Тварь из родительского дома

Не многое я помню о своём детстве в том доме, где рос. Это был небольшой городок, именуемый примитивным названием Грейлвудс. Сам по себе он напоминал самое мрачное место, которое только мог придумать человек со страшнейшем расстройством психики. Даже в ужасах не могли бы так дотошно и серо описать место, где я рос, ходил в школу и старался хоть как-то ускорить процесс своего взросления. Люди всегда ходили подавленные и убогие, а преступность бушевала с лихвой. Небеса, что нависали над всем, распространились на всей территории города и поглотили Солнце, создавая вечную серую палитру сверху. На моей памяти не сохранилось ни одного дня, где бы яркие лучи тепла просверлили хоть маленькую дырочку в этом нескончаемом мраке. Шёл 1954 год. Мне было восемь лет, когда я и моя семья впервые очутились на улицах Грейлвудса. Я с первого взгляда невзлюбил этот старый, местами разбитый, дом. Его темные окна, будто очи самого Сатаны, смотрели на меня, стоящего возле машины. Скрип дверей был настолько ужасен, что казалось, будто это кричит умирающее животное, или, возможно, человек, содрогающийся в страшнейших конвульсиях перед минутой гибели. Лестницы, серые, местами ободранные, обои, старая мебель и пыль, заполняющая всё с верху и до низу - всё это заставило меня испытать холодок по телу. То ли от ужаса, то ли от мрачного ощущения, будто кто-то следит за мной с самого начала. С первого шага за порог. Минуло пару лет моей жизни в этом убогом городке. Я привык к вечной атмосфере унылости и серости, которая кружила тут в воздухе, которой веяло ото всюду. Но то, что случилось со мной в мои неполные 11 лет навсегда потрясло мою жизнь. Я должен сообщить, что если бы мне сказали, что я могу получить все богатства мира сего и жить счастливо до самого прихода старушки с косой, но при этом придётся заглянуть на чердак моего дома, я бы трижды плюнул через левое плечо и убежал. Таким зловещим было то место. Но всё же, в те самые неполные 11 лет, произошёл случай, заставивший меня подняться на верх и открыть обрубленную топором дверь чердака. Мой отец чинил нашу машину и сказал, что у него закончилось масло, но на чердаке должна была припастись маленькая канистра красного цвета. Я до последнего пытался отказаться и уговорить отца самого туда сходить, ибо место это внушает чувства не из добрых, но тот упрямо вертел головой и сверлил меня строгим взглядом. Ступая по не менее, чем дверь, скрипучим ступеням я прислушивался к каждому звуку: мертвецкая тишина. Открыв дверь, взору моему предстала ужасная картина. Все настолько сильно покрылось пылью и обтянулось паутиной, что нельзя было разобрать предметы под ними, а силуэты, что обрели вещи, напоминали тянущиеся руки и ревущие головы. И как родители могли оставить всё в таком состоянии? Но хуже всего было то, что среди этого безобразия мне придётся искать старую канистру с маслом, что отец отнёс сюда невесть сколько месяцев, или лет, назад. Возмущение и злость взяли вверх, и я забыл о репутации этого чердака. Именно здесь, в 1928 году повесился предыдущий хозяин этого дома. Говорят, что он был одержим странными звуками, скрипами и скрежетами, что слышал по ночам и дням. Но в ту ночь всё было по другому. Хозяин, которого звали Рон Ширлейн, увидел что-то. Он позвонил своему другу и произнёс безглуздицу, вроде: «Она все время рядом, Майк, клянусь, эта тварь не сводит с меня взгляд!». Никто не знает причин и мотивов Ширлейна, но согласитесь, история эта, для мальчишки вроде меня, казалась невероятно пугающей. Родители подхватили возможность купить дешёвенький дом, причём не малых размеров, и ни в какие «сказки» не верили. Я не помню сколько минут искал эту чёртову канистру, но точно могу с уверенностью заявить, что, раскидывая барахло по чердаку, справился довольно быстро. Гору самых странных и непонятных мне вещей пришлось пересмотреть, но какого же было моё удивление, когда среди непонятных безделушек я нашёл следующее. Моё внимание привлекла старая верёвка с петлёй, что лежала около старого сундука и комода. Страх, я ощутил страх, так как понял, что история о Роне Ширлейне имеет правдивую часть. Но звук, будто кто-то с дикой скоростью пронёсся по скрипучим доскам чердака позади меня, стуча чем то, похожим на ногти, или скорее когти, оказал влияние более мощное, нежели обычная дрожь. Я обернулся и никого не увидел. Вы должны понять, почему в ту же секунду я, словно ошпаренный, выбежал из чердака, не захватив с собой ни канистры, ни закрывая дверь за собой. На мои детские нервы было оказано слишком тяжёлое и высокое давление. Это единственный случай, когда я ступал на чердак в своём детстве. Страх и трепет мешали мне глядеть в чердачное окно с улицы. Я полностью боялся это место. В свои семнадцать лет я покинул родительское гнездо и, должен признаться, с большим удовольствием уехал из Грейлвудса. Солнце, голубое небо, доброжелательные люди...Мой новый дом был прекрасен. И я бы никогда не вернулся в тот злополучный город, если бы не печальное известие: от лихорадки скончались мои родители, оставив дом мне. И эта новость стала тяжелейшим ударом, который поверг меня в полное отчаяние. С одной стороны я не хотел возвращаться в этот дом, ведь теперь сожалею о потере родителей, с которыми не успел попрощаться, а лишь поссорился. С другой же стороны совесть, если как таковой её можно было назвать, заставляла меня приехать в Грейлвудс, чтобы проявить уважение и тем самым выразить извинения маме и папе. Мне исполняется двадцать семь лет, но в решимости я уступаю многим из своих знакомых. Как бы то ни было, а на похороны приехать я должен и точка, ведь все агентства отказали мне в оформлении родителей на кладбище в Марбрудсе, мой новый дом, так как сами покойные соизволили высказать любовь к Грейлвудсу и быть отданными земле на попечение в нем. Родственников у меня, ближе, чем мама и папа, не было. Пару отцовских сослуживцев, дядя, который отрёкся всеми возможными словами от дома и всего, что с ним связано, мамины подруги, бабушка и сам святой отец - вот список тех, кто присутствовал на захоронении, кроме меня. И все они уехали сразу после, спешив убраться из этого покинутого благами места. Я же вновь подъехал к своему горячо любимому дому, в кавычках. Не описать те чувства, что я ощутил, отмыкая дверь. Это была не печаль, не тоска по ушедшим денькам и родителям. Скрип, до боли знакомый и всё ещё такой душераздирающий и исходящий от двери напомнил мне о чердачном ужасе, пережитом мною в столь юном возрасте. Мне так не хотелось ступать ногой в обитель этого мрака, что пару секунд я молча стоял. Но осознав всю глупость моего поведения, всё же двинулся. Тишина, наступившая после закрытия входной двери. Пыль, зависшая в воздухе...Запах серы, которой, видимо, очистили дом от зловония лихорадки...Картины, так не вписывающиеся в интерьер, старая мебель и слабое освещение...Ничего не изменилось. Посмотрев на лестницу на чердак я вновь ощутил ужас, будто что-то тянуло меня туда, звало, манило. Я не мог пошевелиться, так заворожила меня тайна из юности. И стоял бы я так, пялясь на лестницу, конец которой уходил во тьму, если бы не упала ваза, разбившись о старые доски нашего пола. Сказать, что моё сердце чуть не остановилось от неожиданности вышеописанного действия - ничего не сказать. Я молча собрал осколки, выкинул их и приступил к выполнению дел, а если быть точным к собиранию памятных предметов и приготовлению ко сну, так как рано утром, часов в пять, а то и в четыре, придётся выехать домой, в Марбрудс. Заняло у меня это час, может чуть больше, и я наконец смог лечь спать, вымотанный горечью потери и проявившихся воспоминаний. Мысли заставили меня закрыть глаза и уснуть. Не могу объяснить, как это случилось, но ведомое мне чувство, будто за мной кто-то следит, пробудилось посреди сна и буквально бушевало по просторам моего сердца. Я открыл глаза и остолбенел от ужаса, смешанного с отвращением и шоком. Прямо в проёме дверей, приоткрыв их, стояло неведомое мне безобразное существо человекоподобной формы с невероятными дефектами позвоночника и прочих конечностей и сверлило меня взглядом. Изменившиеся, не известно от чего, рёбра, исхудалое телосложение, посиневшая и погрубевшая кожа, мелкие черные зрачки посреди белых глазниц. Видимо существо, никак иначе его не назвать, потеряло зрение и это привело к таким ужасным изменениям. Длинные когти, сросшиеся пальцы на руках и ногах говорили о способе передвижения. Рот, нет, ртом это назвать нельзя, отверстие с зубами и языком было немного сдвинуто влево, а острые зубы клыковидной формы могли свидетельствовать о том, что это питалось всем, что только можно было раздобыть. Но неописуем был и запах, издаваемый этим существом. Вонь, невероятная и пагубная для всего живого в радиусе десяти, а может и больше, метров вонь. Поняв, что я заметил его, оно с дикой силой захлопнуло дверь и понеслось по лестнице на чердак, издавая те самые звуки, что я слышал тогда на нём в юности. Я не помню то, как с тихим ужасом внутри, дрожью и трепетом нёсся к автомобилю. Помню только то, что когда отъезжал оно вцепилось в машину и пыталось не дать мне уехать, царапая и грызя всё, что попадётся. Однако когда я совершил манёвр на повороте, существо не смогло преодолеть законы физики и было отправлено на обочину дороги. Долго там оно не пробыло: всё, что я заметил, так это то, что чудовище удалилось обратно в родительский дом и закрыло за собой входную дверь. Я не понимал, как мог столько лет жить в этом доме, так ни разу и не увидев это безобразное и уродливое создание. И даже если я его не видел, наблюдало ли оно за мной, моими родителями? Почему они его не замечали? Почему оно не убивало хозяев этого дома? Вопросов много, но ответов нет. Да и не надо. Некоторые вещи лучше не знать. В любом случае скажу: если вы когда-нибудь забредёте в это убогое место, то ни за что не посещайте дом с черной дверью на холмике. Вообще уезжайте прочь отсюда и никогда не возвращайтесь. Не знаю что это сейчас, но меня окутывает дикий ужас и трепет от мысли, что когда то это был человек.