A1p

Вильям спешил в свою келью, чтобы предаться молитве возлюбленному всем сердцем и душой Богу. Он спешил, не оглядываясь и не замечая, как косо на него смотрели его братья. Но его сейчас волновали куда более не мирские проблемы.

Билл приехал в Английский монастырь восемь лет назад из маленькой деревушки Германии, будучи еще совсем юным двенадцатилетним мальчиком. Его мать спешила спрятать его от всевидящего глаза отца куда подальше, в самую святыню, где, как она надеялась, к нему не сможет прийти Он.

У Вильяма был брат-близнец. Полная его противоположность в характере. Будучи очень нежным, добрым, отзывчивым мальчиком, его брат на фоне добра казался самым настоящим исчадием Ада: алчный, ожесточенный - собрание всех грехов. Но самое страшное это то, что помогало ему доминировать над беззащитными людьми – физическая сила. Мальчишка был высок, красив, и на свой небольшой возраст был слишком силен, словно зло, внутри него подпитывало ребенка. Дети были очаровательно притягательными, и похожи, как две капельки. Только одна капля была святой, а другая - запекшейся кровью.

Когда жизнь двух братьев в одном доме превратилась в сущий ад, Шарлотта, их мать, которая воспитывала детей в одиночку, поняла, что грядет большое ненастье, что скоро их отец вновь выйдет из Ада, найдет ее детей, чувствуя их по порокам, и тогда придет горе.

Она очень боялась за Тома, зная его силу и зло, которое так притягивает демона, но вразумить что-то испорченному ребенку, а тем более закрыть в монастыре было просто нереально. Она только лелеяла надежду, что мальчик, как и все существа, имел выбор: или пойти с отцом, или найти в себе крупицы добра и отказать ему. А ее маленький Билли... Он был слишком нежен, добр и невинен, чтобы суметь противостоять силе зла. И тогда испуганная до смерти мать отправила ребенка в другую страну, запирая в мужской монастырь ото всех.

Биллу сразу дали другое имя, другую одежду и отдельную келью, на восточной части огромного закрытого святилища.

С двенадцати лет он не видел ни брата, ни мать, по которым поначалу очень скучал и молился за них. Но со временем маленькое сердечко остыло по дому, и он смирился со своей участью. Ребенок рос необычайно красив, прелестен, не теряя свою наивность и подпитывая молитвами добро в душе. Многие монахи оборачивались ему вслед, предаваясь нечестивым мыслям, настолько прекрасен был юный монах.

Сам же Вильям, ничего не зная о блуде, кроме того, что это грех, жил в темной келье, трижды выходя из нее на моленью, и ничем не тревожил свое тело и душу.

Так было бы и всегда, если бы одного дня в старой монастырской библиотеке, где были собрания многих записей святых, не нашел то, что встревожило его.

Билл влетел в каменную комнату и быстро захлопнул тяжелые деревянные двери, ставя на засов. Прислонившись к холодной поверхности и сжимая в дрожащих руках четки, он пытался успокоиться, но из головы все не выходили прочитанные строки в Бытие о похотливых демонах-инкубах, которые имели привычку ходить к спящим женам и мужьям совершать блуд. От всех подробностей, которых начитался юный монах, его бросило в жар, тело объяло тяжелым, а внизу, где всегда было тихо, заныло требующее начало. Билл стал быстро снимать скромные черные одежды, путаясь в складках ткани и пытаясь не выпустить из руки свое успокоение – четки. В его разум уже закрались мысли о том, что он страшно заболел грехом, и теперь часть его тела, а именно та, к которой запрещено прикасаться вне водных процедур, отпадет, из-за того, что он прочитал, подумал и даже представил себя на месте тех несчастных.

Сложив аккуратно одежды на жесткую постель, Вильям начал осматривать свое тело, отмечая свою худобу - особо веса не наберешь на постной еде монахов - замечая, как изменилось его тело за восемь лет. И рядом не было никого, у кого можно было бы спросить нормально ли то, что лобок покрылся темными короткими волосами, и нормально ли то, что его пенис увеличился в размере буквально за несколько минут, и эта тянущая, приятная до дрожи боль внизу живота. Парень положил руку под крепкий налитый член, ощущая мягкие лобковые волосы, и прижал ее к животу, закрывая глаза, пытаясь понять, то, что он чувствует – это недуг или же еще одно изменение в теле.

Прислушавшись к себе, парень понял, что ощущения скорее приятные, нежели отрицательные, и медленно опустился на кровать, осматривая свой орган. Впервые о сексе он прочитал только узнав о инкубах и прочих демонах. Там же он узнал и о том, что делается с членом, как тот изменяется, когда приходит время соития. И его разум не мог прийти к объяснению, что происходит с ним, ведь он не собирался предаться грешным утехам. Закусив губу в сомнении, молодой монах на дрожащих ногах поднялся и снял со стены каменный крест, пряча его под худенькую подушку, чтобы святые не видели его падения – рукоблудия. Затем он выпустил из кулака деревянные бусинки с небольшим крестиком того же материала, и лег поудобней, насколько позволяли жесткие доски, покрытые тканью.

В сердце трепетал страх, что вот сейчас он решится, прикоснется к изнывающему органу и его пронзит молния, ведь голову никак не покидали настойчивые мысли, что кто-то следит за его первым грехом. Но мальчик уже не мог терпеть, и желание затмило все страхи. Хрупкая ладонь аккуратно коснулась члена, и тело вздрогнуло от приятных ощущений, пронзивших его. Рука сжала орган крепче, оглаживая и делая первые в его жизни, такие приятные поступательные движения. Щеки залил румянец, было так стыдно, но он ничего не мог с собой поделать, слишком сладко, слишком невыносимо приятно. Стон удовольствия сам вырвался из груди, разбиваясь о каменные стены. Вильям зажал рот другой рукой, чувствуя, как слезы текут по горячим щекам, а занятая ладонь начала ускорять движения, почти до молниеносных, издавая влажные звуки. Не выдержав, парень подался бедрами к блудливой руке и, освободив свой рот, принялся помогать себе и другой ладонью, делая тоннель из рук бесконечным. Подмахивая во влажные от скользкой жидкости, что вытекала с красного кончика, ладони, Вильям боялся, что это закончится. Движения бедер стали резкими, быстрыми, и вскоре тоннель рук окропила густая белесая жидкость. Его первое семя, которое не успев остыть, исчезло, словно испаряясь. Но Вильям этого не заметил, приоткрывая губы в немом стоне, вжимаясь в кровать и рыдая с удвоенной силой. Так хорошо, словно грешное тело на несколько минут попало в Рай...

- Боже, прости меня, я согрешил... - молодой монах выпустил из рук вновь уменьшенный ослабший орган и, скрутившись калачиком к стене, тихо зарыдал, все еще ощущая в теле отклики иголочек первого оргазма, и не замечая двух красных точек в углу каменной кельи.