмотрел кошку, дал рекомендации по обработке швов: мы слишком щадили бедное животное, а нужно было уверенно счищать с заживающей раны образовавшийся налёт. Доксорубицин колоть больше не требовалось, оставалась только доза второго антибиотика ещё на три дня, после чего и его приём также следовало прекратить. Доктор отметил отличное состояние животного и сказал, что самое страшное уже позади.
По дороге домой мы забыли заехать за пряниками. На одном из поворотов извилистой дороги кошка резко вскочила и бросилась к закрытому окну автомобиля, после чего зашипела и спряталась под раскрытую куртку жены, свернувшись в клубок.
Дома мы с женой быстро попили чай и занялись субботней уборкой: тщательно поработали пылесосом, протёрли всю пыль, постирали и высушили феном туалетный ковёр. Кошка же продолжила заниматься своим излюбленным делом – молчаливым бездвижным смотрением в пустоту. Вечером мы снова провели процедуру и, немного погодя, легли спать. Кошка устроилась между нами и, закрыв глаза, тихо засопела.
У меня была привычка. Около четырех часов ночи я каждый раз просыпался и шёл в туалет. Ночь с пятницы на субботу не была исключением. Сделав свои дела, стоя на волосатом ковре, я вышел из туалета, выключил свет и на ощупь начал пробираться сквозь тьму коридора в комнату. В момент, когда я почти добрался до кровати, я заметил, как под письменным столом промелькнул яркий белый огонёк. Я остановился и начал вглядываться в тьму. Огонёк промелькнул ещё раз. Глаза понемногу привыкали к отсутствию света, и я разобрал стол и сидевшую под ним, спиной ко мне и лицом в стену, кошку. Голова кошки медленно повернулась ко мне, и дальний её глаз сверкнул яркой вспышкой. Я на секунду зажмурился, протёр глаза и снова посмотрел на животное. Кошка сидела как ни в чём не бывало, глаза её никак не светились, а были лишь слегка прищурены, а затем и вовсе закрылись. Немного постояв, осматривая кошку, я убедился, что мне померещилось, забрался на кровать и залез под одеяло. Жена, по обыкновению, тоже встала, сходила в туалет, затем вернулась в кровать, и мы уснули.
Утром мы с женой обработали кошке швы и занялись работой, как всегда, каждый в своём ноутбуке. За окном началась зима. Снег падал крупными белыми хлопьями, а ветер закручивал на земле сумбурные вихри. Ближе к вечеру, встретившись взглядами на кухне, мы перекинулись парой фраз: я напомнил о том, что нужно в ближайшее время сходить в магазин и купить мятных пряников, жена рассказала об очередном непонятном техническом задании от очередного крупного заказчика. Затем мы доделали свои рабочие дела, поужинали и около десяти часов вечера собрались проводить очередную обработку швов животного.
Кошка сидела в коридоре между моими кроссовками и сапогами жены и вглядывалась во входную дверь. Жена подошла к пациентке, погладила её по голове, потерлась своим лбом об её лоб и посмотрела на её мордочку, после чего замерла. Я медленно приблизился к голове кошки и посмотрел на её глаза. По моей спине пробежали мурашки. Не то чтобы это был испуг, скорее сильное удивление, очень сильное. Удивление, граничившее с изумлением и ужасом одновременно. Правый глаз кошки был абсолютно чёрным, как будто в него влили несколько тюбиков самых тёмных чернил. Левый же глаз был покрыт странной светлой коркой. Кажется, такая плёнка появляется у людей с заболеванием катаракта.
Уже через несколько секунд жена, не говоря мне ни слова, набирала на своём телефоне номер ветеринарной клиники. Она приложила трубку к уху, и я услышал тихие длинные гудки. Гудки, казалось, длились вечность. Протяжные и монотонные они усугубляли эмоциональное состояние жены всё сильнее с каждой секундой. Внезапно в телефоне пропищали три коротких гудка и звонок прервался. Жена снова набрала номер. После долгой серии длинных гудков звонок также прервался. Подобные ситуации случаются, особенно, когда работает одна единственная клиника на весь глухой район. Я успокоил жену, предположив, что персонал клиники находится на сложной операции и не может подойти к телефону. Я быстро оделся и вышел на улицу.
Во дворе все машины были заметены снегом. Я нашёл нужный мне сугроб, открыл автомобиль, включил зажигание и обогрев пассажирского сидения, и начал разгребать щёткой свежий снег. Ветер быстро проникал сквозь куртку и толстовку, кусая моё разгорячённое тело. Белые хлопья так быстро падали на очищенную поверхность автомобиля, что казалось, будто я не счищал снег вовсе. Через несколько морозных минут жена с кошкой в руках вышла из подъезда и села в машину. Я, понял, что крышу почистить все-таки не удастся (снегопад был быстрее и ловчее меня), сел за руль и, подождав ещё несколько минут, мы поехали в направлении клиники.
Дорогу неумолимо заметало. Кое как мы добрались до пункта назначения, жена с кошкой открыла дверь и побежала в сторону клиники, а я начал парковаться. Только успел я оценить примерную траекторию движения автомобиля для параллельной парковки, как пассажирская дверь открылась, и жена с кошкой сели обратно в машину. Ветеринарная клиника была закрыта на карантин.
Следующий ближайший медицинский пункт для животных находился в десяти километрах от нас. Снегопад обильно заваливал дорогу сугробами, и мы поняли, что сейчас, по такой погоде, мы до туда точно не доберемся. Жена позвонила в следующую клинику и записалась на самый ранний приём следующего дня. По дороге домой наш автомобиль чуть не завяз в снегу, буксуя, нам все-таки удалось добраться до тёплой квартиры.
Выпив горячего чая, мы отправились спать, чтобы вовремя встать следующим утром. Жена положила кошку рядом с собой на кровати, обняла её и уснула. Я ворочался около часа, но потом сон, всё-таки, взял своё.
В четыре утра я проснулся и пошёл в туалет. Я включил свет и, подойдя к унитазу, поднял крышку и ободок. Кошка лежала на ковре, свернувшись в клубок. Странно, но ковер мне показался на удивление жёстким и скатанным, каким он бывает через месяц после стирки. Сделав свои дела, я выключил свет и вернулся в кровать. Через несколько минут проснулась жена и пошла в направлении туалета. Я услышал, как щёлкнул переключатель света, после чего раздался пронзительный женский визг. Я вскочил и подбежал к жене.
Жена стояла в немом оцепенении, уставившись на пол туалета. На полу лежал всё тот же чёрный ковёр, а на нём, уставившись на жену и прибежавшего меня, сидела ровно половина нашей кошки. Я молча застыл рядом с женой. Кошка моргнула своим единственным белёсым глазом и широко раскрыла свою пасть. В ту же секунду раздался глубокий глухой низкий, почти тигриный, мяу, от которого, войдя в резонанс, завибрировал бачок унитаза.
Единственное, что промелькнуло в моей голове в тот момент, было: «Какого черта тут происходит». Жена, уставившись на половину кошки, нервно скрежетала зубами. Раздался ещё один глухой низкий мяу, после которого половина кошки начала умывать единственной лапой своё единственное ухо.
-Что за дрянь они прописали колоть ей? – неуверенно прошептал я и медленно повернул взгляд на жену.
Жена ещё медленнее открыла рот и заикаясь произнесла:
-Солнышко.
Половина кошки прекратила умываться и посмотрела на хозяйку. Открыв пасть, она снова издала душераздирающее гортанное мяу, после которого её серая шерсть начала покрываться белыми пятнами. Как растворитель что-то поглощало пигмент её шерсти до тех пор, пока она не стала полностью белоснежной. Кошка вновь открыла пасть, чтобы произнести этот ужасающий звук, как, внезапно, ковер под ней зашевелился. Черный ворс в считанные мгновения опутал её заднюю и переднюю лапы, и, подобравшись к голове, обмотал и её, захлопнув животному пасть. Ковер, вместе с замотанной кошкой, медленно оторвался от земли и начал подниматься к потолку. Мы с женой стояли, открыв рты, и не могли пошевелиться. Набрав достаточную высоту, ковер с кошкой рванул вперед. Пролетев через дверной проём туалета, он за секунду пролетел кухню и врезался в окно. Черная шерстяная масса, в которой уже невозможно было разобрать кошку, медленно начала проникать сквозь стекло, как нож проникает сквозь масло. Полностью пройдя сквозь окно, она рванула вперед и скрылась за верхушками деревьев вдалеке.
С того дня мы с женой не произнесли друг другу ни единого слова. Мятные пряники я теперь ненавижу.
__________
Записано со слов пациента Психиатрической клинической больницы № 1 имени Н. А. Алексеева Евгения Исунца.
Подготовлено Mooze.
Редакция UDIRU 07.01.2021