Неделя у края пропасти.Глава 4
Прошло несколько мучительных дней с тех пор, как Лу открыл для себя этот извращенный способ справляться с душевной болью. Он стал тенью самого себя. Движения стали замедленными, взгляд – потухшим, словно из него вынули все краски. В школе он превратился в невидимку, по крайней мере, он так старался. Натягивал рукава свитера до самых костяшек пальцев, даже если в классе было душно, опускал голову, избегая любых взглядов. «Пусть они думают, что меня нет. Если меня нет, они не смогут причинить мне боль. Если меня нет, Мариус не сможет...»
Эта хрупкая надежда на то, что его оставят в покое, разбилась вдребезги в один из обычных школьных дней. Перемена. Шумный коридор. Лу, как обычно, пытался просочиться незамеченным к своему шкафчику, когда его путь преградила знакомая фигура. Мариус. На его лице играла самодовольная ухмылка, которая всегда предшествовала очередной порции унижений.
«О, нет. Только не это. Пожалуйста, нет», — панически забилось сердце Лу. Внутри все сжалось от предчувствия новой боли. Он попытался инстинктивно сделать шаг в сторону, но было уже поздно.
«Эй, смотрите все! Наш призрак решил материализоваться!» — голос Мариуса прогремел по коридору, привлекая внимание. Его свита тут же окружила их, предвкушая зрелище. «Что, Лу, потерял дорогу в свое подземелье? Решил подышать свежим воздухом среди нормальных людей?»
«Просто игнорируй. Не реагируй. Может, ему надоест», — твердил себе Лу, глядя в пол. Но Мариус был настроен решительно. Он явно скучал, и Лу был идеальной мишенью, чтобы развеять эту скуку.
«Чего молчишь, герой? Язык проглотил?» — Мариус шагнул ближе, вторгаясь в личное пространство Лу. Он протянул руку и с силой схватил Лу за рукав его старого, растянутого свитера. «Дай-ка посмотрю, что ты там прячешь под своей траурной одеждой. Может, крылья, чтобы улететь от нас, грешных?»
Рывок был резким и неожиданным. Рукав, который Лу так тщательно натягивал, предательски съехал вверх, обнажая бледную кожу запястья. И на этой коже, как уродливые письмена, алели свежие, еще не зажившие царапины, и белели тонкие, как нити, старые шрамы.
Время в коридоре словно застыло. Смех за спиной Мариуса оборвался на полуслове. Сам Мариус замер, его пальцы все еще сжимали рукав Лу, но взгляд был прикован к этим ужасающим отметинам. Ухмылка медленно сползла с его лица, уступая место выражению... сначала недоумения, потом растерянности, и, наконец, чего-то похожего на испуг. В его глазах отразилось то, что он увидел, и это отражение было страшным.
«Он увидел. О Боже, он увидел», — эта мысль взорвалась в голове Лу, как граната, оглушая и парализуя. Паника волной накрыла его, ледяной и липкой. Его самый страшный кошмар стал реальностью. Его тайна, его стыд, его боль – все это теперь было выставлено на всеобщее обозрение. И перед кем? Перед ним. Перед Мариусом. Тем, кто был причиной всего этого.
«Что теперь? Что он скажет? Он будет смеяться? Расскажет всем? Господи, какой позор...» Лу чувствовал, как краска стыда заливает его лицо, как дрожат колени.
Не в силах вынести взгляда Мариуса, не в силах вынести взглядов остальных, Лу с силой выдернул свою руку. Адреналин, порожденный ужасом, придал ему неожиданную решимость. Он развернулся и бросился бежать. Сквозь пелену слез он не видел дороги, не слышал ничего, кроме стука собственного сердца, отбивающего панический ритм.
«Бежать. Бежать отсюда. Бежать от него. От них всех. От этого стыда. Я не могу... я больше не могу так...»
Мариус остался стоять посреди коридора, глядя вслед убегающему Лу. Изображение порезанного запястья отпечаталось в его мозгу с фотографической точностью. Это было не похоже на синяк от драки или царапину от падения. Это было что-то другое. Что-то целенаправленное. Что-то, что люди делают с собой, когда... когда им очень плохо.
«Шрамы... Он... он резал себя?» — мысль была настолько дикой, настолько чуждой его миру, что он не сразу смог ее осознать. Он всегда считал Лу просто странным, тихим, идеальной мишенью для своих не всегда добрых шуток. Он думал, что Лу просто «мямля», который не может за себя постоять. Но это... это было за гранью.
Внезапно все его «безобидные» издевки, все колкости и насмешки предстали перед ним в совершенно ином свете. Они больше не казались забавными. Они казались... жестокими. «Это из-за меня? Неужели это я довел его до такого?» Холод пробежал по его спине. Это было не просто чувство вины, это был первобытный страх. Страх за Лу. Страх от осознания того, что его действия могли иметь такие ужасные последствия.
«Эй, Мариус, ты чего? Что с ним?» — неуверенно спросил один из его приятелей, нарушая повисшую тишину.
Мариус резко обернулся. На его лице не осталось и следа прежней самоуверенности. «Заткнись», — прорычал он и, не говоря больше ни слова, рванул к выходу из школы. Он должен был найти Лу. Он должен был что-то сделать. Он не знал, что именно, но он чувствовал, что если он сейчас ничего не предпримет, случится что-то непоправимое. «Куда он мог побежать? Домой? Господи, только бы он не наделал глупостей. Только бы успеть».
Лу, тем временем, не помня себя от отчаяния, добежал до своей пустой квартиры. Тишина оглушала, усиливая ощущение тотального одиночества и безысходности. «Все кончено. Теперь все знают. Этот позор... я не смогу с этим жить. Он будет издеваться надо мной до конца моих дней. Все будут тыкать в меня пальцем. Псих. Самоубийца-неудачник».
Слезы текли ручьем, смешиваясь с потом и грязью на лице. Он зашел в ванную, почти не осознавая своих действий. Взгляд упал на аптечку. Руки сами потянулись к ней. «Просто чтобы все закончилось. Чтобы больше не было этой боли. Ни душевной, ни физической. Просто тишина. Просто сон». Он нашел упаковку снотворного. Пальцы дрожали так сильно, что он едва смог ее открыть. Горсть белых таблеток на ладони. «Вот оно. Избавление».
Мариус, подгоняемый паникой, бежал по знакомому маршруту Лу. Он знал, в каком доме тот живет. Увидев приоткрытую дверь квартиры, он почувствовал, как ледяные тиски сжимают его сердце. Он ворвался внутрь, его голос сорвался на крик: «Лу! Лу, ты где?!»
Услышав звук из ванной, он бросился туда. Картина, открывшаяся ему, заставила его кровь застыть в жилах. Лу сидел на полу, бледный, почти без сознания, рядом валялась пустая упаковка от таблеток.
«Лу! Нет! Что ты наделал?!» — Мариус рухнул на колени рядом с ним. Он тряс его, пытаясь привести в чувство, кричал его имя. Паника смешалась с ужасом и отчаянной виной. «Идиот! Какой же я идиот! Это все я! Это моя вина! Если с ним что-то случится, я себе этого никогда не прощу!» Дрожащими руками он набрал номер скорой, его голос срывался, когда он пытался объяснить ситуацию.
Пока врачи оказывали Лу первую помощь, Мариус сидел в коридоре, обхватив голову руками. Мир сузился до размеров этой маленькой прихожей, а его собственная жизнь казалась ничтожной и полной ошибок. Он чувствовал себя убийцей. Не в прямом смысле, но он убивал душу Лу, медленно, день за днем, своими издевками.
В больнице, когда кризис миновал, и Лу перевели в палату, Мариус, получив неохотное разрешение от родителей Лу (которым он, запинаясь и краснея от стыда, попытался объяснить, что произошло, не вдаваясь в детали своих издевательств, но признав свою вину в том, что «довел» Лу), вошел к нему.
Лу лежал на больничной койке, такой бледный и хрупкий, что сердце Мариуса сжалось от боли. Он посмотрел на Мариуса пустым, отстраненным взглядом, в котором не было ни ненависти, ни прощения – только бездонная усталость.
«Лу...» — голос Мариуса дрожал. Он не знал, с чего начать. Слова извинений казались такими жалкими, такими недостаточными. «Прости меня. Пожалуйста, прости. Я... я такой кретин. Я не понимал... я не думал... Я никогда бы не хотел, чтобы ты... чтобы случилось такое». Он не мог подобрать слов, чтобы выразить всю глубину своего раскаяния.
Лу молчал. Его взгляд скользнул по лицу Мариуса и снова устремился в потолок. «Зачем он здесь? Что ему еще от меня нужно? Он уже видел мое унижение. Чего он добивается теперь? Жалости?» Прощение казалось чем-то невозможным. Боль была слишком свежей, раны – слишком глубокими.
«Я все исправлю, Лу, слышишь?» — горячо зашептал Мариус, придвигая стул ближе к кровати. «Я клянусь, я больше никогда... ни одного плохого слова, ни одного косого взгляда. Я... я не знаю, как искупить свою вину, но я сделаю все, что ты скажешь. Только... только дай мне шанс. Пожалуйста».
Но Лу оставался глух к его мольбам. Или, вернее, он слышал слова, но они не достигали его сердца, замурованного в ледяной броне обиды и боли. «Легко говорить "прости", когда видишь, до чего довел человека. А где ты был раньше, когда я плакал ночами? Когда каждый твой смешок отдавался болью в моей душе?»
Так началась долгая неделя. Неделя отчаянных попыток Мариуса достучаться до Лу. Каждый день он приходил – сначала в больницу, потом, когда Лу выписали, к нему домой. Он приносил фрукты, которые Лу не ел, книги, которые Лу не читал. Он сидел рядом, иногда говорил, изливая свое раскаяние, иногда просто молчал, не в силах вынести тяжесть вины.
Мариус чувствовал себя так, словно ходит по минному полю. Каждое слово, каждый жест мог быть неверным. Он видел, как Лу вздрагивает от его прикосновений, как отводит взгляд. И это было хуже любого наказания. «Я заслужил это. Я заслужил его ненависть. Но, Боже, как же я хочу, чтобы он меня простил. Чтобы хотя бы посмотрел на меня без этой пустоты в глазах». Он вспоминал свои издевки, и теперь они казались ему отвратительными, низкими. Он не узнавал себя в том задиристом парне, которым был еще неделю назад.
Лу, в свою очередь, находился в состоянии эмоционального оцепенения. Присутствие Мариуса было для него пыткой. Каждое его слово напоминало о пережитом ужасе. «Он думает, что может просто прийти, сказать "прости", и все станет как раньше? Он не понимает... он ничего не понимает». Но где-то в глубине души, под слоями боли и обиды, шевелилось что-то еще. Крошечное, едва заметное сомнение. Мариус выглядел... другим. В его глазах не было прежней насмешки, только вина и какая-то отчаянная мольба.
«Может быть... может быть, он действительно сожалеет?» — эта мысль промелькнула однажды, когда он увидел, как Мариус, неловко и сосредоточенно, пытается починить его сломанную настольную лампу, бормоча что-то себе под нос о том, какой он неуклюжий. Лу тут же отогнал эту мысль. «Нельзя поддаваться. Он снова сделает больно. Всегда делает».
Но семена сомнения были посеяны. И пока Мариус продолжал свои ежедневные визиты, наполненные тихим раскаянием, эти семена, очень медленно, начинали прорастать сквозь толщу льда, сковавшего сердце Лу.
———————————————————————
Спасибо большое, что читаете,я не думала, что моя первая история наберет за 2–3 дня столько просмотров!! Я вас обожаю💋