Тьма обетованная

Сильнейшие мигрени притупили мои способности к размышлению, но я не утратил здравого смысла, я все еще жду той роковой минуты, когда полностью смогу забыться и отдаться в объятья тьмы. Навязчивый писк кардиомонитора не сможет отвлечь меня и заставить хоть на секунду поверить, что что-то есть по ту сторону – там есть только тьма, тьма обетованная, которая рано или поздно приберет всех и каждого к своим рукам.

Я лежу здесь один в палате реанимации, без надежды на то, что кто-то будет вещать мне обнадеживающие речи, когда она будет близко; без чьей-то теплой и родной руки. Есть только одна рука, ледяную хватку которой я уже чувствую на своей груди – это ее рука...

Шум из больничных коридоров постепенно притупляется, свет из-за занавешенных окон все более и более меркнет, пока не остается ничего, абсолютного ничего. Нет ни звука, ни движения, ни отголоска тепла, нет даже меня самого, нет ни боли, ни этих мыслей – нет и никогда не было. Не было никогда моих родных, не было друзей, не было коллег по работе, не было случайных прохожих, не было добра и зла – ничего не было.

«И это конец?» – вдруг прозвучало в моей голове, и я понял, что она еще не добралась до меня, что это была только агония. И холодный пот выступил по всему моему телу, и я весь затрясся в сильнейшей лихорадке.

Несмотря на страшную боль, которую это повлечет за собой, я открыл глаза, чтобы хотя бы еще одно мгновенье взглянуть на свет. Я хриплым стоном прокричал «Сестра!», чтобы хотя бы один человек был рядом со мной в эту минуту, но никто не пришел и не было сил на еще один крик о помощи. Веки тяжелели с каждой миллисекундой и, наконец, сколько я не сопротивлялся, они сомкнулись, унося за собой последний лучик света.

Я чувствую, что не могу вздохнуть; меня обуял страшный озноб. Раздается длительный писк и сразу после... я падаю...