∘ Твоя Последняя Ложь [Vkook] ∘

Напоминание:
Dark Magic – Salem's Secret

— Не рады мне? — огорчённо молвит младший, глядя на Тэхёна.

  — Почему каждый раз, когда я забываю о тебе и обретаю покой, ты появляешься и всё портишь? — господин встречается с его потускневшими от слёз и нестерпимой боли зрачками. Он рад, что Чонгук пришёл, однако юноша и подумать не мог, насколько сильно голос парня пронзит его грудную клетку, и с какой силой Ким будет сдерживает слезу, которая готова уже проскользнуть по мраморно-белой коже.

  Ноги младшего подрагивают под ударами морозов, холодный ветер сдувает юнца, из-за чего тот не может стоять прямо. Потому старший безмолвно пропускает Чона внутрь. Уст его касается улыбка, перед тем, как младший взглядом натыкается на направляющуюся к нему Джису. Ненависть к этой девушке и к её ребёнку кипит где-то внутри, ведь если бы не они, парни были бы счастливы вместе. Она разрушила всё... Однако юноша всё также ей улыбался, хотя по глазам было всё понятно.

  — Вы так неожиданно навестили нас, — качает на руках своего младенца, приковывая взгляд юноши. — Вы так напряжены, не хотите ли сообщить нам вести?

  Чонгук лишь коротко кивает в ответ. Смотря на их ребёнка, парень не чувствует ничего, кроме ненависти, злобы и отвращения. Он любил детей, завсегда резвился с соседскими озорниками возле именитых удел, а Тэхён поглядывал в окошко, как радуется его "ребёночек", такой милый, очаровательный и чертовски сексуальный. Но кимово чадо казалось чудовищным, словно младенец, посланный из ада самим Сатаной.

  Вскоре Джису ушла в свои покои накормить малыша, оставив двух душевно истерзанных былыми чувствами мужчин, снова вспомнить прошлое.

  — Для чего ты пришёл? — глубокий голос топором разрушает эту тишину.

  — Хотел увидишь вас, — хихикает как сумасшедший, не смея господину в глаза посмотреть. — Хотел воззреть на вас в последний раз и убедиться, что вы счастливы, однако... — глас его становится всё тише.

  — "Однако"?

  — Однако это не так, — Чонгук очи поднимает на очаровательного юношу, что сидел слишком близко. — Вы несчастны, мой господин. Что же вас тревожит? — и снова эта тишина... Она обоих сводит с ума.

  Когда-то Ким разбудил в юноше чувство любви, что граничило с необузданными желаниями, вплоть до безумства. И именно Тэхён всё уничтожил, при этом разбудив в Чоне ненависть. Ведь весь этот год они нисколько не виделись, и парню не хватало своего господина, не хватало того, кого он любит и ненавидит больше своей проклятой жизни.

  — Мои былые чувства к тебе, — бархатным гласом молвит Ким.

  Старший понимает, что теряет над собой контроль при виде Чона. Он не может ничего поделать, ведь влюбился без ума. Пытался обезопасить обоих, чтобы их отношения не узнал правитель, и ненароком юношей не отправили на смертную казнь. Пытался исчезнуть из жизни младшего, чтобы тот был счастлив. Тэхён бы хотел, чтобы Чонгука полюбили так же, как и он его: до потери рассудка и хрипоты. Хотел, чтобы наслаждался приятными моментами с кем-то достойным чоновых чувств. И этот кто-то явно не Ким.

  — Я просил вас любить меня больше, чем кого-либо, — его холодный голос когтями раздирал душу господина, копошился в старых ранах, задевая самое больное. — Я предлагал вам сбежать вместе со мною, забывая о других. Но вы выбрали не меня, — Тэхёну стыдно и невыносимо одновременно. Чувства Чонгука остыли? Теперь он больше не готов умереть за свою любовь? — Я долго страдал, мучался, боролся со своими к вам чувствами, пытался выкинуть из головы вас, господин, — младший всего на немного повышает свой глас, который оттаивал с каждым последующим словом. — Но все мои старания тщетны, вы засели глубоко на дне, — одинокая слеза скатывается по скуле Кима, хотя младшему уже всё равно. — Тогда я был готов отпустить кого угодно, но только не вас, — боль пронзила тело старшего, такой противной и жгучей, что даже щемило в груди.

  Чонгуку тело уже своё не принадлежит, он волочит его, как дряхлый душевный сосуд, посадив душу в клетку, а та бьётся раненной, голодной птицей, давно переломав себе оба крыла. Тэхён сломал его в тот день, он предал его, и душа Чона погибла. С того момента юноша перестал жить и наслаждаться каждым моментом, теперь он существует, но надолго ли?

  — Сейчас мне неважно, что вы оставили меня одного в этом алчном мире доживать в одиночестве остатки своих дней, — черноволосый смотрит в заплаканные очи старшего и ладонями припадает к его лику. — Не важно, что предали, словно я ничего для вас не значу.

  Он большими пальцами стирает кристально чистые слезинки. А Тэхён за руки Чонгука хватается, рыдая почти в голос. Ему больно так, словно все рёбра переломаны, и их кости насквозь протыкают органы... Сердце, что каждый раз трепещет, лишь об одной мысли о прошлом, в котором самым главным являлся Чонгук, обливалось кровью... Он был высшим... Выше родителей, правителя и даже Будды... Чонгук был всем...

  — Единственное, из-за чего моё сердце разрывается на куски, это то, что вы использовали моё доверие против меня, — Ким сжимает запястья младшего сильнее, не давая убрать от себя нежных рук.

  — Прости, прости меня, Чонгук! — словно в бреду молвит Тэхён, из-за чего на лице Чона появляется сумасшедшая улыбка.

  — Я не прощаю, — дёргает руки на себя, вызволяя из цепкой хватки. — Я прощаюсь.

  Медленно поднимаясь, он отдаляется от ревущего юноши всё дальше, а затем и вовсе скрывается за стеной, стремительно направляясь к комнате Джису.

  Да, Тэхён облажался. Да, если б мог, то повернул бы время вспять и сбежал с Чонгуком далеко-далеко, жил бы со своей любовью в горести и в радости, однако... Однако юноша допустил огромную ошибку. Не стоило ему встречаться с Джису за спиной у Чона, не стоило ему проводить с ней ночи, не стоило предавать того, кого действительно любишь.

  Чонгук не соображает, разум снова накрыла чёрная поволока, но сейчас она настолько широка, что даже лучик разумного просочиться не может. Он берёт тэхёнов меч, лежащего на полу возле выхода, и открывает дверь в покои девушки.

  Джису подле колыбели стоит, глядя на своё чадо, улыбаясь. У Чонгука раскалённая лава внутри по венам течёт, обжигает неестественно серую кожу. Ненависть... Лишь она огнём пылает в глазах юноши. Если бы не Джису, если бы не она... Чонгук был бы счастлив, он бы не тратил сил на то, чтобы забыть незабываемое, не терпел бы ту боль, которая не сравнима ни с чем...

  — О, Чонгук. Минхёк только что уснул, — наконец взглядами натыкается на пришедшего гостя, и от настигшего ужаса рот раскрывает в немом крике. — Для чего вам этот меч?

  Черноволосый фаланги пальцев сжимает крепче, обхватывает рукоятку второй рукой, замахивается, в очи тёмные напротив глядя, а затем произносит:

  — Ты – причина наших бед, ты – виновница моего разрушенного мира...

  Острое лезвие бежит по тонкой шее, перерезает белоснежную кожу и разрубает все мышцы. Алая жидкость обильно текла по её телу. Ким схватилась за горло обеими руками, захлёбываясь в собственной крови. Мерзкое хлюпанье, молящие хрипы, такая Джису нравилась Чону намного больше. Она недостойна жить в этом доме, не достойна ходить по этой земле, не достойна звания быть женой Тэхёна...

  Забрызганное чужой кровью лико старшего выражало лишь сумасшествие, багровые капли стекали на холодный пол с кончика оружия, а руки мелко дрожали. Младенец до сих пор спит... Пусть... Сейчас он Чону не сдался, сейчас нужен его отец...

  — Настала ваша очередь, господин, — ненавистно глянув на ребёнка, он оставляет бездыханное тело девицы валяться в луже алой крови.

  Очи юноши переполняло безумие, ему хотелось отомстить, он жаждал расплаты за всё то время, которые он провёл в своей хате, не в силах посетить похороны собственного отца. Он смешивает ненависть с сильнейшей любовью, что в конечном итоге сводит с ума...

  — Ч-Чонгук, — обескуражен, удивлён, поражён, испуган... От страха тело онемело, на мгновенье перестало биться сердце. — Эта кровь... — тут крупные капли дождя стали барабанить по окнам. Ливень, гроза, слякоть – всё это дополняло до сих пор несостоявшуюся картину.

  — Пока я жил в вашей лжи, вы жили в моём сердце, — тело пленит леденящий сковывающий конечности страх. Воздух вокруг прекратил свои невидимые движения и Тэхён стал ощущать его физически, пытаясь вдохнуть кислород, как твёрдый гранит – кусками. — Я корю себя за совершённую мною ошибку! — голос рвётся по периметру, а солёные слёзы смешиваются с чужой кровью на щеках. — Я доверился вам... Вашим словам о вечной любви и роскошной жизни... — лёгкие Кима сжимаются и натужно пульсируют из-за недостачи кислорода.

  — Я виноват, Чонгук! Не смею больше просить прощения, но... Позволь мне уйти, — глас его дрожит, словно тот обнажённый стоит у ледяной скалы, всем телом прислонившись.

  — Я хотел поймать лепесток сакуры, когда вы держали мою руку, — размашистые шаги в сторону старшего пугали ещё сильнее, однако пошевелиться тело не могло. — Хотел любоваться вашими очами, ведь они – нейтронные звёзды, — подходя всё ближе, лава внутри Чона готовилась порвать его кожу, причиняя нестерпимую боль.

  Юноша почти вплотную стоит к предмету своего разочарования, глядит на уста чужие, что так и просят прикосновения. Поэтому Чонгук утягивает Тэхёна в нежный поцелуй. Его губы мягкие, сладкие, словно спелая вишня. А ведь сам младший сухой и горький, с привкусом боли. Когда-то он был прекрасен, когда-то его уста были слаще сахара. Он ждал этого момента долго, ждал, когда снова почувствует прикосновения своего господина на себе. Ведь это – их последние секунды вместе. Это был поцелуй ангела, слёзы которого превратилось в дождь...

  — Однако почему вы стали моим очаровательным разочарованием? — отпрянул от давно желанных губ и отступил на пару шагов.

  — Я до сих пор люблю тебя, Чонгук, — уже поздно. Поздно просить прощения, поздно признаваться в любви. Их время ушло. Ушло безвозвратно. Ким уже разрушил юношу изнутри, он убил его своими безумными чувствами...

  — Я тоже люблю вас, Тэхён, — рукоять меча сжимают тонкие пальцы. — Любил... Люблю... И буду любить вечность... — рука Чона за мгновенье поднимается, глотку господина разрубая.

  Колени юноши дрожат, он шатается, словно на палубе корабля во время шторма, старается не упасть. Он боролся, пытался ухватиться за жизнь раненными руками и в последний раз посмотреть на своего убийцу. Глаза его смотрели в чоновы до последнего, ноги держали тело до финального вздоха. Грохот – он упал на колени, до сих пор глядя на младшего. Новая боль пронзилась его тело, но это уже не сравниться с тем, что сейчас происходит внутри.

Вздох раз.
Два..
Три...
Четы... Нет, больше их не было. Тэхён замертво упал на деревянные доски.

  Чонгук не знал, лгал ли Ким сейчас, али говорил правду. Раз соврал единожды, то так и продолжит...

  Однако в этот раз Тэхён не солгал... Просто юноша запутался, совершил ошибку, за которую поплатился Чонгук. А сын монаха слишком слаб, чтобы вынести такие удары судьбы.

  Юноша бросает мечт на пол с громким звуком, подходит к мёртвому и снимает то самое кольцо с окровавленного пальца, сжимая в своей ладони, громко плача.

  — Вы даже не представляете, какую любовь погубили во мне.

  Чонгук этой же ночью притащил умерших на холм, где стоял заброшенный храм, и оставил обоих в погребе, который был скрыт кустами. Младенца, что недавно родила жена Кима, он положил между ними... Живого...

  Прямо перед храмом рос одинокий, старый дуб. Его ветви отламывались из-за пережитого времени. Это дерево было старше юношу, может быть, в шесть раз... Именно это и притягивало Чона: древность, разрушенность.

  Подготовленная петля висела уже на одной из самых крепких ветвей, а крик младенца был слышен даже здесь. Чонгук грустно улыбнулся, снова глянул за храм и промолвил последние слова:

  — Вы, влюбившись, убили... Я, полюбив, погиб...

  Сына умершего монаха нашли через пару дней, повешенным на старом дубе возле храма. А вот тела именитого семейства Ким, лишь спустя три недели.

  Чонгука и Тэхёна не могла разлучить смертная казнь, не могла и запретная любовь. Они были вместе до тэхёновой ошибки... Всё их прошлое улетучивается, бежит старыми обрывками перед глазами, а потом изображение дрожит-брюзжит-потрескивает и замирает. Навсегда...

  Никто не хотел оказываться в истории, никто не желал становиться частью ужасной легенды государства Корё. Они просто хотели быть счастливыми...

  Многие жители деревни заверяют, что по ночам возле храма слышны душераздирающие крики младенца, а те, кто посмеют зайти в погреб – больше никогда не вернутся.

  Такова их безумно лживая легенда...