Согрей меня

Утреннее солнышко заливало церковь. Стояла ясная, но прохладная погода. Для ноября это было даже необычно: такое тепло не каждый год встречалось в конце осени. Оно и к лучшему: постоянные мигрени уже окончательно замучали меня, потому прогулка не была бы лишней.

Закончив свою проповедь, я с улыбкой взмахнул руками. Аплодисменты не заставили себя ждать. Они заполнили куполообразную церковь, отчего в ушах ненадолго зазвенело. И среди этого звона я услышал тихий, но отчетливый хруст. Сглотнув, я закрыл глаза. Мои губы дрогнули. Неужели опять... Уже третий раз за неделю. Надо бы переехать отсюда куда-нибудь в другое место. К тому же, в этом городке ничего меня не держит. Больше не держит. Поэтому неплохо бы основаться в Нью-Йорке или Вашингтоне. Да, было бы прелестно.

Когда я вышел из церкви, я был встречен полицейскими. Они выглядели вполне дружелюбно: в черно-зеленой форме, черной шляпе со значком и солнцезащитных очках. Завидев меня, они меня окликнули, и я обернулся. Смутное сомнение на секунду одолели меня. В конце концов, с «пропажи» Анны прошло две недели, а вестей о ее пропаже все не было и не было. Их и быть не должно. Об этом я позаботился.

— Здравствуете, мистер Грейвс. — произнес офицер. — Как поживаете?

— И вам доброго дня, офицер. К счастью, со мной все в порядке, но я все еще беспокоюсь о моей Анне.

Ложь. Ни о чем я не беспокоюсь. Да покарает меня Бог за это!

— Я знаю, сэр. Мои соболезнования. Мы делаем все возможное. Однако мы побеспокоили вас по другой причине.

Я замолк. Его слова не предвещали ничего хорошего, отчего по спине у меня пробежали мурашки, а в горле немного пересохло. Тем не менее, я старался сохранить самообладание.

— С вами все хорошо? — спросил другой полицейский, наверное, заметив бледность на моем лице.

Я покачал головой.

— Ничего страшного, сэр. Просто в последнее время меня мучают мигрени. Вот и бледнею время от времени.

— В ходе следствия, — тем временем продолжал офицер, — мы обнаружили некоторые несостыковки. То ли наши налажали, то ли что — мы так и не поняли. Так что хотелось бы на всякий случай провести в вашем доме обыск.

Обыск? Нет, нет, нет, НЕТ! Этого не может быть! Они найдут Анну, — точнее ее тело, — и поймут все. Все поймут! Надо было срочно что-то предпринять. Внезапно солнце стало греть меня слишком сильно. Жар проникал в каждую частичку моего тело, залезал в уши, глаза, нос. Он мёртвой хваткой взял меня за горло и начал душить, душить, душить. Каким несносным стало это чертово солнце. Я оттянул воротник рясы в надежде, что мне станет легче дышать, однако это ни капли не помогло. Я также продолжал задыхаться.

Заметив мое состояние, полицейские забеспокоились. Они вновь спросили меня о моем самочувствии, уточнили, не надо ли мне в больницу. Я отмахнулся: на то не было времени. Я должен сделать хоть что-то до того, как все станет хуже некуда.

— Я пройду к себе домой до вашего прихода. — произнес я, — у меня дома не очень-то и убрано. Надо же навести порядок перед приходом гостей.

И, попрощавшись, я быстрым шагом направился к себе. К счастью, мой дом располагался не так уж и далеко от церкви: нам с Анной продали его за бесценок, когда мы только переехали сюда. В тот день, готовясь к годовщине, мы были самыми счастливыми людьми на Земле. Кто же знал, что все обернется... вот так?

Вламываясь в дом, я в панике начал искать то, чем можно было разделать труп. Ножи не подходили — против сухожилий они были бессильны. Да и кости они сломать не могли. Топорик? Да, мог вполне подойти. Это был тот самый топорик, с одной стороны которого было тяжелое лезвие, о с другой — молоток с зубчиками. Я подарил его Анне, так как она долго о нем мечтала. «Ты у меня такой прелестный, Томми, такой прелестный!» — то и дело повторяла она радостно, осыпая мое лицо поцелуями. Да, Анна. Я у тебя прелестный. Просто восхитительный! Настолько восхитительный, что не сумел сжечь твой труп дотла, думая, что если даже твое тело найдут, то его не смогут опознать, мол, это дало бы мне возможность сочинить сказку, что это спрятал «какой-то психопат, дабы очернить примерного супруга и священника». Какой же я кретин! Какой же я кретин!

Сжимая инструмент в руке, я ускорился и буквально влетел в запретный погреб. Теперь там, помимо сырости, царило зловоние. Я откашлялся. Я не спускался сюда уже несколько дней, потому отвык от запаха. Как только я убил сосуд, я навещал его каждый день — убедится, что он не ожил и не начал охотится за мной. В какой-то момент я решил, что больше в этом не было нужды и перестал туда наведываться. Вот и зря.

Когда я оказался возле бочки, я наконец остановился. Что-то остановило меня. Мне вдруг стало боязно заглядывать туда, как будто вместо кишащего личинками куска мяса меня ждало нечто более зловещее, демоническое. Уверенности в том, что я смог изгнать нечестивого, значительно поубавилось. Может, зря я все это сделал? Может, мне просто показалось, что она стала одержима, что она стала дьяволом? Может, я ошибся? Все мы не без греха, все мы люди, и нам свойственно совершать ошибки. Я совершал ошибки, и самой большой из них было бездействие, с которым я смотрел на старшего брата, который погибал у меня на глазах, утопая в реке. Считается ли это убийством? Такой ли я чист, каким казался на первый взгляд, или же я просто вру самому себе? Я не смог уберечь старшего брата и не смог уберечь жену от напастей Сатаны. По сути своей я такой же грешник, как и все. Просто я все время пытаюсь закрыть на это глаза. Сглотнув, я хныкнул, едва не заплакав. Мне стало страшно. Впервые за столько лет мне стало страшно.

Наконец, выдохнув, я медленно подошел к баку, где я в ужасе увидел невообразимое.

Там, в мусорном ведре, лежала Анна. Целая и невредимая. Почувствовав мое присутствие, она взглянула на меня и широко улыбнулась. Как будто все было хорошо. Как будто вместо нее не должно было быть сгнившего трупа.

— Привет, Томми. — произнесла она тоненьким голоском, — Ты вернулся. Ты и правда вернулся.

— Анна...

— Это я, Томми... Ан-на...

Что-то не так... Что-то явно не так... Что-то в ней изменилось, но я словно отрицал это. Я видел свою возлюбленную. Она вновь была мой любимой супругой.

— Все крысы убежали. — тут выдала она, отчего меня передернула от отвращения, — Они съели все лишнее у меня и убежали, так что теперь мне холодно. И, кроме личинок да мух, у меня никого нет. — и, протянув ко мне свои мертвенно-бледные ручки, она добавила: — Согрей меня.

Я выдохнул и покачал головой. Все не так. Все не так, как надо. Она не одержима, это точно, но в ней что-то изменилось. Она была иной. Она стала злым духом. Да... Злым духом. Это было стоящее объяснение.

— Господь Бог... — начал я, — Спаси и сохрани...

И как только я хотел произнести молитву, что-то толкнуло меня в бочку со всей силы. Я закричал, пытался выбраться, но Анна, — или то, что ею стало, — обняло меня со всей силы. И в этой гнилой вони я задыхался. Я умирал в объятиях живого мертвеца, пока я не потерял сознание.