Боевой прыжок
Для переброски в тыл врага отряд был разбит на несколько звеньев. В конце мая мы отправили первое звено из четырнадцати человек. Начальником назначили Сашу Творогова, отважного, молодого, но уже опытного партизана.
В начале войны воинская часть, в которой сражался Творогов, попала в окружение. Вместе с товарищами он укрылся в лесах Белоруссии и начал партизанить. В октябре сорок первого года группа Творогова присоединилась к моему отряду, с которым я тогда находился в Белоруссии.
В самое короткое время Саша хорошо проявил себя и был назначен начальном разведки всего отряда. Он успешно проводил боевые операции. Позже, в начале сорок второго года, вместе с моим отрядом он возвратился в Москву.
В списках бойцов нового отряда Саша Творогов стоял первым и первым же полетел в тыл врага. Он должен был приземлиться в Мозырских лесах, у деревни Мухоеды, и отыскать место для приема остальных звеньев.
Перед вылетом его предупредили, что, если с ним что-нибудь случиться, встреча с отрядом все равно должна состояться в назначенном пункте - у деревни Мухоеды.
Через два часа после вылета Творогов сообщил по радио, что произошло ошибка: вместо Мозырских лесов лётчики выбросили его звено южнее Житомира. Это за триста километров от Мозырских лесов! Местность оказалась безлесной, скрываться трудно. Ещё через день Саша сообщил , что они направляются к деревне Мухоеды.
Во время передачи этого сообщения связь неожиданно прервалась. Ждали день, два, три - связи все нет и нет. Что там случилось?
Решили отправить второе звено, во главе его полетел Кочетков. Люди опустились на парашютах в какое-то болото. Насквозь промокли, промокло и все снаряжение, и они
еле-еле выкарабкались.
Через некоторое время Кочетков радировал, что они вышли к станции Толстый Лес на железной дороге Чернигов - Овруч, это в тридцати километрах от деревни Мухоеды.
Кочетков там остановился и сообщил, что организует сигналы для приема наших парашютистов.
Настроение поднялось, и, уже как будто на проверенное место, к станции Толстый Лес мы послали третье звено. Пашун, назначенный начальником штаба нашего отряда, полетел во главе этого звена. С ним радиста не было - их у нас не хватало, - но зато в его звене были два партизана, хорошо знавшие и Мызырские леса и даже станцию Толстый Лес.
Мы сообщили Кочеткову, что вылетает ещё одно звено и чтобы для сигнала самолёту он ночью жёг костры.
Самолёт, улетевший с новой группой, благополучно возвратился в Москву, и летчик доложил, что парашютисты сброшены на сигналы у станции Толстый Лес.
А на следующий день Кочетков сообщил, что никакого самолёта не было, хотя костры горели всю ночь. Что за наваждение! Не туда сбросили людей! Радиста у Пашуна нет - значит, и вестей от него ждать нечего.
Творогов пропал. Пашун неизвестно где... Я стал требовать, чтобы поскорее отправили меня. Надо отыскать наконец пропавших товарищей и организовать прием остальных.
Но меня задержали в Москве, и с очередным звеном полетел Сергей Трофимович Стехов, мой заместитель по политической части, с которым мы формировали отряд. Как ни печально, но группу Стехова тоже выбросили не на сигнал Кочеткова. Сергей Трофимович сообщил нам по радио, что в течение трёх дней не может определить место, где находится. Посылает людей в разведку - те не возращаются.
Мое волнение дошло до предела, но наконец я получил разрешение на вылет.
Со мной должны были лететь начальник разведки Александр Александрович Лукин, радистка Лида Шерстнева и несколько бойцов-испанцев.
В Москве тогда было много испанских товарищей, которые в свое время боролись за свободную Испанию и потом вынуждены были эмигрировать. Когда началась война с гитлеровцами, испанцы стали просить Советское правительство об отправке их на фронт. Многие, узнав, что формируются партизанские отряды, настаивали, чтобы их включили в эти отряды. Восемнадцать испанцев добровольно вступили в мой отряд. При первой же встрече они заявили, что, участвуя в войне Советского Союза против фашисткой Германии, они тем самым помогают освобождению всех стран, захваченных гитлеровцами.
Вечером 20 июня я со своей группой был на аэродроме. Родных, жены не было. С ними я попращался дома: "дальние проводы - лишние слезы".
Провожали меня товарищи по первому отряду.
Прощание было недолгим. В точно назначенное время самолёт был готов, мы сели в него, загудели моторы - и...до свиданья, Москва!
Настроение у всех было приподнятое. И, как будто мы совершали прогулку, с первой же минуты товарищи запели песни - русские, потом испанские.
Но вот подлетели к линии фронта. А линия фронта была тогда не так далеко - несколько западнее Тулы. Здесь самолёт сразу попал в ослепительные полосы прожекторных лучей. Немцы открыли стрельбу, но мы счастливо миновали опасную зону. Прошел один томительный час, другой, и нам дали команду приготовиться к прыжку.
Я посмотрел в окошко самолёта и отчётливо увидел внизу, на земле, условные сигналы костров. Самолёт, делая круг, начал чуть-чуть снижаться. Один за другим мы стали у бортовой двери. Сопровождавший нас майор прицепил наши "карабины" за планку, чтобы парашюты сами раскрылись в воздухе.
Вот мы уже готовы. Вдруг стоявшая за мной Лида Шерстнева взволнованно сказала:
- Товарищ командир, а где же ваша верёвочка?
Я обернулся. Оказывается, мой "карабин" не прицеплен. Пожалуй, я в воздухе не растерялся бы и вовремя сам раскрыл парашют: для этого надо было только дёрнуть за кольцо, но хорошо всё-таки, что Лида предупредила.
Сердце заколотилось, когда раздалась команда:
- Пошел!
Я прыгнул первым. Малые секунды - и парашют раскрылся.
Огляделся вокруг. Нас выбросили высоко - метров девятьсот от земли. Над головой луна, внизу костры, но они удаляются: ветер относит меня в сторону. Парашюты разбросаны по воздуху - надо мной, справа, слева. Один пролетел мимо меня, быстро-быстро снижаясь. Успел подумать:
"Парашют не полностью раскрылся - может разбиться человек".
Внизу - лес. По правилам приготовился: взялся крест-нскрест за лямки. В тот же миг рванула воздушная волна, отнесла меня в сторону, и я стукнулся о землю.
От опушки леса меня отнесло метров на сорок.
Заранее было установлено, что я зажгу костер и на него соберутся все парашютисты. Я так ушибся, что не мог встать на ноги, чтобы набрать сучьев для костра. Тогда я подтянул к себе парашют и загеж его. Потом отполз от костра метров на пятнадцать, лег за кусты и, держа на готове автомат, стал ждать. Как знать, кто сейчас придет на этот костер - свои или враги?..
Вижу, кто-то осторожно подходит. Спрашиваю:
- Пароль?
- Москва!
- Медведь! - горовю ответный и добавляю: - Брось свой парашют на огонь и иди ко мне.
- Есть!
Подошёл Лукин, за ним Лида Шерстнева, потом остальные.
Километрах в трех-четырех от нас беспрерывно лаяли собаки, будто их кто-то дразнил. Значит, недалеко деревня.
Собрались все. Я встал, с трудом распрямился и, заглушая боль, как мог весело и бодро сказал:
- Второй прыжок - и мы на месте!
Потом вынул компас и начал определяться. Компас, звёздное небо и железная дорога - этого было достаточно, чтобы знать, куда идти. Станция Толстый Лес должна быть совсем недалеко.
Итак, мы в тылу врага; почти за тысячу километров от Москвы и на шестьсот километров за линией фронта.