Глава 40
В мои планы никогда не входило брать чужого ребёнка. Чёрт возьми, я уже собирался избавиться от этого ребёнка в случае, если бы он оказался моим. Я собирался сделать так, чтобы Лиса никогда не чувствовала, словно делит меня с кем-то, словно наши будущие дети должны соперничать с этим ребёнком. Собирался обеспечить его на всю дальнейшую жизнь и отослать куда подальше вместе со своей изворотливой бывшей женой, которая прикинулась его матерью.
Нам совершенно точно не нужен чужой ребёнок, но я понимаю, почему моя девочка захотела забрать его.
Точнее, почему она вбила себе в голову, что хочет забрать его.
Она сама была максимально травмированным ребёнком. Она буквально выживала в одном доме с сукой, которую не повернётся язык назвать матерью. И вся ситуация с никому не нужным ребёнком засела в её голове. Зная, насколько у неё доброе и открытое сердце, насколько она могла перенести эту ситуацию через себя, я даже не должен удивляться, что она изъявила такое желание.
Возможно, она считает, что чем-то обязана этому ребёнку — и я не должен отвечать ей резко.
Только не сейчас, когда она смотрит на меня полными надежды глазами. И не в любое другое время.
Да, я хочу сказать, что это исключенно. Что этот ребёнок не просто не наш, но ещё и прямое напоминание о том, что пришлось пережить ей в своей душе, когда она закрылась от меня. Пускай это были недолгие два дня, но они были. Они чуть не разрушили её спокойствие и чуть не подорвали её доверие ко мне.
Я хочу сказать, что мы не возьмём этого ребёнка, но не могу. Не могу, пока она смотрит на меня глазами, полными тоски. Будто своим отрицательным решением я могу собственноручно забить все гвозди её могилы. Я, который всегда намеревался сделать её жизнь счастливой.
Блядь, что она делает со мной? Её власть надо мной безгранична.
— Да, я знаю, что ты против, — продолжает она, прижимаясь головой к моей груди. — Прости, я не права, что вываливаю на тебя это и ставлю тебя перед фактом.
— Ты всё правильно делаешь, Лиса. Ты должна говорить со мной обо всём, что ты хочешь и что тебя тревожит. Я твой муж и сделаю для тебя всё, ты знаешь это.
— И сейчас пользуюсь этим... — обречённо вздыхает она, думая, что пользуется своей властью надо мной.
На самом деле, так оно и происходит, и я позволяю ей пользоваться мною в любых смыслах. Я определённо мог стать её рабом, которым сочтёт за божью милость исполнять её приказы.
Даже такие нелепые.
— Принцесса, я могу понять твоё импульсивное желание, но я знаю, что оно может пройти уже к завтрашнему дню.
—Чонгук, я не... — она прочищает горло, очевидно, не в состоянии ответить.
Я обнимаю её одной рукой, другой поглаживаю по волосам, отчётливо ощущая запах персиков в воздухе. Её гель для душа, которому я завидую, ведь она так часто наносит его себе на тело. Мне хочется стать всем, что как-либо касается её. Мне хочется стать всем, что имеет для неё значение — любой мелочью и каждой важной вещью. Мне хочется взять её на руки, отвезти куда-то в глубокую глушь или на необитаемый остров и держать. Просто держать там, чтобы я был единственным мужчиной, который попадался ей на глаза. Чтобы только у меня было право наслаждаться её присутствием. Каким же одержимым безумцем она меня делает. Блядь, мне пора лечится, только от этого нет препаратов, нет лекарств, нет советов.
Есть только одно — Лиса, моя девочка, чьё тело и душа однажды могут не выдержать моего сумасшедшего натиска. А мой натиск действительно сумасшедший, потому что Лиса — моя грёбанная зависимость.
— Я знаю, насколько ты добрая и насколько твоё желание помочь этому ребёнку искреннее. Но нам необязательно брать его себе, чтобы принять участие в его жизни, принцесса, ты понимаешь это?
— Наверное...
— Я могу подключить любые связи, любые благотворительные организации, которые помогут пристроить мальчика. Я могу обеспечить его приёмных родителей до скончания веков, открыть ему счёт в банке, распланировать его жизнь и дать ему лучшую жизнь. Я не хочу, чтобы ты жертвовала собой.
И это правда.
Я сам ещё не заделал ей ребёнка, потому что знаю, что она слишком юна. И кидать её в жизнь с чужим ребёнком — нет, я не собираюсь. Я мог бы даже договориться с самим собой, мог бы даже притвориться для неё, что люблю некровного сына, но она устанет. Она устанет и будет винить себя за то, что не сумела стать матерью в свои восемнадцать лет.
— Я не жертвую собой. И понимаю, что это не игрушка, а ребёнок, с появлением которого наша жизнь изменится. Просто я... Я действительно хочу, чтобы мы стали его родителями.
Меня переклинивает.
Одно только осознание того, что Лиса готова и хочет растить со мной чужого ребёнка, наполняет меня диким удовлетворением. Я всё ещё считаю, что это импульсивное решение, основанное на её эмпатии и жалости, но чем бы оно ни было, она хочет, чтобы я был рядом вместе с ней.
Я не понимаю, что она со мной делает. Я никогда не думал, что смогу принять и полюбить чужого ребёнка. Я всё так же против этой идеи, но она заставляет меня задуматься. Потому что она хочет видеть меня в роли отца её ребёнка, родного или нет. Конечно, блядь, меня, потому что я её муж, единственный мужчина, который когда-либо будет у неё.
— Ты против, — подытоживает она, запрокидывая голову и смотря на меня своими изумрудами. Как же я люблю эти глаза, сколько же я готов отдать, чтобы они всегда были наполнены любовью по отношению ко мне.
— Я против, — подтверждаю я. — И я не в состоянии тебе отказать. Даже если знаю, что это не взвешенное решение.
— Оно взвешённое.
— Подумай, принцесса. Подумай, хочешь ли ты, чтобы я устроил его жизнь или ты хочешь, чтобы это сделали мы с тобой.
Я не могу выглядеть в её глазах бездушным и чёрствым ублюдком. Какой бы глупостью я ни считал её желание, я всегда собираюсь оставаться в её глазах тем самым мужчиной, который готов ради неё на всё.
Потому что я готов ради неё на всё. Усыновление ребёнка — это не предел, даже если я не смогу принять его.
Я наклоняюсь, притрагиваясь губами к её обнажённой шее. Она выглядит такой обнажённой. Слишком обнажённой в своём коротком топике и лёгкой юбке с разрезом на бедре. Блядь, мои мысли возвращаются к тому, что она ходит так везде, где каждый второй выродок пожирает её взглядом.
— Но сейчас выкинь эти мысли из головы. Потому что, прежде, чем ты всерьёз над этим подумаешь, моя девочка, я кое-что тебе напомню, — хриплю я в её нежную, бархатную шею, которая истосковалась по моим поцелуям, даже если она чувствовала их ночью и утром.
— Что ты мне собираешься напомнить?
— Что ты моя. И что на это, — одним резким движением я поднимаю её руки и стягиваю с неё этот чёртов топик, который не оставляет места для воображения, — позволено смотреть только мне.
— Нет, не сейчас... — неуверенно, так бесплатно говорит она.
— Сейчас, малыш. Тем более, что я ещё не наказал тебя за то, что ты позволила тому сопляку привести тебя в этот чёртов клуб.
— Ты уже достаточно его наказал, — стонет Лиса.
— Я недостаточно наказал тебя.
— Ночью мне казалось, что этого было достаточно.
— Тебе просто показалось, принцесса.
Своей рукой я хватаю её за талию и приполнимаю в воздухе, обрушивая на её молочную грудь сотни прикосновений своих губ, зубов, языка. Её розовые соски стоят, заставляя меня лизать и кусать их с ещё большей силой. Лиса хныкает и скулит, словно я разрывают её на части.
Да, я так и делаю.
Я прижимаю её к стене, стягиваю с неё юбку, затем и трусики, которые теперь валяется на полу. Она стоит передо мной, раскрасневшаяся и голая, в одних только босоножках на невысоком каблуке. Она настолько сексуальна, что я готов разорвать её на куски и проглотить каждую её часть.
Моя девочка отрицательно качает головой, понимая, что прямо сейчас возьму её.
— А вдруг... А если кто-то... Зайдёт сюда...
— Никто. Сюда. Не зайдёт. Иначе я убью его.
Если кто-то бросит на неё взгляд, увидит её обнажённой и возбуждённой, готовой принять мой член, я сниму с него шкуру живьём и не ограничусь лёгким переломом конечности.
Прежде, чем мой член войдёт в неё, я опускаюсь перед ней на колени, где мне самое место, и поднимаю одну её ногу. Открываю для себя вид на её маленькую, сладкую, возбуждённую киску, внутри которой уже скопилась влага. Она опирается на стену спиной, когда свою свободную руку я кладу ей сзади на ягодицу, чтобы придерживать.
— А сейчас, принцесса, я трахну языком твою киску.
Мой рот вонзается в неё, словно я не ел несколько лет и теперь она — мой личный пир. Это и есть так, я пирую на её киске, вылизываю её, кусаю клитор, ещё кусаю и ещё, блядь, кусаю, пока не слышу, что она скулит ещё громче, напрочь забывая о своих криках.
— Давай, моя девочка. Кричи для меня.
Только для меня. Ни для кого другого. Я выставлю звуки твоего кончающего голоса из головы каждого, кто посмеет это услышать. Я заставлю их сломать себе черепа, лишь бы они забыли, как ты кричала, кончая от моего рта на своей сладкой киске.
Она пульсирует. Лиса совершенно не стоит на своей ножке, её удерживают только мои руки. Поднявшись, я продолжаю держать её маленькое тельце одной рукой, а другой расстреливаю ремень своих брюк и стягиваю с себя их вместе с боксёрами. Лиса продолжает скулить, когда я целую её. Целую, как одичавший, как пещерный человек, как безумец. Её пухлые губки, её щёки, её глазки, из которых скатываются слёзы возбуждения. Её форфоровую шею, её носик, её плечи, её грудь. Мою любимую маленькую грудь, настолько нежную, что на ней почти сразу же проявляются мои засосы и следы моих покусываний.
Я поднимаю её ногу ещё выше и вхожу в неё, медленно, но глубоко. Так глубоко, насколько её узкая киска может принять меня. Сколько бы я её ни трахал, у неё так узко, что мой член буквально попадает в заложники её стеночек, жадно обхватывающих его.
— Ты понимаешь это, малыш? Понимаешь, кто твой муж? Понимаешь, кто изувечит каждого, кто к тебе прикоснётся? — спрашиваю я, ускоряя свой темп.
— Д-да, — стонет она, закатывая глаза и тяжело дыша.
— Тогда кончи, милая, — приказываю я и её податливое тело, словно слыша моё требование, трясётся в конвульсиях в моих руках. — Моя послушная девочка.
Она опускает голову на моё плечо, продолжая стонать и ахать, как и её киска продолжает обволакивать мой член, продолжает заставлять меня сходить с ума.
Я кончаю в неё, с новой бешеной силой целуя её кожу — всё, до чего могу дотянуться. Она становится ещё мягче, её расслабленное тельце в обеих босоножках успокаивается в моих руках. А тонкие пальчики её рук зарываются в моих волосах.
— Спасибо тебе.
— За что ты меня благодаришь?
— За то, что ты меня нашёл. За то, что ты мой мужчина. И за то, что ты заставляешь чувствовать меня так, словно я важнее всего мира.
— Ты не просто важнее, Лиса. Я говорил и скажу ещё раз. Ты — и есть мир. Весь мой мир сосредоточен в тебе. Нет чувства, которым можно было бы описывать всё, что я испытываю.
— Я хочу домой, — её голосок отдаёт невинностью и странной хитростью. — Пожалуйста, давай поедем домой. Я не хочу возвращаться без тебя.
Взяв её на руки, я усаживаю её на один из стульев, стоящих у стеклянного стола. А затем я поднимаю всю её одежду и одеваю её — сперва натягиваю трусики, потом топик, в самом конце юбку. Это нормально, что я снова хочу снять всю её одежду, снова оттрахать её и снова заклеймить её своими отметинами?
— Нужно будет немного потерпеть, принцесса. Дома я смою с тебя свою сперму и наполню новой.
***
Несколько часов подряд я смотрю на Лису, одетую только в шёлковые розовые трусики. Измотанная, она уснула в тот момент, когда я мыл её. Она просто закрыла глаза и отключилась, позволив мне смыть свою сперму, которую я оставил чуть ли не на каждом участке её тела.
И мне всё ещё недостаточно. Мне всё ещё мало.
Я животное, которое она заставляет пробуждаться внутри. Но я не то неразумное существо, коим был раньше. Которому было плевать, кого трахнуть. Сейчас даже сама мысль о том, чтобы прикоснуться к кому-то, чтобы изменить ей, просто выворачивает меня наизнанку.
Я убираю налипшую на её лоб прядь волос и перебираю её сквозь пальцы. Я готов целовать эти волосы — каждую волосинку, каждую ресничек, каждую родинку.
От любования моей девочки меня отвлекает вибрация мобильного, лежащего на тумбочке. Даже сонная
Лиса приоткрывает глаз, встревоженная этим звуком.
Я, блядь, убью, кто бы там ни был.
Я ещё в более юном возрасте понял, что нужно был всегда на связи и всё контролировать, если не хочешь потерпеть неудачу, но когда рядом Лиса, мне нужно, чтобы меня никто не трогал и не мешал.
Я собираюсь скинуть вызов, пока не вижу, что звонит мне одна из сиделок Леонида. Она не стала бы тревожить меня посреди ночи просто так. Она из тех, кто опускает в голову и не поднимает до тех пор, пока я не выхожу из помещения.
Я беру трубку.
— В чём дело? — спрашиваю я.
Лиса смотрит на меня сонным, непонятливым взглядом. Я касаюсь её плеча в надежде, что она снова закроет глаза и заснёт.
—Мистер Чон, господи, я не знаю, что делать. Я вызвала скорую, его колотит, он весь трясётся и не открывает глаза. Мне кажется, он что-то выпил, я даже не видела. Клянусь, я ничего не делала.
— Что он выпил?
— Я не знаю. Возможно, что-то от давления, снотворное, ещё что-то. Я не знаю, клянусь, я ничего...
Блядь, только этого мне не хватало.
Если с ним что-то случится, Лиса не переживёт. Я подавляю тик в челюсти и спокойно переживаю девушку:
— Я сейчас приеду. Стой на месте.
Лиса подхватывается. Не уверен, что она слышала всю суть разговора, но она могла разобрать некоторые слова. Надеюсь, она ничего не разобрала. Я встаю, чтобы быстро натянуть на себя разбросанную по спальне одежду.
— Это Лина? Что случилось? Что с папой? — осипшим голосом шепчет Лиса. —Чонгук, что с папой?
Блядь, как бы было хорошо, если бы я хотя бы вышел, чтобы она ничего, нахуй, не слышала.
— Всё в порядке, принцесса, — я успокаивающе целую её в лоб и заключаю одну её руку в свои. — Сейчас снова ложись спать.
— Нет-нет, скажи. Это она, это её голос. Она плакала, что случилось? Что произошло с папой? — её шёпот становится громче, но боязливее. Она прерывисто дышат, глотая слова и появляющиеся на глазах слёзы. — Пожалуйста, скажи мне.
— Ничего не произошло.
— Ты врёшь. Куда ты уезжаешь? Я поеду с тобой.
Не успев застегнуть рубашку, я обхватываю плечи Лисы, когда она встаёт на ноги.
— Малыш, ничего не произошло. Я поеду по делам и вернусь. Ты сейчас вернёшься в кровать и продолжить спать, а когда проснёшься, я уже рядом.
Это блядская ложь, но я не могу позволить ей сейчас волноваться и переживать о том, что я не видел собственными глазами. Лучше мне держать её в неведении и самому не видеть, как будет ей больно и плохо от того, что сейчас происходит с её отцом.
Она настолько хрупкая, что любая новость может убить её, уничтожить. Я не могу позволить. Я, который ненавидел её отца за то, что он занимает отдельное место в её сердце. Я не позволю ничему разбить это хрупкое сердце. Я существую, чтобы беречь это хрупкое сердце.
— Я поеду с тобой, — трясётся Лиса, прижимаясь к моей руке. — Или одна, без тебя, но поеду.
— Ты не выйдешь из этого дома.
— Чонгук... — плачет она, разрывая моё сердце на столько кусков, что их нельзя сосчитать. Не говоря уже о том, чтобы собрать воедино. — Это мой папа. Это единственный человек, который мне важен, кроме тебя. Пожалуйста... — умоляет она, оставляя влагу своих слёз на моей груди. — Пожалуйста, я должна знать, что с моим папой... Я не смогу просто уснуть, ты ведь понимаешь это. Я буду одна, без тебя, и это убьёт меня.
Даже в такой ситуации она знает, на что давить и как в очередной раз заставить меня поджать яйца и сделать так, как она просит.
— С ним всё будет хорошо, принцесса.
Потому что я не собираюсь лишаться тестя, не собираюсь наблюдать за страданиями своей девочки, поэтому я поставлю на уши все больницы. Ни один грёбанный врач не уснет сегодня, пока не скажет, что с ним всё будет в порядке.