Притягательный Гена
Таких, как Гена, называют «gentlе». Такие, как он, не выходят из головы. Такие, как он, бьют словно ток.
Кому кого, а мне Гену подавай. Моего Гену.
Мы сидим у него дома. Живёт он на последнем, шестнадцатом этаже в обыкновенном московском спальном районе. «На выселках», как говорят.
Сидим так спокойно и тихо. Играет лёгкий джаз. Гена включил красный ночник. Гена вообще любитель всякой визуальщины.
Мы делаем друг другу массаж ступней. Он – мне, я – ему. Никто не делает массаж лучше Гены, но он говорит, никто не делает массаж лучше меня. Взаимность – интересная штука.
Грязь под ногтями – не страшно. Я замечала ещё раньше, что Гена – первый парень, перед которым я абсолютно себя не стесняюсь. Я принимаю себя такой, какая я есть, со всеми веснушками, прыщиками, отросшими волосками на бровях, остатками еды в уголках рта и между зубов.
Гена рассказывает, как искал работу своей мечты. Он рассказал, как три месяца перебивался с воды на хлеб, имея в кармане три сотни. Он говорил, что катание зайцем в автобусе – привычное дело.
А я рассказала, как до тридцати двух лет ни разу в жизни не брала в руки игральные карты, потому что мои родители верующие, и карты по определению – грех.
Гена сказал, что не прочь глянуть со мной какой-нибудь старый фильм. Он сказал, что современное кино настолько оскудело, что даже самый заурядный сюжет, даже история про его скитания в поисках работы была бы куда интереснее того, что нынче выходит в кинотеатрах.
– История про мою жизнь на три копейки. Название я уже придумал, – говорит Гена, отправляясь снимать с плиты чайник. Он крикнул с кухни:
– Выживи или сдохни молодым! Ха-ха! – и закатился ребяческим смехом.
Я сказала, что такое название вроде бы уже есть.
Потом спросила, как бы он назвал фильм, снятый про нашу любовь. Гена сосредоточил внимание на вопросе. Он сделал глоток из пустой чашки, но потом опомнился и наполнил её.
Вкус любимого Гениного чая – горьковато-землистый. Быть может, хороший чай – это кипяток со вкусом земли и запахом сырости. Гена категорически против добавления сахара, мёда, лимона и даже имбиря. Гена говорит: «Хочешь испортить напиток – добавь сахар».
Кофе он пьёт без сахара. На обезжиренном молоке. Он говорит, что изысканный кофе с добавлением молока более мягок и менее вреден. Гена рассказывал, что молоко противодействует развитию гастрита и травмированию стенок желудка, что непременно ведёт к язве.
– Молоко помогает избежать вымывания кальция из организма.
Гена – ас в познаниях о чае и кофе. Но как только я начинаю хвалить, он стеснительно опускает ресницы и перебивает меня: «Что ты! Я совершенно далёк от этого!»
То ли самокритика, то ли эго требовало похвалы. Зная Гену, второй вариант совершенно неуместен.
– Гена и Марго. Я назвал бы его «Гена и Марго».
– Гена и Марго? – говорю я.
– Да. Гена и Марго.
Я спросила, как прошёл рабочий день, понимая, что он был загружен отчётами и сметами. Загружен людскими вопросами и жалобами. Загружен лишними телодвижениями и короткими перебежками из курилки в офис. Загружен обучением групп несведущих новичков. Короче, Гена сказал, что день прошёл как нельзя лучше.
– Так и думала, – беру его за руку и улыбаюсь.
– У тебя такой странный запах изо рта, как будто ты опять начала курить.
Гена отнюдь не разоблачил меня. Да, я пообещала бросить курить. Но не смогла. Да и не пыталась. Не потому, что наплевать на Гену. Просто на работе слишком много свободного времени, которое порой не убивается пачкой сигарет.
– Вставай, – протараторил Гена.
– Зачем – вставай?
Он встал и взял меня за руку, а я – наивная идиотка – не сопротивляясь, дала себя оторвать от стула.
– Держись за руку и пошевеливайся, – говорил он. Гена был словно под тройной дозой кофеина. Заведённый. Он будто забыл сделать что- то срочное и лишь сию минуту опомнился. – Обувайся, скорее же!
В полном замешательстве я делала всё, что он говорил. Дрожащими от растерянности и испуга руками я шнуровала пумовские кеды, а мысли отсутствовали.
– Давай помогу тебе.
Не раздумывая, Гена опустился на колено и начал завязывать мои шнурки. Я была поражена тем, как ловко он шнурует. Гена схватил с комода ключи и кошелёк, а потом мы вылетели из квартиры. Он даже свет забыл погасить. Я хотела сказать, но в тот момент мне показалось, что Гена не придаст внимания всякой мелочи. Поэтому предпочла умолчать и бежать с огромной скоростью, перепрыгивая через три- четыре ступени вниз, потому что Гена сказал: «К чёрту лифт!»
Гена тянул меня за руку, иногда было больно. Когда я говорила «хватит», он только усиливал хватку.
Когда осталось спуститься со второго этажа на первый и выбежать из подъезда, он взвалил меня на плечо и понёс, словно я какой-то мешок с игрушками. Удивительно, но я не брыкалась. Мне было и страшно, и интересно одновременно. Страннее всего казалось то, что он потащил меня не к машине, а к остановке. На все мои вопросы он отвечал: «Не самое время для болтовни».
Пришёл автобус, и мы с Геной запрыгнули в него.
Через две остановки мы выбежали, и Гена вновь стал тянуть меня за руку, уже сильнее, чем в подъезде. Я кричала:
– Куда мы бежим?
Я не умолкала:
– Тебя преследуют?
Моё дыхание сбилось, а в горле встал большой ком. Я не могла ни сглотнуть, ни откашляться. А главное, не могла остановиться и отцепиться.
Единственный выход из ситуации – падать на землю. Но и тут меня остановила мысль. Мысль, что Гена во что бы то ни стало потащит меня дальше, не останавливаясь и не щадя. Кто знает, как было бы, когда это в прошлом. Я опять спросила, задыхаясь и глотая колющие комья:
– Далеко ещё?
Этот хитрец хранил молчание. Не отвечал ни на один вопрос. Он словно набил в уши вату и вшил моторчик в задницу. Гена бежал и не останавливался.
Мы прибыли на детскую площадку, и только тогда этот хитрюга остановился. Я с размаху врезалась носом в его лопатки.
Он, кстати, до сих пор побаливает.
– Вечером иногда полезно выйти на пробежку! – кричит, запыхавшись, этот остолоп, не замечая мою одышку и красные щёки. И совершенно ничего не сказав, берёт меня за руку и идёт спокойным шагом.
– А сейчас, – говорит Гена, – поворачиваемся спиной и продолжаем идти вперёд!
И опять хватает меня за руку и разворачивается. Я растерялась. Что? Куда? И, самое главное, зачем?
– Что за чушь, Геннадий? – уже сердясь спрашиваю, не рассчитывая на ответ.
Как же хорошо, что рядом не было людей и никто ничего не видел – двух идиотов, шагающих задом наперёд. Причём один из них явно не хотел становиться идиотом, но его принуждали!
Когда мы наконец прекратили это безобразие, Генка повёл меня через мрачный двор. Не успела я понять, что к чему, как перед глазами замаячили цветы, которые, по всей видимости, были похищены из клумбы.
– Что это, блин?!
– Держи! Я сорвал для тебя, – без стыда и совести сказал Гена.
Я в шутку назвала его бесом. Сказала, что он как маленький мальчик ищет на попу приключений. А потом вспомнила, что ему только двадцать восемь и осеклась. Да он и есть мальчик!
Я приняла жиденький букетик непонятного происхождения и прижала к груди. Признаться, меня ещё никогда так не радовали подаренные цветы.
– Ну и болванище ты, ну и болванище!
У меня немели скулы от улыбки и смеха. От его странности и попыток меня охмурить. Он что-то хочет доказать, в то время как я окончательно втрескалась в него по уши.
– Завоеватель.
Генка опять взял меня за руку. Быстрыми шагами мы шли по закрытому рынку. Прилавки опустели и были на ночь накрыты полиэтиленом. Но этот бесёныш всё-таки вытащил откуда-то деревянный ящик с помидорами. Я не успела оглянуться, как он держал его передо мной и говорил:
– Угощайся!
Я оттолкнула эту хреновину подальше от себя.
– Терпеть их не могу!
Гена остановился и уныло посмотрел на содержимое.
– Чего же ты раньше не сказала? В таком случае, надо бежать
скорее!
И снова потащил меня быстрым шагом вдоль прилавков, мусорных корзин, разделочных досок и гнилой овощной кожуры.
В одной руке он нёс дурацкий ящик, второй держал мою руку. Как хорошо, что никого снова не оказалось на пути. Иначе нас бы точно уличили в беспорядке, впаяли бы штраф за шум и, чего хуже, за воровство.
– Гена, давай не будем позориться! Гена! Ну, Гена! Гена!
– Как можно скорее! Нам надо как можно скорее! – не унимался он. Мы остановились возле подъезда двенадцатиэтажки. Гена без
промедления ловкими движениями пальцев выбил код на домофоне и поторопил:
– Ну же, чего ты такая медлительная сегодня?
– Ничего, – сделав обиженное лицо (я не обижалась, я больше устала и боялась, что происходит что-то действительно важное), я вошла в подъезд.
– Копуша, – нежно и ласково сказал Гена.
На мой вопрос, зачем мы сюда пришли, он, по обыкновению, не отреагировал. Да это меня и не удивило, в общем-то. Удивляло лишь то, что я, как наивная дурочка, продолжала надеяться услышать ответ.
– Если это какая-то авантюра, я не участвую, – останавливаю Гену.
Он сказал, чтобы я говорила шёпотом. Я слушалась и по неясной причине шла за ним. Я выполняла его приказы, хоть это меня возмущало, ведь я не хотела потакать, а тут была как загипнотизированная. «И вообще, зачем вовлекать людей в какие-то дебильные игры?» – думала я всю дорогу.
Мы зашли в старый лифт. Я, Гена и этот херов ящик. Гена держал его ровно перед собой, отделяясь от меня.
Мы залезли на крышу. Ещё никогда в жизни я не видела такой красоты. Чёрная ночь, огни вдалеке – центр города. Фары машин, старое колесо обозрения в парке. Отблеск рекламных щитов, прохладный ветерок колышет чёрные кроны деревьев. Небо – то красное, то фиолетовое. Лучи прожекторов – их зажигает клуб «Рэд хартс». Там прошла вся моя юность. И посреди всего этого Гена крепко берёт меня за руку.
– Осторожнее, кис.
– Это очень красиво. И очень высоко, – говорю ему.
И когда я подняла голову, тысяча ярких огоньков разнеслась по небу, и бабахнуло так громко, что я чуть не свалилась с ног от страха.
Гена обнял меня и прижал к себе. В тот момент я поняла, что ничто не важно. Я была готова стоять с ним хоть до самого утра, а на завтрак
съесть целый ящик помидоров.
– А теперь посмотри, – сказал Гена. – Видишь «Хонду» О225КР в
первом ряду?
– Да, – говорю.
– Тачка одного типа.
После чего он потянулся к ящику и, вытащив первый попавшийся помидор, зашвырнул его что было сил, совершенно не прицеливаясь, туда, где стояли машины. Я вытянула шею и, как любопытный ребёнок, гадала, в точку или мимо. Большой помидор пришёлся в самое лобовое стекло. Он чпокнулся и оставил противное красное месиво. Как будто чьи-то растёкшиеся мозги. Я была весьма удивлена такой меткости.
– Настала твоя очередь, – говорит он.
– Я не смогу.
И Гена сказал, чтобы я ещё раз посмотрела на движения и повторила за ним.
На этот раз Гена промазал. Помидор отскочил от асфальта, запачкав дверь соседней тачки. Красное-красное пюре на передней двери.
И вот настала моя очередь пробовать. Мой маленький помидорчик даже до бордюра не долетел. Я закрыла глаза от собственной
неуверенности.
– Всё отлично! Ты просто не приноровилась. Тебе надо попасть в капот! Давай же, – бодрил Гена, а сам бросал один помидор за другим, очередью. Весь капот был заляпан томатной жижей, а Гена всё швырял и швырял снаряды, как озорной мальчишка.
И вот наконец у меня получилось.
– Попала!
Удар пришёлся прямо в зеркало. Гена поцеловал меня и приложил ладонь к моей щеке. Его рука пропахла свежими помидорами. Запах грядок и зелени. Запах парника на огороде, в котором температура на отметке «сорок шесть».
«Хонда», забрызганная томатным соком, орёт и трепещет. Соседним машинам тоже досталось. Но всё-таки Генка меткий стрелок. Мой последний помидор влепился в асфальт. Гена сказал:
– Довольно.
Мы стояли на крыше и целовались. Я, Гена, расквашенные помидоры – всё слилось воедино. Хлопки салюта вперемешку со звёздами над нашими головами. Психоделическая песня сигнализации.
Гена взял пустой ящик и направил его с крыши.
Обратно мы шли очень спокойно. Гена рассказывал истории из детства, а я ему рассказывала свои. Он угостил меня мороженым. Сказал, что пломбир – его любимое. Когда мы подошли к дому, Гена признался, что чувствует боль в лопатке.
– Потянул, наверное.
Мы зашли в квартиру и опять сели за стол, как в самом начале.
Он протянул мне свою ногу, а я ему – свою.
– Ах, какое блаженство, – говорю Гене. – Какое блаженство!
Гена мял мои ступни и переходил на икроножные мышцы.
И всё же я не могла не спросить у него в очередной раз, зачем он вытащил меня на эту безумную пробежку.
Гена прощупывал каждый сантиметр моих ног. Он промял каждый палец на правой, затем попросил, чтобы я поменяла ногу, и промял каждый палец на левой.
– Не знаю, – сказал Гена с усмешкой. – Наверное, я побоялся, что тебе со мной скучно.