Подружка
Катя снова повесила замок на холодильник. Помимо него там висят стикеры с надписями: «Хватит есть!», «Не есть после шести», «Никаких сладостей после 12:00», «Зарядка после завтрака, обеда и ужина», «Больше воды», «Мясо – причина развития холецистита и рака».
Катя – девочка девятнадцати лет с двадцатью лишними килограммами, расползшимися татуировками и длинными разноцветными дредами. Катя – студентка филфака.
Катя ежедневно выходит во дворик, где стоят её любимые железные тренажёры. Катя делает различные упражнения и худеет. По крайней мере, у себя в голове.
Её гастрит можно было бы давно вылечить. Повышенное потоотделение могло бы снизиться прямо пропорционально цифре на весах.
Катя ежедневно брала сантиметр и мерила обхват рук и ног. Бёдра, плечи, талию, грудь. Она делала пометки в тетради. Тетрадь была обклеена стикерами: «апрель – минус 5 кг», «май – минус 3», «июнь – минус 7».
Шёл июль месяц, а запланированные цифры не сходились с фактом. За три месяца она набрала восемь кило. Восемь килограммов сложных углеводов и рафинированных жиров. Восемь килограммов жира, приросших к Катиному телу.
Однажды она сказала подруге:
– Мне кажется, у меня скоро появится второй подбородок.
– А мне кажется, появится третий, – сказала та.
Подругу зовут Эля, Элеонора, и она всецело соответствовала красоте своего имени. Грациозная, как лань. Элеонору не смущала Катина полнота. Элеонора любила в ней человека. Катя бесконечно твердила: «Хочу быть такой же стройной, как ты».
Катя говорила это слишком часто. Настолько часто, что не обратить внимания было невозможно. Желание стать похожей на Элю – незаживающая болячка внутри Кати.
В середине лета девочки встретились в «Шоколаднице». Эля попросила Катю взять тетрадь и ручку. На Катиной тетради – картинка с пончиками в сахарной пудре и коричнево-розовой глазурью. На Катиной тетради оранжевые мармеладки в виде долек апельсина. Катина ручка – закос под рождественский леденец в красно-белую полоску с закорючкой, напоминающей ручку зонта.
Голодные глаза Кати. Эля диктует. Катя записывает. Эля заканчивает диктовать и говорит:
– А теперь повтори всё, что записала.
Катя обсасывает кончик ручки:
– Здесь написано, что я всю неделю ем два раза в день. Пью по два литра воды. Употребляю исключительно овощи и фрукты, молочные продукты с пониженной жирностью. Не ем сладкое, не пью алкоголь, не жую мятные конфетки и жвачки, не сосу карамельные леденцы и не грызу грильяж.
Катины глаза на мокром месте. Казалось, ей никогда не было столь печально и больно, как теперь. Она сжимала пальцами ручку сильнее и сильнее. Желание Кати перебороть накопившуюся злость и безысходность Эля впитывала как губка. С этого самого момента она решила, что вытаскивать подругу со дна пропасти – её прерогатива.
Эля похлопала Катю по плечу, сказав, что та умница. Эля взяла пухлую мягкую руку и поцеловала.
– Ты забыла кое-что.
Катя закрыла глаза – так ей проще вспоминалось. Она посидела с минутку, но так и не вспомнила.
– Ты записываешь всё, что ешь, в свою тетрадь. От а до я. Все продукты, все напитки, их калорийность. А через неделю я прихожу к тебе, и мы подводим итоги.
– Я хочу быть стройной, как ты, – преданными и влюблёнными глазами смотрела Катя на тонкие руки Эли.
Эля сказала напоследок, что, если записывать всё как подобает в тетрадочку, результат будет виден гораздо быстрее.
Уже на третий день испытания телефон Эли разносился в пух и прах от звонков подруги. Она узнаёт, что Катя сорвалась.
– Я только что съела пиццу.
Эля подумала, что пара кусочков пиццы не сильно растревожит целостность диеты.
– Эль, знаешь, я съела её целиком. Всю коробку. Она была двойная, с фаршем и беконом, салями и грибами. На меня такой жор нашёл ночью, что я... не могла совладать с собой.
– Ночью?! – завизжала в трубку Эля.
– Точнее, в четыре утра. Но, зато я быстро уснула и сладко проспала до обеда.
Через полчаса Эля долбила ногой в Катину дверь. Красная как рак, мокрая, как лошадь после скачек. Эля, она тащит Катю за рукав на кухню. Она поворачивает её лицом к холодильнику и, чуть не срывая голос, орёт:
– Какого хера ты всё писала? «Не есть»? Ты написала себе: «Хватит есть»? Ты полная дура, в таком случае! С такой фигурой надо писать: НЕ ЖРАТЬ, ЖИРНАЯ ТУПАЯ СУКА! НЕ СУЙ ГАМБУРГЕРЫ В РОТ, ГНИДА СТОКИЛОГРАММОВАЯ! ПЕЙ ПО ПЯТЬ ЛИТРОВ ВОДЫ, ЧТОБЫ СГОНЯТЬ БЛЯЖИЙ ЖИР! НИКАКОГО СЛАДКОГО ДЛЯ ЭТОЙ ПОГАНОЙ ЖИРНОЙ ЖОПЫ! БЕГАЙ ПО 5 КИЛОМЕТРОВ УТРОМ И ВЕЧЕРОМ, ГЛУПАЯ ДРЯБЛАЯ КОРОВА!
Катино лицо побагровело, на лбу обильно выступил пот. Слёзы покатились из глаз. Она слизывала их с губ коротким языком. Катя слизывала солёные слёзы, пропитанные страданием и самобичеванием.
– ВЫКИНУТЬ БУЛКИ ПОДАЛЬШЕ ОТ СВИНЫХ ЛЯЖЕК! КАЧАЙ ЗАДНИЦУ, ТУПАЯ СУКА! ДЕЛАЙ ЗАРЯДКУ ДЕСЯТЬ РАЗ В ДЕНЬ! – никак не унималась Эля. – ГОЛОДАЙ, ХОДЯЧИЙ ЖИР! НЕ ДУМАЙ О ЖРАТВЕ, МЯСОКОМБИНАТ НА ВЫЕЗДЕ!
Катя чувствовала ком в горле, но всеми силами старалась проглотить этот болезненно-жабий симптом. Заглушить сейчас же свои эмоции, всю злобу, всё отчаяние и безвыходность положения.
– Если съешь хотя бы одну жалкую конфету, бей себя по лицу! – кричала Эля так громко, что соседи застучали по батареям. – Иначе я сама тебя свяжу и буду лупить по твоим хомячьим щекам. Ты чё, жирная тварь, решила угробить здоровье и молодость? Ты в жиру решила сгнить, курва ты падшая?! – Эля задыхалась в оскорблениях, но оставалась холодна и неприступна. – Ты, сука, должна быть объектом обожания для мужиков, а ты огромная свинья для забоя! Вот ты кто.
Элю было не унять. Заплаканная Катя пыталась протянуть мощные руки к Элиному лицу, чтобы закрыть ладонями её рот, но та лишь отмахивалась:
– У тебя красивое имя – Екатерина! А посмотришь – складывается впечатление, что тебя зовут Жирильда, Свинтусяра, Хрячка. Уёбище лесное!
– Элечка, пожалуйста, хватит! Пожалуйста, прекрати! – Катя грохнулась на колени так, что затрясся кухонный стол и полка с посудой над умывальником.
– Как ты могла себя запустить?! Ответь, жирная скотина! – Эля трясла её за плечи из стороны в сторону что было сил. Её подмышки окаймлялись тёмными пятнами.
– Как можешь ты так себя не любить, скажи, подружка! Ты сделала из себя кусок говна! Ты не Катя, ты – большое рыхлое недоразумение! – когда Эля говорила эти слова, она одёргивала Катину кофту, растягивая трикотаж, чтобы дать той увидеть и понять, каких широченных размеров она достигла. Настолько широких, что можно было уместить в её одежду бегемота.
– Либо, сука, ты худеешь, либо я устраиваю тебе праздник. На всю жизнь забудешь, что такое сладкое и жареное! И да, я ставлю тебе условия! Потому что не хочу, чтобы ты сдохла от еды и слабой воли, тварь ты поганая. Получи, сука!
Резкий хлопок раздался в кухне. То ли кого-то застрелили, то ли отчаянно отвесили пощёчину.
Разозлённая Эля выбивала дурь из Катиной морды.
Она хлестала её по щекам, повторяя осипшим голосом:
– Пусть, сука, твои предки катают на меня заяву! Они позволяли тебе весь этот яд! Это ты должна подавать на них! Немедленно! На каждого по отдельности, гнида ссаная. Пусть меня свяжут и отправят за решётку, но я сделаю тебя худой, сука. Безобразно худой, тварь!
Отпечатки Элиных рук на обеих щеках. Катя стонет и плачет. Кровоточащие дёсны, порванная губа. Катя как жертва буллинга в средней школе.
– Как твои бедные ножки ещё носят это тело? Эту груду из жира и говна? Да мне до блевотины противно идти по улице рядом с тобой! Противно даже твой голос в телефоне слышать!
Слова Эли были больнее ударов. Катя была и в сознании, и вне его.
– Я сожгу весь твой жирный мир! Больше никаких маек и штанов икс-икс-эль. Отныне твой максимальный размер – эмка, сука. И только попробуй не влезть хотя бы в одни штаны! Будешь сохнуть, пока не наденешь, тварюга!
Через полгода родители навещали дочь в психиатрической больнице. Они принесли в палату яблоки, бананы, груши. Катя всё ещё питалась с помощью системы, но врач уверяла, что дела заметно улучшились и в ближайшие месяцы отметка на весах с большой вероятностью поднимется до тридцати девяти килограммов.