Глава 5
Вспоминаю, как прошла вся неделя после нашего знакомства. Вместо того, чтобы решать постоянно возникающие рабочие вопросы — я беспрерывно думал о ней. Стискивая зубы, отчётливо прокручивал, как она терпит жестокие прикосновения матери, а потом нечеловеческими слезами плачет в своей небольшой комнатке. Такая хрупкая, но столько боли умещает в себе.
Подобно мазохисту я мучил себя кучей омерзительных сцен, где ребёнок изо дня в день переживает недетские пытки. Что со мной было? Проклинать весь ёбанный мир. Продолжать курить. Продолжать не спать. Продолжать ждать звонка, но в итоге позвонить самому и убедиться в том, что ты чёртов мудак.
Зачем я ждал? Чем прикрывался? Общепринятыми нормами, которые я могу переписать за сумку набитую деньгами? Почему не принял искусственную жалость, которой пытался оправдать желание ещё раз увидеть её?
Сегодня я осознал весь абсурд человеческой жизни — когда самые близкие медленно убивают, а чужие в одно мгновение становятся почти родными. Именно в таком неправильном мире она и живёт — пытается выжить. Совсем одна. Никто не видит в глазах печаль, заставившую моё сердце остановиться в тот вечер. Никто не берётся спасать обессиленное и всеми замеченное создание, которое нуждается лишь в заботе и любви. Никто не борется за неё — никто, кроме меня. И в этом кроется самая большая нелепость, ведь кто я для неё? Случайный прохожий, поднявший упавшую девочку с мокрового асфальта. Случайный прохожий, от которого пахло сигаретами. Случайный прохожий, втихую наблюдающий за ней всю дорогу через зеркало заднего вида.
Мы едем в абсолютной тишине — даже усиливающийся дождь не разрушает нашу потаённую идиллию. Но вот я позволяю себе нарушить.
— Не скучно тебе там, принцесса?
— Нет.
— Не хочешь пересесть вперёд?
Чтобы ты была ещё ближе. Чтобы я мог наблюдать за тобой боковым зрением?
— Мне немного страшно сидеть спереди.
— Страшно? Ладно, я буду ехать медленее.
Или тебе страшно от того, что я могу позволить себе лишнего, если ты будешь ближе?
Дороги почти свободны, но я сбавляю скорость до пятидесяти, чтобы Лиса чувствовала себе комфортно.
С интересом она наблюдает за ночным городом, не отрывая взгляда от тонированного окна.
— Надеюсь, ты ещё не собираешься спать.
— Не собираюсь, а что такое?
— Просто нам ещё нужно заехать в магазин и накупить много всего. В прошлый раз мне не удалось раскрыть весь свой куринарный талант. С обыкновенными варениками это сложновато сделать, но сегодня я постараюсь тебя удивить.
У продогшей Лисы ещё остаётся немного сил на то, чтобы смущаться и заставлять меня восхищаться этим явлением. Она опускает взгляд на свои колени, при этом расплываясь в щедрой улыбке. Думает, что может спрятать красные щёки от пристального наблюдения, но я не упускаю ни одну мелочь. За двадцать восемь лет ничто меня так не умиляло. В руках повышается венозность — они крепко сжимают руль, ошибочно представляя, что в них должна быть она. Правда я бы сломал ей рёбра. Не будь у меня в кармане десятилетнего опыта вождения — мы точно попали бы в аварию, ведь на Лисе я сосредоточен намного больше, чем на дороге.
Прежде чем поехать в старую квартиру, заезжаю в ближайший супермаркет, в котором был в прошлый раз. Останавливаюсь на парковке.
— Мне тоже нужно выйти? — спрашивает Лиса, будто чего-то опаясь.
— Нет, конечно нет. Я справлюсь сам, а ты пока посиди.
В аудиосистеме включаю музыку — спокойную и ненавязчивую, чтобы она немного успокоилась расслабилась.
— Послушай пока музыку и погрейся, а я очень быстро.
Давно я не занимался бытовыми делами — в нашем доме эта прирагатива принадлежит домработнице. Но сейчас я получаю искренне удовольствие от того, что прокручиваю в голове, что может порадовать Лису в этот раз. Хотя помню ли я на самом деле, что значит в полной мере получать удовольствие? Бедная девочка ждёт меня в машине, как ребёнок ждёт возвращение родителя после тяжёлого школьного дня. Ждёт, когда он приготовит обед и крикнет, что все готово. Мечтает о светлых моментах, сотканных из домашнего уюта и материнской заботы. Разве я могу подарить ребёнку теплоту родителей? Не просто для галочки, отмахнувшись. Не только сегодня или на этой неделе, а каждый день — ежеминутно, чтобы она никогда больше не нуждалась в этом чувстве.
Да, если кто и сможет залатать бедной принцессе дыру в сердце размером с бездну — то только я. Никто другой не посмеет воспользоваться этим правом.
Набрав в тележку продуктов, иду на кассу. С трудом вспоминаю, что покупал в прошлый раз. С такими темпами надо будет покупать второй холодильник. Завершая покупки блоком сигарет на кассе, выхожу на улицу — а на выходе вижу седого мужчину в рванном изношенном пальто. Сидит на табурете. Продаёт голубые гортензии — букет по три штуки. Он держит их как спаситель держал бы скрижали. Я выкупаю все букетики, соединяя их воедино.
— Хорошего вам вечера.
— Спасибо.
Я возвращаюсь к ней.
Удивительно, что двадцать минут могут так сильно заставить меня переживать. Когда подхожу к машине, первым делом гружу пакеты в багажник. После этого открываю заднюю дверь со стороны, где сидит Лиса.
— Принцесса, это тебе.
Вновь смущается, но теперь слишком сложно спрятаться, ведь я не за рулём, а как цербер стою над ней. В следующее мгновение я погибаю так же мучительно и долгожданно, как Джон Коффи в знаменитом романе Кинга. Потому что Лиса ахнула — действительно, как пишут в классических книгах: она воскликнула «ах». Удивляется букету цветов — так смешно, наивно и по-детскому. И этот умилительный вздох безжалостно взрывает выстроенные где-то внутри меня мосты, превращая в руины маленькие города моей души. Вот так все и бывает, ведь до поры Илион тоже был нерушим. Всем известно, что взрыв — это навсегда.
— Мне? — наконец спрашивает она.
— Конечно тебе.
— Спасибо.
Она кладёт букет себе на колени — с невероятной нежностью, будтодомашнего питомца.
— Мне никто никогда не дарил цветов, — шепчет Лиса.
Давай, добей меня своими глупыми откровениями, чтобы хаос в головесменился чётким вопросом — что же ещё для тебя сделать? Поистине приятное, чего раньше ни для кого не делал — чтобы с каждым разом твоя радость и доверие увеличивались в геометрической прогрессии.
— Я это исправлю.
Вот моя реальность — вновь наблюдатьза ней в зеркало заднего видения. Медленно ехать и сдерживатьсяжелание покурить за рулём, чтобы никак не потревожить сидящего позадиангела — тем более, что он вроде заснул.
Даже спросить об этом мне не позволяетсовесть — она слишком уставшая, чтобыя посмел потревожить сладкий сон, в который она погрузилась. А меня уносят нескончаемые вопросы — на самом ли деле можно назвать нашу встречуслучайностью? Суеверен я никогда небыл. Всегда отрицал всяческие басни о том, что судьба предопределяет всё за нас — быть охотником или жертвойрешать только тебе. Но что-то всё-таки вэтом гнилом мире перевернулось — двепараллельные соприкоснулись вопрекивсем существующим законам — точнотак же, как наши с нею ладони.
Блядь, откуда в тебе столько внезапной нежности, Чон? В каких закоулкахспала столько лет? Это нормально — чувствовать такую неземную тягу к шестнадцатилетней девочке? Сколько еще мне задать себе этот заевший вопрос и сколько раз ответить, что мне наплевать на «нормальность»?
Прими свои гадкие чувства.
Наконец-то путь подходит к концу. Полина всё ещё лежит, откинувшись на подголовник — крепко спит, раз ни начто не реагирует. Дождь прекращается сразу же, только я выхожу из машины. Пытаюсь понять, что делать, чтобы не разбудить её. Но в любом случае есть только один вариант — перенести спящую Лису домой на руках.
Отнести в спальню и дать выспаться. А потом уже заниматься продуктами ицветами, которые даже сквозь сон она умудряется держать обеими руками.
Как можно тише я открываю дверцу и беру хрупкое тельце Лисы на руки. Она вроде как и осознаёт, что происходит — даже на несколько секунд открывает один глаза, но это максимум, на который она способна.
Всё будет хорошая, принцесса.
Никто больше не посмеет тебя обидеть. Ты больше не будешь одна, обещаю.
— Добрый вечер, мистер Чон, — шёпотом здоровается консьержка, сулыбкой посматривая на Лису.
Она всё понимает. Она должна все понимать.
В первый раз можнр поверить в случайность и невинность происходящего, но не во второй.
Она прямо сейчас догадывается, что дело не в родителях, попросивших присмотреть за девочкой.
Какой нормальный родитель оставит свою шестнадцатилетнюю дочь на ночь со взрослым мужчиной?
— Добрый.
— В последнее время вижу вас здесь чаще, чем за прошедшие два года.
— Так уж выходит.
— А кто-то не дотерпел до дома и заснул?
— Да, был тяжёлый день, пусть спит.
— Конечно, вам помочь?
— Нет, всё в порядке.
— Если что, всегда звоните.
— Хорошо, спасибо.
Несколько приятных минут — и она уже лежит не в моих руках, а на большой кровати, окружённая теплотой и мягкими подушками. Ненадолго присаживаюсь на край, чтобы ещё немного понаблюдать за ней прежде, чем пойду разгружать машину.
Она прелестная.
Мне кажется, что она всегда здесь была— спала на моей кровати. Умывалась в моей ванной. Кушала на моей кухне. Будто без неё здесь я не жил вовсе.
Собираюсь уходить, но тихий голосок меня останавливает:
— Чонгук?
— Да?
— А что случилось?
— Ничего, малыш. Просто не дождалась ты своего хлебушка. Ложись, не будут еще мешать.
— А ты снова уедешь? — сонно спрашивает Лиса.
Уеду ли я?
Буду честен — я бы остался, даже если бы вместо сна мне пришлось всю ночь стоять в одном положении. Я и так полностью потерял сон и покой после встречи с тобой — прямо как Пила потерял покой после встречи с Иисусом.
И пусть я атеист, но твой свет словно озаряет мою тьму, из которой я не мог выбраться на протяжении долгих лет.
Я подхожу к ней и присаживаюсь на корточки, чтобы я мог её видеть. Чтобы она могла меня видеть.
— А ты хочешь, чтобы я остался?