Тележка

Жека не ел уже три дня. Что-то пил, что-то курил, где-то на вписках мог подрезать пару ломтиков фри из мака, но нормально он поел последний раз в понедельник, после того как скинул айфон. С этих денег стоило, конечно, купить продуктов и вернуть хотя бы часть долга, но Жека потратил все на более интересные вещи, даже можно сказать вещества. Сам дурак.

Евгению едва перевалило за двадцать, ни ума, ни опыта он не набрался, а род его деятельности можно было обозначить одним простым словом: воровство. Больше он ничего не умел, впрочем, и в этом искусстве не был хорош.

В животе урчало, Жека, кажется, начинал понимать, что имеют ввиду, когда говорят, что желудок прилип к позвоночнику, сейчас он испытывал именно это. Все его мысли были сосредоточены только на еде, даже сомнительная перспектива ночевки в старой общаге бок о бок с пацанами, которым он торчал очень неприличную сумму, волновала его не так сильно. Отмашется, в конце концов. А есть все равно будет нечего, и вот это обидно.

Поезд метро уносил его все дальше от центра Москвы, людей в вагоне становилось меньше с каждой станцией, время близилось к полуночи. Рассеянный взгляд Жеки выхватил среди пассажиров, сидящих напротив, дряхлую старушенцию с сумкой на колесиках. Такой добротной сумкой, плотно чем-то набитой. Сначала Жека порассуждал сам с собой, куда может ехать старуха глухой ночью, но его глаза раз за разом возвращались к ее сумке. Что можно везти в такой большой сумке?..

А что если там... еда? Банки с солеными огурцами, такими остро пахнущими, хрустящими, сочными и пряными. Пакет картошки, целый пакет, который можно превратить в огромную сковороду жареной на сливочном масле картошечки с золотистой корочкой, такой идеальной, чтобы внутри была мягкая как пюре. А может быть, там в этой сумке даже какое-нибудь мясо, курица там, вот ее бы да в ту же картошечку...

Жека не на шутку размечтался. Живот стало сводить еще сильнее, сумка манила его все больше и больше, а остановок до конечной было всего ничего.

Старуха спала, положив морщинистые руки на ручку своей тележки. Сумка манила. Жека страдал.

И вот на одной из станций в вагоне остались только он, старуха и ее сумка. Вор Женя или не вор? Надо было решаться. Вопрос морали немного его смущал, все же одно дело украсть айфон у расфуфыренной дурочки или лопатник у зазевавшегося идиота, но обворовывать спящую бабку... Желудок Жеки заурчал совсем отчаянно, и парень сдался. К черту мораль, он и так знает, насколько он бесполезное ничтожество. Он хочет есть. Он хочет жрать! Бабуля, извини.

Поезд начал сбавлять скорость, приближаясь к платформе, Жека напрягся, сосредоточив все мысли на сумке, даже ее владелица будто растворилась на периферии его внимания.

- Станция Бабушкинская. Уважаемые пассажиры...

Жека вскочил с места как ужаленный, одним прыжком оказался возле старушки, вырвал из ее рук сумку и выскочил в открывшиеся двери вагона, понесся по платформе, прижимая увесистую сумку к себе как самое большое сокровище. Станция была пустой, не было видно даже охраны, по эскалатору он пробежал, не заметив ступенек, проскочил турникеты и лестницы, чувствуя себя победителем олимпиады, не меньше.

Жека даже не понял, как оказался в каком-то малоосвещенном дворе, ноги принесли его туда сами. Опустился на облупленную скамейку, преисполненный восторгом от своей победы, напрочь забывший, что в сумке может и не оказаться еды, ни огурчиков, ни картошки, вообще ничего. Не может в такой тяжеленной сумке не быть еды, вот о чем думал Евгений.

Дрожащими от адреналина и голода руками он ощупал сумку, стоящую перед ним, казавшуюся ему в этот момент венцом творения. В материалах Жека не разбирался, наощупь сумка казалась шершавой и крепкой, пластмассовые застежки приятно щелкнули под его пальцами. Парень откинул верхний клапан, набрал в легкие побольше воздуха перед решающим движением, растянул края сумки и запустил руку внутрь.

Внутренность сумки была горячей и мокрой. Она двигалась, как движутся стенки внутренних органов, или как двигалось горло Жеки, сглатывающее голодную слюну, до момента, когда его целиком сковал ужас. До этого момента.

Стенки сумки обняли руку Евгения, будто бы пробуя его на вкус.

Жека почувствовал, как шевелятся волосы у него на затылке, истошно заверещал, как тогда, в седьмом классе, напоровшись в школьном туалете на огромную крысу, выдернул мокрую руку из сумки и рванул прочь со двора, куда ноги несут. Кажется, падал, вставал, снова бежал, не оглядываясь, как никогда не бегал. Только ветер свистел в ушах, и незастегнутая куртка парашютом раздувалась за спиной.

Остановился он только у дверей общежития.

Жека проснулся еще до рассвета, чего с ним почти никогда не случалось. Голова гудела, он совершенно не помнил, как просочился в общагу, как разделся и заполз в свободную койку, как вырубился и видел ли какие-то сны. Похмельный синдром был ему хорошо знаком, вот только без алкоголя и веществ Жека переживал его впервые.

Полуживой он зашел на общую кухню, пить хотелось настолько, что горло скрипело. Хорошо хоть вода бесплатная. До раковины, правда, Жека не дошел, в глазах потемнело ровно на полпути.

- Ешь.

Жека открыл глаза только после того, как его нос различил все оттенки ароматов соблазнительной, свежеприготовленной яичницы. Горячая, шипящая, с растекшимся оранжевым желтком, и огромные ломти белого хлеба рядом на тарелке. Это что, рай?

Но в раю напротив Евгения вряд ли сидел бы его заклятый друг, тот самый, которому он был должен что-то около миллиона рублей, Жека уже запутался в процентах и выплатах. Спаситель его, повар-кудесник по прозвищу Кабан, самый лучший человек на земле этим утром, дважды осужденный и отсидевший три года за кражи.

- Ешь давай, пока не остыло, - Кабан поставил перед Жекой кружку с горячим черным чаем. - Не хватало еще, чтобы ты тут откинулся, кто мне тогда бабки вернет. Сиротка ты наша. Как доешь - исчезни, понял?

Жека активно закивал, пытаясь не поперхнуться, пока запихивал в рот кусок за куском вкуснейшие в мире жареные яйца.

Он наконец почувствовал себя живым и счастливым. Блаженство продлилось несколько сладчайших минут, пока во рту остывал вкус яичницы, а тело наполнялось жаром горящих углеводов, но оборвалось стремительно и бесповоротно. Жека вспомнил, что произошло с ним вчера.

Тележка.

Гребаная сумка на колесиках, будь она неладна. Да она и была неладна. Что вообще это было?!

Жека попытался вспомнить больше подробностей.

Бабка. Бабка была совершенно обычная, как все российские бабки. В каком-то заношенном пальто, незапоминающейся одежде, с лицом измятым и изжеванным временем. Правда, кажется, когда Жека вырвал у нее из рук сумку, она так и не проснулась. Не закричала, не позвала на помощь, вообще не отреагировала. Никак. Но, может, показалось, все-таки Жека очень резво дал деру из метро, не до бабки ему было.

Теперь сумка. Внешне совершенно обычная, сумка как сумка, из ткани, на каркасе с колесами. Жека видел таких миллион, даже продавал, пока торговал на рынке.

Но внутри...

Женя посмотрел на свою правую руку, побывавшую внутри сумки. Сейчас ему стало казаться, что рука начинает опухать и краснеть, и даже чесаться. Возможно, это его впечатлительность, но если сравнить две руки, правая действительно выглядела чуть отекшей. Холодок пополз по Жениному позвоночнику от мысли, что он мог заразиться какой-то неведомой болячкой от... сумки.

И все же. Должно же найтись какое-то рациональное объяснение? Должно же?

Жека задумчиво отхлебнул чай, который к этому времени настоялся до лютой горечи, несмотря на четыре ложки сахара. Поперхнулся, закашлялся, но мысли его сразу же набрали обороты и с новой скоростью закружились в голове, подкидывая ему одну теорию заговора за другой. Что если это страшная тайна всех бабок на свете? Может быть, в сумке у каждой бабки сидит по гремлину, одному из которых Жека вчера залез рукой прямо в рот? Хотелось бы верить, что это был рот.

Чем больше он думал, тем безумнее становились его догадки. Часам к десяти утра Жеку уже трясло и распирало от количества идей и теорий, поделиться ему было не с кем, и чтобы не взорваться, он решил пойти подышать свежим воздухом и заодно поискать других бабок с тележками. Утро, самое время для них, они как на водопой будут стекаться в поликлиники и на рынки, и Жека как раз знал, где неподалеку отыскать и то, и другое.

Он решил начать с поликлиники, от общежития ее отделяло всего два дома. По больницам Жека не скучал совершенно, по личным нуждам он был в медучреждении последний раз, наверное, еще в школе, проблемы со здоровьем предпочитал игнорировать и справляться своими силами, что в его возрасте еще было возможно. И вот он здесь, по собственной воле, прямо как настоящий шпион.

Женя выбрал самую большую и шумную очередь, чтобы никому не бросаться в глаза и иметь возможность рассматривать людей в свое удовольствие. Эти безумные очереди всегда казались ему одним целым живым существом, бурлящим, ворчащим и очень воинственным, размахивающим частями длинного бугристого тела. Всегда в них кто-то кричал, кто-то ссорился, в особо удачный день могло и до драки дойти, почти как в какой-нибудь телепередаче про мужское и женское.

Но нельзя было забывать о главном. Жека пришел сюда наблюдать за старухами с сумками на колесиках, и в его очереди такие действительно были.

Трое. Первая бабулька как будто была совсем безучастна к происходящему и даже не понимала, где находится. Она сидела в толпе среди пациентов, зажав между ног большую полосатую сумку на колесиках, сильно потрепанную и видавшую виды, как и ее владелица. Ее глаза были закрыты, губы беззвучно шевелились, словно она бормотала во сне. За весь час, что Женя провел в наблюдении, бабка так и не очнулась.

Вторая бабулька была живее, она вертела головой, выискивала, с кем бы вступить в диалог, то и дело заводила разговоры про новости, цены, болезни и весь стандартный набор тем для обсуждения в очередях, но была при этом вполне спокойна и дружелюбна, не повышала голос, и если и жаловалась, то быстро меняла тему. Ее тележка стояла с ней рядом, прислоненная к стулу, сдувшаяся, видимо, совершенно пустая. Жека даже задумался, нет ли здесь какой-то таинственной связи, что чем больше набита сумка, тем спокойнее бабка, пока на сцене не появилась звезда больницы, третья обладательница тележки.

Это была огромная грузная женщина, и сумка ее была ей под стать, набитая доверху, трещащая по швам, сверху на железную ручку был намотан грязный пакет, тоже чем-то набитый. От бабки разило несвежей одеждой, немытым телом и жареным луком, очередь невольно расступилась перед ней, не желая обонять этот роскошный букет. И конечно же бабка пошла к самой двери кабинета, презрев всех ожидающих, потянулась к ручке, не задумавшись о пациенте по ту сторону двери. Тут-то и начался скандал. Женщины посмелее возмутились, бабка тот час же ответила им замысловатой матерной конструкцией, слово за слово, и вот уже гудит весь коридор.

Жека не отрывал глаз от сумки скандалящей бабки, ему казалось, что с каждой новой ее тирадой сумка вибрировала и раздувалась. Может, это его больное воображение, может, это бабка просто трясла руками, и сумка тряслась вместе с ней, но Жека был практически уверен, что сумка оживала. И что если стащить эту сумку, внутри у нее тоже окажутся вовсе не огурцы.

Но Евгений здраво оценивал свои силы, противостоять такому гиганту склок и скандалов ему совсем не хотелось, к тому же ссора набирала обороты, и у него уже начинало закладывать уши. Жека решил бежать.

А еще Жека собрался украсть новую тележку. Все его мысли были сосредоточены на этой тайне, и он понял, что пока не разгадает ее, не сможет ни есть, ни пить, ни дышать. Осталось найти подходящую бабку.

Следующим в Женином списке должен был стать рынок, от поликлиники до него было несколько кварталов, около получаса пешком. Жека двинулся в путь, рассматривая прохожих, пытаясь высмотреть какие-то странности в каждом, особенно если встречный был пожилым. Раньше ему казалось, что сумка на колесиках это обязательный атрибут буквально каждой бабульки, будто их выдают вместе с пенсионным удостоверением или первой пенсией. Оказалось, не так уж их и много.

При этом почти все встреченные старушки с тележками делились на два типа, полусонные, едва передвигающие ноги и вовсе неподвижные женщины с пустыми лицами, их было больше всего, их сумки могли быть самыми разными, пустыми и набитыми, новыми и затертыми до дыр, и складывалось ощущение, будто эти сумки - их единственная опора, так крепко эти замершие бабульки держались за их металлические ручки.

Но были и другие, агрессивные, громкие и злые старухи, кричащие и бросающиеся на людей. Им не нравилось все, от собак и детей во дворах до обычных спешащих мимо прохожих, они вскакивали со скамеек, крича на таких же старух, угрожали своими клюками, потрясали в воздухе морщинистыми кулаками и сплевывали горькую слюну прямо под ноги невольным оппонентам. И у каждой рядом стояла тележка с раздувшимися боками, Жека готов был поклясться, что все их тележки вибрировали, пульсировали и возможно даже урчали. Никто этого не замечал за криками старых ведьм, но Жека знал, куда нужно было смотреть. И каждый взгляд пугал его все сильнее.

Женя не добрался до рынка. Краем глаза он выхватил очередную бабулю в самой глубине подворотни, мимо которой шел. Тележка была в наличии. Людей вокруг не наблюдалось, только стайка голодных голубей, пытавшихся что-то склевать под ногами у бабки. Женя направился к ним.

Однако его решимость таяла с каждым шагом, правая рука уже очевидно зудела и сильно распухла, напоминая о вчерашнем близком знакомстве с такой же тележкой, любопытство мучило не меньше, но страх и тревога захватывали Женю, закручивали его желудок узлом, а мышцы заставляли звенеть от напряжения.

В этот момент он увидел кошку. Обычная уличная мышеловка, трехцветная, белая в коричневых и рыжих подпалинах, припадая на лапах, кралась к толкущимся у ног старушки голубям. Жека почтительно остановился, пропуская даму вперед. Кошка ступала тихо и незаметно, кажется, уже выбрав себе в жертву неудачливую птицу, волочащую крыло по земле, и вдруг всего в паре метров от почтенного дворового собрания она замерла. Подалась назад, прижала уши, шерсть встала дыбом. Кошка уставилась на бабкину сумку, оскалилась и застыла, словно решая, что ей сегодня важнее, собственная шкура или голубятина на обед. Решение было очевидным, девять жизней - не так много, как может показаться стороннему наблюдателю, и кошка в три прыжка выскочила из подворотни, оставив Евгения наедине с голубями, бабкой, тележкой, его тревогой и любопытством. Обернувшись ей вслед, Женя почувствовал себя тупее кошки. Это определенно была такая же опасная сумка, как та, что вчера засосала его руку, кошка совершенно оправданно дала деру, Жене стоило бы последовать за ней. Но любопытство побеждало.

Парень ненавязчиво присел на край скамейки, будто бы просто хотел перекурить. Абсолютно не заинтересованный ни в какой бабке. Ему казалось, что весь двор, каждое окно, каждый жилец в каждой квартире смотрят сейчас на него, и он не мог допустить, чтобы его в чем-то заподозрили. Бабуля тем временем не обратила на него вовсе никакого внимания и даже не дернулась. Жеке быстро надоело косить на нее глаза, беглый осмотр ничего ему не дал, и он внезапно для себя захотел растормошить бабку, поговорить с ней, выяснить, что там, в этой ее треклятой сумке, из первых рук.

- Бабуль... - Женя прокашлялся, пытаясь придать голосу больше уверенности. - Извините, бабушка...

Ноль внимания. Старушка сидела, сгорбившись над своей сумкой, от ее одежды пахло какой-то хорошо знакомой мазью, лица было не разглядеть. Женя как маленький мальчик подергал ее за рукав, тронул сильнее, даже легонько толкнул, но реакции не было. Возможно она даже не дышала.

И тогда в голову Евгения пришла странная мысль, раз уж бабка все равно не приходила в себя и не реагировала, он может открыть ее сумку прямо здесь же, не воруя и не убегая. Людей во дворе все равно не было, об окнах он уже забыл, а голуби никому не расскажут. Женя потянул сумку к себе, спугнув голубей, и с отвращением обнаружил их основное блюдо - такого же сизого голубя, распростертого под ногами у бабки, уже частично лишенного внутренних органов. Это сколько времени они здесь уже провели, если под ногами старушки птица не только успела отойти в мир иной, но и стать обедом для собратьев... А старушка этого даже не заметила.

Женя переборол себя и снова обратился к сумке. Бабка крепко держалась за нее, но это не помешало Евгению чуть подтащить сумку к себе, не разжимая бабкиных рук.

Внешне все эти тележки были похожи, примерно одной конструкции, невнятного цвета, вероятно выцветшие на солнце, у всех сверху был клапан, откинув который, можно получить доступ к основному отделению. Жека щелкнул застежками, набрал побольше воздуха в легкие и открыл сумку.

В прошлый раз Женя ограничился тактильными ощущениями, но сейчас при дневном свете он смог рассмотреть все в деталях. Внутренность сумки выстилали гладкие влажные розовые мышцы, сокращающиеся как при глотании. Мышцы заворачивались по спирали, уходя в глубину сумки, и что там внутри, разглядеть было уже сложновато, Женя неосторожно склонился ближе, любопытство будто магнитом тянуло его все разглядеть. Или это было уже не просто любопытство?

Жека не успел среагировать, когда нутро сумки резко сжалось, и из самой ее глубины выстрелили тонкие и длинные красные языки, впившиеся ему в лицо, так выбрасывают свои языки лягушки и хамелеоны. Его пронзила острая боль от проколов, Жека взвизгнул, опрокинулся назад, свалился с лавки и, кажется, кувыркнулся через голову. Язычки тут же втянулись обратно, а сама сумка схлопнулась и осталась стоять неподвижно между бабкиных ног, как ни в чем не бывало.

Парень, не помня себя, вскочил с земли и понесся прочь со двора, на бегу растирая немеющее лицо. Из ранок сочилась кровь, смешиваясь с его холодным потом и выступившими слезами. Ощущение было такое, словно в каждую ранку впрыснули пару миллилитров лидокаина.

В голове у Жеки остался только белый шум, животный страх и пульсирующая красным цветом мысль, что ему все-таки нужно, просто жизненно необходимо докопаться до сути этой загадки.

Он остановился у входа в метро, привалился к холодной стене и, пока переводил дыхание, судорожно хлопал себя по карманам. Где-то была у него одна важная штука, которая очень сейчас ему бы пригодилась...

Во внутреннем кармане куртки он ее нашел. Его. Складной нож. Жека мог бы и раньше о нем вспомнить, наверное, и вероятно это могло бы уберечь его от свежих ран на лице, но его мысли были в таком беспорядке, что он удивлялся, как вообще не забывал дышать.

Но теперь нож его успокаивал. Жека полностью настроился на то, чтобы найти еще одну подозрительную бабку и выкрасть ее сумку для опытов. Чем бы ни было это колесное создание, против острого ножа оно не устоит. Женя вскроет чудовище и узнает о нем все, так он сам себе повторял, будто действительно верил, что внутренности сумки с ним заговорят.

Долгосрочное планирование не было его сильной стороной, среди его сильных сторон было разве что его сумасбродство, и Жека, накинув на голову капюшон куртки, чтобы порезы на лице не так бросались в глаза, спустился в метро.

И там он увидел ее. Бабуля стояла на самой середине платформы, маленькая, худенькая и сгорбившаяся. Она не двигалась и как будто бы даже не дышала, склоненная вниз голова не давала возможности разглядеть ее лицо, маленькие тонкие руки сжимали ручку огромной стоящей рядом сумки на колесах. Казалось, что старушка в эту сумку могла бы забраться целиком, и еще осталось бы место для пары кошек.

Жека осмотрелся по сторонам. Шумная станция в разгар буднего дня пусть и не была переполнена людьми до краев, как это бывало в час пик, но все же считалась более чем людной. Вот-вот должны были подойти поезда с обеих сторон платформы, практически одновременно, и когда поток пассажиров хлынет прочь из вагонов, наступит идеальный момент для Жениного преступления.

Нервно и скованно парень двинулся вдоль платформы, обходя пассажиров, готовящихся на посадку. Наконец под сводом станции раздалось знакомое трезвучие, предупреждающее о прибытии поездов, люди вокруг оживились, сдвигаясь каждый к своему краю платформы, но старушка с тележкой так и осталась стоять в самом центре, неподвижная и абсолютно равнодушная к окружающей суете. Жека ускорил шаг.

Двери вагонов разъехались, выпуская беспорядочно спешащую толпу, мгновенно заполнившую платформу. Жека как раз подскочил к старушке, рывком выдернул сумку из ее рук и вместе с добычей, не оглядываясь, ломанулся к лестницам на выход. Когда Жека услышал крики за спиной, он сильнее вцепился в сумку и ускорился, расталкивая людей на своем пути, и уже почти добрался до лестниц, когда до него дошло. За ним никто не гнался, никто не требовал вернуть украденное, не звал полицию. Женщины в центре зала звали на помощь и просили пассажиров расступиться. Там, среди людей, в середине пустеющей платформы лежала без чувств та самая старушка. Кто-то вызывал скорую, кто-то пытался нащупать ее пульс, кто-то просто глазел и даже бесчувственно снимал безжизненное тело на видео.

Женя остановился в замешательстве. Что-то внутри подсказывало ему, что если он вернет сумку старухе, та, возможно, оживет. Что не может быть, чтобы зомбические состояния всех встреченных им бабулек никак не были связаны с этими жуткими существами внутри их тележек. Он не был уверен в своих рассуждениях, или скорее боялся в них верить, но было похоже, что демонические сумки пожирают жизненные силы своих хозяек.

Однако он все еще отчаянно хотел разобраться с загадкой, которая уже была в его руках. Да и странно будет, если он на глазах у целой станции оживит старушку, а если не оживит, то попытки вложить в мертвые руки сумку будут выглядеть слишком подозрительно, не отмашешься потом от вопросов. Жека усилием воли отвел взгляд от тела в центре зала и побежал по лестнице вверх.

Женина теория о мимикрировании чудовища под сумку и его паразитировании на слабом пожилом человеке казалась ему абсолютно верной, пока он не вспомнил про агрессивных старух. Хотя то, что их сумки будто пульсировали при каждом злобном выкрике, скорее эту теорию подтверждало. А то, что старухи не теряли сил... Видимо, за годы жизни в них скопилось столько злобы и желчи, что никакой паразит не мог столько впитать.

Оставалось самое интересное - вскрыть сумку.

Жека выбрался из метро и дворами пошел к знакомой с детства хрущевке, в ней когда-то давно жил его друг. Код домофона не изменился, а на последнем этаже в пролете между лестницами все так же стояла старая школьная скамейка, запомнившая немало бодрых подростковых вечеров.

Парня потряхивало от нетерпения и страха, рука и лицо горели, он даже не заметил, как побелели его пальцы, пока он нес сумку наверх.

Вот она, стоит прямо напротив него, такая же, как две предыдущие сумки, разве что немного новее на вид. Жека сразу решил, что играть в гляделки с опасным нутром сумки он больше не будет, вспорет ее закрытую. Раскрыл нож, попробовал пальцем остроту лезвия, прицелился хорошенько к полосатому текстильному боку. И не смог.

Нож отскочил от сумки как от каменной, не оставив на ней ни царапины. Зато не ожидавший такого Жека полоснул по коже сам себя, царапина тут же наполнилась кровью, но такие мелочи уже не могли его отвлечь. Он был возмущен! Что это за сумка такая, которая не желает поддаваться его ножу?

Жека пытался снова и снова, и продавить силой, и аккуратно прорезать, и вонзить нож с размаху - ничего не работало. Единственное, что у него получилось, это измазать сумку собственной кровью.

Женя не заметил, когда сумка начала пульсировать в его руках. В тех местах, куда попала его кровь, ткань сумки вздувалась, бугрилась и теплела. Наконец парень понял, что сумку трясет уже не он, она трясется сама по себе, и что-то здесь совсем неладно. И нож ее не берет.

Он не успел ничего сделать. Со звонким щелчком сумка разошлась по швам, раскрывшись перед Евгением огромным розовым цветком. Из влажной пульсирующей плоти выступили зубы, десятки крупных, острых и тонких клыков по краям чудовищных лепестков. Женя даже не вскрикнул.

Сумерки окутали старый двор, в тусклом свете фонарей с трудом можно было различить, как скрипнула и отворилась подъездная дверь, и из дома вышел сгорбленный мужчина неопределенного возраста, тянущий за собой огромную, раздувшуюся боками сумку на колесиках. Он едва переставлял ноги, шаркал как древний старик, капюшон полностью скрывал его лицо, а его несуразно молодежная модная куртка больше не развевалась за его спиной.