Her şeye rağmen

С момента свадьбы жизнь Сены была расколота надвое. При всей любви к Ямачу она могла честно признать: дни, когда он бросил ее в Париже, когда она ушла из дома Кочовалы, и он прислал ее чемоданы, и даже дни, когда он сдал ее в руки врачей психиатрической клиники — были самыми спокойными периодами ее супружеской жизни. 

Любовь и покой, которые пять дней шли бок о бок, стали взаимоисключаемыми. Это стало основополагающим принципом ее брака: либо Ямач и хаос были рядом, либо был мир, тишина и покой в паре с тоской по любимому. Прошло много времени, прежде, чем Сена смогла, если не смириться, то хотя бы признать это.

Но сейчас, впервые на ее памяти, находясь в Чукуре, она испытывала ощущение покоя. Она больше не ходила на похороны. Над ее головой больше не свистели пули. Никто не похищал ее и не приставлял пистолет к ее голове. Ямач не срывался никуда среди ночи, потому что кого-то ранили или убили.

Конечно, львиную долю времени Ямач занимался поисками Аличо, а после — его реабилитацией. Но по крайней мере Сена видела мужа каждый день. Они завтракали и ужинали вместе. Они вместе засыпали и вместе просыпались.

Она понимала, что все это временно. Но больше, чем это, ее радость омрачало состояние самого Ямача. И все же, насколько это было позволительно в Чукуре, она чувствовала себя счастливой.

***
Стоя у залива и глядя на ночной Стамбул, Ямач старался утихомирить поднимающуюся волну гнева. Прошло столько дней, а в Чукуре по-прежнему было тихо. Он был бы счастлив, если бы не понимал, что это жестокая иллюзия, которая существует лишь благодаря его маленькой племяннице.

— Ямач, сынок, ты бы шел домой.

— Уже иду, Эмми.

Да, следовало возвращаться. Сегодня вряд ли Аличо заговорит с ним. Оставалось только ждать.

— Ямач, что с тобой происходит? От кого ты сбегаешь? Ты волнуешься за Аличо? Но посмотри, сколько людей вокруг. Ему больше ничего не угрожает.

«Ах, если бы ты знал, Эмми. Если бы ты только знал»

Положив руку на сердце, Ямач мог честно признаться, что с момента, как он услышал голос Аличо, он забыл обо всем, включая жену и родную мать. Он забыл об отце. Спасение Аличо было настолько жизненно необходимым, что даже головные боли ушли сами, а сон перестал быть недостижимой мечтой.

Но вот Аличо дома. Он все еще ни с кем не говорит, но он дома, и ему ничего не угрожает. И вместе с тем, как страх за Аличо отпускал, его медленно одолевало все то же безумие, что и прежде.

Эмми был прав. Он сбегал. Сбегал из родного дома. Вот только в одном Эмми ошибался. Причина его состояния была уже не в Аличо. Ямач знал своего друга. И знал, что ему нужно время. Аличо сильнее их всех.

А вот Ямачу уже впору было вновь обращаться к услугам психотерапевтов. Потому что то, что с ним творилось, он не мог ни оправдать, ни контролировать.

Когда-то, сказав родному отцу, что даже ради похорон не вернется, он 10 лет жил вдали от дома, держа свое слово, и вернулся на похороны Кахрамана. А тут...

«Пообещай мне, что ты не будешь делать глупостей», — потребовал Салих перед отъездом. Ямач понимал, кого конкретно он имеет в виду.

«О чем ты говоришь, конечно» — заверил его Ямач. А потом у него что-то перегорело. Судя по тому, что он вытворял, это была лампочка адекватности.

Адекватный человек не будет названивать той, имя которой ему даже произносить не стоит. Он не будет подпрыгивать от раздражения, потому что она не берет трубку. Не будет интересоваться у парней, приставленных следить за домом Азера и Караджой, когда кто прибыл и убыл. 

Но все это цветочки по сравнению с тем, что он сделал пару дней назад.

Аличо уже был в Чукуре, когда Селим предпринял еще одну попытку вернуть дочь домой. Ямач поехал с ним и своими глазами увидел машину Эфсун у дома Азера. Хозяйки поблизости не было, Ямач едва не скрутил шею, выглядывая ее. Разговор с племянницей, под бдительным оком госпожи Фадик был еще более коротким, чем в первый раз — Караджа повторила сказанное и убежала в дом, а они поехали домой.

По дороге он пытался взять в себя в руки. Он злился на Эфсун, которая, несмотря на ситуацию с Караджой, продолжала видеться с Азером. Злился, что он по-прежнему не знает, чего от нее ожидать. Злился на себя: что не хочет, чтобы Селим, увидев ее, понял, что их связывает, что его волнует, что ее, скорее всего, видела Караджа. А еще его бесило, что она всерьез думает, что он мог натравить на нее толпу вооруженных людей.

И все-таки его накрыло. Он помнил изумленный взгляд Селима, когда прямо на мосту остановил машину, и с воплями «чертова сука!» принялся дубасить руль.

— Знаешь, наверно, дальше я поведу, — тихо предложил брат после длинной паузы.

Ямач понимал, что со стороны выглядит, как буйнопомешанный. И во всем была виновата она. Ей нравится общество аданского ублюдка? Прекрасно. Каждый выбирает друзей себе под стать. Значит, она ничем не лучше. А он продолжит держаться от нее подальше.

Его установки хватило на пару часов. Сначала он был у Аличо, потом в тесном круге друзей он вливал в себя ракы. Селим все пытался выяснить, что у него случилось, но Ямач ни то что под градусом — под угрозой расстрела не признался бы, что с ним происходит. Да и если бы он знал. Наконец, изрядно выпившие они поковыляли домой ужинать. Ямач и Селим, как в старые добрые времена, душили смех и подступающую икоту под строгим взглядом мамы. Ямач обнимал Сену, подмигивал Дамле.

В какой момент он просто захотел прокатиться и проветрить голову. В итоге очнулся у ее дома.

«Да пошло оно все! Сейчас выскажу все, что думаю», — он решительно постучал в двери.

Но вместо дочери Байкала вышла ее бабка. Чувствуя себя 5-летним мальчишкой, Ямач сказал, что ему нужно увидеть Эфсун. Бабка глянула на него, как на жука, и презрительно бросила, что внучки нет дома.

Ямач прекрасно помнил свою первую встречу с этой боевой старушкой, поэтому повода верить ей на слово у него не было. Но, пожалуй, все же не стоило орать имя ее внучки на всю округу.

— Ты что орешь, сумасшедший? Убирайся отсюда! И оставь в покое мою внучку!

— Да я эту внучку... эта ваша внучка... Блядь, где она? Эфсун! Эфсуууун!!!

Звонок телефона вернул его в настоящее.

— Да, Сена?

— Любимый, где ты?

— Иду... я у Аличо. Уже иду.

Бросив последний тоскливый взгляд на залив, Ямач зашел к Аличо напоследок. Тот все также лежал на своем старом диванчике.

— Я пойду, мой Аличо. Но завтра приду к тебе, хорошо? — ответа не было, и он сделал шаг в сторону двери.

— Дядя, — Ямач замер. — Дядя Идрис почему не пришел? Он беспокоился обо мне, не оставлял меня. Он не оставил бы, проведал бы. Но он ни разу не пришел. Почему?

— Он не может прийти.

— Почему? Он злится на меня? Я пропал... Он не видел меня, забеспокоился. Поэтому разозлился?

В ушах вновь начало звенеть.

— Нет, он не сердится, мой Аличо. Зачем ему сердиться. Не сердится.

— Но он совсем не приходил.

— Не спрашивай... — звон в ушах нарастал. — Не спрашивай меня об этом, мой Аличо, — Ямач вылетел на улицу.

Казалось, голова сейчас расколется надвое. Красная лампа вновь горела перед глазами. Отец, голос, пистолет. Четыре-три-два... Ямач согнулся вдвое, схватившись за голову. Размытым взглядом он уткнулся в камни под ногами.

«Почему ты держишь в руках этот камень?» — ворвался в сознание голос, еле ощутимо притупляя поток боли.

«Эфсун!»

***Он не помнил, как добрался до ее дома.

— Эфсууун!

Мелькнула мысль, что после своего последнего визита ему тут явно не рады. Более того, была вероятность того, что бабушка Эфсун скомандует стрелять на поражение. Но Ямачу было наплевать.

— Эфсууун! Эфсуууун!!!

Последние шаги до ее двери отняли все силы, и когда он увидел, что она вышла, то попросту свалился ей в ноги.

— Что ты хочешь? — Ямач ухватился за ее руки.

— Я всего лишь хочу поспать. Один часик. Только лишь часок. Пожалуйста, Эфсун. А потом, если хочешь, то убей.

Она помогла ему дойти до дивана, помогла прилечь. Стоило ей сесть рядом, как он положил свою голову ей на колени.

— Прошу тебя, помоги.

— Хорошо.

«Прекрасно. Нужно быть в предсмертном состоянии, чтобы эта женщина впустила меня в свой дом», — мелькнула мысль, которую ту же смыло волной облегчения. Как бы там ни было, уверенная в его виновности, она вновь спасает его.

***
Чувствуя себя прекрасно, он не мог не улыбнуться. За окном светило солнце, и он выспался. А потом он вспомнил, где находится, и улыбка медленно сползла.

Повернув голову, он увидел Эфсун.

Стоило что-то сказать, но поскольку в голове, помимо стрекотания цикад и матов, было пусто, Ямач ляпнул:

— Доброе утро.

— Доброе.

Ситуация была странная, но она, как всегда, была невозмутима. Впрочем, Ямач видел в зеленых глазах усталость.

«Алле, может, мы уже отлипнем от этих глаз, и для начала встанем с девушки?»

Ямач сел.

— Благодарю...

***— Ты хорошо спал.

«Еще бы! Развалился, как Султан! Отдавил мне все ноги!»

Вчера, когда она из сострадания не смогла его выгнать, она не думала, что для нее это выльется вот в это. Час уже прошел, а Ямач все не просыпался. Чувствуя, что и ее клонит в сон, она хотела переложить его голову на диван и уйти к себе. Но какое там...

Он не отпустил ее! Эфсун предприняла четыре попытки встать, и каждый раз Ямач сквозь сон крепче сжимал ее руку, демонстрируя недовольство. Насколько это было возможным, когда ¾ ее конечностей были присвоены Ямачем, она устроилась поудобнее, облокотилась о спинку дивана и закрыла глаза. Она надеялась, что Ямач проснется раньше и тихо уйдет, не создавая неловкую для них обоих ситуацию.

Но по пробуждении Эфсун обнаружила его, по-хозяйски развалившегося на нее диване. Ну, и на ней, что уж тут. Ей бы возмутиться, но ее беспокоило то, что и имеющийся прежде гнев куда-то исчез. Эфсун напомнила себе, что лежащий на ее коленях мужчина виновен в смерти ее отца. Он хотел убить бабушку и ее. Но вместо злости возникало множество вопросов. Разве виновный в жестоком убийстве будет опускать оружие, когда ему самому угрожает смерть? Придет в дом своего врага в таком состоянии? Будет молить о помощи?

К счастью, Ямач наконец проснулся и избавил ее от этих мыслей.

— Ну, если убивать не будешь, я пойду?

— Иди.

***Ямач сел в машину и закрыл лицо руками, сотрясаясь от истерического смеха.

Браво! Вместо того, чтобы сдержать обещание, данное Салиху, он установил новый рекорд тупости! Если точнее — побил предыдущий, установленный пару дней назад.

Мало ему было того, что вместо одного часа он продрых всю ночь у нее на коленях, ему еще непременно нужно было еще спросить, дозволяется ли ему прийти снова. А услышав положительный ответ и просьбу предупредить, уточнить, точно ли она возьмет трубку.

Его разум катился к ебеням из-за этой женщины. Он ненавидел себя. Его брат, сам того не ведая, дышал ему в спину... Он в полном дерьме по всем фронтам.

Ямач подмигнул своему отражению, отсмеявшись. Но чувствовал он себя великолепно.



***Эфсун проверяла содержимое сумки. Немного отдохнув, она приняла решение. Она еще раз поговорит с Ямачем. Она вновь задаст свои вопросы. Макбуле ворвалась в гостиную.

— Эфсун, что ты творишь? Одумайся!

— А что я делаю?

— По-твоему, укачивать на коленях смертельного врага это нормально? Да твой отец в гробу перевернулся! Его дочь убаюкивала его убийцу!

— Мне нужно было задушить его спящего?

— Аллах, вразуми ее... — зашептала Макбуле, возводя глаза к небу.

— Я не буду убивать его. Я буду делать то, чему учил меня отец. Держать друга близко, а врага — еще ближе.

— Но не настолько же близко, чтобы спать друг на друге! Да я даже охрану не смогла поставить у порога. Смех: бабушка днем нанимает людей, чтобы спастись от этого человека, а внучка ночью укладывает его спать!

— Он умирал от боли. Он не представлял опасности. Он же едва не полз до дивана.

— Прекрасно... — бормотала Макбуле. — По-разному в наш дом входили, но еще никто не заползал. Хотя... можно подумать, он хоть раз пришел нормально.

Спустя два дня.

— Кто это был? — переспросил Ямач брата, от изумления даже не услышав вопроса жены.

— Не знаю. Какая-то женщина. Не знаю, кто она такая, но сегодня днем она заявила тем Стамбульским товарищам, что именно она давала им средства... Ямач? Куда ты?

— Любимый, куда ты? — крикнула ему вслед Сена, наблюдавшая за их разговором со стороны.

Но Ямач даже не обернулся. Заведя машину, он резко сорвался с места.