Глава 21. Восхождение на борт.
Было около шести часов, но серая, туманная заря ещё только занималась, когда мы вошли на пристань.
- По-моему, там впереди бегут какие-то матросы, - сказал я Квикегу. - Не тени же это. Видно, мы отплываем с восходом. Пошли скорей!
- Стойте! - раздался голос, принадлежавший человеку, который незаметно подошёл к нам сзади, положил каждому руку на плечо и, протиснувшись между нами, стоял теперь, чуть подавшись вперёд и переводя с Квикега на меня непонятный, пристальный взгляд. Это был Илия.
- Идёте на корабль?
- Эй, вы, руки прочь, слышите? - сказал я.
- Твоя ходи вон, - сказал Квикег, стряхивая с плеча его руку.
- Так вы не на корабль идёте?
- Нет, на корабль, - ответил я. - Но вам-то какое дело? Да знаете ли, мистер Илия, что вы, по-моему, изрядный невежа?
- Нет, нет, этого я не знал, - проговорил Илия, медленно и удивлённо переводя с меня на Квикега свой непостижимый взор.
- Илия, - сказал я тогда, - вы очень обяжете моего друга и меня, если немедленно удалитесь. Мы отправляемся в Индийский и Тихий океаны и предпочли бы, чтобы нас не задерживали.
- Вот как? А вы вернётесь к завтраку?
- Квикег, он помешанный, - говорю я. - Идём.
- Эге-гей! - окликнул нас Илия, когда мы отошли от него на несколько шагов.
- Не обращай на него внимания, Квикег, идём скорей.
Но он опять незаметно нагнал нас и, неожиданно ударив меня ладонью по плечу, спросил:
- А вам не показалось, будто на судно только что прошли вроде какие-то люди?
Остановленный этим простым и ясным вопросом, я ответил:
- Да, я как будто бы видел четверых или пятерых людей, но очень смутно, так что утверждать не стану.
- Да, очень смутно, очень смутно, - повторил Илия. - Прощайте.
Мы опять расстались с ним, и опять он неслышно нагнал нас и, ещё раз тронув меня за плечо, сказал:
- А вот найдёте ли вы их теперь, как вы думаете?
- Кого?
- Прощайте же. Прощайте! - повторил он в ответ и зашагал было прочь. - Ах да! Я только собирался предупредить вас... но это не имеет значения, это всё одно и то же, дело семейное... сильный мороз сегодня, а? Будьте же здоровы. Мы с вами теперь, наверно, не скоро увидимся, разве только перед Судебными Властями, - и с этими бессмысленными словами он наконец удалился, повергнув меня в немалое недоумение своей неистовой дерзостью.
Когда мы ступили наконец на борт «Пекода», нас встретила глубокая тишина - не слышно и не видно было ни души. Дверь капитанской каюты была заперта изнутри, люки все задраены и завалены сверху бухтами канатов. Мы прошли на бак и здесь увидели один незакрытый люк. Снизу шёл свет. Мы спустились, но там нашли только старика такелажника, закутанного в драный матросский бушлат. Он лежал ничком, уткнувшись носом в согнутые руки и во всю длину вытянувшись на двух сдвинутых сундуках. Глубочайший сон сковал его.
- Как ты думаешь, Квикег, куда могли деться те матросы, которых мы видели? - спросил я, в растерянности глядя на спящего.
Но Квикег на пристани ничего не заметил, и теперь я готов был и сам счесть всё это оптическим обманом, если бы только не Илия со своим таинственным вопросом. Но я подавил в себе тревожное чувство и, снова указав на спящего, шутливо заметил Квикегу, что нам с ним, пожалуй, лучше всего остаться тут и сторожить тело, так что пусть он устраивается поудобнее. Он положил ладонь спящему на зад, словно испытывая, достаточно ли тут мягко, а затем без лишних слов спокойно уселся сверху.
- Господи! Квикег, не садись так, - сказал я.
- А что? - возразил Квикег. - Совсем удобный место. Моя остров всегда так сидят. А лицо всё равно будет целый.
- Лицо! - удивился я. - Ты называешь это лицом! Ну что ж, выражение у него очень благожелательное. Но погляди, как тяжело он дышит, он просто весь вздымается. Слезай скорей, Квикег, ты слишком тяжёл, не к лицу тебе так обращаться с лицом бедного человека. Слезай, Квикег! Смотри, он тебя сейчас сбросит. И как это он до сих пор не проснулся?
Квикег слез, устроился на сундуке у самой головы спящего и разжёг свой томагавк. Я уселся у старика в ногах. И, наклоняясь над ним, мы стали передавать друг другу трубку. Покуда мы так сидели, Квикег в ответ на мой вопрос рассказал мне на своём ломаном языке, что у него на родине, где совершенно отсутствуют какие бы то ни было диваны и пуфы, цари, вожди и прочие великие люди обыкновенно раскармливают для роли оттоманок представителей низших сословий; так что, желая обставить дом с комфортом, вы можете купить восемь-десять лежебок и расположить их по своему вкусу в простенках и нишах; да и для прогулок это очень удобно, гораздо удобнее, чем садовый стульчик, который складывается в тросточку, - в случае надобности вождь подзывает к себе слугу и повелевает ему изобразить из своей особы диван где-нибудь под развесистым деревом, растущим, быть может, в сыром болотистом месте.
Каждый раз, когда я передавал Квикегу томагавк, он, не прерывая повествования, взмахивал острым концом над самой головой спящего.
- Для чего это ты делаешь, Квикег?
- Очень просто убивал. О! Очень просто!
И он погрузился в бурные воспоминания, навеянные трубкой-томагавком, которая, как можно было понять, в своей двойственной сущности не только дарила утешение его душе, но и раскраивала черепа его врагов; но тут наше внимание было наконец привлечено к спящему. Густой табачный дым доверху наполнил тёмное помещение, и это возымело на него своё действие. Сначала он стал дышать как-то особенно тяжко, потом у него, видимо, в носу защекотало, тогда он перевернулся раза два и наконец сел и протёр глаза.
- Эй, вы, курильщики, - едва продохнул он. - Вы кто такие?
- Мы из команды, - ответил я. - Когда отплываем?
- Ах вот как. Идёте, значит, на «Пекоде»? «Пекод» отплывает сегодня. Ночью капитан приехал.
- Какой капитан? Ахав?
- Ну, а какой же?
Я собирался задать ему ещё несколько вопросов относительно Ахава, но в это время на палубе послышался шум.
- Эге, Старбек хозяйничает, - сказал старик. - Боевой у вас старший помощник. Хороший человек и набожный. Но, вижу, все уже проснулись. Пора и мне. - Сказав это, он поднялся на палубу, и мы последовали за ним.
Солнце уже вставало, было совсем светло. Вскоре начал собираться экипаж; матросы прибывали по двое, по трое; такелажники трудились вовсю, помощники капитана энергично взялись за дело; разные люди всё время подвозили с берега всевозможные последние мелочи. Один только капитан Ахав по-прежнему оставался невидимым под тёмными сводами капитанской каюты.