Позренев Рубник

 Двадцать лет назад знаменитые минеральные источники, привлекавшие в Позренев Рубник туристов со всего мира, высохли, обрекая горный курорт на безработицу и постепенное запустение. К сожалению, кроме ошеломительно красивой природы, сосредоточенной вокруг, Рубник своим жителям ничего предложить не мог, и многие предпочитали искать свое счастье в других городах, постепенно покидая родные края...
Как бы там ни было, меня, как и многих художников, сюда привела именно природа: смыкавшееся вокруг кольцо гор, усеянных древними лесами, ручейки, венами бегущие через весь город по дороге в великую Лабу, безлюдные парки, сокрытые в тени кленов, и, конечно же, заброшенные центры отдыха и дома, несущие в себе печальный дух запустения. На лето в Академии задали совершенно безумное количество пейзажей, а поскольку свой родной городок за четыре года обучения я уже изрисовала вдоль и поперек, манящие дали ближнего зарубежья были как нельзя кстати. Кроме того, здесь можно было без проблем снять дешевое жилье и за сущие гроши питаться в пережившем эти две неблагоприятные декады ресторанчике национальной кухни.
Хозяйка квартиры, с которой я связалась через знакомых своих знакомых, была моей соотечественницей, приехавшей в Позренев Рубник с семьей около сорока лет назад. Эта полная женщина с покрытым глубокими морщинами лицом и вымученной улыбкой встретила меня на автобусной станции, и все в ней, от выцветшего, некогда пестрого узорчатого платья, до сутулых круглых плеч, кричало о том, что она необычайно одинока.
- Здравствуйте, - сказала она на родном языке, в котором, тем не менее, прочно прижились характерные чешские нотки. Женщина выглядела немного недовольной из-за того, что я опоздала. - Я Маргарита Иосифовна.
- Рина, - представилась я. Всегда, сознательно или нет, старалась избегать столь неоригинального «Катя», а полный вариант своего имени так и вовсе терпеть не могла.
Улицы Позренева Рубника были удивительно пустынны несмотря на разгар рабочего дня. Мне сразу представилось, как здорово они могут смотреться в тумане. И в жизни, и, например, в акварели. Невзирая на практически полную безлюдность, в городке царила идеальная чистота: асфальт был подметен, кусты - подстрижены, цветущие пионами клумбы лишены и намека на сорняки. Мне определенно здесь нравилось.
Дом, где я собиралась жить весь следующий месяц, находился в самом сердце Рубника, в некогда забитой приезжими до отказа курортной зоне. После того, как источники закрыли, большинство санаториев и гостиниц власти равномерно распределили между теми, кто не имел собственного жилья. Для семьи Маргариты Иосифовны это был дар свыше: до этого они много лет ютились в съемной комнатушке общежития для сезонных рабочих и туристов, неспособных снять номер в нормальной гостинице.
- Мы тогда так радовались, - делилась женщина, когда мы вошли через местами проржавевшую калитку в небольшой садик. – Нам достался номер на шестерых, и после ремонта из него получилась вполне себе приличная, просторная квартира с открытой кухней и отдельным санузлом. Никаких больше очередей на этаже, Риночка, представляете...
- Да, Маргарита Иосифовна, я сама жила в общежитии девять месяцев в году, - для вежливости покивала я, больше глазея по сторонам, чем слушая разговорившуюся женщину.
- Даже жаль, что пришлось переехать, - продолжала женщина.
Мы повернули за угол домика с садовыми принадлежностями и оказались на открытой площадке рядом со входом в жилой корпус бывшего санатория.
- А это что, такие бассейны? - удивилась я, указывая на несколько пустых круглых углублений в площадке, вымощенных голубым кафелем и огражденных мраморными бортиками.
- Это раньше были минеральные купели под открытым небом. Уже много лет здесь никто не купался, - поведала моя провожатая. – А вот там, слева, был открытый бар, сейчас только костяк и остался...
Я поглядела, куда она указывала. Действительно, пустующую барную стойку оставили, где была, вместе с полками и столешницами, за которыми когда-то творил свои алкогольные шедевры неизвестный бармен. Перед ней стояла молодая женщина лет двадцати пяти в джинсах и синей майке с нашитыми белыми цветами. Она как-то странно пританцовывала, буравя нас недовольным взглядом. Меня больше смутило то, что она пыталась танцевать без музыки.
Я отвернулась, заметив только, что моя спутница вдруг ответила незнакомке взором, полным искреннего сожаления...
Но не мое ведь дело, правда?
Мы зашли в бывший корпус санатория, поздоровались со старым чехом, служащим здесь консьержем, и поднялись по лестнице на четвертый этаж (лифты, по словам моей спутницы, уже десять лет как не работали). Покрытым ржавчиной ключом Маргарита Иосифовна открыла старую скрипучую дверь, и я впервые увидела место, где мне предстояло жить и творить...
- Вот мы и пришли, - с нервным смешком сказала женщина, и я вполне понимала, откуда в ее голосе взялась эта неуверенность.
Наверное, если бы я никогда не жила в общежитии, увиденное шокировало бы меня. Квартира была очень большой, и это впечатление необъятного пространства всячески поддерживалось почти полным отсутствием мебели и голыми, недавно побеленными, судя по запаху, стенами.
В дальнем углу стояла обычная одноместная кровать, на полу лежали тонкие длинные коврики, которыми обычно накрывают диваны и кресла; открытая кухонька со столешницами испорченного защитным покрытием цвета бисмарк-фуриозо и варочной поверхностью на две кастрюльки казалась вполне практичной...
Пожалуй, мне почти сразу захотелось достать скетчбук и сделать хотя бы зарисовку. Обычного мягкого карандаша было бы достаточно, чтобы передать всю суть этого места – и осталось бы только расставить акценты так просящимся сюда угольно-черным восковым мелком.
Дверь на широкий балкон была открыта, и за покачивающимися от ветерка прозрачно-бежевыми шторами кто-то стоял. Я отодвинула заграждавшие обзор складки легкой ткани и увидела прелестную девочку с золотистыми волосами, собранными в высокий хвостик. Девочка самозабвенно танцевала, глаза ее были закрыты, а на миленьком лице читалась безмятежность. Конечно, она и не подозревала, что за ней наблюдают. Чтобы ненароком не испугать ребенка, я отпустила штору и вернулась к ожидавшей меня Маргарите Иосифовне, присевшей на краешек застеленной кровати.
- Ремонта, конечно, давно не было, да и некому его делать, честно говоря, - затараторила женщина, когда я опустилась рядом, все еще задумчиво косясь в сторону колыхавшихся штор у входа на балкон. – Но потому и цена такая низкая, даже для Рубника...
Я почти не слышала ее сбивчивых оправданий, звучавших то растерянно, то набиравших уверенность.
- А что это там за ребенок? – отклонившись так, чтоб Маргарита лучше слышала, шепотом спросила я.
Женщина мигом переменилась в лице. Краска схлынула с щек, оставляя ее практически монохромной вместе с бледными губами и черными, перемежающимися седыми прядями волосами.
- Ты можешь ее видеть? – Женщина отшатнулась от меня, глядя так, словно я только что пригрозила ей чем-то страшным, прижала руку к сердцу.
И разрыдалась.
Сбитая с толку такой реакцией, я вскочила с кровати, быстро отыскала в одной из кухонных тумб граненый стакан и набрала для Маргариты воды из-под крана. Сама она в это время заливалась слезами, не в силах совладать с собой, и почти вслепую нашаривала в своей внушительной сумке нужное лекарство.
- Это... это Элишка, моя внучка, - всхлипывая через слово, сказала женщина, принимая из моих рука стакан воды и капая туда десять капель из пузырька с успокоительным. Отпив немного, она сделала глубокий вдох, прежде чем добавить: – Она умерла.
Это напоминало какую-то глупую шутку. С разницей лишь в том, что Маргарита Иосифовна не выглядела кем-то, способным шутить на подобные темы.
- Вы хотите сказать, она?.. – у меня, кажется, пересохло во рту. Я никогда не отвергала самой возможности существования в нашем мире чего-то потустороннего, но говорить об этом все равно было неописуемо странно.
- Ты и женщину возле бара видела? – прищурилась Маргарита, вытирая мокрые щеки тыльной стороной ладони. – Такую кудрявую, в синей майке?
- Она тоже?..
- Да. Это Элишкина мама.
Мы замолчали. Пока моя собеседница приводила себя в порядок, я пыталась переварить и усвоить услышанное.
- Вы мне про эту квартиру не все рассказали, верно? – спросила я спустя пару минут, покосившись на женщину. В заплаканном виде та казалась старше еще лет на десять. Маргарита Иосифовна кивнула.
- Прости, Риночка. Времена такие... деньги очень нужны, а кроме вас, туристов, здесь их брать неоткуда...
- Что здесь произошло? – я снова глянула в сторону балкона. Розовое пятнышко платья той девочки, отплясывающее за тонкими занавесками, напоминало о том, что она никуда не делась. И о том, что, если все это не какой-то глупый розыгрыш, она... умерла?
- Я сейчас расскажу, погоди, Риночка, - всхлипнув еще раз и глубоко вздохнув, Маргарита Иосифовна вернула контроль над собой, стараясь сосредоточиться на рассказе. – Эта квартира... Были времена, когда мы счастливо жили здесь всей семьей: я, муж, наш старший сын Марек и дочь Бранка.
Марек после школы сразу уехал на учебу в Германию. Он всегда хотел добиться большего, чем мы с отцом, так и получилось.
А Браночка... она была себе на уме, наша Браночка. С четырнадцати лет убегала из дома к своим уличным друзьям. Мы с Николашем, мужем моим покойным, все ждали, что она сама одумается, поймет - так жить нельзя. Пока мы ждали, стараясь быть хорошими родителями...
В общем, в шестнадцать Бранка забеременела Элишкой. Мы не знали, кто отец... Мы думали, нам придется уговаривать ее оставить дите себе, отговаривать от греха, но это было лишним. Браночка и не думала избавляться от ребенка. Беременность сделала ее серьезней, Рина. Она сразу порвала со своей компанией и стала проводить больше времени дома, читала много книг о воспитании детей и вязала для Элишки носочки...
Маргарита прикрыла глаза ладонями, вытирая остатки слез с редких ресниц.
- Вскоре после рождения Элишки мы с мужем скопили достаточно денег, чтобы купить домик на дачном участке. Когда внучке исполнилось два годика, мы окончательно переехали туда, видя, что Бранке прекрасно удается заботиться о девочке и без нас. Они стали жить здесь только вдвоем, а мы иногда навещали их на выходных, помогая деньгами и продуктами.
Когда Элишке было пять, Бранка захотела найти себе пару. Понимаешь, Риночка, ей было все равно, что в Рубнике ее осуждают, мол, мать-одиночка, ребенок от не пойми кого. Ей просто хотелось найти кого-нибудь, кто любил бы ее со всеми недостатками и хорошо относился бы к маленькой Элишке. Хотя Бранке на тот момент почти исполнилось двадцать два, в душе она оставалась все той же глупенькой девочкой. Поэтому она искала себе мужчину не там, где можно встретить кого-то хорошего...
Она стала часто посещать местные бары и дискотеки. После закрытия курортов в Позренев Рубник все еще съезжались туристы – художники и скульпторы, любители походов, писатели, желающие уединения. Один такой даже снимал квартиру напротив, целых лет пять так жил... - голос Маргариты Иосифовны дрогнул, и она посмотрела в сторону балкона.
Маленькая Элишка подошла к нам и без лишнего стеснения уселась рядом со мной.
- Привет, бабуль, - сказала она. Ее тонкий детский голосок звучал так же необычно, как и голос Маргариты, когда она говорила не на чешском. – Кто это?
- Это Риночка, мой зайчик, - ответила женщина.
- Я Элишка, - произнесла девочка, склонив голову набок.
Прелесть, а не ребенок. Смешной курносый носик идеальной, можно сказать, классической формы, длинные ресницы удивительного персикового оттенка и совершенно прекрасные глаза: крошечные зрачки и кажущиеся огромными радужки, состоящие из ярко-синих, перваншевых, голубых и, самых тонких, серебристых секторов. Стоит ли говорить о том, что мне тут же понадобился мольберт, мои кисти и густые масляные краски?
Элишка долго изучающе рассматривала меня в ответ.
- Откуда ты пришла? – спросила она.
- С автостанции.
- Это далеко-о... - протянула девочка.
- Я так долго ждала этой поездки, что совершенно не устала, - хмыкнула я. Элишка подумала и понимающе кивнула. А затем, помедлив, прислонилась ко мне, обняв меня за локоть.
Это было чертовски мило. Заметив удивленно вытянувшееся бледное лицо Маргариты Иосифовны, я неуверенно улыбнулась. И чертовски странно, наверное.
- Извините и продолжайте, пожалуйста, - попросила я.
Аккуратно подбирая слова и стараясь говорить очень дипломатично, чтобы не навредить памяти дочери, Маргарита Иосифовна рассказала о том, как Бранка посещала всевозможные вечеринки в поисках своего принца. Обычно поиски заканчивались тем, что клюнувшего туриста она приводила на ночь в свою квартиру, а утром он неизменно сбегал из ее постели, порой даже забирая с собой «сувенир» в виде Бранкиных браслетов или цепочек.
- Погодите, - не выдержала я. – А где все это время была Элишка?
- С матерью, - сокрушенно покачала головой Маргарита. – Мы с Николашем тогда не знали, что здесь происходит. Бранке не на кого было оставить дочку, вот она и брала ее всюду с собой...
- На дискотеки, когда шла цеплять пьяных мужиков? – я пришла в ужас от услышанного. Тут же вспомнилась Бранка в своей синей майке, танцующая возле старого открытого бара. Она становилась мне все более неприятна с каждой секундой, несмотря на дипломатические усилия Маргариты Иосифовны.
- Не суди ее строго, Рина, - попросила женщина. – Она жестоко расплатилась за свои ошибки...
- Я тоже жестоко расплатилась за ее ошибки, - твердо сказала Элишка, и я не придумала ничего лучше, чем утешающе приобнять ее за плечики. Девочка взяла меня за руку и слабо улыбнулась.
Женщина, видя это, испустила очередной горестный вздох и продолжила:
- Однажды ночью Бранка с Элишкой возвращались из бара одни, и, недалеко отсюда, на перекрестке их... их сбила машина. Водитель тут же уехал с места преступления, оставив моих девочек умирать.
Я почувствовала, что дальше будет что-то очень плохое. Уже сейчас Маргарите вновь потребовалось немного времени, чтобы собраться с духом и допить остатки раствора валерьянки.
- Браночка скончалась на месте, - продолжила женщина, - а Элишка была еще жива. К несчастью, их нашел Лукаш Горак. Я его упоминала, он жил по соседству довольно долгое время. Он был скульптором и вел очень закрытый образ жизни; днем отсыпался, а ночью ходил по Рубнику и заглядывал людям в окна... Иногда, испугавшись, кто-то вызывал полицию, но Горак вечно божился полицейским, что не собирался делать ничего плохого. Просто гулял, искал что-то... чтобы вдохновиться на очередной шедевр.
- От него плохо пахло, - вспомнила Элишка, сморщив свой прелестный носик.
- И этот жуткий человек, - голос Маргариты заклокотал от охватившего ее гнева, - этот больной мерзавец вместо того, чтобы вызвать скорую...
- Вдохновился, - закончила я, холодея от смысла, невольно вложенного в это слово.
- Да, он... Он знал, что они живут по соседству. Он нашел у Бранки ключ, и принес их с Элишкой сюда, - с каждым словом голос Маргариты дрожал все сильнее, но она очень старалась не сорваться. - А затем взял у себя из мастерской скальпель, пилу, ведро эпо... эпоксидной смолы...
- О господи, - вырвалось у меня.
- Сначала он вынес всю мебель на балкон, чтобы освободить место. Сорвал обои... Он...
У Маргариты Иосифовны началась тихая истерика: слез больше не было, но голос то подскакивал до визга, то срывался на какой-то невообразимый хрип.
Элишка с любопытством смотрела на смешно говорящую бабушку. А я слушала ее сбивчивую, нечеткую речь, непроизвольно представляя все услышанное.
Лукаш Горак выпустил Бранке и Элишке кровь, собрал ее в таз и с помощью малярной кисти закрасил стены. Тела он разделил столярной пилой, и смолой соединил части в произвольном порядке. И расставил все это по квартире.
- Он сам позвал полицейских, - сказала девочка, прерывая Маргариту, когда той стало совсем трудно говорить. – Он хотел, чтобы они посмотрели на его иста... инста...
- Инсталляцию, - с трудом выпалила я, совершенно оцепеневшая от такой развязки. Внутри меня воцарилась пустота, и я вдруг подумала, что пустота эта не столь метафорична, сколь реальна.
- Слава богу, что Элишка умерла еще когда он проделывал это с ее матерью... - сказала Маргарита Иосифовна, и ее круглые плечи поникли еще сильнее.
Бедная женщина. Каково же ей было, когда ее просили опознать тела?..
- Элишка, - обратилась я к девочке. – А почему ты здесь без мамы?
- Потому что она мне не нужна. Она оказалась очень плохой мамой. Из-за нее мы обе умерли.
- Ты не впускаешь ее?
- Да. Поначалу она скреблась в двери по ночам, умоляя, чтобы я ее простила. Но я попросила бабулю завести черного кота с белыми лапками, и когда появился Собеслав, она больше не приходила.
Тут же, словно по волшебству, из-под кровати, где мы все сидели, вылез большой пушистый кот. Он мяукнул, оглядывая нас всех пронзительно-желтыми глазами и, не дождавшись приглашения, сам запрыгнул мне на колени.
- Ты ему нравишься, Ринка, - рассмеялась Элишка, запуская пальчики в черную шерсть на загривке Собеслава.
«Ринка». Наверное, так звали бы меня, родись я чешкой.
- Это взаимно, - улыбнулась я, решив все-таки пересмотреть имя, которым привыкла представляться.
Несколько минут над нами висела тишина, прерываемая лишь размеренным мурлыканьем Собеслава.
- Спасибо тебе, Риночка, - выдохнула Маргарита Иосифовна наконец.
- За что? – удивилась я.
- Моя ноша стала немного легче. Понимаешь, я думала, я одна могу их видеть... Элишку с Бранкой.
Я пожала плечами. Мне все это тоже было в новинку.
- Теперь нам надо решить, как я верну тебе задаток. Ты же, конечно, откажешься от квартиры, зная, что тут произошло...
Залитые кровью стены. Чудовищная скульптура из человеческих тел.
- Да нет, пожалуй, – покачала головой я. – Квартира просторная, из-за голых стен кажется, что здесь больше воздуха. Идеальная мастерская для художника, как ни крути.
Такого поворота событий Маргарита Иосифовна явно не ожидала.
- А как же Элишка? – растерялась она.
- Элишка... - Я улыбнулась. - Она часть этого места, часть его истории. Я совсем не против ее присутствия.
Женщина посмотрела так, словно засомневалась в моей вменяемости. И вдруг спохватилась, решив воспользоваться моментом, пока я не одумалась...

Когда Маргарита Иосифовна закрывала дверь, на ее лице читалось видимое облегчение. Сквозь тонкие стены бывшего пансионата было прекрасно слышно ее удаляющиеся шаги в коридоре. Только они затихли, мы с Элишкой посмотрели друг на друга, прислушиваясь к своим ощущениям, а затем одновременно прыснули со смеху.
Бедной Маргарите Иосифовне, единственной из местных, чей номер записан в контактах моего телефона, увы, в ближайшие пару дней отдохнуть не удастся. Потому что кто-то уже обнаружил мой выпотрошенный труп в нерабочем туалете на автостанции.