Гостья (Мой милый Павел)
Некоторым гостям радуешься больше, чем самой жизни.
В девятнадцать часов двадцать две минуты, когда вечерние тени заполняют остывающий тротуар, а небо горит багровым заревом, Павел умирал, скрючившись подобно эмбриону на полу своей комнаты .
Его фигура находилась в прямоугольнике уходящего света, слабо проникавшего сквозь пыльное окно. Он видел кусочек неба над своей головой, и тот казался кроваво-красным. В его вышине что-то пульсировало и переливалось искрами, или это боль в голове раскалывала череп.
Потрескавшиеся губы слабо шевельнулись, словно пытаясь что-то сказать.
Таков его час смерти. Один, в грязи и собственном поту, он лежит под алым небом и уже почти не дышит от боли...
— Где же мои друзья? — хрипло произнес он. — Где женщина, которая меня любит? Где священник, который помолится за мою грешную душу? И где же, наконец, ты, Смерть?
Ответом служила неизменная тишина комнаты. В грязной лачуге, куда солнце порой ленилось заглядывать, его слышали только крысы и мокрицы. Они ползали где-то в стенах, шуршали лапками и ждали: когда же Павел наконец-то умрет.
Пальцы слабо перебирали по грязному полу , проводя в пыли тонкие, прерывистые дорожки
Время переставало существовать. Головная боль достигла своего апогея.
Это и есть конец? Когда все сигналы мира живых по очереди отключаются? Остается только окно, которое, как последний прожектор на сцене твоей жизни. Пройдет секунда, и оно тоже погаснет.
Но вдруг он увидел на пороге знакомую фигуру, и опьянено улыбнулся сквозь кровавую пленку.
- Ты все-таки пришла...
Из дневника:
«...Есть женщины, которые как отравленное вино. Сначала они опьяняют тебя, одурманивают, а потом убивают. Но ты улыбаешься до самого последнего дыхания. Ты всегда будешь находить ее, она будет видиться всюду. Станет твокй точкой сверки.И глядя ей в глаза, видишь вместо своего отражения переливающуюся смерть.
...Она появилась из ниоткуда. Раз! - и вынырнула из темноты за моей спиной. Я почувствовал ее неслышное присутствие раньше, чем увидел. Знал, что она за креслом. Ее рука плавно скользнула сначала по его спинке, а потом перетекла на мое плечо.
Серый свет струился сквозь грязное узкое окошко напротив. В его крошечном потоке серебрилась пыль. Я сидел недвижно, наслаждаясь присутствием моей гостьи, а она продолжала мягко поглаживать меня по плечу.
— Кто ты такая? — спросил я.
Голос звучал хрипло и надсадно.
Она слегка усмехнулась. Белая рука с заостренными ногтями скользнула по моей груди.
— А какое имя тебе нравится?— вкрадчиво спросила она.
Рука словно змея обвилась вокруг моей шеи.
— Я буду звать тебя Мина...»
***
«...Я не очень красивый. Далеко не самый умный. И у меня нет благородного сердца, доброго имени и большого состояния. Есть только это старая, темная квартира на краю города и работа.
Мина пришла из ниоткуда, возникла между светом и тенью из кристаллов волшебной пыли. Неслышной походкой, она вошла в мою жизнь, ничего не спрашивая и не объясняя.
Гостья. Надо же. Первый визит за годы.
В моей жизни действительно нет ничего и никого, но Мина единственная, кем я обладаю. Она дает мне это понять своим ежедневным присутствием, цепкими руками, которые подобно веткам лианы, обвиваются вокруг моей шеи, и утягивают в бездонную щель.
Еще дальше от мира, в котором я живу.
Еще глубже в тени.
Иногда глядя в зеркало, я вижу странную картину. Себя в своем глубоком кресле с высокой спинкой: бледный, даже желтоватый тип с потрескавшимися, нервными губами. Неухоженные черные пряди волос обрамляют худое лицо, а сквозь стекла очков на меня напряженно взирают воспаленные глаза . Черная прямоугольная оправа слегка покосилась, под веками с каждым днем все отчетливее проступают фиолетовые полукружья.
А рядом на подлокотнике — моя Мина. Ее стан всегда скован длинным, узким черным платьем с высоким воротом.
Такая ухоженная... Кожа — прозрачная и белая, как морская пена. Карминовые губы так близко... Левый уголок слегка приподнят в загадочной усмешке. Кошачьи глаза полыхают зеленью. Женщина-сфинкс, черт возьми.
Что-то не так в этой картине. Все это неправильно: и я, и Мина. Она слишком хороша для меня. Нечеловечески хороша. Что такая великолепная женщина делает рядом с этим рахитиком, больным заморышем? Что ей от меня надо?
Мина мягко улыбается, прочитав извечный вопрос в нашем отражении. И без слов отвечает ядовито-зеленым взором... "Но я буду с тобой".
— Мина, ты моя? — спрашиваю я.
Ее губы дрогнули в улыбке.
— До последнего дыхания...»
***
«Впервые я увидел ее поздней ночью у моста. Я шел по улице, а она замерла на другой стороне между каменных львов. Помню странное, давящее ощущение, что мне надо повернуть голову. Надо взглянуть чему-то в лицо.
И я посмотрел. Мина глядела на меня в упор со этой таинственной усмешкой, от которой замирает кровь в венах. Сразу же резанула токсичная зелень ее глаз. Она была подобна остро заточенному лезвию, ласково щекочущему твою шею. Изучая... Бесконечно изучая...
Ветер трепал подол ее платья и кольца рыжих волос. Мина была частью бури, великого космического шторма, в сердце которого крутится наша маленькая планета.
В свете ночных огней и хаотичном мелькании проезжающих между нами машин, я понял, что просто никогда не забуду эту женщину. В ней сокрыта непостижимая, божественная глубина.
Странная медлительность охватила меня. Хотелось впиться в ее лицо взглядом и никогда от него не отрываться. Непонятный зловещий дурман, исходящий от незнакомки, уже отравил воздух.
Не знаю, сколько продолжалось это безмолвное знакомство. Ветер развевал наши волосы и с безжалостностью хлестал по лицам... А мы застыли вне времени. Это была встреча двух похожих душ в океане хаоса. Или души и жнеца. Этот момент, как первый поцелуй. Его не забудешь.
Но вот таинственная незнакомка, словно удостоверившись в чем-то, слегка кивнула головой: то ли в знак приветствия, то ли подтверждая свои мысли...
В следующий миг ее уже не было.
А через два дня она пришла ко мне сама. Я не звал ее и не ждал, хотя мысли за этот небольшой промежуток времени возвращались к ней, как по заколдованному кругу...
Мина вынырнула из древней, вечной тьмы. Той самой, в которой зародилась вся жизнь и в которой она сгинет. В ней — сакральное таинство жизни (или ее конец?)».
***
«— Итак, я буду звать тебя Миной.
— Хорошо, - спокойно сказала она. — Что ты еще хочешь?
Её рука сжала мою влажную холодную ладонь, лежащую на подлокотнике.
— Просто... будь рядом. Я ведь немногого прошу. Не надо спать со мной. Не надо притворства... Но будь рядом. Я просто хочу тебя всегда видеть.
Мина вдруг поцеловала мою шею и шепнула:
— Ну, тогда ты только меня и будешь видеть. Это особая форма слепоты. Ты не увидишь больше мира. Только и только меня.
В этот миг вдруг показалось, что так будет всегда. За моей спиной будет стоять преданная Мина, она будет со мной... Навечно."
***
«Поначалу ее присутствие вызывало у меня недоумение. Действительно, что ей надо? Я влачу одинокое существование. У меня нет ровным счетом ничего, что она могла бы использовать. Даже меня нельзя использовать, потому что я абсолютно бесполезен.
Я чувствовал клокочущее смущение. Мне было стыдно за грязь в комнате, за затхлый запах, за свой невзрачный вид...
Но Мина, как будто не замечала всего этого. Её внимание постоянно было приковано ко мне. Она проводила дни напролет рядом со мной, и казалось, что абсолютно поглощенной мною. На самом деле это я растворился в ней.
Я глядел на нее с непонятной примесью ужаса и всепожирающего обожания. Невольно вспоминались ее слова.
«Ну, тогда ты только меня будешь видеть».
То ли это было обещанием, то ли самоисполняющимся пророчеством. Слепота бывает разной. Иногда перестаешь видеть и погружаешься в ничто. Иногда ты вроде и не терял зрение... Но мира больше нет. Ничего нет. Только она.
Мина со мной с раннего утра до поздней ночи. Когда я уже засыпаю, она ласково касается моего лица прохладной ладонью, и мир тонет в темных разводах. Я погружаюсь в дрему, зная, что она сидит рядом и зачем-то смотрит на мой беспокойный сон. Через некоторое время она расползется по углам черными полосами...
Не считаю, что вправе спрашивать о том, куда она уходит.Утром она снова вернется.
Она всегда возвращается ко мне».
***
«— Я иногда думаю, что будет... если проснусь и не увижу тебя рядом?
Тихий смех.
— Значит, ты не проснешься.
— Это обнадеживает. С другой стороны в твоих словах всегда есть нечто большее, чем просто правда.
— Что может быть больше, чем правда? — зеленые глаза опять загадочно мигнули.
— Тайна. Ты постоянно не договариваешь. Иногда... я даже думаю, что ты мне лжешь.
— Тайна не есть ложь. Ложь не есть плохо. Некоторая правда может быть намного хуже лжи. Смотря, конечно, с какой стороны ты на это взглянешь.
— А с какой надо?
— С какой хочешь, — почти шепот.
— Ложь — это чужая правда.
— Да. Можно взглянуть и отсюда.
— Ложь не бывает без правды.
— Хотел бы я знать — легкий вздох. — Что у тебя за правда...
— Лучше научись слушать тишину тайны. Она скажет тебе больше.
Она смеется.
— Тайны только усиливают мои страхи.
— А ты не бойся. Я же с тобой.
Мина молчала, по-прежнему прибывая за спиной, и держа меня в кольце своих цепких рук.
— Ты лгунья... Мина... Все-таки ты лгунья. Скажешь все, что я хочу.
Очередной тихий смешок.
— Но тут я не врала. Я сразу тебя спросила: чего ты хочешь. Понимаешь меня? Чего ТЫ хочешь?»
***
«Забавно, но все то время, что она была рядом со мной, мы ни разу не были близки. Время, наше с ней время, протекало в бесконечных разговорах на отвлеченные темы или в общем молчании. Днем, я как обычно корпел над переводами, а она просто бродила рядом. Ее близость была невероятно ощутимой, даже если она находилась в другом конце комнаты и просто смотрела на меня сквозь слегка опущенные веки.
Вечера я проводил в кресле, а она неизменно усаживалась рядом: на подлокотник, иногда ко мне на колени, иногда просто на пол, изящно подобрав ноги и разметав вокруг себя подол платья. Я не просил ее ни о чем, а она и не собиралась заходить дальше привычных объятий.
Иной раз, глядя на ее манящие темно-бордовые губы, я ловил себя на мысли, что хотел бы впиться в них с животным бешенством... Мне хотелось грубо схватить ее за подбородок и притянуть к себе... Или же подарить ей ласку, выразить всю свою признательность за то, что она разбавляет мое хмурое одиночество; за то, что она зачем-то выбрала меня. Но я не умел быть нежным и не знал, как можно подарить ей свою любовь.
Я просто никогда не ожидал, что в мое угрюмое одиночество войдет кто-то, как Мина.
Не ждал, что жизнь пошлет мне такой восхитительный дар».
***
«— Я стал сентиментальным.
— Я знаю, — отвечала она.
Мы как всегда у окна — недвижные, вместе находимся в багровом оке полыхающего заката.
Мина — за моей спиной в полутьме, я ловлю последние лучи солнца.
— Что еще ты обо мне знаешь?
— Все, — ее руки ласково касаются моей шеи. — Твои мысли, Павел. Твои страхи. Знаю твое сердце, — ее рука при этих словах сжимает ткань рубашки прямо над ним. — Ты можешь закрываться от меня, можешь молчать. Я все равно вижу. Ты — на моей ладони.
— И тебе не скучно тратить на меня время?
— Нисколько.
— Но я не знаю о тебе ничего. Кто ты, откуда пришла, зачем тебе нужен никчемный., больной человек...
— Если бы я могла тебе что-то рассказать, я бы не молчала.
— Расскажи мне что угодно. О своем детстве, родителях, кулинарных предпочтенияхю
— Зачем?
— Хочу быть к тебе ближе.
— Я и так рядом.
— Зачем ты выбрала меня? Несмотря на все твои обещания и объятия, ты далека. Господи, как же далека... Но ты привязала меня к себе. Не видишь? Нет, ты всё видишь. У тебя есть цель. Такие, как ты, ничего не делают просто так...
Я бормотал что-то бессвязное, чувствуя, как силы меня покидают. Мина ничего не говорила, обнимая меня как глупое несмышленое дитя.
— Ты мне не доверяешь, Мина.
— Ну что ты...
— И ты мне постоянно врешь. Соври еще о чем-нибудь.
— Я никогда тебе не вру.
— Лгунья, Мина. Лгунья. Но ты мой восхитетельный дар.
Горечь клокотала в горле. Я видел рядом с собой эти коварные губы, которые что-то успокаивающе шептали, чувствовал, как ее руки гладят меня по голове и лицу... И понимал, что она меня не любит. Нет. Почему я? С какой целью? Я же просто человек...»
***
«И вот однажды настал день без нее. Я проснулся и понял, что Мины нет. Нет в этой комнате, нет в этом доме, нет в этом мире. Она пришла из ниоткуда, туда же и ушла. Мина растворилась в вековой тьме, и ничего не напоминало о том, что она когда-то была здесь.
Я лежал на кровати, с ошеломлением понимая, что это случилось...
— Все-таки ушла... — посеревшим голосом произнес я в пустоту своей комнаты, чувствуя, как медленно начинает отцветать моя жизнь.
И будто что-то раскололось в голове. Впервые я понял с ожесточением и оголенной ясностью, как я одинок. Но раньше это не осознавалось так остро, как в тот первый день без Мины... От этого знания кровь остывала в венах, замерзал кусочками льда пульс. Раньше... просто не с чем было сравнивать.
Загорелось горькое осознание: я ведь знал! Когда-нибудь она уйдет и не оставит после себя ничего кроме рассеивающейся пустоты. И не будет ни объяснений, ни извинений, ни ее лживых обещаний. Даже эха не будет».
***
«Мое слабое здоровье окончательно разладилось после ее ухода. Как будто с Миной ушла вся жизненная сила, которая худо-бедно питала меня все тридцать с лишним лет моей жизни.
Первая неделя прошла в чудовищной ломке. Я, как наркоман, жаждал ее глаз , порхающих рук и струящегося вкрадчивого голоса. Она вставала передо мной каждую секунду, как в тот самый первый день на мосту: слегка наклонив голову, бледная и зловещая, в длинном черном платье с волочащимся подолом.
Кусая в кровь губы в немом отчаянии, я искал ее, бредя по улицам города шатающейся от слабости походкой. Мир весь расплывался, очки соскальзывали с носа, а вокруг была клубящаяся, серая пыль.
Я возвращался назад в затхлый мрак своей каморки, но больше ее не находил.
— Где же ты сейчас?— постоянно повторял я, и думал со недавно обретенной сентиментальностью обо всем том, что не сказал ей. — Есть ли с тобой кто? Может, ты нашла другого человека? Который даст тебе больше, чем я...
***
«Я постепенно свыкался с мыслью, что Мины больше нет, хотя ее дух будто вращался во мне, заставляя разговаривать с пустотой и вновь и вновь возвращаться к воспоминаниям.
Привычно тикали часы, задавая ритм моему одиночеству, и я переводил бесконечные тексты. С каждым днем слабость росла, а за ней последовали непонятные головные боли. Таблетки больше не помогали.
И, проснувшись однажды, я понял, что не могу больше подняться с постели.
Но я был рад, что скоро все закончится. Закончится, потому что ко мне никто не придет. Закончится, потому что обо мне никто не знает. Я хотел только поблагодарить того, кто послал мне когда-то Мину. За то, что под конец, солнце жизни на какой-то момент светило и мне».
***
«...Я уже ничего не соображаю. И все равно с ослиным упрямством соскальзываю со своей кровати и ползу к столу, чтобы записать в дневник то, что смутно вертится в голове. Наверное, я жду, что Мина все-таки вернется и прочитает...»
***
...У Павла больше не было сил. Но вдруг он увидел на пороге знакомую фигуру и улыбнулся сквозь кровавую пленку спокойно и опьянено.
— Ты все-таки пришла...
Когда он снова открыл глаза, то понял, что лежит в своей кровати. Но не это главное. Даже скорый час его смерти уже не важен...
Мина вернулась. Вернулась к нему.
Она сидела на краю постели, изучая его с меланхоличной улыбкой.
— Мой бедный, бедный Павел...
— Где ты была? — с трудом произнес он.
— Были дела. Прости меня.
— Какие у тебя могут быть дела?
— Разные.
— Но я не в обиде. Только будь со мной до конца.
— Да. Я буду.
Это прозвучало по-хищнически странно, хотя ее глаза и лицо источали сострадание.
Снова тиканье часов. Почему-то отчетливее, чем обычно.
— Ты так давно ждешь смерти, Павел. Ты даже не жил. Только и ждал. Ее.
Павел прикрыл глаза, чувствуя блаженное спокойствие внутри.
— Звал ее сквозь годы... Сквозь свои маленькие страдания и печали... А смерти не было. Но и жизни у тебя не было.
— Не очень у меня интересно получалось это... жить.
—Однажды, мой милый Павел, смерть тебя все-таки услышала. И постучала в твою дверь.
— И я открыл.
— И она уже рядом с тобой, — просто продолжала Мина. — Сидит на твоей постели... И говорит с тобой. Сейчас.
Пусть только она продолжает.
— Ты хотел правды, Павел, — она подвинулась к нему ближе, и они соприкоснулись лбами. — Правда в том, что я просто твой гость. Но самый желанный.
Ее голос то шептал, то наращивал силу... А он слушал с умиротворенным безразличием.
— Я прихожу к вам без объяснений в определенный час. Я не церемонюсь, все люди равны передо мной. Но я во многом, как ты. Почти никто меня не любит... Никто меня не ждет. И не зовет по своей воле. Но иногда... я встречаю людей вроде тебя. В вас нет жизни, хотя ваш час не пришел. Однако вы всегда рады меня видеть. Это приятно, понимаешь? Я врываюсь в вашу жизнь, чтобы выпить ее до дна. А когда в груди теплится последняя искра, я глотаю ее, потому что в ней вся ваша любовь. Все ваше обожание. Ко мне. Тщеславие - мой грех. И за это меня прости тоже. Мне нужно твое последнее дыхание. Ради него я пришла к тебе и высушила твою жизнь раньше отведенного тебе срока.
— Мина, я люблю тебя. Ты же знаешь...
— Ты влюбился в Смерть, мой милый Павел. А она умеет быть благодарной.
—Почему же я? — прохрипел он. — Чем я приглянулся?
Она тихо засмеялась, и ее дыхание нежно коснулось его лица.
— На меня уже давно никто так не смотрел. Подумай... Смерть тоже одинока.
— Ты говоришь, как настоящая женщина. Но тогда я тебе нужнее, чем ты мне. Ведь мое одиночество скоро закончится вместе с прервавшейся жизнью, а твое будет длиться вечно.
Павел почувствовал, как Мина погрустнела.
— Да все равно, — продолжил он. — Знаешь... я как-то подумал, что смерть надо принять от рук близкого человека. Кто еще сможет это сделать с... любовью? Я признателен тебе.
— А я тебе.
Мина тонко улыбнулась и прошептала:
— Прощай. Теперь действительно прощай.
Их губы мягко соприкоснулись, и он почувствовал как что-то, что еще тлело в нем, стремительно взвилось куда-то вверх и ослепительно сверкнуло между ними. Ему вспомнился их первый разговор...
— Мина, ты моя?
— До последнего дыхания...
«...Есть женщины, которые как отравленное вино. Сначала они опьяняют тебя, одурманивают, а потом убивают. Но ты улыбаешься до самого последнего дыхания. Ты всегда будешь находить ее, она будет видиться всюду. Станет твокй точкой сверки.И глядя ей в глаза, видишь вместо своего отражения переливающуюся смерть.».