1
Солнце давно зашло, лес накрыла темнота, столь необходимая и хорошо скрывающая его от чужих глаз. Юнги легкой трусцой нёсся по привычному маршруту, внюхиваясь в прохладный ночной воздух и стараясь уловить в нём нотки хоть какой-нибудь живности, чтобы перекусить. Он не пил крови уже больше двух недель, и жажда пожаром разгоралась в горле, пульсируя и обжигая, заставляя мозги плавиться от желания вцепиться в чью-нибудь глотку.
Проблема была только в том, что ночью вся живность ложится спать, и найти себе еду было целым квестом, порой он по три часа наматывал круги по лесу в поисках енота или какого-нибудь заблудшего кролика, который не успел спрятаться на ночлег и так любезно приглашал Юнги всем своим милым видом на трапезу.
Вообще, Юнги мог просто убежать в большой город и там устроить себе пирушку из более качественного напитка — человеческой крови, но он всё же считал, что пить кровь людей — это грязно и вообще, он же сам когда-то был человеком...
Поиски затянулись, и Юнги порядком надоело плестись по известным лишь ему тропам, поэтому он решил исследовать места, в которые не забредал раньше.
Лучше бы он этого не делал...
Он наткнулся на луг, который не посещал уже очень давно, следуя за едва уловимым запахом лисицы, которая, наверное, уже забралась в свою нору и спала, но Юнги от жажды был готов в буквальном смысле разрыть эту нору и достать оттуда теплое животное, чтобы наконец усмирить жажду в глотке.
Двигаясь тихо и принюхиваясь, он вышел к поляне, которая освещалась лунным светом и... светом от фонарика? Откуда фонарик, почему он горит здесь, ночью, посреди глухой поляны — Юнги не знал, и эти мысли выветрились из его головы в тот момент, когда в ноздри ударил резкий запах... человека.
Он и так был на грани срыва, готовый накинуться на любую живность, что попадётся на пути, но такой живности он встретить тут не ожидал. Горло обожгло неистовой жаждой, как огнём, и он, полностью растерявшись и утратив контроль, ринулся к тому месту, откуда лился этот искусственный и чуждый лесу свет.
***
Очнулся он уже у себя дома, перед горящим камином, когда эйфория после укуса отпустила его тело. Он понемногу приходил в себя, оглядываясь и прокручивая в памяти момент, когда утратил контроль и перестал соображать что-либо, повинуясь голым инстинктам. Он знал, что такой эйфории от животной крови не бывает, а вот от человеческой его всегда уносило, как от трёх бокалов виски.
Пустой лес, жажда, запах лисы, лунный свет... человек.
Человек?
В лесу?
Юнги не знал и не мог вспомнить, кто это был — мужчина, женщина, ребенок или взрослый, но одно он знал точно — он слишком давно не встречал людей в этой части леса. Около тридцати лет...
Он жил затворником в лесной глуши вот уже пятьдесят лет, самому ему было девяносто три года, и последний раз он пил человека в 1965 году, когда он попал на какой-то фестиваль и в ближайшей подворотне убил девушку, которая, по иронии, надела костюм вампира. Он не помнил своего человеческого прошлого, просто понимал, что до того, как солнце начало жечь кожу, а в горле припекало, когда хотелось пить, он был человеком, точно таким же, каких он ловил и убивал, чтобы напиться. В своей не слишком долгой (по сравнению с другими вампирами, которых он встречал) жизни, он убил всего семь человек, и после седьмого он понял, что убивать людей ему не нравится — они слишком шумные, вертлявые, и обязательно кто-нибудь найдет изгрызенное тело жертвы и заведёт уголовное дело. Не на него, конечно, ведь никто никогда не мог поймать его, но всё же это было неприятно — вся эта суета. Вот с животными было намного проще, раз — и готово.
К тому же, Юнги, конечно, имел клыки и был чуть сильнее обычного человека, но он был достаточно тощим и иногда ему даже не хватало силы, чтобы удержать человека, пока он пьёт. Поэтому из тех семерых шесть были девушками, и не потому, что он какой-то озабоченный, а потому что с самым первым человеком, парнем, ему пришлось бороться полчаса, чтобы завалить и вгрызться в шею.
Он как-то раз посмотрел «Сумерки» и искренне посмеялся над тем, каким интересным образом люди теперь стали представлять вампиров — богачи, с каменной кожей, желтыми или красными глазами, суперсильные и сверхбыстрые.
Нет, это не так. По крайней мере, Юнги судил по себе, а он был разве что немного быстрее и сильнее, чем самый обычный человек, у него были клыки, которые он выпускал в момент питья, и он отнюдь не светился, а сгорал на солнце и дымился даже от слабых закатных лучей, и ожоги у него не заживали моментально, потому что он не обладал быстрой регенерацией, поэтому солнца он не видел уже лет сорок, если не больше. Сказать точно он не мог.
И сейчас, со всех ног мчась по ночному лесу, он бежал к тому месту, где, скорее всего, лежит безжизненное тело человека, который так неудачно попался ему под руку. Очень неудачно.
Он достаточно быстро добежал до поляны, но когда он подбежал к кромке леса, то застыл, не решаясь двинуться дальше. Потому что единственное, что действительно отличало его от людей — это обострённые до невозможности слух, обоняние и зрение. И сейчас он всеми этими чувствами ощущал, что человек жив.
Что он не убил его.
Юнги медленно двинулся к тому месту, где лежал человек, оглядываясь по сторонам, как будто кто-то мог спалить его на месте преступления. Когда он подошел к человеку — тот еле дышал, а сердце его билось настолько редко, что Юнги думал, что оно вот-вот остановится...
Он решил последовать какому-то странному чувству человечности, вспыхнувшему внутри него при виде этого мальчика, ребёнка. На вид ему было лет пятнадцать, пухлые губы, заострившиеся от кровопотери черты лица и тёмные тени под глазами, рыжие волосы, кожа бледная, как у мертвеца, а пальчики судорожно сжимают траву, как будто она была его последней надеждой...
— Вот же ж... И как тебя сюда только занесло?.. - пробормотал Юнги, склонившись над мальчиком и проверяя вероятность того, выживет ли он, или уже всё... Но казалось, что его сердце, несмотря на острую нехватку крови, бьётся и упрямо поддерживает жизнь в этом миниатюрном теле, сломанной куклой валяющемся на земле.
Юнги подхватил паренька на руки и понес, сам не зная почему, к себе домой, понимая, что это абсолютно нелогично, глупо, да еще и чревато потерей жизни для мальчика, ведь кто знал, сможет ли Юнги выносить его присутствие у него дома...
Но посмотрев на это невинное детское лицо, перекошенное гримасой боли и страдания, он почувствовал себя виноватым, ведь парень, наверное, просто гулял, может — играл во что-то... ни о чём не подозревал, и вдруг пришел вот такой вот он — Мин Юнги, голодный вампир, которому от запаха человека снесло голову. Сейчас этот парень пах очень слабо, но даже при всём при этом Юнги мог чувствовать запах чего-то сладкого и пряного в его крови, такие запахи ему еще не попадались. Неудивительно, что он сошёл от него с ума.
Он старался идти как можно быстрее и аккуратнее, чтобы не трясти и не травмировать мальчика, и когда пришел в свой дом, одиноко стоящий в самой глуши леса, он первым делом уложил парня на диван в гостиной и склонился над ним, чтобы снова оценить его состояние. Сердце билось так же ровно и очень редко, дыхание слабое, температура тела была явно ниже нормы. Юнги инстинктивно чувствовал, что сейчас он должен либо добить его, либо обратить в вампира.
Выбор казался очевидным — конечно же, добить.
Вот только вид у этого ребёнка был слишком невинный, чтобы добивать его.
Обратить в вампира? Можно, конечно, но этот парень, по мнению Юнги, создан для того, чтобы быть живым, а не таким, как он — одиноким затворником в глухом лесу, контактируя с миром только через интернет, который у него, ко всему прочему, еще и подвисал зверски и скорость имел совершенно невыносимо маленькую. Те же «Сумерки» он качал с торрента два дня. Это только одну часть...
— И что же мне делать с тобой, пацан? - пробормотал Юнги, отводя со лба мальчика рыжие прядки. Ему было жалко убивать его, и он не мог просто оставить его умирать медленной смертью от кровопотери.
Внезапно он подумал о том, что есть и третий способ. Он почувствовал его скорее инстинктивно, потому что не знал о нём в принципе, это было заложено где-то внутри него, в его вампирской подкорке.
Просто — укусить, и оставить как есть. От укуса вампира в кровь выделяется вещество, которое способно ''законсервировать'' жертву. Что-то внутри него подсказывало, что если укусить его и оставить в покое, то он очнётся. Вот только... больше никогда не сможет покинуть его дом.
— Станешь моим кормильцем, да? - спросил у него Юнги. — А что тебе остаётся, дурачок... Вот скажи, какого хрена ты делал в лесу ночью, мм?
Он мягко теребил в пальцах рыжие волосы мальчика и принимал решение, как поступить.
— Ты такой еще ребёнок, я не могу убить тебя. Не тогда, когда я соображаю, что делаю. И не могу обратить тебя, потому что ну не подходишь ты на роль кровопийцы, ребёнок. Ты слишком невинен, и я уверен, ты даже комаров жалеешь... Значит, только в кормильцы? Будешь жить со мной, слушаться меня, станешь моим личным слугой... Не хочу я этого делать, но выбора у меня нет. Выбора нет... Прости...
Юнги медленно наклонился к его шее, выпуская наружу острые клыки, и мягко прокусил кожу на едва бьющейся жилке, смачивая укус слюной и вампирским секретом. Он чувствовал на языке сладкий вкус крови, но пить ему не хотелось, он и так достаточно выпил из него... Введя нужное количество секрета в его кровь, он зализал ранки, чтобы те побыстрее затянулись (что еще было одним из отличий вампира от человека — слюна вампира способна ускорять заживление ранок, иногда Юнги приходилось собирать её, чтобы лечить ожоги).
Отпрянув от нежной шеи мальчика, Юнги еще раз с грустью посмотрел на него, а затем укрыл пледом и положил под голову подушку.
Он знал, хоть и никогда не видел этого, что завтра мальчик проснётся.
И что он навсегда останется в подчинении у Юнги.