Заречье

Деревеньку эту Заречьем кличут, в ней самая красивая девица живет, что от смерти тебя спасет.

Уже месяц прошёл, как я в этом местечке догниваю. Твари больше не тревожат землю, лишь по ночам упыри кровушку со скотинки пьют и утопленцы на болотах рыщут тех, кто по клюкву ходит долго.
Сегодня я проснулся рано и тут же пошёл в коровник. Там меня уже девка встретила — Рита. Сегодня ее очередь за животиной приглядывать.
– Здравствуй, ну, что там мою буренку уже отправили пастись? – Заговорил я.
– Да, уже как пол часа тому прошло. А вы по чью душу? Мою или коровкину?
– По обе души.
– От значит как, – пробормотала она на выдохе.
Я достал небольшой мешочек с рублями и протянул девушке.
– Это тебе плата за работу?
– Да вы что? От кого же на меня такая милость?
– От Сергея. Вчера заезжал, чтобы дояркам причинное отдать, а тебя он не нашёл.
– Ах, да белье я стирала. Совсем уже закружилась. Сейчас ещё с посевами надо управится, – Рита замолчала, а после тяжело выдохнула, – а от коровки чего вам надобно?
– Молока, – спокойно ответил ей.
– Снова подсчёты?
– Да куда? Вчера же считал. Пить я хочу.
– Ой, да нате-ж, – она протянула мне черпачок с молоком.
Я взял его и сразу выпил все, что налито было.

После из коровника я решил вернутся домой и разобрать бумаги, которые от прошлых хозяев остались. Говорили мне, что тут до меня тут дедушка какой-то жил.
Пока по тропке к дому шёл, невольно на Смородину глянул и тут мне мост Калинов увидился, что в Навь ведёт. Сказать, что я испугался — это ничего не сказать. Быстро вернулся в истопку и открыл комод старый по приходу.
Порывшись в нем, я так и не нашёл ничего стоящего глазу моему и вскоре решил, что пустое оно, и, зажгя маленькую свечку принялся выставлять отсчеты за неделю. Сколько яиц собрали, сколько было по дворам роздано, сколько хлеба выпекли и прочая скучная чепуха.
Прозанимался сим делом делом я долго, но потом ко мне в дверь постучали. По этому нежному стуку я сразу понял, кто ко мне пожаловал.
– Заходи.
– Здравствуйте, – сказала мне Настенька с порога, – вам мама моя пирожки испекла и попросила занести.
– Мама? – Удивленно спросил я.
Она метнулась к моему деревянному столу и поставила рядом корзинку, а после зашла ко мне за спину.
– Чем заняты? Снова бумажная волокита?
– Да, видимо я кандалами к цифрам закован.
– А ключик найти не пытались? Или хотя бы пилу? – На ее лице появилась роковая улыбка.
– В каком смысле?
– Отвлечься, Ваня, – с этими словами она протянула мне пирожок.
Я откусил его хрустящий краюшек, а после добавил:
– Ох, обманываешь меня, Настенька. Мама твоя другие пирожки печет. Не пересаливает.
Девушка опустила глаза вниз, а после положила руки на мои плечи.
– Раскусили, – она улыбнулась и ее звонкий смех наполнил всю комнату, словно бурлящая пена, укрывающая водную гладь.
Такая пена под которой можно задохнуться и никогда не всплыть более, а после покоится на дне под пеленой наслаждения.
Девушка наклонилась ко мне и заглянула в мои глаза, апосля потянулась к моим губам.
Короткий вдох и мы слились в нежном поцелуе, наполнивший мое сердце живительной силой. Мне хотелось, чтобы это длилось вечно. Хотел бы чувствовать ее вздымающуюся шёлковыми волнами грудь, содрогаться от ее пальцев, аккуратно обвивающих шею, а после раствориться вместе с ней в полуденной неге.

Все дни мы проводили вместе и сегодняшний исключением не был. По полудню мы решили с ней прогуляться по рощице березовой.
Я ждал ее на лавке около ярмарки, которая сегодня была в самом разгаре, с букетом ромашек. Вглядываясь в даль, я пытался зацепится за Настеньку взглядом, но ее все не было видно.
Жара впивалась в мою кожу клиньями раскалённого меча. Даже здесь, за Уральскими горам, солнце печёт как не в себе. Уже распластавшись по дубовой лавке, я услышал знакомый голосок со стороны, где старушки пытаются продать козье молоко и березовый сок.
– Ваня! – Позвала меня девушка.
Я тут же ринулся ей навстречу, и обнял, после вручил ей букет. Она уткнулась туда своим маленьким носиком, а потом достала оттуда один цветочек и вплела его себе в волосы.
– Я так рад тебя видеть, – тихо шепнул ей ну ухо.
– Мы же виделись утром, аль нет? – Настенька закусила губу и глазком подмигнула мне, – прости что задержалась, для маменьки нужно было кое-что прикупить.
Я лишь поцеловал ее в щеку и взял под руку.
– А не опасно, что мы туда гулять идём? – Поинтересовался я.
– Не трусь, по дням там не бывает никого. Можем токмо натолкнутся на того, кто пошёл за грибами, да трав насобирать.
– А кой-нибудь Леший не пойдёт за травами, чтобы вновь убитого приправить пряностями?
– Нет, Лешии не едят в обед. У них сон по часам этим. Как можно не знать вещей очевидных? – Возмущённо сказала девушка с толикой превосходства в голосе.

Лучи солнца, пробирающиеся сквозь зеленую листву, рассыпались каскадом на траве, через которую прорастали нежные цветы. Белоснежные стволы берёз рябели в глазах и свет отливал на них нежными струйками. Шум птиц доносился откуда-то издалека. Если закрыть глаза, то можно полностью растворится в шуме клювиков птичьих.
Настенька расплела свои волосы, и теперь тёплый летний ветер играл с ними, развевая по туманной глади лесного пейзажа. Мы мягко ступали по земле и говорили, считай, обо всем. Как жила до меня деревня. Как Москва выглядит. Настенька мне даже призналась, что всегда мечтала там побывать. На храмы посмотреть, на Кремль.
– А кто же до меня-то в доме жил? – Захотел я разузнать.
– Мужичок один. Уроженец деревни нашей был. Жизнь свою тихо провёл, всегда в доме сидел. Жена померла у него, а дети бросили, да разъехались — двое в Тулу отправились, а дочка в Петербург. Пошёл к нему как-то Владимир, чтобы зерно отдать, которое ему барин передал. Заходит, а там он висит на верёвке. Гул поднялся, что аж до станицы соседней слышно было. Мы сжигать его тело не стали, а захоронили на кладбище старом. Жарко тогда было, побоялись, что всю деревню спалим, – тихо рассказала мне Настенька, будто боясь, что могут нас уши злые услышать.
Я вздрогнул.
– Ну вот, и как мне жить теперь в доме?
– Как и раньше.
– Твоя воля, – сказал я и поцеловал ее в губы, прижав к себе, – буду с тобой жить.
Настенька положила мне палец на губы.
– Нельзя вместе жить. Ни к кому по ночам в дом нельзя ходить, – девушка резко сменила тон голоса на встревоженный,
– Отчего же?
– Увидеть можешь то, после чего так же в петлю захочешь, как и хозяин прошлый.
Настенька смотрела на меня и ее глаза мокрели с каждой секундой.
– Не ходи ни к ко мне, ни к кому более. Прошу, – она заплакала.
– Хорошо, я обещаю, – я обнял ее и зарылся носом в волосы, сжимая руками вздрагивающее хрупкое тело.

Вечерело. С новым дуновением ветра полетел тополиный пух. Когда я подходил к дому, меня взял озноб. Становилось не по себе после рассказанного. Гогот гусей, идущих от речки, пронзал уши ещё сильнее. Мы распрощались с Настенькой, и я пошел к себе домой.
Переступив порог, сразу взял соль и под дверь насыпал, дабы отпугнуть нечестивцев от себя. В доме было неимоверно жарко, потому я распахнул ставни на большом окне, чтобы впустить внутрь вечернюю прохладу, а также открыл заслон у печки, чтобы сквозняк прогулялся по комнате.
Тем временем, намочив тряпку я зашёл в комнату, где стоял алтарь. Первым делом, надел новый венчик из трав, который мне отдала Настенька. Протер стол и полки, затем достал из-за пазухи краюху хлеба и положил ее в глиняную миску.
Подметая пол, я наткнулся на раздвижную половицу. Она настолько маленькой была, что лишь рука туда протиснутся могла. Решив, что там могут быть о прошлом хозяине сведения, я открыл половицу.
В тайничке стоял сундучок, покрытый слоем пыли. Я взял его и слега потряс, но никакого шума изнутри не послышалось.
Открыв шкатулку, в нос мне сразу ударил запах старины и застоявшейся грязи. Внутри были всякого рода бумаженции.
Я взял первую. Пером была нарисована модель человека. Он, расчерченный напополам, стоял в круге. Весь рисунок напомнил схему да Винчи, но имелось и отличие: одна часть человека была совсем обычной, а другая будто он гнил несколько дней в гробу, а после его достали. С обвислой кожей, облезлыми жёсткими волосами, и впалым подгнивающим носом. На обратное же стороне надписи красовались — Кто они? Самые загадочные монстры заречья.
Второй лист. Описание одного из самых таинственных духов — Полуночницы. Пробежав глазами по написанному, я не нашёл для себя ничего интересно, возможно оттого что ничего не смыслю в этом.
Третий лист. В заголовке было начиркано – дочка вурдалака. Это уже было интересно.
Развернув бумажку, я заметил довольно подробный рисунок девушки с худощавым телом, острыми когтями и мордой нетопыря. На соседней странице описание:
От скрещивания чистого и нечистого, коли родится ребёнок то получится монстр на мышь летучую похожий. Монстр этот обладает даром странным — уже убитых вновь к жизни поднять может.
Я достал следующий лист. Там были изображены домики. Какая-то деревушка, стоящая посреди деревьев. На Заречье похожа, а рядом надпись — истина.

Прохладный ветер по спине моей пробежал лапками кошачьим и тут вспомнилось мне, что окно все ещё открыто, а солнце почти село. Я тут же метнулся к ставням, и пока закрывал окно невольно взглянул вдаль. В сторону леса. Это стало моей ошибкой, потому как оказалось, что монстры уже выходят из своей спячки.
Глазами я встретил старичка. Его тело укрывала чёрная мантия. Он медленно шёл от леса к моему дому. Я заметил, что на челюсти его кожи нет и зубы желтые оголены, а глаза белым огнём светят. Без зрачков. Старик продолжал шагать медленно к дому, бормоча себе что-то под нос. Захлопнув ставни, я сел под окно, и, проползая по полу схватил соль со стола, а после кинул на него горсть.
– Не достанешь, падла, – тихо сказал я.
Тут мне вспомнилась одна деталь. На шее его болталась верёвка с петлей на шее затянутой.
От этого меня ещё больший страх пробил, апосля я услышал как то ползёт по моей моему дому на крышу. Заслонка! Совсем про заслонку забыл. Резко задвинув ее, я почувствовал, как верёвка упала на металл сверху.
– Не твой это дом. Мой. Пусти обратно, – кричала нечисть. Этот крик был похож на треск костра, из-за того что его связки сгнили.
– Зря ты тут появился. Не здесь место твоё. Мое. Верни мое. Отдай. ОТДАЙ! – он скрёб заслонку когтями, и металлический скрип душил мое горло.
– Сожгу тварь! – крикнул ему
Я схватил огниво и поджег записки, которые были у меня в руках, от этого существо завизжало, будто я отрубил его руку. Огонь сразу схватил дрова и дым начал заполнять комнату. Повязав мокрую тряпку на рот, я залёг вниз, подкинув ещё дров.
Заслонка тем временем все сильнее нагревалась от огня.
– Нравится? – воскликнул я.
От жара упырь застонал, и, издав хрип пополз вверх по трубе. Я тут же открыт заслонку, чтобы выпустить дым, и в печь упала верёвка с его шеи, которую тут же взяло ненасытное пламя.
Уползая он сказал:
– Не здесь место твое! Не здесь истина! Убью! Кровь всю выпью из сердца!

После остался лишь звук потрескивающих дров и цвирканье сверчков где-то вдали.

На утро я сразу отправился к Настеньке и ее маме. Они сказали, что слышали, как на меня кто-то напал, но не могли помочь.
– Расскажи о нем, милый, – сказала мне Катерина. Настенькина мама.
– Старик гнилой, весь в чёрное одет. Глаза белые, а на шее петля.
Настенька тревожно поглядела на свою маму, а та спокойно выдохнула и сказала.
– Пришёл значит он.
– Кто? – Спросил я.
– Григорий. Тот что жил раньше в доме твоем. Мы тело его не сожгли, – она опустила глаза, – говорила же Владимиру, что поднимется.
– Идти к конюху значит? – Девушка положила руку на плечо женщины.
– Да. Ты знаешь, что делать, – Катерина дала ей мешок с просо и маленький топорик.

Мы подошли к конюшням. Конюх по имени Дмитрий вышел из своей коморки.
– Лошадку надобно?
– Да. Ту что мне по ссылке выделили, – заговорил с ним.
– Краденую значит? – Ему, видимо, показалось что это смешная шутка.
Я никак не отреагировал.
Дмитрий подвёл мою кобылку и Настенька взяла меня под руку.
– Зачем ж рубить ее? – Вдруг выпалил нам вслед конюх, заметив топор в руках у девушки и мешочек с просо.
Мы пропустили слова его мимо ушей.

– Ты уверена, что нам следует туда идти? – Заволновался я.
Мы стояли за моим домом прямо перед лесом, откуда вышел этой ночью Григорий.
– Днём он нас не тронет.
За великими, прорвавшими небо соснами оказалось старое кладбище.
– И что мы делать собираемся?
– Кобылку твою по могилам будем водить, а где остановится — там значит и стригой.
– Значит, ко мне пришёл этой ночью стригой?
– Да, – уверенно ответила мне девушка.
Мы пошли по кладбищу, и от каждого стука лошадиных копыт мое сердце падало в пропасть.
Здесь тихо. Ни веселой песни синиц не слышно, ни ветра. Гробовая тишина. Может и после смерти нас будет ждать лишь гробовая тишина, а не обещанная «вторая жизнь»? Я взглянул в небо и подумал: видит ли с небес меня моя сестрица, или теперь ее не существует в этом мире?
Лошадь все перешагивала могилы, в то время как мы доходили до конца кладбища. Вдруг кобыла остановилась около неприметной могилки, упорно отказываясь идти дальше
– Он там?
– Да.
Я копнул землю ногой и тут же показался осиновый гроб. Ловко открыв его, я увидел того самого Григория. Заметив его, лошадь встала на дыбы и собирался бежать, но девушка остановила ее и мягко погладила по морде, заставив отвернутся. После, она дала мне топор и просо.
– Отруби ему голову и положи в ноги, а потом все просто внутри рассыпь, – сказала Настенька, поглаживая кобылку.
Я занес топор на его головой, и как только лезвие коснулось его головы — из леса сразу донеслось пение птиц.

Из народных сказаний.
Стригой, штрыга, стрыга.
Монстр этот под совиный клич появляется. Мертвец это восставший, что хочет кровинушки людской испить — вомпер он.
Стригоями становятся висельники или же грязно убитые люди. Гниют они в могилах медленно, а сами аж два сердца имеют — людское и нечестивое.
Обитают стригои на кладбищах. В основном, кровь животных пьют, но человеческой больше хотят.
Чтобы избавится от вомпера нужно пойди на кладбище с лошадью и заставить ее переступать могилы. Где встала лошадь — в той и стрыга лежит. Ему нужно головушку отрубить и в ноги лицом вниз положит. На случай ещё зерна насыпать, ежели сможет проснутся.
Пока стригой все зернышки не пересчитает — не поднимается из могилы.