Глава 4. «Прощание»
Совсем не знак бездушья – молчаливость. Гремит лишь то, что пусто изнутри.
Уильям Шекспир
Было уже два часа ночи или около того. Нас впустили в комнату, где уже спала группа №022, прибывшая на пять часов раньше, и раздали спальные мешки. Завтра после обеда всех должны были отправить на Базу, где определят, кто из нас обладает иммунитетом, а кто им обделён. Однако, была одна маленькая загвоздка.
Зед, Патрик, беременная Эрика и ещё две человека так и не присоединились к нам. Нас было восемь, мы все покорно ждали в раздевалке, когда пришла Нора и сообщила, что для нас приготовлены спальные места. На вопрос,где остальные, она ответила, что они не вернутся.
Все знали, что это значило.
Грейселин, Зед, Роджер, Патрик... Все они были заражены. Выходит, я был прав насчёт Зеда. Настроение у меня было скверное, но я был намерен держаться, а не распускать нюни.
Спали все, кроме меня, Квентина и Мии. Последняя так и не расстелила свой спальный мешок: она сидела на нем и прижималась спиной к холодной стене.
Второй несколько раз просил у девушки прощения. Он пытался объяснить ей почему ему пришлось убить ее отца, оправдывался как мог, но Мия его демонстративно игнорировала. Она больше не бросалась на него с кулаками и обвинениями, но полный бойкот оказался для бедного парня ещё более мучительным.
Возможно, я должен был подойти к Мие и успокоить её, но за это время я узнал её характер достаточно хорошо, чтобы быть уверенным в том, что эти самые сложные часы после убийства её отца Доссон должна пережить самостоятельно.
На четвёртый раз, когда Квентин пошёл извиняться, я понял, что не выдержу ещё одной его исповеди, и подошёл к нему.
— Дружище, — тихо начал я и положил руку ему на плечо. Он не был моим другом и даже приятелем, но я должен был так к нему обратиться — в обычной мужской манере, - завязывай с этим. Если она и простит тебя однажды, — я не умел подбадривать, - то это случится не скоро, а своими оправданиями ты всё только усугубишь.
На моё удивление, парень не стал спорить. Он лёгким движением руки смахнул мою руку и пожал плечами. Я вернулся в свой мешок и собирался было устроиться там поуютнее, когда Квентин возник в нескольких дюймах от моего лица.
— Она меня ненавидит, — наконец подытожил он.
Я выбрался из спального мешка и сел в нем, чтобы быть с назойливым собеседником на одном уровне.
— Странно, — нахмурился я.
— Вот-вот.
— Ты всего лишь убил её отца.
— Я пытался ей объяснить... — между тем продолжил он, будто бы не замечая моего сарказма. Сарказм был моим официальным языком, когда дело касалось раздражающих людей.
— В этом-то и вся твоя проблема, — заметил я. — Вечно оправдываешься, выкручиваешься, как змея на сковородке. Лучше просто соври, что не разобрал в кого стреляешь. И тогда, возможно, когда рассудок вернётся к ней и она начнёт оценивать ситуацию трезво, а не придерживаясь аргументов: «он был моим отцом», «он убил моего отца», «как он посмел убить моего отца», она не будет думать, что ты ублюдок. И будет неправа.
— Я-то ублюдок? — переспросил Квентин, взглянув на меня таким взглядом, мол: «что ты там вякнул, сопляк?».
— Умоляю, избавь меня от своей исповеди, — взмолился я.
— Обоснуй, что я ублюдок.
— Ну, ты убил её отца. - Я знал, что в этой ситуации он был прав, но этот парень так сильно меня раздражал всё это время, что я не упускал возможности поиграть с его чувствами.
— Я сказал, докажи, что я ублюдок, а не напомни, что я сделал сегодня.
— Я с первого раза отлично услышал, что ты сказал. И да, это аксиома.
Поначалу я планировал отделаться парой колких фразочек, а потом вошёл во вкус. Я бы не стал так много язвить, если бы не обнаружил, какое удовольствие мог получать, когда выводил из себя того, кто меня раздражал.
— Сколько тебе лет-то, щенок? — Квентин с отвращением взглянул на меня.
— Восемнадцать, старик. Собаки вообще редко доживают до столь почётного возраста. Если бы я и был хвостатым, то считался бы старожилом, а не ребёнком.
Да уж, когда я был ребёнком, уровень сарказма точно был пониже.
— Засунь своё мнение себе в задницу. Видимо, тебя не учили уважать старших?
— Я очень трепетно отношусь к себе любимому, — зевнул я, устраиваясь в спальном мешке, - и своё мнение считаю восьмым чудом света, поэтому без причины я не засуну его даже в свой очаровательный зад. Тот факт, что когда я родился, ты уже перестал ходить на горшок, причиной не считается. Доброй ночи. — Довольный, я закрыл глаза, но сна у меня не было ни в одном глазу.
Я пролежал так примерно полчаса, когда Мия вскочила, бросила на меня быстрый взгляд и скрылась за дверью.
Я бросился за ней. Зачем? Я понятия не имел.
Мия наворачивала круги вокруг здания аэропорта, а я неустанно следовал за ней по пятам. Не прятался. Не скрывал своё присутствие от неё. Пусть знает, что я преследую её и не дам совершить необдуманного поступка.
Она остановилась, когда под подошвой её ботинок захрустело битое стекло. Напротив неё – окно. Разбитое: на земле сверкало множество острых осколков.
Мия протянула руку и осторожно провела ладонью по оставшемуся в раме стеклу, вздрогнув от холода, который ощутили её пальцы.
— Мия?
Она не ответила, но я точно знал – Мия услышала.
— Ты в порядке?
Наконец, она повернулась. Её красные глаза блестели от подступающих слез. В темноте я видел, как её нижняя губа подрагивала. Мия вскинула голову, невидящими от слёз глазами глядя на меня, и начала говорить горячо и раздраженно, как обычно говорят, высказывая долго сдержанную обиду.
— Нет, Джейсон, я не в порядке, чёрт возьми! Сейчас вообще никто и ничего не в порядке, если уж тебе так хочется знать.
Замолкла. Она тяжело дышала, как после долгого, быстрого бега по горячему песку. Её плечи и грудь синхронно вздымались, когда она вдыхала прохладный воздух, и одновременно опускались, когда выдыхала. Я по-прежнему стоял столбом, боясь сделать что-то такое, что лишь всё усугубит.
— Не Джейсон, — поправил я. Это всё, что я смог родить для ответа на её крик души. — а Феникс.
— Мне плевать!
Теперь Мия действительно сорвалась на крик.
— Тихо, — я медленно приблизился к ней, вытянув правую руку вперёд. — Мия, успокойся.
— Не подходи! — завопила она и что есть силы ударила кулаком в живот.
Удар выбил из меня дыхание, но я всё-таки удержался на ногах. Отшатнувшись назад, я поднял глаза на неё и покачал головой. Этот толчок выбил из меня весь дух, но не разозлил.
— Могу я задать тебе вопрос? — спросил я осторожно и тихо.
В ситуации, где один сорвался, второй должен держаться. Это было худшее время для экзистенциального кризиса.
— Нет, — холодно ответила Мия.
— Ты надеялась, что он все ещё был жив? — проигнорировал я её ответ. Она поняла, что я спрашивал об её отце.
Последовала минута неловкого молчания, и наконец её ответ:
— Я надеялась, что он уже был мёртв.
Я сочувственно и понимающе кивнул. Нет ничего хуже, чем увидеть, как самый близкий тебе человек превращается в чудовище, забывает тебя и собирается убить.
И тогда она просто развернулась и ушла. Но перед этим сделала кое-что ещё.
Мия подошла ко мне почти вплотную и, встав на цыпочки, поцеловала в уголок губ. Она не сказала ничего. Прощальный взгляд и поцелуй – всё, что я получил от неё перед тем, как она скрылась у меня из глаз.
Я не стал её догонять. Это безопасный город, а Мия из тех девушек, кто может с лихвой за себя постоять, но я знал, что утром об этом пожалею. Я дал себе обещание найти её, чего бы это не стоило. Пытаться вернуть её сейчас — мартышкин труд. Мия разозлится ещё сильнее, если я попробую остановить её.
Этой ночью я так и не уснул. Мысли о Мии не позволяли расслабиться даже после всего, через что я прошёл.
За месяцы тяжёлого пути я успел убедить себя в том, что в Нью-Йорке всё изменится. Город казался чем-то вроде спасительной соломинки, чем-то надежным, способным вытянуть нас всех из этого мрака. Как только мы ступили на его землю, я впервые вздохнул спокойно. Я почувствовал, что камень с души упал.
Я решил, что теперь всё будет по-другому.
Я думал, что теперь беспокоиться не о чем.
Я расслабился.
И я ошибся.
Нью-Йорк может и защитит нас от внешней опасности, но точно не от нас самих.