8.
Яркие огни жаркого города, где, по статистике, автомобилей больше, чем людей, ослепляли, дарили заинтригованность и откровенное желание не возвращаться в родной дом. Полураздетые даже ночью люди вдохновляли на посещение пляжей, где можно искупаться и насладиться освежающим безалкогольным мохито. Лос-Анджелес ночью живёт даже ярче, — я говорю и о огнях из окон, на вывесках и так далее, и о смеющихся жителях.
— Куда мы едем? — наконец пришла в себя я, завершив просмотр высоких пальм и воды, в которой отражается черные пятна неба.
Тот лишь молча убрал правую руку с руля, коснувшись свободными пальцами своей нижней губы. Он продолжал наблюдать за дорогой, рождая во мне только массу вопросов. Так и рвалось наружу, не оглох ли он, но я просто демонстративно зевнула, объявив, что очень устала.
— Поверь мне, сейчас энергия в тебе будет хлестать через край.
— Да что же ты собираешься сделать?! Куда мы едем, Аллан? — тот только ухмыльнулся в ответ, и я залилась красками только сильнее и явственнее. И решила просто молчать.
Первое слово я обронила, как только увидела завораживающую перекрывающую дыхание картину - красные полосы, рассекающие небеса, предупреждающие о скором рассвете. Хотя это было даже не слово, а просто восхищённый вздох. Водяная гладь отражала в себе цветовые гаммы, будто по чьей-то просьбе даже не бушуя или волнуясь. Мирно, спокойно, таинственно. Даже мое сердцебиение и поток мыслей замедлились, будто чтобы понять, какова она, - изредка спокойная жизнь Лос-Анджелеса. Мы въехали на небольшой пирс, очищенный от кораблей, людей и птиц. Ни шороха, ничего. И только мужская рука 27-ми летнего мужчины, поднявшая мою юбку на пару сантиметров вогнала меня в те же краски, какими окрашено небо. Я судорожно сглотнула, почувствовав непрошеную щекотку в самом низу. Что это? И мои выглянувшие розовые трусики, по которому рассыпался узор в белый горошек, вызвал внутри не щадящий очередной поток шквала эмоций. Я медленно и с трудом перенесла взгляд на Аллана, на лице которого только выросла ухмылка. В глазах игривость и заинтересованность, вызывающие прилив жара. Как перестать дрожать и взять себя в руки? С этим мужчиной сложно быть спокойной, Кэтрин Фэллон.
— Какие милые трусики. Снимай их, — дразняще, продолжая сверлить взглядом моё нижнее белье, будто представляя, что я без него, произнёс он.
Я округлила глаза.
— Чего?! — горячая мужская рука медленно опустилась к моим ногам, начиная ласково, всё с той же игрой проходиться по внутренней стороне бедра. Щекотка в промежности. Тупая боль в животе. А сознание под шапкой: "Что сейчас делает мужчина моей матери?".
— Мне продолжать? — его влажный язык оставил мокрый след на нижней губе, и я голодно сглотнула. — Продолжать, Кэтрин Фэллон? — а я только и наблюдала за его языком, в ответ уже вытащив свой, и глупо повторяла за ним. Когда я наконец пришла в себя и поняла, что он сверлит меня взглядом и ожидает ответа, я закусила губу и медленно кивнула. Подхватив ярое желание и возбуждение под плащем смущения, кончики пальцев без труда и усилий достигли ткани моих трусиков в горошек, порождая только сильные боли в животе и волну возбуждения. — Что ты чувствуешь? — задав вопрос, он опустил пальцы под ткань. — Девственные волосики, — мужчина громко сглотнул и что-то промычал. Мне послышался отчётливый стон, и я повторила за ним. — Не останавливайся, —вздохнул он, и я не поняла, кому шёл приказ — ему или мне, ведь действия углубил только Аллан. Я замерла в ожидании. Хотелось сорвать с него всю одежду, чтобы полностью потеряться в нём, хотелось, чтобы эти пальцы начали проникать глубже, но если это происходило, мне было больно и я порождала стон - сигнал к ослаблению "хватки". Моя руки ловко скользнули к его чуть взмокшей от пота рубашке и от незнания чем заняться, принялись гладить кубики пресса. — Нет, не так, — прошептал мужчина, тяжко сглотнув будто небольшой твердый камень. — Дотронься до него.
Молниеносно осознав, какую часть тела Аллан имеет в виду, я почувствовала, как пульс дошел до моего виска. Хватит так волноваться и переживать, - твердила я себе, но сознание отказывалось слушаться, и моя рука двигалась в объятиях с отчетливой дрожью, но достигла джинсовой ткани черных штанов быстро. Мясистый бугор хотел свободы, - я знала это, но не знала, что делать, чтобы и он стонал и дрожал от удовольствия.
— Ай! — я вскрикнула, когда пальцы опустились на сантиметр ниже, к самому центру меня. Неужели я столь чувствительна?
— Прости, не будем торопиться. Это называется петтинг. Вскоре и ты мне доставишь удовольствие. Проморгавшись, я смахнула непрошенную слезу и кивнула Аллану. — Обещаешь? — не успев проследить, как он оказался у моего уха, я начала бороться с доброй долей мурашек, бегущей от самого затылка, на время застревая в самой чувствительной зоне, и до кончиков пальцев ног. И наконец долгожданный поцелуй, в котором наши языки сплелись в горячем мокром танце, который не требовал завершения, но нам просто необходимо было остановиться и двинуться в дом мисс Уилфрид. Я почувствовала яростный наплыв жара, избивший во мне совесть, которая считала, что петтинг – это подобие греха.
Что сказать? - в дом я вошла, полная энтузиазма и полнейшего отдохновения в то же время, я была готова дарить эти два потрясающих состояния каждому – на весь Лос-Анджелес хватило бы точно. Лейла Уилфрид удачно сохранилась на своем шестом десятке жизни. В её темно-серых глазах горел огонь, возможно не так часто посещающий её, как и гости. У неё были длинные прямые седоватые волосы, идеальности которых завидовали мои. Неглубокие морщины так же идеально, как бы это парадоксально ни звучало, рассыпались по её лицу. Лейла была на лоб выше меня, и это не мешало нам обменяться тёплыми объятиями.
— Ну наконец, — выдала та, с восхищением вздрогнув. В глазах огонь продолжал греть прихожую. — Мама сказала, вы подъедете ночью. Ну а я и не спала! Да! Я готовила. Как насчёт кексиков? Кексиков с кремом из шпината. Просто объедение! — она с улыбкой встала на носочки и вновь вернулась на землю.
— Ш-шпин-ната? — мигом отреагировала я, взглянув на Аллана. Тот мне лишь красиво, с таким же манящем соблазном подмигнул. Лейла скорее завела нас в гостиную, где мы оставили небольшие, но увесистые сумки и уже куда-то исчезла. Да, она странная. Мама сказала быть к этому готовыми и воспринимать все с иронией.
Собственный дом в один этаж даже пах одиночеством, а точнее, абсолютно ничем. Все убрано, пыль вытерта. Никаких фоторамок на комодах, лишь пара необычных бус в виде голубых звёзд и чёрная шкатулка, наверное, с кольцами или серьгами. Кондиционер охлаждал гостиную от духоты Лос-Анджелеса, и со своей задачей справлялся на пятёрочку. Всё организовано в виде студии; кухня, обеденная зона, гостиная - всё как на ладони. Панорамные прозрачные кристально-чистые окна выходили на абсолютно пустующую террасу.
— Кексика? — пронеслось рядом, но я продолжала исследование. Кончиками пальцев дотронулась до кожаного белого дивана, представила, что Лейла частенько засиживается здесь за книгами, которые расположены на журнальном столике поблизости, или за просмотром телевизора, иногда засыпая под монотонные подачи рецептов правильного питания. На полу чистый паркет темно-коричневого цвета. Посуда, поверхности мебели — всё блестит. Живёт ли здесь Лейла вообще? Ещё раз предложив кекс и не услышав ответа, она объявила, что спать мы будем прямо здесь, ведь больше и негде, а она устроится в ванной.
— В ванной? — я крепко нахмурилась. — Вы... Вы серьёзно?
— Да, — она с безумной улыбкой начала кивать. — А что? Я там давно сплю! Это очень удобно! Никуда не вставай и душ принимай. Рифма! Рифма! — она залилась слезами. Аллан, все ещё застрявший в преддверии гостиной, с беспокойством осмотрел её. Она подбежала и предложила ему кексик.
— Благодарю, мисс Уилфрид, — сдержанно ответил мужчина и посмотрел на меня. Я всем своим видом намекала, что не хочу здесь оставаться, но ещё хуже - оставить и так одинокого человека в омуте ещё более тяжёлой формы одиночества, а именно, — когда тебя навестили, но тут же уехали. Ничего более прискорбного и быть не может. И мы понимали это.
Десять минут мы осматривались в полнейшей тишине, пока Лейла вновь не подала голос:
— О, у меня есть отличная идея, — женщина вновь пустилась безумно сверкать улыбкой. — Может быть, кексик?
Несмотря на очевидную странность хозяйки, мы решили остаться в этом доме, наполненном глупыми загадками и обмазанном кремом из шпината.