МАКТУБ

ГЛАВА 4

{«Смотреть на нее было для меня все равно, что за бабочкой охотиться, как редкий экземпляр ловить».

Джон Фаулз. Коллекционер.}

[Эрика]

Пытаюсь дышать полной грудью, но выходит с трудом. Что-то невидимое, но от этого не менее плотное и осязаемое сковывает диафрагму, посылая электрические заряды по всему телу. Опираясь спиной на зеркальную стену лифта, обхватываю ладонью скользкий поручень, пролегающий по всему периметру тесной кабинки. Цифровой экран отмеряет пролеты этажей небоскреба, в котором находится еще одна штаб-квартира, в которой и пройдет моя встреча с Хассаном.

{Ублюдок.}

Точнее [{коллега}] уже ждет меня наверху и, судя по раздраженному тону голоса в аудиосообщении, с нетерпением ожидает нашей встречи, а вот я бы предпочла решить все вопросы с Зейном по видеосвязи. К слову, если бы не внезапное знакомство с синеглазым дьяволом, выбившим меня из колеи и привычного состояния непоколебимой уверенности в себе, я бы не имела ничего против делового свидания с Зейном.

Просто встречаясь с бывшим, всегда хочется выглядеть сильной, независимой, уверенной, счастливой, неприступной, отстраненной, равнодушной и гордой, а сейчас я чертовски далека от боевого настроя и своего амплуа «женщины-кошки», какое преобладало во мне еще пару часов назад. Ровно до того момента, как мистер Престон вторгся в мое личное пространство и обманчиво ласковым чувственным баритоном прошептал:

{[Думаешь, я это сделал?]}

{Не знаю, чего я хотела в этот момент больше – испариться, исчезнуть, стать частью картины за моей спиной, лишь бы избавиться от его убийственного влияния, или же наоборот обхватить зубами его нижнюю губу, оставить мелкие «царапки» своими ногтями на его острых скулах, чтобы больше не смел подходить ко мне так близко и пытаться без ключей и паролей прорваться за оплот, защищающий от подобных вторжений мою душу. }

Его прикосновение было сродни удару под дых. Раскалило ледяное нутро добела, заставило мое полное самообладания сердце проламывать прочную ледяную корку, уберегающую его от нападений мужчин, которые возможно являются серийными убийцами.

В тот момент Джейдан Престон смотрел на меня так, словно все, чего он хочет — это видеть обнаженным не только мое тело, но и душу. У меня есть причины подозревать его в том, что мое нагое и беззащитное тело он представлял среди кучи мусора, грязи и сверкающих в лунном свете брильянтов, а его взгляд уже заковывал мои скулы и мышцы лица в платиновую маску от «Лакшери Корп».

Нервным и резким движением срываю резинку с тугого хвоста, наблюдая за тем, как волосы спадают на плечи темным шелковым потоком, но не прикрывают раскрасневшуюся кожу ключиц и шеи. Моя особенность, которую я давно не наблюдала в своем отражении — зона декольте розовеет, когда я волнуюсь, нервничаю, или, когда возбуждаюсь. Сильно возбуждаюсь, до предела. Черт, дело уже можно считать практически проваленным, если я вдруг случайно представила, как занимаюсь сексом с подозреваемым?

{Соберись, Рика.}

Но так сложно это сделать, потому что по искрам тлеющих на дне синих океанов его глаз, я поняла, что мистер Престон мысленно нарисовал себе примерно то же самое. Мы будто попали в один информационный поток, передали друг другу часть своих мыслей, и меньше всего я хочу думать о том, что у меня есть какая-то мистическая связь с загадочным художником и возможным религиозным фанатиком-убийцей.

Я назвала его сумасшедшим, но, по-моему, сейчас я куда более безумна. Испытывать такое притяжение и влечение к подозреваемому более чем ненормально. И я не припомню, когда ощущала нечто подобное, настолько сильное, схватывающее дыхание, в последний раз. Этот мужчина обладает неумолимой, дьявольской, грешной способностью пленить женщин одним взглядом и прекрасно знает об этом. Пользуется. Страшно представить, сколько наивных сердец полегло под порочным влиянием его внушительной... кисти.

Мне было трудно сохранять свои нерушимые стены целыми, находясь рядом с ним, но я выстояла и справилась с задачей, и теперь ощущаю, как кровь неистово пульсирует под кожей, когда вспоминаю синие глаза с четко очерченной радужкой, что смотрели на меня так, словно я стою голая в переполненном людьми зале. Словно маэстро безликих картин прикасается ко мне прямо там в галерее, медленно спуская с моих плеч платье...

{Невольно, я ловила себя на мысли: как бы он это проделал в реальности? Как снимал бы с меня чертово платье? Аккуратно расстегивал бы молнию, параллельно прикасаясь дразнящими движениями горячих пальцев к моей спине, изучая наощупь кожу, родинки, напряженные линии мышц? Довел бы ее до бедер, плавным движением оголил ягодицы или бы изначально задрал платье до талии, резко толкнув к ближайшей стене?} Несмотря на его напускную сдержанность, второй вариант кажется таким же реальным, как первый. И определиться с его характером и типом личности я тоже до конца не могу, потому что этот мужчина умеет безупречно скрывать свои истинные эмоции и намерения, что, несомненно, делает его великолепным маньяком. И эта сдержанная, но звериная сексуальность, на которую без сомнений, купилась бы и Алия, и Марьям... да кто угодно, играет против него.

{Или же порвал бы чертову тряпку по шву, рывком дернул вырез платья, оголив грудь? Как, черт побери, он бы это сделал? Как бы ты взял меня, Джейдан Престон? Осмелился бы? Нашел бы чем меня впечатлить?}

Просто интересно. И это на меня не похоже, но именно такие мысли пробудил во мне любитель рисовать глаза и голых женщин, и я собираюсь искоренить их из своего разума.

Все, уже выкинула. Пофантазировала и хватит. Я умею смотреть в лицо своим желаниям и брать их под свой строгий контроль.

У кого-то просто очень давно не было секса. А я люблю секс. Но даже Зейн удовлетворял меня лишь по «праздникам», иногда, видимо в пятые лунные сутки. Он неплохой вариант, страстный мужчина, но как я уже и говорила, у него не самый впечатляющий инструмент, и дело не в размере. Три минуты мощных толчков без продолжения, быстрая прелюдия — это про него. Заканчивать приходилось самостоятельно. И что я в нем нашла, спрашивается? Или во мне говорит уязвленное самолюбие, и я просто забыла, что между нами были хорошие моменты, что я действительно была влюблена в него и дорожила нашими отношениями? С трепетом ждала близости и сотрясалась мелкой дрожью в его объятиях?

Мое тщеславие и гордость также задела и возникшая в галерее Сальма. Тоже, та еще «штучка» и сучка. Вечно у нее глаза горят на «моих» мужчин, и я сейчас не про Зейна. Знаю, что мисс Рами трахалась с Ильдаром Видадом, к которому я всегда относилась по-собственнически, как к своему покровителю, спасителю и защитнику. Да и он не раз давал мне повод считать его «своим» — трудно не замечать его знаков внимания, и трепетного отношения, выходящего за пределы отцовского. Взять хотя бы наши совместные поездки: в том же Париже, он горячо целовал меня на одном из сказочных мостов города влюбленных, и немного выпив, мы почти дошли до края, переступили за грань... но я вовремя очнулась, оттолкнула Ильдара, а он потом еще несколько месяцев извинялся за то, что чуть не совратил малолетнюю. Мне было восемнадцать. Ильдар олицетворял в себе все, что я видела в идеальном мужчине – надежность, сила, уверенность, интеллект, адекватность. Ему я могла бы открыться, подарить ключ к своему сердцу... но я не стала. Мне все это не нужно. Я не склонна к никакого рода зависимостям, а любовь – это как поцелуи никотина, медленным ядом отравляющие изнанку тела. Я не хочу, чтобы кто-либо или что-либо в этом мире было властно надо мной, и непременно найду способ сбить спесь с высокомерного художника. Все, что он должен был понять, после нашей встречи: я ему не по зубам, и никогда не встану в один ряд с его модельками, которых он наспех рисует лишь один раз в жизни, таранит своим членом, а потом выкидывает из своей жизни вместе с использованным презервативом.

Конечно, сразу весить на Престона клеймо убийцы глупо — и то, что он нарисовал Марьям, не приговор. Мне предстоит это проверить и выяснить правду. Однако, в том, что одержимый «музой» маньяк уж точно станет настаивать на позировании для портрета, я не сомневаюсь.

От порочных мыслей меня отвлекает звук, сигнализирующий о том, что я остановилась на двадцать пятом этаже, где мне предстоит встреча с Хассаном. Отдельный лифт привез меня сразу в штаб-квартиру — типичную просторную студию с панорамными окнами, открывающими вид на Бруклинский мост, широкую часть Гудзона и погруженный в огни спальный район Нью-Йорка. Квартира необжитая и пустая, предназначенная для сухих деловых переговоров.

— Ты выглядишь впечатляюще, — вкрадчивый, низкий голос эхом отдается от стен, и я не сразу понимаю, где в этом полумраке и переполненной спертым запахом пыли пустоте находится Зейн. — Раньше я смотрел на тебя, и думал, как ты удивительно красива, — продолжает сыпать неуместными и звучащими дешево и лживо из его уст комплиментами Зейн, и я наконец нахожу в комнате его внушительную фигуру, включив приглушенный голубоватый свет. Хассана я застала развалившимся в барской позе: мужчина восседает на высоком стуле, руки небрежно спрятаны в карманах, ноги, обутые в начищенные до блеска туфли, закинуты на барную стойку. Не самая подходящая поза для того, чтобы встретить свою подопечную, и я знаю, что Зейн делает это намеренно: положением своего тела он напоминает мне о том, что никакие мы не коллеги, мы — бывшие любовники.

— А теперь думаю, куда еще красивее? Остановись, иначе я ослепну, — завершает свой монолог Зейн, резко вставая со стула. Оглядывает меня придирчивым взором, фиксируя его на моей груди. Еще бы — я без белья, и ощущаю, какими болезненными и чувствительными стали соски, после серии развратных мыслей в тесной кабинке, однако Зейн довольно ухмыляется, явно считая себя причиной моих разыгравшихся гормонов. Размечтался. И подними челюсть, Хассан, приоткрытый рот тебя не красит.

— Спасибо, Зейн. Твое красноречие меня не впечатляет, — резко отрезаю я, бросая мимолетный взгляд на его пах. Так и подмывает добавить «как и кое-что другое», но я прикусываю язык, игриво улыбаясь своим мыслям. Но Зейн, кажется, расценивает мое поведение совершенно иначе, судя по горячему блеску в темно-карих глазах, переполненных жаждой, вожделением, восхищением.

— Давай обойдёмся без личных разговоров, — настаиваю я, наблюдая за тем, как он подходит ближе, замирая рядом и возвышаясь надо мной. У Хассана атлетическое телосложение, цепкий взгляд, и даже энергетика «альфа-самца», но все это меня уже давно не трогает. Я не могу уважать его, несмотря на то, что он является профессионалом своего дела, и многому меня научил, не раз курируя мои задания. В обучающих лагерях Зейн частенько принимал экзамены по физической подготовке и меня вечно заваливал. Только потом мне признался, что видеть меня хотел чаще, и власть свою ощутить над упрямой девчонкой.

У нас с Зейном была своя, длинная история, но она утратила всякий смысл, потому что он в одно мгновение мне опротивел, как только я узнала о том, что я не единственная женщина, которую он «радует» своим фирменным скоротечным сексом.

— Все еще злишься, — игнорируя мою просьбу, Зейн приближается ко мне ближе и плавно поднимает руку, чтобы заправить упавшую мне на лоб прядь волос за ухо. Я реагирую мгновенно — ловлю его запястье в воздухе, до боли сжимаю и резко скручиваю, процедив сквозь сжатые зубы:

— Не прикасайся ко мне, Хассан. Иначе я найду способ уговорить Стефана, чтобы он дал мне нового куратора. И ты никогда меня больше не увидишь.

— Ух, какая злючка. Но меня всегда это в тебе так заводило, Эри, — хрипловатым от возбуждения голосом произносит Зейн, а меня в ответ только передергивает. Какого черта он называет меня «Эри», как раньше, как будто не предпочел мне стаю тупых шлюх. Уверенно отступаю на шаг назад, но не от ощущения горячей волны, исходящей от него, как было в случае с Престоном, а от отвращения. Находиться рядом с Зейном неприятно, но я знаю, что он больше не станет распускать руки, иначе у меня правда будет повод рассказать все Стефану и отстранить его от задания.

— Хорошо, — Зейн поднимает руки, демонстрируя мне раскрытые ладони в сдающемся жесте. Его взгляд резко мрачнеет, несмотря на то, что губы застыли в примирительной усмешке. Пусть засунет свой «белый флаг» в задницу.

— Итак, к делу, Зейн. Начну с Маркуса — я установила жучок на его пиджаке, но сам понимаешь: этого слишком мало. Специалисты уже изучили мои материалы. На вечеринке никаких подозрительных разговоров он не вел, затем Флеминг оставил пиджак в такси, — четко и по делу, докладываю все я, выдерживая пытливый взгляд Зейна, который наконец вернулся в личину старшего агента, а не героя-любовника, пытающегося намекнуть своей бывшей на то, что было бы неплохо «взяться за старое».

— Следующий экземпляр — Ильдар Видад — мой старый знакомый. И ко мне, и к Алие, он относился, как к дочерям...

— Что за выгораживающий, непрофессиональный тон, Эрика? — делает замечание Зейн, и признаться, не безосновательное. — Тебе не хочется подозревать его, я понимаю. Но учитывая то, что алиби Маркуса уже подтвердила одна из любовниц, именно Видада стоит взять под строгий контроль.

— Когда? У алиби есть доказательства? — прищурив веки, вздергиваю подбородок, стараясь не думать о том, что спаситель моей жизни может оказаться серийным маньяком. С тем же успехом, им может оказаться мой отец! Черт, в Ильдаре я уверена на все девяносто девять процентов, и думаю, что фальшивым видеозаписям, которые он предоставил, найдётся логичное объяснение.

— Допросили ее сегодня. Доказательств, кроме слов, нет. Пока. Но сама понимаешь, Эрика. Он намеренно предоставил вводящее в заблуждение видеозаписи с камер, потратил время на то, чтобы их подделать, и, кстати, чертовски хорошо и профессионально, так, что даже наши специалисты не сразу раскрыли подвох. Ему есть что скрывать, Эри.

— Уверена, что есть причина, Зейн. Интуиция редко меня подводит, — настаиваю я, нервно кусая губы. Черт, все улики пока против Ильдара, и мне это очень не нравится.

— Ильдар кандидат на «ядовитого любовника» номер один. Но чтобы взяться за него вплотную, нам необходимо окончательно отсеять Маркуса. А что с Саадатом?

— Не понимаю, как он вообще оказался в списке подозреваемых. Они с девушкой были на Багамах, я позвонила в отдел отслеживания перемещений через границу. Наблюдательная группа это подтвердила — Джаред вместе с Меланией покидал страну. В момент убийства, он находился на островах.

— Отлично, одним миллионером меньше, — кивает Зейн, и, сложив руки на груди, вновь опускается на один из высоких стульев, расположенных за барной стойкой. — А как насчет остальных? Может, мы что-то важное упустили? Кого-то? Что насчет этого художника, который нарисовал погибшую? — пытает меня, как во время экзамена Хассан.

Внутри все леденеет, когда Зейн заводит разговор о Престоне. Я хочу сама заняться Джейданом, без покровительства и вмешательства Зейна. Как бы эгоистично ни звучало, но в итоге, когда дело будет раскрыто, я хочу чтобы заслуга Зейна в окончательном результате была минимальна. Отец сказал «никакой самодеятельности», а я намереваюсь нарушить его запрет. Только сделав что-то сверх нормы, я смогу наконец доказать Смиту, на что я способна. К тому же, после звонка в штаб, я выяснила, почему Престона нет в списке подозреваемых: консьерж сказал, что парень не покидал съёмную квартиру в тот вечер, однако камеры наблюдения в тот день сбоили, и получается, что никаких доказательств этому тоже нет. Внутреннее чутье мне подсказывает, что Престона очень рано списали со счетов. А я буду очень счастлива увидеть лица этих зазнаек, когда я поймаю за руку настоящего убийцу, которого они по глупости выкинули из списка.

— Престона проверили: подтверждений словам консьержа нет, но художник всю ночь провел в мастерской, работая над новой картиной. К тому же, сам понимаешь: откуда у него средства на брильянты от «Лакшери Корп»? — последний факт действительно является серьезной защитой для Джейдана и все же, для меня психологический образ художника очень схож с портретом убийцы, поэтому я сделаю все, чтобы сорвать с него маски, и увидеть истинное лицо этого Дориана Грея, что прячет свой истинный обезображенный пороками и чревоугодием портрет в закрытой от посторонних глаз комнате.

— Хорошо, Рика. Пока я занимаюсь изучением религиозной стороны вопроса, ты должна будешь проникнуть в дом Маркуса Флеминга. Надеюсь, сегодня ты произвела на него впечатление, и он будет рад видеть тебя среди своих гостей. Твоя задача — установить прослушку и камеры в его загородном доме. Так сказать — там, где ему уж точно не поможет его рассеянность и забытый в такси пиджак, — Зейн смахнул невидимые пылинки со своего пиджака, а я тут же ощутила, как кровь приливает к щекам, пока в воспоминаниях бесконечно повторяется вопрос Джейдана и его интимное прикосновение к моей коже и платью.

— Как я попаду в его дом, интересно? — немного напрягаясь, любопытствую у Зейна я. Уж не в роли ли одной из наложниц Флеминга?

— Что-нибудь придумаешь, Эрика. Разве у тебя когда-либо возникали трудности с затуманиванием мужского мозга? — ухмыляется Зейн и кидает торопливый взгляд на свои Rolex. — Нам пора расходиться, крошка. Тебя подвезти? — что-то похожее на новую волну жажды моего тела, вновь вспыхивает в его черных глазах, и, смело выдержав мрачный взгляд мужчины родом с востока, ведя плечом, отрезаю:

— Перестань, Зейн. Хватит делать вид, что ты не можешь меня забыть. Мы оба знаем, что ты даже не вспоминал обо мне, когда трахал тех таек. Хороши они были, а? — с издевкой подначиваю его я, надеясь на то, что наш разговор не прослушивают в штабе.

— Ну, они, по крайней мере, были очень горячи и чувственны, и умели кончать от члена. Им не приходилось помогать себе, доводя до поверхностного оргазма, — парирует Зейн, заставляя меня захлебнуться воздухом от возмущения. — Судя по твоему лицу, дело не во мне, крошка. С другими ты тоже не раскрылась, верно?

— Это низко, Зейн. Может, поговорим о твоем эгоизме, а не о моей якобы отсутствующей чувственности?

— Да брось, Эри. «Снежная королева». Какие еще слова нужны? Ты только фигурой «горячая штучка». А на самом деле? Закрытый, закомплексованный ребенок, не готовый к настоящему траху... — не позволяя Зейну закончить свой монолог, я со всей дури бью его по щеке, наслаждаясь превосходным хлестким звуком, от которого, я надеюсь, у него в ушах звенит. От удара голова Хассана дергается в сторону, но он лишь с удовлетворением кривит губы:

— Тебя задевает то, что я изменил тебе. Твое самолюбие раздавлено, твоя королевская гордость задета. Ты мысленно тысячу раз меня обругала, не так ли, детка? — Зейн резко приближается к моему уху, закусывая мочку. Желудок скручивает от желания выговориться отражению в унитазе. — До встречи, Эрика. В следующий раз, надеюсь, она будет более продуктивной, — из его уст в сочетании с игрой бровями это прозвучало двусмысленно. Зейн скрывается в открытом лифте, пока я сминаю простыни и разбрасываю на кровати конспирационные подушки, мысленно проклиная Хассана за нелестные комментарии по поводу того, что в его изменах виновата я. Ведь именно такой подтекст скрывался в его фразах: «ты не удовлетворяла меня, поэтому я сходил налево». Мразь. Просто мразь.

А может быть он прав: и, выстроив вокруг себя прочную стену, я не заметила, как стала бесчувственным бревном?

Сегодняшняя встреча с Престоном и то, что я ощутила, ломают эту теорию.

Пока добираюсь до дома, жутко устаю, и мечтаю о том моменте, когда голова коснется подушки. В лабиринты мыслей лишь изредка просачивается Джейдан Престон, подобно змею, или яду, способному проникать сквозь поры на коже.

К счастью, уже дома выясняется, что Маркус Флеминг упростил мне следующее задание и выслал приглашение на свою закрытую вечеринку по электронной почте, где я стану еще на шаг ближе к разгадке. А я тем временем записываю контакты художника, которые все-таки выманила у Мелании Йонсен в отдельную заметку.

[Джейдан]

Для работы я сегодня выбрал более щадящую музыку. Металл бывает не только тяжелым, но и на удивление лиричным, обманчиво тягучим, с резкими переходами и неожиданными всплесками, заставляющими мою натурщицу вздрагивать от неожиданности. Я мог бы использовать наушники, чтобы уберечь барабанные перепонки и нервы позирующих моделей, но я эгоист, к тому же мне необходима вибрация, издаваемая колонками и усилителем. Особая акустика, свет, холст и настроение натурщицы — каждая деталь важна, как часть чего-то целого, что я обязан собрать, довести до совершенства или же полного абсурда.

Сегодня я пишу небольшой и несложный потрет. Красивая девушка в белом платье и распущенными по плечам платиновыми локонами, похожая на невесту, излучающая внутренний свет, безмятежно-прекрасная, счастливая, и в то же время тревожная. Она сидит в изящной позе на подлокотнике задрапированного красным атласом кресла. Одна ладонь слегка прижата к животу, второй держит книгу, искусно изображая, что увлечена чтением. Линия ее подбородка, скул и шеи совершенна. Миниатюрные пальцы лишены украшений и яркого маникюра; удивительная, естественная, воплощённая женственность. В моей коллекции очень мало одетых моделей, если быть точным, то не больше двух трех. Но на заказ я пишу различную фактуру и сюжет, заранее оговорённые с заказчиком. Современное искусство тоже имеет свои определённые законы и ограничения. Только идиот откажется писать за деньги. Однако сейчас не тот случай. Для Мелании Йонсен я пишу бесплатно. Мне приятно работать с ней, легко. Мэл знает, как выдать эффектную позу, ее не нужно учить и наставлять, требовать сохранять неподвижность. Она сама художник и знает все тонкости работы. Ее хрупкая уязвимая красота и аметистовые огромные глаза вызывают смешанные чувства. Мы не друзья, у меня нет и быть не может друзей. И я не хочу ее трахнуть, хотя она несомненная классная девчонка. Я бы сказал, что мы коллеги, объединённые похожими взглядами на искусство. Очередной взрыв ударных заставляет блондинку подпрыгнуть на месте и с легкой улыбкой я щелкаю пультом, выключая стереосистему. Не хочу, чтобы малышка вышла отсюда с нервным тиком и дрожащими руками. К тому же я почти закончил.

— Ты не сказала ему? — отточенным движением наношу на холст мазок охры и позолота, слегка смешиваю тона, пытаясь придать максимальную реалистичность изящному ожерелью на шее Мэл. Девушка снова вздрагивает, скользнув по моему лицу настороженным взглядом.

— Конечно, нет. Ты же знаешь Джареда. Он с ума сойдет, — тяжело вздохнув, с лёгкой грустью произносит Мелания.

— А, когда увидит портрет в вашей спальне, обрадуется? — с иронией спрашиваю я, положив на подставку кисть и взяв в руку мастихин. — Или не поймет, кто автор?

— Иногда я думаю, что Джаред будет счастлив только когда запрет меня в четырёх стенах и наденет паранджу.

— Паранджа бывает весьма сексуальна... в особых случаях.

— О, Джей, я говорю не о пошлых играх, и мне совсем не смешно, — Мэл с досадой хмурится, но я не думал смеяться над ней. Просто пытаюсь отвлечь от невеселых мыслей.

— Я, кстати, спрашивал не о том, сказала ли ты Джареду, что идешь позировать сексуальному, привлекательному и одинокому художнику в его пристанище разврата и вседозволенности, — с ироничной улыбкой говорю я, дорабатывая тонкой кистью неточные детали.

— Когда ты так говоришь, я действительно думаю, что погорячилась, попросив тебя написать портрет, — заметно расстроившись, признается Мэл. Я мягко улыбаюсь, спрятавшись за мольберт. — Я не знала, что еще подарить Джареду на день рождения.

— Конечно, себя, Мэл. Правильное, но опасное решение.

— Ты мог сказать до того, как мы начали, и я бы обратилась к другому, — хитрая девчонка собирается выставить меня виноватым. Не выйдет, Мэл. Ты сама хотела, чтобы над картиной работал именно я.

— Я думаю, другой художник не сможет отобразить все то, что ты скрываешь от Джареда так достоверно, как я. Вернемся к вопросу. Так ты сказала ему?

— О чем? — в недоумении уточняет Мэл. Откинув упавшую на лоб прядь, поднимаю голову, придирчиво сравнивая оригинал с тем, что создал я с помощью кисти и масла.

— Что ждешь ребенка, — буднично поясняю я.

— Боже, как ты узнал, — побледнев, шепчет Мэл, от неожиданности уронив книгу.

— Нет. Не наклоняйся. Мы закончили, — тщательно вытерев ладони, я выхожу из-за мольберта, с улыбкой глядя на растерянную оторопевшую девушку.

— Ты забываешь, что я художник, Мэл. Я вижу все. Я заметил, что ты беременна еще месяц назад.

— Тогда даже я не знала. Господи, как у тебя это получается?

— Длительная практика на улице, как видишь, сильно пригодилось, — нейтральным тоном сообщаю я. — Тебе необходимо сказать ему, Мэл. — сделав шаг вперёд, я подхватываю пальцами точеный подбородок. Она собирается уклониться, но замирает, парализованная моим властным удерживающим ее на месте взглядом. — Он будет счастлив. Сначала взбешен, но потом точно счастлив, — понижая голос, с глубокими ровными интонациями продолжаю я. — Джаред не станет менее ревнив, узнав о беременности, даже не обольщайся. В какой-то период инстинкт защитника, готовность бросаться на каждого, кто, по его мнению, представляет угрозу, будет приводить тебя в ужас. Но, когда родится девочка, он станет намного мягче и сдержаннее. Маленькие красивые девочки умудряются вить верёвки и вертеть, как им вздуется, самыми грозными и суровыми отцами.

— Девочка? Почему ты думаешь, что это девочка? — бормочет Мэл, заворожённая нетерпеливым тембром и уверенностью моего голоса.

— Я знаю, Мэл. И ты узнаешь совсем скоро, — мягко улыбнувшись, я легонько провожу пальцами по нежной щеке девушки. Она, не моргая, смотрит на меня, словно погруженная в лёгкий транс. Я просто пытаюсь успокоить ее, а не то, что вы подумали. — Ангельская внешность и буйный темперамент отца. Я не жду приглашения на свадьбу, но, если однажды ты позволишь мне написать тебя с дочкой, я буду рад.

— В образе Мадонны? — тихо спрашивает Мэл.

— Если хочешь, — киваю я.

Грохот со стороны входной двери заставляет меня одёрнуть руку, а Мэл очнуться. Дверная ручка врезается в стену. Быстро моргая, Мэл вскакивает на ноги, и мы одновременно оборачиваемся к надвигающемуся на нас взбешенному Джареду Саадату. Он поочерёдно сверлит нас испытывающим взглядом, выражение лица сложно охарактеризовать одним словом, но я мог бы попробовать запечатлеть все оттенки его ярости на холсте, чтобы Саадат мог посмотреть на себя со стороны. Все мои попытки успокоить Мэл летят к чертям собачим. Неужели он не понимает, как сильно пугает ее? Я невозмутимо отступаю в сторону, но уверен, что Саадат успел заметить, как мы близко стояли друг к другу.

— Джаред, что ты тут далаешь? — побледнев, спрашивает Мэл.

— Это что ты тут делаешь!? — требует ответа Джаред.

Нередкая ситуация в стенах моей студии. Ревнивый Отелло, перепуганная грешница, застигнутая на месте преступления, или лучше сказать грехопадения. Но только Мелания Йонсен — ангел, как внешне, так и внутренне. И она без ума от своего вспыльчивого несдержанного жениха.

Джаред подходит вплотную к Мелании, неласковым жестом хватает за локоть, придирчиво разглядывая с ног до головы. Сначала ее, потом меня, идеально заправленную кровать в нише у стены. Осматривается по сторонам, в поисках доказательств измены. Сумасшедший парень. Только слепой не заметит, что мисс Йонсен никого, кроме него не видит.

— Подожди, как ты узнал, что я здесь? — оттолкнув жениха, Мэл с вызовом уставилась на него не уступающим в упрямстве взглядом. Я бесшумно отхожу к окну, распахиваю его, с наслаждением закуриваю сигарету. А что еще делать, если приходится наблюдать за ссорой двух безумных любовников. Надеюсь, примиряться они будут не на моей кровати.

— Ты следишь за мной? Снова? Ты обещал! — Мелания переходит на крик, несказанно меня удивив. А у ангелочка, похоже, есть коготки.

— Чем я заслужила твое недоверие? — начиная наступать, она бьет своего атлетически сложенного парня ладонями по широким мускулистым плечам. Многочисленные татуировки на мощных напряженных бицепсах приходят в движение, когда, подняв руки, Джаред перехватывает запястья Мэл.

— Причем тут недоверие? Я беспокоюсь о тебе, melegim! — немного спокойнее отвечает Саадат.

— Не придумывай, Джаред. С чего бы это?

— А ты не догадываешься? Ты самая импульсивная и непредсказуемая, сумасшедшая... И я не могу позволить тебе вляпаться в какую-нибудь историю в твоем положении.

— Моем положении? — Мэл оборачивается и, прищурив глаза, смотрит на меня. Я пожимаю плечами, отрицательно качая головой.

— Что? Он знает, а я нет? — с новой силой закипает Саадат. — Как это бля*ь понимать?

— Джейдан догадался. Но вот ты откуда узнал?

— В твоем этюднике за два месяца накопилась целая кипа изображений маленьких детей. Я не идиот, Мэл.

— Ты смотрел мои рисунки? — дрогнувшим голосом спрашивает девушка. — Я думала, что тебе наплевать на мои хобби и увлечения. Подожди... Так это ты опять скупил все картины с выставки? И тот мой портрет тоже?

— И этот! — рявкает Джаред. Решительно обходит мольберт и целую вечность смотрит на законченную работу, потом шумно втягивает носом воздух, переводит ледяной взгляд на меня, стиснув челюсть.

— Не стоит благодарности. Забирай свое совершенство, — нарочито небрежным тоном произношу я.

— Сколько я тебе должен? — пытаясь уязвить меня и поставить на место, грубо спрашивает он.

— Это подарок, Саадат. На свадьбу.

— Даже не рассчитывай на приглашение.

— Прости, приятель. У меня другие планы.

— Клоун, — ухмыльнувшись, Джаред берет еще не просохший портрет и направляется к Мэл.

— Осторожнее, смажешь цвета, — бросаю я в спину удаляющейся к выходу парочке.

— Я знаю, как обращаться с картиной. Спасибо, Джейдан, — оборачиваясь, кричит Мэлл, подняв руку в прощальном жесте.

— Признай, что портрет просто изумительный, как и мастер, — шепотом спрашивает Мэл у своего грозного ревнивца.

— Нет, это ты у меня Богиня, melegim. Тебя даже ребенок нарисует красавицей, — сняв с вешалки у двери женскую сумочку, он галантно подает ее Мелании. Чудеса какие творятся. А Саадат оказывается джентльмен.

— Джейдан предложил мне написать портрет с младенцем, когда она родится. В образе Мадонны, — вот это Мэл зря его снова дразнит.

— Никогда, — категорично отрезает Саадат. Рядом с Меланией, миниатюрной и хрупкой, он кажется огромной несокрушимой скалой из стальных мышц.

— Джаред!

— Почему она? У меня будет сын, — доносится до меня еще одно самоуверенное заявление, прежде чем хлопает входная дверь. Не все в мире подвластно твоему желанию, Саадат. Есть события, на которые мы повлиять не способны, какой бы властью и материальным влиянием не обладали.

Выбросив окурок, я закрываю окно и, стаскивая с себя одежду, направляюсь в душ. Не люблю я семейные сцены и разборки, но Мэл и Джаред вызвали отнюдь не раздражение. Скорее, любопытство, интерес, удивление. Я нечасто вижу по-настоящему влюбленные пары. Даже среди новобрачных, в разных странах и разные годы позирующих для меня, я редко замечал выражение слепой одержимости, первобытной, отчаянной страсти на их лицах. Если бы я взялся за совместный портрет супругов Саадатов, то не уверен, что смог бы отразить все их яркие эмоции и чувства по отношению друг к другу достоверно. {Мне не знакома всепоглощающая одержимость другим человеком. Я никогда не любил. И никогда не хотел любить. В моей жизни основное место занимает работа. А женщины... Их очень и очень много. И каждая по-своему индивидуальна и неповторима. Зачем выбирать одну, если можно попробовать каждую?}

Чем я, кстати, и собираюсь занять себя сегодня вечером на закрытой тусовке у Маркуса, устроенной в честь успешного открытия выставки. Разумеется, я получил приглашение в числе первых. Но, честно говоря, подобные мероприятия не способствуют вдохновению, а скорее, выматывают. Многих женщин, что будут на вечеринке, я уже успел изучить и «попробовать». Надежда на приятную неожиданность, как говорится, умирает последней, а легкое ощущение предвкушения, зародившееся внутри после прохладного освежающего душа, наводит на мысль, что с большой долей вероятности я сегодня удачно и с удовольствием потрачу время.

***

Мне приходится нарезать пару кругов по парковке на своем скромном черном Порше, прежде чем я умудряюсь втиснуть его между блестящим нефритовым кадиллаком и серебристым Бентли. Опаздывать на прием к Флемингу чревато тем, что автомобиль придется оставить за воротами огромной резиденции, а потом не найти даже при помощи полиции.

Маркус Флеминг — эпатажная эксцентричная личность, не только внешне, но и внутренне, и в свой особняк, больше похожий на дворец падишаха, он приглашает самую разношёрстную публику, начиная с богемы и акул бизнеса и заканчивая отморозками и низкопробными шлюхами, и при всем этом его вечеринки считаются одними из самых закрытых и желанных в городе. Но попасть сюда можно только по личному приглашению хозяина. Поэтому оставлять автомобиль за пределами охраняемой территории, может позволить себе только самый рискованный или богатый гость. Я себя не отношу ни к той, ни к другой категории. Порше хоть и старой модели, но дорог мне.

Мне уже доводилось становиться счастливчиком, получившим приглашение от директора «Вдохновения», но каждый раз, оказавшись в просторном зале особняка Флеминга, я, как человек, обладающий особым видением и специфическим художественным вкусом, несколько минут уделяю пристальному изучению дизайна, удивительно точно отражающему восточную культуру. Напыщенная, почти варварская роскошь: плавные линии, только натуральные и дорогие породы дерева, богатые ткани, яркие насыщенные цвета, включающие в себя все оттенки красного и золотого. С некоторым сожалением ступаю кожаными ботинками на знаменитые персидские ковры, которые после вечеринки, залитые вином и испорченные острыми каблучками, Флеминг с лёгкостью заменит на новые. Несмотря на количество автомобилей на стоянке, внутри нет ощущения столпотворения. Интерьер отлично продуман на случай массовых мероприятий. Огромное пространство гостиной зонировано декоративными портьерами, и каждый может расположиться на свободном низком бардовом диване или кушетке на резных ножках, заваленной пестрыми подушками. В импровизированных нишах за раздвижными ширмами скрыты небольшие уединенные комнаты, где уставшие или же разгорячённые гости могут вздремнуть, предаться разврату или остаться на ночь.

Бегло оглядевшись и сдержанно кивнув парочке знакомых лиц, подхватив бокал с шампанским, неспешно направляюсь к центру зала, где, звеня монетками на поясе, извиваются танцовщицы belly dance. Сейчас, несмотря на откровенные одеяния, они еще вполне целомудренны, как в движениях, так и в раздаваемых зрителям улыбках. Это часть шоу. Игра. Под утро не останется ни лоскутка ткани ни на одной из них, а наигранная скромность будет слизана вместе с блестками со стройных тел языками разгоряченных мужчин. И, возможно, даже женщин. Вечеринки Маркуса тем и знамениты, что, начинаясь, как светский раут, после полуночи действо начинает принимать разнузданный характер, под действием алкоголя и подаваемых без ограничений возбуждающих наркотиков постепенно превращаясь в грязную оргию. Я обычно ухожу раньше, не дожидаясь начала «настоящего веселья», прихватив одну или двух участниц танцевального шоу. Мне нравится, когда девушка умеет двигаться, как на сцене, так и в постели. А все красотки Маркуса настоящие профессионалки своего дела. Если отбросить брезгливость и позаботиться о контрацепции, то максимум удовольствия обеспечено.

Пробежавшись взглядом по гостям, не замечаю ни одного, с кем бы мне хотелось пообщаться. Понятия дресс-код на вечеринках Флеминга не существует. Смокинги, джинсы, коктейльные платья, кожаные шорты, кроссовки, дизайнерская обувь, мокасины, бриллианты, стразы и дешёвая бижутерия — полный калейдоскоп стилей и отсутствие различий между социальными классами приглашенных. На некоторых надеты маски. В основном на женщинах. Как правило, к утру — это будет единственный аксессуар, выживший после бездумного, пьяного, наркотического секса с любым, кто пожелает. Игнорирую призывные взгляды одной из искусительниц в бархатной, прикрывающей верхнюю часть лица маске. Переключаю свое внимание на танцовщиц, всматриваюсь в скрытые вуалями лица и изгибы чувственно двигающихся бедер, тонких рук, с перекатывающимися по ним сверкающими браслетами. Я собираюсь побыстрее определиться с выбором, еще немного выпить и благополучно покинуть это гостеприимное место. Учитывая, что я опоздал, времени до начала «беспредела» не так много. Многие гости уже успели изрядно приложиться к элитному алкоголю, щедро подаваемому на золотых подносах стройными полуголыми официантками в прозрачных шелковых шароварах и едва прикрытой бюстье грудью.

— Привет, Джейдан, — хрипловато шепчет мне прямо в ухо приятный женский голос, который я мгновенно узнаю. Я не заметил, как она подошла, увлечённый игрой мышц пресса миниатюрной черноволосой танцовщицы.

— Не ожидал тебя здесь увидеть, Сальма, — повернувшись, я встречаю томный, заметно поплывший взгляд. Медленно осматриваю ее сверху-вниз и обратно, удивлённо выгибаю бровь. — Ты забыла надеть платье?

— Я готова снять и то, что осталось, — она откидывается на спинку дивана, демонстрируя грудь, едва удерживаемую тугим кружевным корсетом. Ажурная полупрозрачная юбка едва прикрывает задницу. Девушка широко улыбается, явно считая себя сногсшибательно сексуальной и неотразимой в этот момент. Она самоуверенна, я запомнил. Задумчиво перевожу взгляд на понравившуюся мне исполнительницу belly dance и обратно, к Сальме Рами, чей портрет давно уже закончен и ждет своего звездного часа. Вернусь за танцовщицей, когда ненасытную мисс Рами подберет другой счастливчик, а я сегодня предпочитаю новый, неизведанный холст.

Потрепав девушку по щеке, я мягко улыбаюсь.

— Ты начинай пока, а я пойду возьму себе виски. Шампанское немного кислит. Я где-то видел бар.

— Я могу пойти с тобой, — Сальма разочарованно хмурится, с досадой прикусывая губу и начиная понимать, что ее тактично отшивают, но все равно не сдается. Настойчивая крошка. Мне нравится в женщинах целеустремлённость, но не сегодня. — Или принесу сама.

— Не стоит. Спасибо за заботу, — сдержанно разбивая фантазии соблазнительной мисс Рами, я встаю и неспешно направляюсь в соседний зал, спиной ощущая ее обиженный разочарованный взгляд. Она недолго будет скучать. Я в этом абсолютно уверен.

Взяв в баре виски, я облокачиваюсь на столешницу из натурального дерева, и, повернув голову, лениво рассматриваю разномастную веселящуюся публику. За одним из диванов замечаю активно жестикулирующего и с апломбом декларирующего стихи персидских поэтов Флеминга в окружении нескольких девиц в вульгарных платьях и молодых парней, с восхищением заглядывающих в рот экстравагантному рассказчику. Сегодня он в образе шейха. Довольно предсказуемо, я бы сказал. Сделав глоток качественного виски, я перевожу взгляд на двух девушек, справа от меня, восседающих на высоких барных стульях. Ближе ко мне блондинка, крашенная, судя по структуре волос; яркий макияж, розовое платье, туфли на толстой платформе. Не мой вариант. Взглянув на вторую, я замираю, пытаясь охватить весь ее облик разом, запомнить досконально, до единой мелочи. Расправленные плечи, грациозная осанка, самоуверенная расслабленная поза открывшей сезон охоты львицы. Вполоборота развернувшись в сторону зала, девушка пристально рассматривает резвящихся напивающихся разномастных гостей, отдавая особое предпочтение Флемингу. Что женщины находят в этом чудаковатом клоуне? Длинные, спадающие на спину и плечи густые темные локоны почти полностью скрывают ее лицо. Но завладевшей всем моим вниманием брюнетке не нужно оборачиваться. Я уже знаю, кто передо мной. Понял с первой секунды, и даже не потому, что обладаю феноменальной способностью замечать мельчайшие детали, а по острой мгновенной реакции своего тела.

Вот уж кого точно не ожидал встретить в логове разврата Маркуса Флеминга. Хотя, судя по краткой сводке, выданной мне Сальмой и тем фото, что нашел в инстаграмм мисс Доусон после запоминающейся встречи в галерее, удивляться особо нечему.

Эрика Доусон. Имя ей не подходит. Слишком простое, резкое, ограниченное. Эрика... что же в тебе так заводит меня? Листая ее инстаграмм, я пытался убедить себя, что в ней нет ничего особенного, еще одна кукольная модель с чувственными формами, легкомысленная, самовлюблённая, озабоченная своей внешностью, но самообман не сработал. Чем сильнее Эрика обнажала тело, рекламируя дорогое нижнее белье, тем больше закрывалось ее лицо, пряча в прозрачных голубых глазах истинные эмоции.

Сейчас она выглядит совсем иначе, чем в своем популярном профиле. Нежно-персиковое, идеально облегающую фигуру запашное платье выглядит вполне невинно, если бы не провокационные декольте и тонкий поясок, дернув за который, можно с лёгкостью снять его с девушки. В прошлый раз была не менее провокационная и полная соблазна дернуть за собачку молния на спине. И я не понимаю, почему меня безумно злит, что девушка, которой удалось за считанные секунды завладеть моими мыслями, не говоря уже о физической реакции тела, сидит среди доступных одноразовых девиц, не сводя заинтересованного взгляда с Маркуса Флеминга, который вряд ли когда-либо посмотрит на нее, как на женщину. Если мисс Доусон явилась сюда за приключениями на свою сочную упругую попку, то я их ей гарантирую. Оторвавшись от барной стойки обхожу дешевую блондинку, и приближаюсь к Эрике Доусон, которая наконец-то поднимает на меня свой стервозный взгляд, отчётливо зафиксировавшийся в моей памяти. Сколько раз она отказала мне позировать? Два, три? Одного не понимаю — зачем набивать себе цену, если все, что ты прячешь, может посмотреть каждый, заглянув в инстаграмм.

— Ты? — без особой радости произносит девушка, мазнув взглядом по моему лицу, бегло вниз и снова в глаза. — Ты не переодевался с прошлого раза? — насмешливо спрашивает она. Пафосная сучка в сшитом на заказ платье, бриллиантами в ушах, дизайнерских туфельках с шипованными ремешками. Кто тебя трахает, детка? Видимо, ты хороша, раз он не скупится на дорогие шмотки и драгоценности.

— Бедный художник не может похвастать таким разнообразным гардеробом, как высокооплачиваемая модель, — парирую я, добавляя в слова двойной смысл.

— Почему мне кажется, что ты только что назвал меня шлюхой? — она неожиданно раздвигает чувственные губы в сексуальной улыбке, заставляя меня схватиться за стакан, который успел поставить. Промочив пересохшее горло глотком виски, я сажусь на соседний свободный стул и продолжаю пялиться на нее, как обезумевший от похоти девственник. Напряжение между нами трещит, сгущается, становится осязаемым, еще мощнее, глубже, чем в галерее. Я смотрю на ее искривленные в насмешливой улыбке губы, и мое самообладание подводит, рисуя в воображении не совсем привычные моим холстам картины. Она выглядит и пахнет как секс. Секс. Много-много секса. Грязного, непрерывного, изматывающего. Никаких простыней и шелка. К черту постель. Грубо, неистово, на покрытом засохшими каплями краски полу или на станковом мольберте, который выдержит безумный натиск двух одержимых похотью любовников. Голые, агрессивные, голодные...

— Ты не возражаешь, — ухмыляется девушка, возвращая из развратных образов. Оргии Флеминга отдыхают по сравнению с тем, что я напридумывал. — Я права?

— Чтобы я не сказал, ты останешься при своем мнении, — склонив голову, я посылаю ей чувственную улыбку. — Ты подумала насчёт портрета?

— Я же сказала «нет», — Эрика выразительно закатывает глаза, и, повернувшись к бармену, заказывает еще один коктейль, отправив парня в нокаут ошеломляюще сексуальной улыбкой. Похоже, не только я пал жертвой сногсшибательной притягательности Эрики. Но мысль не приносит облегчения, скорее, раздражение, злость, желание сбить спесь со стервозной девицы. Она намеренно меня дразнит? Вопрос — зачем? Женское кокетство или все-таки недвусмысленный эротический призыв. Обычно для меня ответ понятен с одного единственного взгляда в глаза женщине, но с мисс Доусон проверенная годами система дает сбой. Теряю сноровку, или это она такая особенная?

— Раз уж ты нарушил мое уединение, так, давай, бедный художник, попробуй меня уговорить на бесплатные два часа работы в качестве твоей натурщицы, — заявляет Эрика, снова разворачиваясь ко мне. Я неотрывно блуждаю взглядом по роскошному стройному телу. О чем она там говорит? Тебе больше идет молчать, девочка. Задравшийся подол позволяет рассмотреть точеные ноги в туфельках на высокой шпильке, шипованные ремешки, переплетаясь, крепко обвивают маленькую ступню. В одной руке бокал с голубоватым коктейлем, в другой покрытый стразами клатч, прижатый к бедру.

— Ты сегодня необычайно молчалив. Я задала вопрос, — приподняв брови, с легким недовольством произносит Эрика. Я смотрю на кончики длинных ресницы, аккуратный носик, тронутые помадой очерченные красивые губы, бесцеремонно опускаю взгляд в глубокое распашное декольте, в котором различимы полные полушария упругих грудей, приподнимающихся от каждого вдоха. Ее возбуждение выдают проступающие сквозь тонкую ткань соски и порозовевшая кожа на ключицах и скулах, широкие зрачки с потемневшей радужкой, в которых словно тончайшей кистью художника оставили крошечные темные крапинки. {Ее глаза так похожи на другие: словно присыпанные серебристым инеем... бездонные, как моря, соленые от слез, я не могу выбросить их из памяти, пытаюсь освободиться, оставляя на новых и новых полотнах, а потом они смотрят на меня с немым укором и все начинается снова.}

— Двух часов будет недостаточно, Рика, — хрипло отвечаю я, не узнав собственный голос. — Ни тебе, ни мне. И, если для тебя это важно, я заплачу, сколько скажешь.

— Ты намеренно меня оскорбляешь, или у тебя такой хреновый подход к соблазнению женщин? — вспыхнув еще ярче, возмущенным шепотом спрашивает девушка, сжимая в руках клатч и проворно спрыгивая со стула.

— Почему ты сразу все сводишь к сексу, Рика? — встав вслед за ней, я успеваю поймать ее запястье, крепко обвивая пальцами, и разворачиваю к себе лицом, глядя в мятежные потемневшие до оттенка штормового океана глаза.

— Я? — пытаясь отпихнуть меня в сторону, возмущается мисс Доусон. Я миролюбиво улыбаюсь, поглаживая нежную кожу на хрупком запястье. Ощущая бешеный пульс под подушечками пальцев.

— Мы же говорим о картине, разве нет?

— Я же сказала «нет».

— Ты попросила меня уговорить тебя, — напоминаю я, опуская взгляд на вздымающуюся и умоляющую об умелых властных руках грудь. Мои идеально подходят. Скользнув пальцами от запястья к локтю, я чувствую, как Эрика вздрагивает всем телом, кожа на руках покрываются мурашками. Она хочет... и не только мои руки, но и разнузданный трах на полу в мастерской, который непременно случится после того, как мы закончим портрет. Мой член яростно протестует, болезненно упираясь в ширинку брюк, и я уже не уверен, что смогу с ним договорить об отсрочке.

— У тебя отстойно получилось, Престон, — все еще злится Рика, с кошачьей грацией возвращаясь на стул.

— Ты запомнила мое имя. Это прогресс. Думала обо мне?

— Пфф, — пренебрежительно бросает девушка. — С трудом узнала.

— Лукавишь, Рика, — улыбаюсь я. — Мы на вечеринке. Давай выпьем, просто поговорим. Никакого секса на барной стойке. Это я тебе гарантирую.

— Я уже где-то подобное слышала, — скептически отзывается она.

— И что парень не сдержал слово?

— Иди к черту, Джейдан.

— Это шутка.

— Писать картины у тебя получается лучше, чем шутить.

— Согласен. Чувство юмора у меня весьма специфичное, — с притворным сожалением признаю я.

Мы заказываем напитки, продолжая подтрунивать друг друга. Что может быть сексуальнее остроумной перепалки с соблазнительной девушкой? Только сумасшедший се... Так, хватит. Иначе к черту правила, отведу ее в одну из комнат за раздвижными ставнями и трахну на покрытой красным покрывалом кровати. Покрывала одинаковые во всех потайных комнатках. В первые месяцы моей работы в Нью-Йорке я оставался до утра на вечеринках Флеминга, и успел проверить каждое укромное местечко в огромном особняке. А потом мне приелось. Или неизведанных комнат не осталось? Не терплю однообразия.

— Кстати, где твоя подружка? Я ее видела среди гостей, — заказав третий по счету коктейль, небрежным тоном интересуется Эрика. Пригубив глоток виски, я пожимаю плечами, делая вид, что не понимаю, о ком речь.

— У художников не бывает подружек.

— Тогда Муза? — настаивает Рика.

— У кого-то возможно. Для меня Муза это нечто неразгаданное, — туманно отвечаю я.

— А как же слухи о твоих интрижках с натурщицами?

— Они случаются после того, как я их разгадал, — смеюсь я.

— Ты поганец, Джейдан Престон, — удивительно правдиво делает выводы Рика. — Наглый, самовлюблённый бабник, — а вот это лишнее.

— Ты же не думаешь, что я кого-то принуждаю?

— А Марьям? — внезапно задает вопрос Эрика. Шутливый тон исчезает, взгляд напряженно всматривается в мое лицо. Она действительно подозревает меня? Зачем тогда этот откровенный флирт? Заводит опасность?

— А что с Марьям? — сухо спрашиваю я, поставив стакан с виски на столешницу стойки.

— Успел ее разгадать?

— Я могу дать любой ответ, Рика, и ты никогда не узнаешь, лгу я или говорю правду.

— Возможно, я смогу понять. Почувствовать, — ее голос обрел тягучесть, плавность, глубокий взгляд пробирается мне под кожу, и я позволяю ей увидеть чуть больше. Но только на мгновение. Я хотел бы целовать ее восхитительные полные губы, изощрённо изучать языком и пальцами каждый миллиметр чувствительного тела, погружаться в него в бешеном ритме, доводя нас обоих до звериных криков исступления, а вовсе не говорить о вещах, от которых юной красивой девушке стоит держаться подальше.

— Все свихнулись из-за этого ядовитого любовника, — раздраженно качаю головой, неудовлетворенное желание в купе с дурацкими вопросами не способствуют хорошему настроению. — И я уже не знаю, чего больше в раздутом ажиотаже — возбуждения или страха?

— Меня точно не заводят серийные убийцы. Но вот как художник и творческий человек, скажи, что могут означать убийства моделей, их происхождение и снимки, выложенные в сеть? Я тоже работаю в Элит, и мне жутко от мысли, что возможно этот безумец где-то рядом, наблюдает.

— Рика, каждое творение несёт в себе изначальное разрушение, — терпеливо начинаю я. На самом деле она не выглядит испуганной, и ее вопросы продиктованы любопытством. Все хотят понять то, что просто не поддаётся логике обычного обывателя. Массовое помешательство и постоянное муссирование домыслов в прессе только подстёгивают «ядовитого любовника» на дальнейшие действия. Он вдохновлен успехом и не остановится. — Возможно, он видит искусство в том, что уничтожает нечто прекрасное, помещая в диссонирующие с совершенством девушек отталкивающие грубые декорации.

— Ты считаешь убийство искусством? — удивленно спрашивает Рика.

— Я сказал, что возможно ОН так видит свое творение.

— А бриллианты? Маска?

— Цена и расплата, стыд и наказание.

— У меня мурашки по коже, — вздрогнув, признается девушка. Я протягиваю руку и провожу тыльной стороной ладони по оголённому плечу. Мой член наливается кровью и пульсирует от желания от почти невинного прикосновения.

— Да, я заметил. Ты просто возбуждена, — улыбаюсь самой порочной из своих улыбок, возвращая разговор в приятный флирт.

— Нет. Я напугана до чертиков. Может, пройдемся? — предлагает мисс Доусон, не на шутку удивив меня.

— Хочешь зайти в одну из скрытых комнат? — уточняю я, хотя возбужденный блеск ее глаз уже ответил на мой вопрос.

— А если не скрытых?

— Например?

— Спальня Маркуса.

Я смеюсь, откинув голову назад. Она забавная, правда. И воображение, что надо.

— Он тебе нравится? Настолько, что готова потрахаться с бедным художником на его кровати? — я намеренно провоцирую ее на настоящие эмоции, которые она по неизвестной причине прячет от меня под маской опытной искусительницы.

— Бедный художник против? — высокомерно вскинув бровь, спрашивает мисс Доусон. Ее ладонь медленно дотрагивается до моих скул, опускает вниз, лаская напряжённую шею, слегка царапая острыми коготками, скользит в ворот рубашки. Никогда не думал, что столь невинные прикосновения могут довести меня до состояния взрыва. Туманный, горячий взгляд Эрики опускается на мою ширинку, и туда же стремиться маленькая ладошка, которую я успеваю перехватить. Я обещал, что никакого секса на барной стойке не будет и привык держать слово. А я, если она продолжит, не смогу остановиться. Кажется, я, недавно наблюдая за Меланией и Джаредом рассуждал, что не способен на одержимую страсть и дикие поступки — беру свои слова обратно. Или мисс Доусон обладает колдовскими чарами, или меня вдохновила парочка сумасшедших будущих родителей.

— Смотри, никто тебя за язык не тянул, — хрипло предупреждаю я.

— А как же картина, Муза, разгадка-загадка? — беспечно улыбается Рика.

— К черту картину, — резко встав, я протягиваю ей руку. Возможно, в Эрике действительно есть что-то большее, и она станет первой, кого я напишу не раз после секса или даже во время.

— Ты знаешь куда идти? — удивленно спрашивает мисс Доусон, соскальзывая co стула и немного пошатываясь. Сколько она выпила? Три коктейля? Это немного, но, возможно, до меня еще была парочка.

— Доверься бедному художнику, Эрика.

Уверенным быстрым шагом увлекаю хихикающую девушку за собой к скрытой за отодвигающейся гардиной винтовой лестнице.

— Боюсь даже спрашивать, что ты делал в спальне Маркуса, — очередной взрыв пьяного смеха. Если бы я не горел от нетерпеливой пульсации в штанах, то отвез бы ее домой и напоил чаем, но мисс Доусон упорно напрашивалась еще до того, как подействовал алкоголь.

— Не то ты придумала, маленькая развратница.

Перепрыгивая через ступеньку, мы минуем пролёт за пролётом, пока не оказываемся на последнем этаже, потом бежим, как парочка хулиганов по застеленному коврами коридору до самого конца и останавливаемся перед покрытой резьбой дверью.

— Готова? — окинув запыхавшуюся девушку напряженным тяжелым взглядом, спрашиваю я.

— А если я скажу, что мне просто любопытно посмотреть, что внутри? — снова включает кокетливую стерву мисс Доусон.

— Тогда ты зайдешь, а я пойду вниз, — напряженно отвечаю я.

— И бросишь меня здесь? — капризно хлопнув ресницами, вздыхает девушка.

— Чего ты хочешь, Рика? — прямо и жестко спрашиваю я.

— Я не знаю, — еще один вздох, пожатие плеч.

— А я думаю, что ты просто играешь со мной.

Нажимая на кованую ручку, я толкаю дверь плечом, и, взяв мисс нерешительную Доусон за руку, затаскиваю внутрь королевских размеров спальню Маркуса. Автоматически вспыхивает розовый приглушенный свет. Освободив запястье, Рика проходит в центр комнаты, рассматривая массивную кровать на пьедестале с балдахином, занавесями и лесенками с обеих сторон.

— Обалдеть, — вырывается у нее. — Похоже на сцену. Даже занавес есть, — обернувшись, произносит девушка. Глаза возбуждённо горят, блестящие губы приоткрыты. Я сжимаю челюсти, находясь на грани срыва. Вид ее соблазнительного рта вызывает яркую картинку, от которой моя спина мгновенно покрывается испариной, а в горле пересыхает. Пытаюсь вспомнить был ли я когда-либо возбужден сильнее, и не могу, черт... Какого хрена, спрашивается? Что в вас есть такого, мисс Доусон?

— Постель это и есть сцена, Рика, но только для двух исполнителей. Иногда их бывает больше, но я все-таки предпочитаю классическую игру современным постановкам, — сделав шаг вперед, низким вибрирующим от похоти голосом произношу я.

— Почему-то слабо верится, — прищурившись, смеется Рика. Я сокращаю расстояние между нами и, обернув пальцы вокруг запястья девушки, рывком тяну к себе, разворачиваю, крепко удерживая за талию. Ее спина плотно прижата к моему напряженному озверевшему от возбуждения телу, упругая попка упирается в выпирающий пах.

— А ты проверь, — отодвигая тяжёлую волну волос, приглушенно бормочу я, обдавая горячим дыханием покрывшуюся румянцем нежную шейку, медленно вдыхаю аромат ее желания.

— Ты пахнешь, как секс, Рика. Хочешь меня? — склонив голову ниже, провожу кончиком языка по нежной раковине миниатюрного ушка. Гортанное рычание вырывается из горла, когда строптивая вертихвостка потирается о вздувшуюся выпуклость на штанах.

— По-моему, ты один тут сгораешь от нетерпения выпустить змея на свободу, — прерывисто дыша, пытается ехидничать девушка. Стиснув зубы, свободной рукой сдавливаю ее грудь, больно щипая за сосок через ткань платья.

— Никаких больше шуток, Рика, — шепчу я, толкая ее немного вперед. И сам иду следом, едва передвигая ногами. — Я трахну тебя, даже, если ты сто раз мне скажешь «нет».

— Ты этого не сделаешь, Престон, — недоверчивым хриплым голосом продолжает меня провоцировать мисс Недоторога.

— Я ты проверь, — ухмыляюсь я, прихватывая губами чувствительную кожу за ухом, накрываю ладонями вздымающиеся холмики, потирая твёрдые вершинки большими пальцами. Мы останавливаемся напротив полностью зеркальной стены, нарушающей восточный колорит покоев хозяина дома. Точнее Рика останавливается, я уже мало что соображаю, блуждая ладонями по стройному отзывчивому на каждое прикосновение телу, изучая наощупь все ее совершенные, невероятно женственные изгибы. Похоже, Флемингу нравится наблюдать за своими забавами. Мне тоже... {Я хочу увидеть много: все, что Эрика Доусон осмелится показать.} Обожаю моменты первых открытий, она будет сладкой и горячей и будет сражаться до самого конца.{ И я заберу все, что Эрика Доусон осмелится мне отдать.}

Оставив влажный след поцелуя на отчаянно бьющейся вене на шее Эрики, я фиксирую пальцами изящный подбородок, заставляя смотреть на наше отражение. В сумеречном приглушенном свете, оттеняющем ее залившуюся румянцем возбуждения кожу, она выглядит сексуальнее восточных красавиц на портретах Пала Фрида. Обжигающая красота, ядовитая. Губы, созданные для соблазна, посылают в одурманенный мозг развратные картинки, распахнутые пылающие глаза светятся сумеречным грешным сиянием, вызывая незнакомое тревожное чувство в груди. Желание трахнуь ее становится невыносимым, но разум упорно уговаривает не делать этого. Если я отымею ее, все волшебство закончится, химия рассеется, а иллюзия превратится в еще одно ничего не значащее имя.

— Самое красивое лицо из всех, что я видел, — срывается с моих губ горячее искреннее признание. Мы на мгновение замираем, задыхаясь от возбуждения, неотрывно глядя друг на друга в зеркальном отражении.

— Ты всем это говоришь, — с придыханием произносит она, пытаясь качнуть головой, но я сжимаю пальцы сильнее.

— А ты посмотри, Рика, — поднимаю выше подбородок девушка. — Смотри! Ты хочешь сохранить его таким страстным, чувственным...

— Ты же не рисуешь лица, — срывающимся шёпотом напоминает Рика, и, согнув руку в локте, касается пальцами моей щеки. Такие теплые и нежные. Я знаю, где они необходимы мне прямо сейчас.

— Рисуют дети, — произношу я, и снова болезненный толчок сердца вызывает волну напряжения во всем теле. — Твое будет первым.

— Ты врешь. Скольким ты обещал? — тихо произносит Рика. Мотнув головой, я стряхиваю наваждение, грубо дёргаю лиф ее платья, и оно распахивается до пояса, оголяя идеальную грудь с аккуратными твёрдыми сосками. Черт, я видел сотни обнаженных красивых женщин, но от этой я не могу оторваться. Я не смог бы смотреть на нее часами и просто переносить очертания ее тела на холст. Хочу прикасаться везде, трогать, ласкать, искать особые чувствительные точки, и использовать их все, чтобы она потерялась от желания.

— А вот это уже твое поле деятельности, Престон, — с иронией добавляет она, наблюдая, как мои пальцы сминают розовую плоть, дразнят соски. Охрененно твердые, как и я... Вжимаюсь каменной эрекцией, натянувшей ширинку, в бедра Рики, прикрытые платьем. Шумно вздыхаю, скрипнув зубами. Бл*дь, как же много ткани между нами.

— {Ни одна камера и ни одно зеркало не отразит того, что вижу в тебе я, Эрика. Не нужно бояться открыться,} — лаская одну грудь, спускаюсь ладонью по подтянутому животу девушки, ощущая под пальцами напряжение мышц пресса. — {Я не причиню тебе боли. Только удовольствие. Покажи мне, кто ты...} — шепчу я, провожу носом по совершенной линии скул, снова вдыхая пряный аромат ее возбуждения, неотрывно наблюдая за всплеском эмоций на запрокинутом лице. Она приоткрывает губы в хриплом стоне, когда мои пальцы забираются под кружево ее влажных трусиков, легкими касаниями порхают по пульсирующему комочку плоти.

— Ты намокла сейчас или была такой еще в баре? Ты солжешь, но я вижу тебя, чувствую, как сильно ты хочешь, красавица. Тебе нравится, Рика? — спрашиваю я, едва касаясь губами ее виска. Она судорожно вздыхает, ответ не нужен, я читаю его в расширившихся черных зрачках. — Если бы это была кисть, ты бы кричала.