Глава 12: Алчность.
«Желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу;»
1-е послание Тимофею 6:9
!ВНИМАНИЕ: в главе упоминается жестокость и темы, которые могут оказаться триггерными для чувствительных читателей. Пожалуйста, читайте с осторожностью.
Автор ни в коем случае не поддерживает аморальные аспекты поведения и жестокость! Всё написано в целях продвижения сюжета.
Кванджу, больница национального университета Чоннам, 2021 год.
Белоснежные стены палаты, пропитанные едким больничным запахом и страданиями. Противный шум медицинской аппаратуры и звуки истошного женского плача.
В палате царила тягостная, удручающая атмосфера. Даже солнце не пожелало выбраться из крепких объятий свинцовых туч, позволяя всецело затмить себя.
Улицей овладела ненастная погода и сильнейший ветер, который именно сегодня казался певучей обычного. Он насвистывал тягучую и мрачную мелодию, от которой образовывались мурашки по коже. А крушащие нервные клетки мысли, суетились из стороны в сторону, интенсивно ударяясь о стенки черепной коробки и вызывая острую пульсацию в висках.
Природа всё знала.
Потому затягивала мотивы похоронного звона.
Молодая женщина в совсем тоненькой, полупрозрачной белоснежной кофте и в изношенных джинсах сидела на больничной койке, склонив голову к маленьким родным ножкам. Из её глаз градом катились слёзы.
Она крепко сжимала одеяло и ноги бессознательной девочки, к телу которой было подключено множество проводов, напоминающих ленточных червей. Малышка крепко спала. Её лицо являлось белее снега, а под глазами образовались синюшные круги.
Женщина неспешно подняла голову, словно внутри неё вместо мозга находился тяжёлый металл. Мать прочно схватила дочь за мёрзлую ладонь и прохрипела заплаканным голосом:
— С-сухён... Девочка моя... Мама всё сделает, чтобы ты жила... Слышишь меня, Сухён?.. Абсолютно всё...
Слова мамы подействовали чудотворно и малышка подняла веки. Не до конца, всего наполовину, из-за чего взгляд шестилетней девочки казался не по годам осознанным.
— Мама?.. — послышался нежный и обессиленный голосок Сухён.
Ким Ха Ын ободрилась. Она быстро пришла в себя и суматошно вытерла слёзы с щёк, оставляя красные следы от пальцев на фарфоровой коже.
— Девочка моя... Ты очнулась...
Женщина слабо улыбнулась. Как бы она не старалась спрятать печаль за солнечным выражением лица, маленькая Сухён сразу поняла, что маме грустно. Но девочка не хотела капризничать по этому поводу и ещё больше расстраивать любимую маму. Она маленькими пальчиками обхватила пальцы мамы и улыбнулась ей в ответ:
— Ты улыбаешься, мама. Улыбайся почаще. Мне нравится видеть тебя весёлой. Ты не создана для грусти... Ты создана для счастья.
Плотный ком вновь засел в горле Ха Ын. Губы и веки задрожали, истошно желая высвободить душевную боль с помощью крика и слёз. Но женщина сдержалась. Она крепче сжала руку дочери и вновь улыбнулась:
— Конечно, моя дорогая. Мама вовсе не грустит... Маме просто очень нравится быть рядом с тобой.
Девочка громко выдохнула, ощущая ложь матери. Маленькая Сухён была очень умной и сообразительной малышкой, несмотря на ранний возраст.
— Мама... Когда меня выпишут, мы же пойдём опять в Деревню Пингвинов (прим.)?
«Когда выпишут... Когда... Выпишут...» — сказанные дочерью слова больно врезались в материнское сердце, которое давно было в дырах и обильно кровоточило. Губы и веки женщины вновь задрожали, но Ха Ын в очередной раз сдержалась. И ответила сквозь кривую и печальную улыбку:
— Конечно, моя дорогая. Конечно сходим.
Хотя Ким Ха Ын в глубине души подозревала, что, вероятнее всего, никуда они больше не сходят...
Непоколебимая вера в чудо — это хорошо.
Она помогает двигаться дальше несмотря ни на что. Теплит нечто благоприятное и мягкое в душе: такое, что способствует видеть светлое и счастливое будущее.
Но долго закрывать глаза на истинное положение вещей, кричащем об обратном не получится. Суровая реальность в любой момент может дать пощёчину. И прежде непоколебимая вера рассеется, подобно солнечным лучам в период штормовой погоды.
Девочка крепче обхватила своими крохотными пальчиками фаланги мамы. Кожа обессиленной Сухён из-за болезни и интенсивного лечения была ледяной, словно жизнь уже медленно покидала детское тело.
Смерть терпеливо ждала новую душу в своих мрачных покоях, но кто знает, в какой именно момент её терпение может лопнуть...
— Мам, песенку... — прохрипела девочка ослабленным голоском.
Хан Ын всё тяжелее удавалось держаться. Слёзы отчаянно рвались наружу, словно бешеные псы взаперти.
Женщина сильнее сжала хрупкую ладонь дочери, будто в последний раз. Тело пустилось в тремор. Было больно.
«Ради Сухён. Держись, Ха Ын. Держись, ради Сухён.»
Женщина улыбнулась своему ребёнку.
— Конечно, милая. Конечно спою.
Сухён внимательно посмотрела на маму, ожидая услышать любимую песенку.
— Спи спокойно, наша малышка.
На дворе у дома и на холме за домом.
Птички и ягнята тоже...
Девочка начала медленно закрывать глаза, смотря на маму из-под полуоткрытых век.
Ха Ын понизила голос до шёпота.
— ...все спят.
Луна через окно.
Серебристые и золотистые бусины
Посылает этой ночью.
Спи спокойно, наша малышка.
Спокойной ночи...
Маленькая Сухён вновь уснула.
Ким Ха Ын встревожено взглянула на свою дочь. В уголках глаз застыли слёзы. Губы задрожали.
Женщина аккуратно прикоснулась к щеке дочери, бережно поглаживая гладкую кожу большим пальцем.
Мать полушёпотом обратилась к своему ребёнку:
— Моя девочка... Моя Сухён... Живи... Прошу, живи... Не бросай маму, Сухён... Только не бросай...
Голова Ха Ын снова упала на ноги дочери.
Невыносимая боль с энтузиазмом впилась в сердце своими острыми клыками.
Спустя некоторое время женщина решила переговорить с лечащим врачом своей дочери.
Кабинет господина Монкута, несмотря на слабо пробивающиеся лучи через стекло окна, казался более удручающим, чем палата маленькой Сухён.
Казалось бы...солнечные полосы должны хоть как-то согревать и укутывать своим теплом, но от них веяло лишь холодом и безразличием...
Ким Ха Ын сидела напротив господина Дже Хюна и нервно перебирала в руках брелок в виде пингвина. Она смотрела на Монкута Дже Хюна с надеждой, которую тут же прочёл мужчина в зрачках несчастной матери.
Слова давались тяжело, но ему нужно было их сказать:
— Госпожа Ким...
— Не тяните, господин Монкут. Прошу, не тяните... Мою девочку можно спасти?.. — прохрипела женщина. Прежде стойкий голос охватило отчаянье.
— Кхм, — лечащий врач локтями облокотился об стол, сложив ладони в замок. Он подался вперёд к женщине, проговаривая уже более хладнокровным тоном:
— Сухён требуется пересадка костного мозга, госпожа Ким.
Ким Ха Ын резко дёрнулась от услышанного.
— Ч-что?.. Пересадка?..
— Сожалею, госпожа Ким. Но для Сухён — это единственный шанс выжить. Полихимиотерапия (прим.), увы, не оправдала ожидаемых результатов. На данный момент полагаться стоит лишь на трансплантацию...
— Что ещё мне нужно знать, господин Монкут? Какие сложности? Риски? — голос Ха Ын стал твёрже. Складывалось ощущение, что она злится на лечащего врача своей дочери.
Господин Дже Хюн на секунду опустил взгляд, затем безжизненно констатировал:
— Сложность в том, что аутологичную трансплантацию (прим.) провести невозможно. Гемопоэтические стволовые клетки (прим.) Сухён непригодны.
— Непригодны? — фыркнула женщина, скривившись. Сказанное врачом слово казалось ей гадким и пренебрежительным.
Господин Монкут Дже Хюн никак не отреагировал. Он оставался непоколебимым. Мужчина понимал, что для него происходящее — работа. Половина части нутра, отвечающей за сочувствие, давно погибла. Такова работа врачей... За всех переживать не получится...
Но для женщины происходящее — боль. Невыносимая и острая боль, предвещающая потерю собственного ребёнка.
Господин Монкут продолжил:
— Сухён требуется трансплантация донорского костного мозга. После операции Сухён также нужно будет пройти длительный реабилитационный период, чтобы исключить отторжение трансплантата.
— Сколько? — внутри Ким Ха Ын нечто сломалось от услышанного, но черты лица, глаза, голос приобрели нечеловеческую хладнокровность.
Лечащий врач взял небольшой стикер и ручкой нарисовал цифру...
От увиденного зрачки Ха Ын расширились, а дыхание участилось. У женщины не было столько денег. Подобную сумму она даже в руках никогда не держала. Попросить тоже было не у кого...
Ким Ха Ын являлась отшельницей. Жутким интровертом. Ни друзей, ни родных, ни отца дочерей рядом не было...
Совсем одна. Один на один со своими проблемами.
Ха Ын пришла домой поздно.
Маленькая каморка с тусклым помещением, которую всегда ненавидела женщина, сейчас казалась доброжелательней мёрзлой палаты. Казалась тёплым, беззаботным уголком.
Ха Ын свалилась на старенький диван. Она опустила голову к коленям и обхватила свой затылок обеими руками.
Послышался звук детских шагов рядом...
Нос женщины уловил аромат женьшеня.
Подняв голову, госпожа Ким увидела свою старшую дочь, крепко держащую в ладошках кружку с горячим напитком.
— Ты пришла, мама. Я заварила тебе женьшеневый чай. Вижу, ты устала... Он поможет тебе взбодриться.
Женщина растянула свои губы в усталой улыбке и подозвала свою восьмилетнюю дочь. Ей хотелось, чтобы та села около неё.
Девочка послушалась.
— Мам, как там Сухён? — спросила Мунбёль у мамы.
— Сухён... — женщина хотела ответить, но остановилась. Её пронизывающий взгляд задержался на лице старшей дочери.
«Красива... Ты так красива...» — подумала про себя Ха Ын.
В следующую секунду из рта женщины вырвалось:
— Мунбёль, ты помнишь, что означает твоё имя?
Девочка интенсивно замахала головой вверх-вниз.
— Конечно помню, мама. Сияющая, яркая, звезда.
Прежде усталая улыбка Ким Ха Ын исказилась. От неё повеяло чем-то нехорошим...
— Молодчина. Скажи мне, Мунбёль, ты готова помочь своей сестричке? Готова осветить ей путь к выздоровлению? Ты хочешь, чтобы Сухён жила?
Вскоре Ким Ха Ын удалось найти деньги на трансплантацию костного мозга для Сухён.
Но это не помогло. Спустя год девочка умерла.
Казалось бы... госпожа Ким должна была покончить с ужасным, нечестивым, грязным способом заработка денег. Но она не смогла... Женщина не смогла остановиться.
Держать крупные суммы в руках ей слишком понравилось. Деньги изувечили, очернили душу Ха Ын.
А, может, она всегда была таковой...
Может, внутренний алчный зверь ждал, когда замок его клетки отопрут.
И, к его счастью, он дождался.
Сеул, детский дом «Пингвин», 2024 год.
Мерклый кабинет освещала одна лишь настольная лампа с насыщенным жёлтым цветом.
На мягком и роскошном кресле из вишнёвого замша сидела женщина в дорогом сером костюме. Он вальяжно разложила ноги на элитном столе из дорогостоящего дерева, на котором ютилось несколько кип с папками. Стопы женщины покрылись мозолями. Дизайнерские лаковые туфли оказались не такими удобными, как изначально предполагалось. Они натёрли кожу до крови, когда Ха Ын убегала от преследователя.
В кабинете было тихо.
Лишь шум ветра за большим окном, расположенным сзади кресла, нарушал всепоглощающее молчание. На небе царила серебристая Луна. Большая, величественная, наблюдающая...
Женщине показалось, что ручка деревянной двери напротив опустилась вниз, словно кто-то намеревался зайти внутрь.
Ким Ха Ын слегка испугалась и посмотрела внимательно на дверь, параллельно напрягая слух и прислушиваясь к окружающим звукам.
Ничего. Тишина.
— Айщ! Совсем уже с ума схожу. Мне пора в отпуск. Эти дети и толстосумы меня доконают, — Ха Ын вновь откинулась на спинку кресла.
Внезапно её телефон зазвонил.
Увидев на экране имя звонившего, госпожа Ким заметно оживилась.
— О-о-о-о, сегодня будет щедрый улов, — проговорив себе под нос, женщина поднесла телефон к уху. — Доброй ночи, господин Пак.
Из другого конца трубки прозвучал мужской голос, от которого несло властью и богатством.
Он сказал госпоже Ким что-то такое, от чего её зрачки расширились, подобно реакции на наркотические вещества, и в них заискрило азартное пламя.
— Ко-о-о-о-о-онечно, господин Пак! О чём речь! Подготовлю самых лучших! — голос Ха Ын хоть и звучал доброжелательно, но в нём слышались фальшь и лицемерие. Они очень резали слух. Это напоминало звук пенопласта по стеклу...
— Не сомневайтесь, Вы и Ваши друзья будете довольны.
Телефонный разговор был окончен.
Ким Ха Ын, положив смартфон обратно на стол, звонко захлопала в ладоши, предвкушая хорошую прибыль.
Руки женщины потянулись к папкам. Она начала открывать одну за другой, изучая претендентов...
— Малышка Чон Джа должна подойти. Для одного из своих товарищей господин Пак заказал мальчика. Хм-м... — взяв следующую папку, Ха Ын мерзко ухмыльнулась. — Юнь-сон. Какой хорошенький. Подойдёшь.
Положив все выбранные папки раскрытыми обратно на стол, женщина принялась что-то записывать.
— Господин Пак, как обычно, захотел мою Мунбёль. Хорошую дочь я родила... — проговорив последние слова, Ха Ын засунула в рот край ручки и слегка прикусила его, продолжая ухмыляться.
В Сеуле наступила глубокая ночь.
Своих VIP-клиентов Ким Ха Ын встретила с широкой улыбкой и в полной готовности морально ползать перед ними на коленях, выполняя все гадкие прихоти.
Женщина провела компанию из трёх статных и высоких мужчин в чёрных строгих костюмах и идеально вылизанных причёсках в особое помещение.
Узкий тёмный коридор с красными стенами и застеленным на полу красным ковром.
Красный, красный, красный... Повсюду красный. Этот цвет сжимал лёгкие. Дышать в этом помещении становилось тяжело.
Затем, Ха Ын указала пришедшим мужчинам на их комнаты.
Внутри опять много красного и... большая кровать на котором лежал бессознательный маленький ребенок. В каждой из трёх предложенных комнат было так.
Мужчина, который звонил госпоже Ким — господин Пак — медленно повернулся к ней, уточнив:
— Не очнутся?
Та задрожала от вопроса и будто стала ниже ростом. Натянув привычную лицемерную улыбку, ответила почти писклявым голосом:
— Точно, господин Пак. Я сделала всё, как обычно. До утра они не проснутся, — женщина глубоко поклонилась.
Мужчина небрежно махнул ладонью в её сторону.
— Свободна.
Ким Ха Ын снова глубоко поклонилась, но мужчина этого уже не увидел. Его фигура скрылась за дверью. Комната закрылась с той стороны.
Госпожа Ким Ха Ын осталась в коридоре одна. Она практически подпрыгнула от облегчения и поспешила покинуть коридор.
Сделав несколько шагов, женщина обернулась и взглянула на дверь, за которой скрылся мужчина и в которой спала её дочь.
«Ты... Ты всё равно ничего не чувствуешь и не помнишь, Мунбёль... Мама тебе очень благодарна за помощь и купит тебе культток (прим.)», — с этими мыслями Ха Ын последовала в свой кабинет.
Несмотря на овладевшим алчностью нутро, голос совести иногда прорывался сквозь заросли греха и навязчиво звучал в голове Ха Ын. Практически до мигреней.
Как сегодня, например.
В таких случаях женщина затыкала уши наушниками, включая на полную громкость музыку и вспоминая покойную Сухён...
Потому, зайдя в кабинет, Ким Ха Ын раскинулась на кресле, придавшись музыке и воспоминаниям.
В её наушниках вновь играла колыбельная Моцарта...
Стены каждой комнаты были оснащены звукоизоляцией, чтобы никто из посетителей не отвлекался на лишние звуки друг друга за стеной...
Плюс ко всему, апартаменты находились на приличном расстоянии друг от друга.
Педофилы с головой окунулись в грязные действия, абсолютно ни на что не обращая внимания.
И на звуки в замочной скважине тоже.
Первая комната отворилась.
Мужчина, нависающий над детским телом, резко повернулся на звук открывшейся двери. Увиденное заставило его напрячься. Глаза тут же выдали испуг.
В дверном проёме стояла фигура в судейской мантии и маске тигра.
Увидев выражение лица мужчины, Судья поднёс указательный палец в кожаной перчатке к отверстию пасти на маске, призывая мужчину не шуметь.
Извращенец словно окаменел.
Казалось, он не верит собственным глазам.
Судья аккуратно закрыл дверь и вошёл внутрь.
Его шаги были тяжёлыми, угрожающими, вызывающими дрожь по телу...
Судья посмотрел на мужчину, руками прикрывающего своё оголённое тело, которое тряслось, как у мокрого и замёрзшего щенка.
— Боишься? — Судья задал вопрос металлическим голосом.
Он не планировал играть с педофилом. Лишь хотел услышать, как дрожит его голос... Как тембр пропитался страхом и тревогой за собственную жизнь.
Мужчина не ответил.
Тело и мозг настолько сковал ужас, что он не мог ни пошевелиться, ни издать какие-то звуки...
Судья повернул голову в сторону раздетой девочки, глаза которой были крепко сомкнуты.
— Ублюдок, — пронеслось единственное слово, сказанное Судьёй, эхом вдоль комнатных стен.
Он достал острый нож с деревянной рукоятью из-под мантии и провёл вдоль острого лезвия кончиками пальцев.
Вид угрожающей режущей части возымело эффект.
Мужчина упал на колени перед Судьёй, умоляя:
— Нет, прошу! Я... Я знаю, что поступаю ужасно!.. Мне господин Пак предложил необычно развлечься... Я п-подумал, почему бы и нет... Один раз ведь живём! Я аккуратно... Аккуратно с ней...
Мужчина поднял жалобный взор на Судью в надежде, что его пощадят.
Судья лениво опустил голову, выражая полное пренебрежение к человеку, сидящему у него в ногах.
«Мусор», — подумал про себя палач.
Затем протянул:
— Ищешь себе оправдание? Его нет.
Извращенец затрясся сильнее, после проскулил:
— Я чувствовал, что ничем хорошим это не закончится... Я...
— Умолкни, — проговорил Судья.
Отточенное лезвие воткнулось в горло.
Из рваной раны брызнула ярко-алая струя.
Кровавые мелкие капли измазали маску тигра, но Судья всё сильнее продолжал вдавливать нож в тонкую кожу. По деревянной рукояти и кожаным перчаткам полилась жидкая алая юшка, параллельно заливая шерстяной ковролин под умирающим в конвульсиях телом.
— Кх... Кх... — жертва барахталась, словна пойманная в клейкую ловушку паука муха. Извращенец закатил глаза и пытался сопротивляться с помощью руки.
Судья схватил мужчину за волосы и оттянул голову назад. Кадык жертвы практически смотрел в потолок. Рваная рана всё больше поглощала лезвие... На шее жертвы практически не осталось бежевых участков. Тонкая кожа окрашивалась в кровавый сок.
— Я терпеть не могу две вещи: мерзких и гнилых подонков, как ты. И оправдания подонков. Твои попытки жалкие, Чай Хо Сок. Как и ты сам, — Судья практически рычал, точно тигр.
Затем, вытащив нож с горла мужчины, небрежно отпустил его, словно мешок с мусором. Умирающее тело повалилось на пол.
С рваной раны на шее брызнул рубиновый фонтан, вновь измазывая Судью. В этот раз под раздачу попала не только маска, а и сама судейская мантия. Но палачу было плевать.
Выступление извивающегося в предсмертных конвульсиях тела компенсировало небольшие нюансы в виде измазанной одежды и маски.
Встав над мужчиной и сложив руки перед собой в замок, Судья посмотрел на умирающего мужчину и на то, как кровь струится из раны в шее. Хмыкнув, он констатировал:
— Сонная артерия (прим.). Удачное попадание.
Судья повернул голову в сторону лежащей на кровати девочки. Как лежала с закрытыми глазами, так и лежит. Даже не шелохнулась.
«Жива?..» — первое о чём подумал Судья.
Он неспешно подошёл к девочке.
Сняв кожаную перчатку, Судья поднёс руку ко рту спящей, оставляя её на небольшом расстоянии. Хотел проверить дыхание.
— Жива. Чем же тебя напоили, что веки даже от предсмертного скулежа не поднялись? — голос Судьи при обращении к спящей девочке несколько смягчился, но продолжал оставаться хладнокровным.
Палач бережно укрыл обнажённого ребёнка одеялом, и, переступив через неподвижное тело педофила, вышел за пределы комнаты, направившись в другую...
Следующая на очереди комната, на удивление Судьи, являлась открытой.
«Совершенно не переживаешь о последствиях, грязное животное?» — с этими мыслями, палач медленно опустил ручку двери вниз.
Первое, что предстало перед глазами Судьи — спина извращенца и его активно движущийся таз.
Одной рукой он крепко сжимал маленькое тело мальчика, лежащего перед ним спиной, а второй — изголовье кровати.
Комната наполнилась противными вздохами и звуками шлепков.
Судья закрыл за собой дверь, но увлечённый извращенец даже не услышал, что в данный момент в комнате он уже не один.
Палач подошёл ближе к спине мужчины и схватил его за волосы, оттягивая педофила с кровати.
Тот закричал:
— Э-э-э-э! Ты кто? Ты кто такой?! Отпусти меня!!!
Мужское тело с грохотом повалилось на пол.
Извращенец начал хаотично размахивать руками.
Тем временем Судья поднял свою ногу, а затем с нажимом опустил её на гениталии барахтающегося на полу мужчины.
Затем ещё... Ещё... И ещё...
Палач вдавливал венским каблуком обнажённый член извращенца, словно под туфлёй ползало какое-то гадкое насекомое и его срочно нужно было убить, чтобы оно никому не причинило боль и страдания.
Хотя... в некоторой мере, член извращенца можно сравнить с тем самым ядовитым и гадким насекомым.
— А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! ОТПУСТИ! ОТПУСТИ! СЫН ДЬЯВОЛА, ОТПУСТИ!!! — крик мужчины был настолько силён и истошен, что Судье казалось, будто сейчас в комнату кто-то забежит.
Он убрал ногу с гениталий мужчины. Оттуда сразу же полилась кровь.
Судья направился в сторону двери, оставляя багровые следы на ковролине, чтобы закрыть её на замок. Это являлось мерой предосторожности, чтобы никто не посмел ему помешать. Хотя стены этой комнаты, наверное, вполне справлялись со своей задачей, не пропуская за её пределы лишние звуки.
Но обезопаситься стоило.
Нет, Судья вовсе не боялся, что его могут заметить.
Он просто не хотел, чтобы помешали его расправе над подонком.
—- А-а-а-а-а!!! А-а-а-а!... — мужчина продолжал кататься по полу, держась за кровоточащий член. Его конечности затряслись.
Судья приблизился к жертве. Он присел перед дрожащим телом на корточки и обратился к мужчине:
— Как дела? — голос Судьи стал более безэмоциональным, хотя внутри него всё сгорало от злости.
Жертва повернула голову к палачу, постанывая:
— К-кто ты такой? Чёрт возьми... Как-кого хрена происходит?!..
Судья продолжил:
— И как земля может носить таких тварей? Тебе тоже господин Пак предложил необычно развлечься?
— Д-да... — прохрипела жертва.
Судья ухмыльнулся, всего на мгновенье опуская голову вниз и рассматривая кровавые узоры на шерстяном ковролине. После, поднял голову и приблизился маской тигра к мужчине, хладнокровно приказывая:
— К стене.
Тот, жадно хватая ртом воздух и всё ещё держа в руках окровавленный половой орган, прохрипел:
— Зачем?.. Ч-что ты хочешь сделать, ненормальный?
— Я.Сказал. К стене, — бескомпромиссно повторил Судья.
Жертва кинула взгляд на стену, являющейся некой преградой между двумя окнами. После этого повернул голову к палачу, уточняя:
— К-как?..
— Ползи.
Мужчина был не в силах спорить.
А вдруг... Вдруг ворвавшийся его отпустит?..
Извращенец на локтях подполз к стене, оставляя за собой алую полосу.
Судья увидев это, вновь приказал:
— Встань ровно. И прислонись к ней спиной.
— Ч-что ты хочешь сделать?.. Ты же отпустишь меня, да?.. — проскулил извращенец.
— Встань и прислонись, — повторил Судья.
Жертва начала медленно подниматься.
Боль в паху была до невыносимости острой, но он, всё же, исполнил приказ палача.
Встав ровно и привалившись спиной к стене, мужчина посмотрел на Судью. И только сейчас заметил, как много капель застывшей крови было на маске тигра и судейской мантии...
Мужчина снова затрясся. По его ногам потекла ярко-жёлтая жидкость.
Палач отошёл на некоторое расстояние и достал из мантии уже окровавленный нож. Увидев острое лезвие в руках своего мучителя, мужчина начал умолять:
— Н-нет... Не нужно!.. Не нужно! Я сделаю всё, что скажите! Прошу, не нужно! Меня жена дома ждёт и двое детей... Пожалуйста, не причиняйте боль моей семье! Я их единственная опора! Моя дочь больна! Они без меня не справятся! Пожалуйста!..
Судья выровнялся, сжимая в руках деревянную рукоять.
— Искренне жаль Ваших близких, Квон Джи Сок. И жаль не потому, что Вы сдохните. А потому, что у Вашей жены был такой супруг, а у детей – отец. Но ключевое слово был. Всегда нужно оставаться человеком, господин Квон. Вы не человек. Диким и грязным животным не место среди людей.
После сказанных слов, Судья замахнулся и кинул нож в мужчину.
Серебристое лезвие попало прямо в цель...
Палач посмотрел на деревянную рукоять ножа, торчащую прямо из межбровья мужчины. Вдоль носа к самим губам потекла тонкая струя крови, капая на ковролин...
Тело повалилось на пол.
Судья подошёл к упавшему замертво мужчине и одним рывком достал нож.
Затем, приблизившись к бессознательному мальчику, так же накрыл его одеялом и проверил дыхание.
Осталась последняя комната, а после...
Главная цель.
Судья неспешно передвигался вдоль коридора, предвкушая момент, когда доберётся до Ким Ха Ын, но сперва — Пак Мин Хо.
Комната господина Пака также была не заперта.
Открыв дверь и заглянув внутрь, мужчины Судья не увидел. Но на кровати лежала девочка, и она, как и остальные дети, находилась без сознания.
На вид девочке было лет одиннадцать.
Внезапно палач услышал движение около себя.
Повернув маску тигра, Судья увидел застывшего перед собой господина Пака. Он был без одежды. Лишь махровое белоснежное полотенце прятало пах.
Пак Мин Хо выпучил глаза, увидев незнакомца в странном одеянии и начал пятиться назад. Судья прикрыл дверь и начал подходить навстречу мужчине.
Тот, окончательно испугавшись, развернулся спиной к палачу и быстро побежал.
— Побегать решил? Что же, будь по твоему, — рыкнув себе под нос, Судья направился за убегающим мужчиной, параллельно доставая из судейской мантии пистолет.
Шаг Судьи являлся размеренным, неспешным и даже в какой-то мере вальяжным...
Палачу некуда торопиться.
Он прекрасно знал, что все те, кто этой ночью пребывают в здании, будут поглощены жаркими и голодными языками пламени. Кроме детей.
Мин Хо бежал по узкому коридору, не оглядываясь, но отчётливо внимая грузным шагам позади себя.
В ограниченном пространстве было темно. Глаза ничего не видели и терялись в непроглядном мраке, что в разы сильнее обостряет слух.
Вскоре бегущему мужчине показалась дверь кабинета Ким Ха Ын.
Задыхаясь, он судорожно опустил ручку вниз и открыл её.
Пак Мин Хо увидел сидящую на кресле госпожу Ким. Её поза была расслабленной, женщина даже не подозревала, что творится внутри здания...
Директриса детского дома облокотилась о спинку кресла и заткнула свои ушные раковины белоснежными наушниками.
Она словно кожей ощутила чужой взгляд. Госпожа Ким резко подняла голову и быстро сняла наушники.
Ха Ын в дверном проёме увидела перед собой полуобнажённого мужчину в одном лишь полотенце на паху. Его грудная клетка вздымалась достаточно быстро и глубоко. На лбу Мин Хо проступил пот, а глаза наполнились животным ужасом.
— Господин Пак?.. — уточнила женщина. Она мгновенно поднялась с кресла, не понимая, как ей поступить в данной ситуации. Разум сковала паника и ощущение неминуемой опасности. Это мешало думать и оперативно предпринимать какие-то действия.
Мужчина поднял руку, направляя дрожащий указательный палец в правую сторону.
— Там... — проговорил он не менее дрожащим голосом.
Выстрел.
Свинцовая пуля влетела в висок Мин Хо, оставляя после себя сквозную дыру.
Ким Ха Ын несколько секунд находилась в ступоре, затем закричала...
— А-а-а-а-а-а-а-а-а!!! — женщина поднесла трясущиеся руки ко рту. Из глаз тут же покатились слёзы.
Ха Ын спиной попятилась к столу, чтобы вызвать подмогу. Каблук туфель словно специально изогнулся, препятствуя женщине осуществить задуманное.
Не успела она добраться до телефона, как вновь кто-то появился в дверном проёме...
В это раз женщина увидела неизвестного, который уже полностью был в крови, в судейской мантии и маске тигра.
— Доброй ночи, госпожа Ким, — проговорил Судья плавным и сдержанным тоном, продолжая держать в руке пистолет.
Увидев, что женщина тянется к телефону, он усмехнулся, высмеивая её действия. — Так быстро? Мы же ещё не успели поболтать. Госпожа Ким. Отойдите от стола.
Ким Ха Ын не послушалась Судью, продолжая плакать и тянуться к телефону.
Судья поднял пистолет, направляя ствол прямо на женщину.
— Отошла от стола, скользкая змея.
Угроза подействовала на Ха Ын.
Она послушно подняла руки, упираясь пятой точкой в край стола.
Палач снова приказал, махнув маской в сторону кресла:
— Сядь.
Ким Ха Ын снова молча послушалась. Но её безмолвие не продлилось долго.
— Вы кто? Что Вам нужно? — директриса детского дома разрыдалась, опуская голову, но приглядевшись к рукам Судьи, она заметила, что на них знакомые ей кожаные перчатки. — Пен Хва, это ты? Эти перчатки... Ты практически всегда ходишь в этих перчатках!.. Пен Хва, это же ты, да?.. Зачем ты пришёл?! Тебя господин Сон Син Мин (прим.) послал?! Я же сказала, что выплачу долг в ближайшее время! Сказала же!
В порыве экспрессивной речи, Ха Ын поднялась со своего места.
Судья хладнокровно приказал:
— На место.
Женщина снова упала в кресло.
Судья опустил ружьё и положил его на край стола.
— Одно неразумное движение и я разнесу твой череп, — безэмоционально предупредил палач.
Ха Ын мельком глянула на застреленного мужчину, лежащего на полу прямо перед дверным проёмом, и не решилась издать лишний звук.
Судья оживился и звонко хлопнул в ладоши. От громкого звука, женщина слегка подпрыгнула на кресле.
— Да начнётся судебное разбирательство!
— Судебное разбирательство?.. — неуверенно уточнила женщина. Её глаза забегали из стороны в сторону.
— Именно, госпожа Ким Ха Ын. А если называть вещи своими именами, то скользкая жаба, — Судья сложил руки в замок за своей спиной и начал расхаживать по кабинету, рассматривая всё вокруг.
Он продолжил речь:
— Ха Ын. Какое благородное и светлое имя. Ха — солнечное лето или же нечто великое. Ын — милосердие, доброта, благотворительность... — Судья остановился напротив стоящей на полке иконы. Затем развернул маску тигра к женщине. — Ваши родители в Вас очень верили, госпожа Ким. Они дали Вам такое имя, думая, что их дочь будет сеять добро в мире и творить благородные дела. Но что мы имеем в реальности?
Судья не отводил маску от Ха Ын. Он выжидающе смотрел на неё. Женщина вглядывалась на него в ответ перепуганными глазами, не открывая рта.
Судья напористо уточнил:
— Что мы имеем в реальности, госпожа Ким? Ответьте. Хочу услышать Ваш голос.
Женщина опустила глаза в стол, крепко сжимая ладони в кулак. Внутри начинали бушевать злость и обида. В голове директрисы таился ответ, но она не решалась произнести его вслух.
Непонятно, что двигало Ха Ын в данный момент: стыд, сожаление или гордыня.
Судья усмехнулся. Из его рта прозвучала колыбельная...
— Спи спокойно, наша малышка
На дворе у дома и на холме за домом...
Услышав слова колыбельной, женщина закрыла уши руками.
— Нет! Нет! Замолчи! ЗАМОЛЧИ!!! — слёзы из глаз Ха Ын отчаянно начали капать на деревянный стол.
Судья проигнорировал жалостливую просьбу женщины и начал медленно подходить к ней, продолжая напевать:
— Птички и ягнята тоже
Все спят.
Луна через окно...
— НЕТ! ПРОШУ, ЗАМОЛЧИТЕ!!!
Судья был всё ближе к женщине...
— Серебристые и золотистые бусины
Посылает этой ночью.
Спи спокойно, наша малышка.
Палач встал над женщиной, склонившей голову к коленям и плотно закрывавшей уши руками.
— Спокойной ночи, — зазвучала из рта Судьи последняя строка колыбельной Моцарта. Палач склонился над Ким Ха Ын, проговаривая:
— В реальности, госпожа Ким, Вы превратились в чудовище. Вы добились высокой должности — директора — в детском доме «Мугунхва» (прим.), переименовав его в то, что так любила Ваша младшая дочь, покинувшая мир вследствие лейкемии. Как и любая любящая мать, Вы до последнего пытались спасти Ким Сухён.
Услышав имя дочери, Ха Ын подняла голову и устремила прожигающий взгляд в Судью.
— НЕТ! Закрой рот, тварь! Не смей говорить о Сухён! Слышишь?! НЕ СМЕЙ!!! — мучительно прокричала женщина в маску тигра.
Судья, не обратив внимания, продолжил размеренным тоном:
— Вами можно было бы восхищаться. Вы могли бы являться примером для отчаянных родителей, имеющих перспективу держать своё уже мёртвое дитя на руках, не сдаваться. Если бы не одно НО.
Ким Ха Ын поняла, какими следующими будут слова маньяка.
Она опять закричала:
— Не смей!!! Не смей!!! Замолчи!!!
Судья склонился ниже к женщине, практически к самому её уху.
— Но Вы выбрали грешный путь, госпожа Ким. Вы превратили себя в скользкую жабу. Вы начали продавать тела беззащитных детей, и, в том числе, тело своей старшей дочери отбитым извращенцам. Вы начали купаться в грязных деньгах, наслаждаясь омерзительным богатством. Вы не смогли остановиться даже после смерти младшей дочери и пошли на поводу у алчности.
Женщина забилась в конвульсиях от услышанного. Она снова прижала ладони к ушам, не желая слышать тошнотворную правду.
Судья в настоящий момент служил олицетворением её собственного голоса совести, которого так боялась Ха Ын.
— НЕТ!!! Закрой рот!!! Закрой рот!!! — жертва подняла покрасневшие и опухшие от слёз глаза и устремила их в Судью, выкрикивая ему прямо в маску:
— Я СПАСАЛА ДОЧЬ!!! У меня не было выхода!!! Моя Сухён бы умерла!!! УМЕРЛА!!! Я хотела спасти! Хотела спасти! Хотела спасти! У меня не было выбора! — Ким Ха Ын снова закрыла ушные раковины вспотевшими ладонями и уткнулась в собственные колени, качая туловище взад и вперёд, словно пациент психбольницы.
Судья продолжал говорить таким же размеренным и хладнокровным тоном:
— Стоит ли напоминать, госпожа Ким, что выбор есть всегда? Вы предпочли грязный путь. И Вы поплатитесь за это.
Ким Ха Ын продолжала качаться взад-вперёд.
Судья схватил её за волосы и поволок к иконе, стоящей на полке.
Беспощадно сжав волосы на затылке женщины, он ткнул её лицом в икону.
— Смотри. Смотри внимательно. Ты перед ним стоишь на коленях по вечерам, вымаливая прощение и покой дочери на небесах, не так ли? — в голосе Судьи что-то надломилось, но это едва слышалось и тон по-прежнему оставался сдержанным.
— Отпусти меня, тварь! Отпусти! — Ха Ын пыталась вырваться, но у неё не получалось. Хватка Судьи была слишком сильной.
Продолжая удерживать одной рукой волосы на затылке, другой — палач вынул из кармана судейской мантии фотографию и поднес её к лицу жертвы.
— Ты перед ними должна стоять на коленях и вымаливать прощение, скользкая жаба, — грубо констатировал Судья.
Ким Ха Ын резво замотала из стороны в сторону.
— Нет... — прошептала она.
На фотокарточке была изображена группа детей. Среди них находились и те, кого Судья видел в комнатах извращенцев.
Палач внезапно отпустил волосы женщины.
Он поставил фотографию напротив иконы, полностью загораживая её.
После, Судья грубо схватил предплечье директрисы и приблизился к самому уху дрожащей и плачущей Ха Ын, приказывая:
— Ты должна вымолить у них прощение. Ты должна перед ними стоять на коленях. Перед ними, — ткнув пальцем в фотографию, Судья продолжил,
— а не перед ним, — теперь его указательный палец указывал вверх.
Палач отпустил женщину и отошел от неё. Но Ха Ын продолжала стоять неподвижно и плакать.
Вдоль стен кабинета пронёсся стальной и бескомпромиссный голос:
— На колени.
Ким Ха Ын торопливо развернулась к Судье и агрессивно прокричала:
— Пошёл ты! Я не собираюсь этого делать! Они никому не нужные! Никто о них не заботится, кроме меня! Почему я должна думать о благополучии тех, кого даже кровные родители бросили?!
— На колени, — хладнокровно повторил Судья.
— Я сказала нет! Я не собираюсь этого делать! Можешь убить меня прямо сейчас и здесь, если хочешь! Мне не страшно умереть! Меня на небесах встретит моя Сухён... — женщина снова истошно заплакала.
— У тебя осталась старшая дочь, ради которой ты могла продолжать достойную жизнь. Но ты стала настоящим монстром для своего родного ребёнка.
Судья подошёл к столу и взял пистолет, лежавший на краю него.
— Если ты думаешь, что умрёшь быстро, не ощутив всей тяжести своих алчных злодеяний, то ты глубоко ошибаешься, скользкая жаба.
Палач поднял пистолет и выстрелил директрисе детского дома сначала в одно колено, затем в другое.
Ким Ха Ын упала на раздробленные коленные чашечки, потом и всем телом повалилась на пол. Дорогой ковёр кабинета измазался порочной кровью хозяйки.
Женщина истошно закричала:
— А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!
Судья бездушно произнёс:
— Я же просил встать на колени. Почему не послушались, госпожа Ким? За непослушание всегда следует наказание.
Глаза Ким Ха Ын начали тухнуть.
Жизнь постепенно покидала тело женщины, но она продолжала находиться в сознании и страдала от адских мучений.
Её раздробленные колени пухли от боли, и Ха Ын казалось, словно в данный момент их раздирает несколько десятков голодных пастей с острыми, точно лезвие, зубами.
Кожа жертвы стремительно бледнела. Губы обсохли и на них образовались трещины. Голова женщины склонилась набок и её волосы измазались в собственной крови.
Никто. Никто её не спасет.
Даже тот перед кем она усердно стояла на коленях каждую ночь и вымаливала прощение.
Совсем одинока.
И несмотря на то, что у Ха Ын осталась старшая дочь, — Мунбёль — женщина знала, что девочка никогда... никогда не простит родную мать за то, что она с ней делала.
За то, что заставляла её страдать и отправляла в проклятую алую комнату к мерзким дядям.
Впервые за три года в душе директрисы детского дома проснулось сожаление.
Наверное, многие люди, умирая, чувствуют нечто подобное.
Кто-то сожалеет о совершённых гадких поступках при жизни; кто-то об упущенных возможностях; кто-то о том, что не успел обнять близкого человека перед тем, как увидит его в последний раз; кто-то о ничтожно прожитой жизни и недостаточно приложенных усилий для её изменения в лучшую сторону.
Ким Ха Ын из последних сил прошептала:
— Что касается имени... господин...?
— Судья, — коротко ответил палач, с любопытством наблюдая за женщиной и наклоняя голову то в правую, то в левую сторону.
Жертва болезненно улыбнулась своими пересохшими губами.
— Хах, ну конечно... Что касается имени, господин Судья. Это... — Ха Ын выдержала паузу, затем промычала от пульсирующей боли в области колен. Точнее, в той области, что когда-то было коленями.
Каждое последующее слово дрожало и давалось женщине с большим трудом:
— Э-эт-то д-давно не им-м-меет смысла...
— Что именно? — продолжая наклонять голову из стороны в сторону, заинтересованно уточнил Судья.
Ха Ын посмотрела прямо на маску тигра своими угасающими глазами. Судья видел, как зрачки женщины тускнеют.
Наблюдал, как испаряется человеческая жизнь и насколько хрупок человек в этом мире. Насколько легко его сломить.
Всего пара фраз... Всего пара выстрелов...
Женщина снова выдержала паузу и набрала в лёгкие побольше воздуха, запас которого стремительно уменьшался. На грудную клетку директрисы словно скинули несколько каменных глыб.
— З-значение им-м-мен, г-господин Судья... З-знаете, что значит имя Сухён?
Судья промолчал.
Ким Ха Ын продолжила:
— Долголетие. Моя Сухён д-должна б-была жить долго и счастливо... Но она умерла. Ум-мерла болезненной и страшной с-смертью. Я боролась до последнего за её право существовать в э-этом м-м-мире... Но всё это оказалось бесполезным. М-моя девочка сейчас в совершенно ином мире. Н-наверное, ей холодно и одиноко... М-мамочка скоро б-будет с т-тобой, родная... Скоро будет рядом... — женщина метнула взгляд в потолок, обращаясь к небесам. Сломленная мать искренне верила, что её дитя в данный момент её слышит.
Затем Ким Ха Ын снова посмотрела на Судью.
— Так что не смейте тут р-рассказывать мне о з-значении имён и говорить, что это что-то значит. Потому что нихрена это не значит!!! — Ха Ын вложила в крик последние силы. Кровь из коленей хлынула сильнее. Её глазные яблоки превратились в безжизненное нечто. Взгляд потух. Снаружи женщина была ещё жива, но внутри уже нет.
— Убей меня. Покончи с этим как можно скорее. Я хочу...встретиться с дочерью, — обратилась Ха Ын к Судье. По её изрядно побледневшей коже щёк скатились слёзы.
Судья, молчавший всё это время и с въедливостью слушающий отчаянную речь своей жертвы, наконец, заговорил:
— Признаюсь, как мать мне Вас искренне жаль. Ни одна любящая мать не заслуживает пережить смерть собственного ребёнка. Но как человек, Вы вызываете во мне отвращение. Противная скользкая жаба. Вы собственноручно превратили себя в чудовище, раздирая плоть слабых. Тех, кого бросили на произвол судьбы. Тех, кого некому защитить. Это низко, госпожа Ким. Вы мерзкая и грязная. Не думайте, что после всего совершившего, я дарую быструю смерть. И Вы глубоко заблуждаетесь. Имя Вашей младшей дочери оправдывает своё значение. Сухён живёт в Вашем сердце. И в нём она бессмертна, — Судья потянулся к внутреннему карману мантии. Он достал оттуда тонкий шприц и медленно начал приближаться к своей жертве.
Женщина, увидев в руках палача медицинскую иглу, начала барахтаться одной лишь верхней частью тела, ведь нижняя практически не работала из-за огнестрельных ранений.
Судья подбирался всё ближе, можно сказать, мурлыкая каждое слово...
— И не беритесь надеяться, что после всех гадких и алчных поступков, совершённых здесь, на Земле, у Вас будет возможность повидаться с дочерью. Её не будет. Вы не заслужили этого. Поверьте, Сухён наблюдает за Вами. И наблюдала все эти годы. Убеждён, ей гнусно. Девочка при жизни и представить не могла, какая мразь её растит.
— Н-нет... Замолчи! Замолчи!!! — громко вскрикивала Ким Ха Ын. Из её глаз водопадом полились слёзы.
Слова убийцы делали в сто раз больнее, чем пули, прилетевшие в колени.
Судья крепче сжал пальцами шприц. Кожа перчаток скрипнула от подобного жеста.
Палач уселся на живот женщины, протягивая свободную руку к шее, дабы заприметить место укола.
Ха Ын начала барахтаться сильнее. После слов Судьи в ней словно проснулось второе дыхание.
Желание умирать резко испарилось, как и голос совести три года назад. Женщине хотелось побороться за собственную жизнь.
Не может! Она не может умереть от лап какого-то сумасшедшего ублюдка!
Бороться!.. Нужно бороться!
Судья моментально среагировал: свободной рукой, которую ещё несколько секунд назад он протягивал к шее жертвы, палач перехватил руки, ведущей борьбу за собственную жизнь, Ха Ын. Он сжал чужие кисти практически до посинения.
Свою руку со шприцом он поднял вверх, чтобы он и всё содержимое в нём не повредилось от бессмысленных попыток Ха Ын выжить.
Но у женщины, всё же, как-то получилось высвободить одну руку из зверской хватки Судьи.
Первым делом она потянулась ею к маске тигра и...
У неё получилось стянуть притворную морду с головы своего убийцы.
Ким Ха Ын увидела лично своего палача.
На лице директрисы застыли ужас и непонимание.
Зрачки расширились, практически заполняя собой пространство всего глазного яблока, будто женщина приняла нечто запрещённое.
Свободная рука и рука в хватке Судьи обмякли. Силы тотчас покинули ошарашенную Ха Ын, не ожидавшую увидеть того, кто именно намеревался её убить.
Потрескавшиеся и бледные губы издали шёпот:
— Вы?..
Судья наклонил голову вправо. На его лице заплясал азарт. В зрачках заискрилось безумие.
Палач широко улыбнулся, обнажая свои белоснежные зубы.
— Хм-м-м. Весьма любопытное развитие событий. Так даже лучше, — Судья приблизил своё лицо к испуганному лицу жертвы, выражающее полное неразумение, и проговорил почти в дрожащие губы:
— Смотри в глаза собственной смерти, скользкая жаба.
— Я... Я не понимаю... Как я не догадалась, что это... Что это Вы...
Женщина не успела договорить.
В кожу шеи вонзилась тонкая игла. Содержимое шприца влилось внутрь Ха Ын.
Тело жертвы окаменело. Конечности стабилизировались. Губы застыли в искусственной и болезненной улыбке.
Единственное, что выдавало протекающую жизнь внутри Ха Ын — глаза.
Зрительные органы начали метаться в разные стороны.
Дыхание женщины становилось ровнее и спокойнее.
Из её рта вырвались предсмертные строки, больше напоминающие мычание:
— Су... Су...хён... — последнее, что смогла вымолвить Ха Ын. Её губы так и застыли на последней букве имени умершей младшей дочери.
Судья снова широко улыбнулся, с удовольствием наблюдая за обездвиженным алчным человеком.
Беспомощность Ким Ха Ын и страх в её зрачках приносили неимоверный экстаз палачу.
Он встал и отряхнулся, подобрав окровавленную маску тигра с пола. Судья положил её на стол и обратился к Ха Ын:
— Знаете, мой отец утверждал, что огонь очищает. Болезненный жар заставляет человеческое тело извиваться в языках пламени, тем самым избавляя его от душевных пороков. Проживая боль, мы познаём себя. Сквозь крики агонии мы освобождаем внутренних демонов. Они нашёптывают. Именно они заставляют человека совершать скверные поступки. Ну что же... Проверим отцовские убеждения на подлинность. Но сперва я раздроблю твой копчик, скользкая жаба. Я превращу его в крошку.
Кровавая ночь длилась протяжно.
Судья изрядно устал и закончил лишь к четырём часам утра.
Луна постепенно исчезала за густыми синими облаками, освобождая место рассветному солнцу, которое в ближайшее время должно было взойти.
Окровавленный Судья, находившийся до сих пор в кабинете Ким Ха Ын, подошёл к окну. Он открыл его, вдыхая чистый и свежий воздух раннего утра.
Лёгкие словно прошли сквозь фильтр: дышать стало легче и приятнее.
Палач, наблюдая за уходящей луной, едва слышно проговорил:
— Я всё делаю правильно.
Закрыл глаза, продолжая вдыхать свежий воздух. Повторил:
— Я.Всё.Делаю.Правильно.
Закрыв окно, он развернулся к столу. На лице застыла решительность. Больше никаких сомнений.
Взяв маску тигра и натянув её на голову, Судья принялся заканчивать начатое...
Спустя полчаса отдельная пристройка детского дома «Пингвин» вспыхнула ярким пламенем.
Знойные языки жадно поглощали каждый сантиметр грязного здания.
Тела извращенцев кипели и тлели. Они так и остались внутри пристройки. Судья бросил их там.
И лишь Ким Ха Ын, точнее, её изуродованное тело, куском мяса валялось перед дверью порочного строения.
Палач специально вынес её, перед этим хорошенько обмазав жабьей слизью, чтобы все сразу могли определить личность погибшей и поняли, кем на самом деле являлась эта женщина.
Дети, находившиеся в комнатах, были в безопасности. Судья об этом позаботился.
Грузная фигура в судейской мантии и маске тигра на протяжении двадцати минут наблюдала, как горит здание. Внутри палача разливались приятные ощущения.
Ещё один грешник заслуженно отправился в ад.
— Третий пошёл. Настало время публичного знакомства, — произнёс Судья, заколдованный танцем огня.
Сеул, медицинский центр Самсунг.
Часы показывали пять часов и пятнадцать минут утра.
Чо Тэ Хён, украдкой ускользнувший из своей палаты и центра медицинской помощи ещё ночью, только вернулся обратно в палату.
Он на носочках вошёл внутрь, аккуратно закрыв за собой дверь.
Благо, медицинские работники не особо ошивались в крыле элитных и персональных палат. Они либо спали, либо были заняты совершенно другим.
— Фу-у-ух-х-х... — выдохнул парень, облегчённо приземляясь на свою койку.
Руки Тэ Хёна всё ещё дрожали после его ночных приключений (если это можно было так назвать).
Пару минут он парализовано сидел на больничной кровати, смотря перед собой в одну точку. Затем перевёл глаза на белоснежный конверт, лежащий на тумбе.
Один лишь взгляд на него заставил брови следователя нахмуриться, а ладони сжаться в кулаки.
— Чёрт! Чёрт! — Тэ Хён резво встал с кровати и начал расхаживать вдоль палаты.
— Айщ!!! В каком же я дерьме!..
Следователь запрокинул голову и спрятал лицо в ладони.
Ткань чёрного худи соприкоснулась с носом и в ноздри сразу же ударил запах гари.
Чо Тэ Хён принюхался, затем скривился.
— Айщ... Соджу мне в глотку, нужно снять с себя эту дрянь и сходить в душ!..
Парень подошёл к зеркалу и всмотрелся в своё отражение: кроссовки, облегающие джинсы, худи, на голове кепка...
И всё чёрного цвета.
Единственное, что являлось ярким пятном в этом тёмном загадочном образе — алые капли на руках...
КОНЕЦ 12 ГЛАВЫ.
АВТОРСКИЕ ПРИМЕЧАНИЯ:
Деревня Пингвинов — часть обширного пешеходного района Кванчжу. В этом районе есть уникальная коллекция западной архитектуры, смешанной с традиционными домами ханок. Некоторые районы были украшены фресками и выставками под открытым небом, чтобы продвигать искусство и туризм, помогая пожилым местным жителям зарабатывать на жизнь. Деревня была названа так потому, что пожилые люди с неудобными коленями ходили как пингвины.
Полихимиотерапия — использование двух или больше препаратов с различным механизмом действия, с целью воздействия на опухолевые клетки с нескольких сторон разными путями.
Аутологичная трансплантация — процедура, при которой здоровые стволовые клетки пациента собираются из крови или костного мозга до лечения, хранятся, а затем возвращаются пациенту после лечения.
Гемопоэтические стволовые клетки — клетки костного мозга, из которых в результате дифференцировки и созревания получаются все виды клеток крови: эритроциты, тромбоциты и различные виды лейкоцитов.
Культток — медово-рисовый пирог.
Сонная артерия — большая парная артерия по обеим сторонам шеи.
Сон Син Мин (значение фамилии и имени): Сон — звезда. Син Мин — воплощает «победу и грацию», изображая триумф и элегантность.
Мугунхва — цветок гибискуса. В переводе с корейского также означает «вечно цветущая роза» или «бессмертник», другое название — «китайская роза». Является государственным символом Республики Корея, изображается на атрибутах государственной власти.