𝟏𝟕 𝐜𝐡𝐚𝐩𝐭𝐞𝐫.
🎵NEMIGA - Белым.
1992 year.
Ему едва исполнилось шесть, но в душе зрело осознание долга. Он понимал: нужно стиснуть зубы, терпеть, тянуться изо всех сил, чтобы в глазах отца промелькнула искра гордости.
Но отцу было все равно. Словно Том - надоевшая игрушка, брошенная в угол, он не замечал сына, не интересовался его миром, его стремлениями.
Том рос в одиночестве. Да, приходили учителя, наставляли наследника, пичкали знаниями, но сердце его оставалось глухо ко всему подобному.
Он предавал свои мечты, лишь бы заслужить мимолетный взгляд отца, готов был на все, лишь бы растопить лед в его душе.
Но даже это не помогало.
Том ковырялся вилкой в тарелке, запивая безвкусную еду чаем без сахара. Горьковатый напиток против воли скользил по горлу. Он обожал сладкое, но сегодня не смел даже пикнуть о своих предпочтениях. Отец снова здесь, напротив, вперил в него взгляд, словно препарирует.
Уже третий раз за неделю этот пристальный, изучающий взгляд.
Сканирует.
Изучает душу.
- Мистер Каулитц, не желаете добавки? - прозвучал мягкий голос. Женщина склонилась к нему, одаривая теплой, участливой улыбкой.
Том слабо улыбнулся в ответ и отрицательно покачал головой.
- Тогда, может, свежего чаю?
Он на мгновение задумался, закусил губу и, помедлив, кивнул.
Женщина, чьего имени Том не помнил, поставила перед ним дымящуюся чашку. Мальчик благодарно кивнул и, подавшись вперед, доверчиво обхватил ее руками.
Глоток.
Лицо невольно исказилось. Сахар. Она осмелилась добавить сахар, пренебрегая запретом отца.
Как ни абсурдно, это казалось самым дерзким поступком, свидетелем которого он стал за свои шесть лет.
- Что-то не так? - спросил отец, не сводя с него пронзительного взгляда.
Том, не отрываясь, смотрел на него. Покачал головой и отодвинул чашку, напрочь лишенный желания прикоснуться к ней снова.
- Что ты ему налила?
- Чай, мистер Каулитц, - пролепетала женщина, потупив взор.
Мужчина нахмурился, вновь бросил взгляд на сына, и, прищурившись, взял чашку. Вдохнул аромат, отпил глоток, и лицо его омрачилось.
С невозмутимым видом поставив чашку на место, он сложил руки на столе. Не глядя на служанку, отец произнес слова, прозвучавшие как приговор:
- Ты ослушалась меня.
Том не отрываясь смотрел на него, пожирая глазами. Внутри клокотала ненависть к этому отцу, но он не мог отвести взгляд.
Ему нравилось, когда отец являл свою вторую ипостась.
Более страшную. Темную. Могущественную.
- Мистер, я лишь хотела...
- Фредерик, - позвал отец мужчину, его правую руку в делах и семейных вопросах. - Отведи эту суку туда, где ее место.
- Слушаюсь, сэр, - кивнул Фредерик, подхватывая женщину, которая, казалось, не сопротивлялась, принимая неминуемое наказание.
Лишь за желание угодить ребенку она могла лишиться многого. Пальца, руки, головы, жизни... У людей отца было богатое воображение.
Отец не терпел неповиновения. Даже в таких мелочах, как «не добавлять сахар в чай сыну. Он будущий мужчина и наследник. Он должен держать себя в форме».
Фредерик увёл женщину, оставив в воздухе лишь слабый отголосок её страха. В комнате воцарилось давящее молчание, нарушаемое лишь тихим потрескиванием дров в камине.
Том чувствовал, как напряжение сгущается вокруг, словно грозовая туча, готовая разразиться бурей.
Отец продолжал сидеть неподвижно, его взгляд был прикован к сыну. В этих холодных, серых глазах читалась смесь разочарования и какой-то странной гордости.
Том знал, что отец ждет от него реакции, подтверждения того, что он усвоил урок. Он должен был показать, что понимает, почему ослушание недопустимо, даже в такой незначительной вещи, как подслащенный чай.
- Пойдём,- приказал отец, поднимаясь из-за стола, словно тень, скользящая вслед за исчезнувшими голосами.
Том, эхом отражая его движение, поспешил за ним. Каждый шаг приближал их к источнику звуков, сплетающихся в неясную, тревожную симфонию.
Щелчок замка. Дверь распахнулась, и Каулитцы погрузились в ледяную утробу подземелья.
Они снова здесь.
В аду, предназначенном для искупления предательств, где Том чувствовал себя первым обреченным.
Каждое возвращение сюда - маленькая смерть.
- Сэр,- кивнули стражи, застывшие у двери с мрачным номером «8».
Отец, в ответном безмолвном приветствии, отворил дверь и вошёл. Том, словно верный пёс на поводке судьбы, следовал за ним.
Серая, выцветшая комната. Безжизненное пространство, лишённое тепла и уюта.
- Мистер,- прозвучал тихий женский голос.
Том обернулся и увидел ту самую женщину, которую увели ранее. Зачем он здесь? Чего хочет его отец? Какая зловещая цель скрывается за его молчанием?
Рой вопросов, и ни одного ответа.
- Мистер, этого больше не повторится,- прошептала она, ища спасения в холодных глазах отца.
Но в них не дрогнул ни один мускул, не шевельнулось сердце, давно превратившееся в камень. Лишь взгляд скользнул в сторону Фредрика, отдавая безмолвный приказ.
Том нахмурился, ощущая, как тревога сжимает его сердце в ледяной кулак.
«Что происходит? Мне это совсем не нравится».
- Папа...- позвал он, робко приближаясь к отцу.
Тот не удостоил его взглядом. Фредрик копался в шкафу, перебирая зловещие инструменты, издающие металлический лязг.
Незнакомый мужчина толкнул женщину на пол, и глухой удар головой о кафель эхом разнёсся по комнате.
- Ты ослушалась меня,- вновь произнёс отец, в его голосе не было ни гнева, ни жалости, только констатация факта.- И ты знаешь, что бывает, когда вы это делаете.
Фредрик протянул отцу молоток. В мимолетной встрече взглядов промелькнула зловещая усмешка, общая тайна.
- Папа,- позвал Том громче, его голос дрожал от страха и непонимания.
- Том,- отец обернулся, нависая над ним своей тенью. Склонившись, прошептал прямо в лицо: - Ты ведь знаешь, что я к тебе плохо отношусь?
Том замер, словно поражённый молнией.
Плохо относится?
Знал ли он?
Да. Он всегда это чувствовал, но услышать это признание из уст родного отца - удар в самое сердце, в ту его часть, что ещё не успела умереть.
- Ответь мне,- потребовал отец, его голос стал жёстче.
- Да.
- Отлично. Ты хочешь, чтобы я изменил это?
Том отчаянно кивнул.
- Хочу.
- Тогда тебе придётся кое-что сделать, чтобы заслужить это,- отец достал из-за спины что-то и протянул сыну.
Молоток.
Что он хочет, чтобы он сделал?
Том не понимал.
- Я хочу, чтобы ты наказал эту женщину, что ослушалась моего приказа, Том. Ты ведь большой и сильный мужчина, верно? Ты сможешь это сделать?
Нет.
Это... неправильно.
Но отец просит, значит, это правильно? Значит, можно?
- Давай,- отец встал за спиной сына, подталкивая его к женщине, чьё лицо стало белым, как мел. Наклонившись, прошипел ему на ухо: - Сделаешь это, получишь награду.
- Награду? - выдохнул Том, в его голосе промелькнула робкая надежда.
Он почувствовал едва заметный кивок.
Том смотрел на молоток в своей руке, на женщину, лежащую на полу, на отца, стоящего за его спиной. В голове билась лишь одна мысль: награда. Изменится ли отношение отца к нему? Сможет ли он заслужить его любовь, его уважение?
Он поднял молоток, чувствуя, как дрожат руки. Женщина смотрела на него со страхом, мольбой в глазах. Том закрыл глаза, пытаясь заглушить внутренний голос, кричащий о неправильности происходящего.
Он вспомнил все те моменты, когда отец был холоден и отстранен, все те случаи, когда ему не хватало отцовского тепла. И в этот момент он решился.
Страх покинул взгляд Тома, уступив место обжигающей решимости. Он замахнулся молотком, и сталь обрушилась на женщину с неумолимой силой.
Каждый удар отдавался гулкой болью в его душе.
Тяжелая кость поддалась с сухим треском, эхом разнесшимся по затхлой тишине комнаты. Казалось, его услышал каждый здесь присутствующий, и даже те, кто давно покинул этот мир.
Изо рта женщины вырвался хриплый, неразборчивый звук, что-то среднее между стоном и булькающим клокотанием. Предсмертная агония в своей самой отвратительной форме.
Второй удар сокрушил глазницу, превращая ее в кровавое месиво, лишая жертву последнего света.
Третий.
Четвертый.
Пятый.
И так раз за разом, пока отец не коснулся его плеча. Легкое прикосновение, не содержащее ни малейшего намека на попытку остановить этот чудовищный ритуал.
Том вскинул на него испуганные, полные отвращения глаза. Его трясло, словно в лихорадке, тошнило от липкого, животного ужаса, охватившего его сознание.
Он чувствовал, как по лицу струится мерзкая смесь пота и крови. Как дрожат руки, сведенные судорогой, до сих пор мертвой хваткой сжимающие проклятый молоток.
Том чувствовал все. Каждую деталь, каждый звук, каждое отвратительное ощущение.
Отец молча кивнул, и в его глазах плескалась зловещая гордость.
- Я тобой горжусь.
***
2
008 year.
— Скучала? - прозвучал вопрос, повисший в воздухе, словно тонкая нить.
- Не успела, - отрезала она, не дав ему насладиться надеждой.
Том и Сара сидели за покосившимся столом, словно два осколка былого. Мир вокруг жил своей жизнью: редкие машины проносились мимо, оставляя после себя лишь призрачный след, птицы выводили свои незатейливые трели, а трава, будто уставшая от зноя, тихо шелестела под дуновением ветра.
Утро принесло его с деловой встречи, окутанной тайной, которую он не спешил раскрывать. Лишь пинок под зад, которым он выпроводил Нейта, говорил о многом. Сара уловила в его скупых фразах отголоски былого напряжения в отношениях с Томом.
И словно гром среди ясного неба, в тот же день Каулитц изъявил желание встретиться с ней. Сара, дрогнув, хотела было отказаться, но тихий голос Марии, прислужницы, словно лезвие, полоснул по воздуху:
— Мистер Каулитц не привык слышать "нет". Отказ лишь приблизит его визит сюда, уж поверьте.
Эти слова, словно ледяной душ, вернули ей чувство реальности.
Именно поэтому она сейчас здесь, в этом вызывающе элегантном черном платье, что манило взгляды к открытым плечам, словно вылепленным из лунного света.
Он снова рядом, Том, и с ним вернулось это томительное желание – притянуть, подчинить, сделать его ближе, чем кто-либо смел мечтать.
– Что ты делала без меня? – спросил он, лениво потягивая свой напиток.
Сара вскинула бровь, с притворным равнодушием:
– Будто ты не знаешь. Тебе уже все доложили, в мельчайших деталях.
– Верно, – усмехнулся он, и в этой усмешке мелькнула тень змеи. – Ты познакомилась с Луисом. И как он тебе?
– Он… хороший, – уклончиво ответила она, пожав плечами. Как будто Луис был не более чем предметом интерьера.
Брови Тома нахмурились, губы скривились в капризной гримасе. Он постукивал пальцами по стакану, словно отсчитывая мгновения до взрыва.
– А Нейт?
– Что Нейт?
– Он достаточно хорош для тебя?
Сара позволила себе едва заметную улыбку. Внутри нее заворочалось ядовитое желание – вонзить кинжал в его самолюбие, чтобы он задохнулся от укола ревности.
– Да… Знаешь, он такой доброжелательный, такой приятный парень… Будь я обычной девушкой, в обычной жизни, я бы, наверное, в него влюбилась.
Его лицо исказилось злобной гримасой. Казалось, что его глаза сейчас испепелят ее лазерным лучом, превратят в горстку пепла.
Но Сара ждала большего. Ей нужна была ярость. Испепеляющая, всепоглощающая ярость.
Такая, какая была в лесу.
В памяти болезненно вспыхнул отпечаток его удара, обожгло щеку фантомным пламенем.
С трудом подавив дрожь, она сжала колено под столом, возвращая себя в настоящее. Подняла взгляд на Тома.
Он смотрел на нее в упор, с какой-то странной, хищной усмешкой. Что с ним? Лихорадка?
– Что?
– Ты дура, если думаешь, что я могу ревновать тебя к Нейту.
Сара удивленно вскинула брови, хмыкнула.
– А разве нет?
– Нет. Я знаю Нейта, Луиса… Я знаю их слишком хорошо, чтобы допустить даже мысль, что они осмелятся прикоснуться к тому, что принадлежит мне.
Сара почувствовала, как по спине пробежал холодок.
Принадлежит? Это слово прозвучало как приговор. Она всегда знала, что для Тома она не более чем трофей, дорогая игрушка, предмет его маниакальной одержимости. Но услышать это вслух… Это было равносильно удару под дых.
Она попыталась скрыть волнение за маской показного безразличия.
— Ты слишком высокого о себе мнения, - бросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.— Я не собственность. Я сама решаю, с кем мне быть.
Улыбка Тома стала еще более зловещей.
— Неужели? Ты уверена? Вспомни лес, Сара. Вспомни, как быстро ты забыла о своей свободе, когда я показал тебе, кто здесь хозяин,— он сделал глоток напитка, не сводя с нее взгляда.— Ты играешь с огнем, дурная. И однажды ты в нём задохнёшься нахрен.
Сара сглотнула. Воспоминания о лесе, о том животном ужасе, который она испытала, нахлынули с новой силой. Том был прав. Она боялась его. И эта трусость разъедала ее изнутри, подталкивая к безрассудным поступкам.
— Признайся, что ты всё-таки ревнуешь меня, — она решила взять быка за рога. Облокотившись на стол, будто зябко обнимая себя за плечи, пронзила его взглядом. — Я видела. Всё видела.
Каулитц усмехнулся одними уголками губ.
— Что именно ты видела, Сара?
— Твою первую реакцию. Этот укол в глазах.
Он медленно покачал головой, поставил стакан на стол с тихим стуком, не отрывая от неё взгляда. Откинулся на спинку кресла, словно хищник, облизнув губы.
— Я всегда буду ревновать тебя. Это инстинкт, понимаешь? Первая реакция, с которой я не намерен бороться. Да и зачем?
Сара прикусила губу, опустила взгляд, словно взвешивая каждое слово. Затем вновь подняла глаза и одарила его робкой, но лукавой улыбкой, проведя кончиками пальцев по коже руки, словно гладя саму себя.
— Значит… я тебе нравлюсь?
Каулитц издал низкий смешок, от которого по коже Сары пробежали мурашки.
— Нравишься?— переспросил он, словно пробуя слово на вкус.
Девушка неотрывно следила за ним, пытаясь уловить хоть малейшую трещину в его броне, надеясь найти ответ на мучивший её вопрос. Но он оставался непроницаем, словно высеченная из гранита статуя.
— Сара, ты — моя, — его голос вдруг обволокло бархатной тьмой, в нем прорезались доселе скрытые низкие ноты. В глазах вспыхнул недобрый огонь, а губы скривились в подобии хищного оскала. — И это уже гораздо больше, чем просто нравишься.
Сара замерла, словно кролик, завороженный взглядом удава. В его словах пульсировала неприкрытая, первобытная страсть, одновременно пугающая и невыносимо притягательная. Она всегда знала, что Каулитц — опасная игра с огнем, но оказалась не в силах противиться обжигающему искушению.
— Ты меня совсем не знаешь… Как я могла так быстро… понравиться? — прошептала она, чувствуя, как его взгляд обжигает кожу, словно раскаленное клеймо.
— Это ты так думаешь, — наклонив голову набок, он окинул её долгим, оценивающим взглядом, скользнув взглядом ниже. — Я знаю тебя гораздо дольше, Сара, просто был далеко. Сохранял почтительную дистанцию, так сказать. Готовил тебя морально к нашей встрече.
— Но я все равно оказалась не готова.
Том медленно кивнул, даже не пытаясь оспорить очевидное:
— Не готова. Но так… намного интереснее.
Он вдруг поднялся из-за стола, и каждый его шаг, неторопливый и зловеще размеренный, словно притягивал Сару, как магнитом. Её спина выпрямилась, будто аршин проглотила – ни вздохнуть, ни охнуть! Застыла, как кролик перед удавом.
— Не бойся, — прохрипел Том, остановившись в опасной близости. Его пальцы, грубые, словно кора старого дуба, но леденящие, словно первый снег, коснулись её щеки, оставляя на коже морозный поцелуй.
Сердце Сары забилось, как пойманная птица. Что это? Торнадо? Землетрясение? Его прикосновения… ненасытные, как будто он собирался выпить её до дна. Она пыталась вдохнуть, но воздух застревал в горле, словно пробка.
Том – гремучая смесь свободы и погибели, коктейль Молотова в человеческом обличье. И, чёрт возьми, Саре это нравилось!
Его пальцы коснулись губ, дразняще оттягивая нижнюю. Она медленно поднялась, оказываясь лицом к лицу с этим исчадием ада. Подняла взгляд и утонула в его глазах – чёрных, как бездонный колодец, как сама ночь.
Показалось, что в этой тьме вспыхнули искры, или это игра света? Или она просто окончательно сошла с ума?
— Том…
— Тихо, — прошептал он, и этот звук опалил её, словно пламя.
Его имя, сорвавшееся с губ, прозвучало как мольба, как последнее заклинание перед пропастью. Она чувствовала, как мир вокруг сужается, остается только он – Том, его обжигающий взгляд, его манящая опасность. В этом безумии был какой-то болезненный восторг, запретное наслаждение. Она знала, что играет с огнем, но уже не могла остановиться. Пламя разгоралось внутри, пожирая все разумные доводы.
Его взгляд скользнул вниз, к её губам, и Сара невольно приоткрыла их, приглашая. В этом не было расчета, лишь животная потребность, необузданное желание. Она хотела чувствовать его, ощутить его вкус, утонуть в нем без остатка. Все предостережения, все страхи растворились в этом единственном, всепоглощающем моменте.
Он наклонился, и её сердце пропустило удар. Его дыхание опалило её щеку, и по телу пробежала дрожь. Он был так близко, что она чувствовала его биение сердца, его смятение, его тьму, которая так манила её к себе. Она знала, что он может причинить ей боль, сломать её, но в этот миг ей было все равно.
Его губы накрыли её губы – грубо, властно, требовательно. Не было нежности, лишь голод, жажда. Она ответила ему с такой же страстью, с такой же отчаянной потребностью. Она целовала его, как будто это был последний раз, как будто хотела выпить его до дна, забрать себе всю его боль, всю его тьму, всю его свободу.
Том притянул её к себе ближе, сжимая талию и словно вжимая в себя, впитывая. Он жаждал контакта. Он жаждал, чтобы она была ближе.
ЕЩЁ.
ЕЩЁ.
ЕЩЁ.
ты пришёл?
ты пришел?
ты пришёл?
Я ВСЕГДА РЯДОМ.
Я ВСЕГДА РЯДОМ.
Я ВСЕГДА РЯДОМ.
Легкие запылали огнем, и девушка, против воли, отпрянула. И в тот же миг ее пронзила ледяная волна осознания. Она ответила на поцелуй…
Нет. Нет. Нет!
Нельзя. Том – воплощение всего самого гнусного, что только существует на этом свете! Сколько боли и страданий он причинил ей за столь короткое время!
Она отшатнулась, отчаянно пытаясь увеличить дистанцию, но сильная мужская рука, словно стальной капкан, сомкнулась на ее запястье, возвращая в его объятия.
— Не притворяйся, будто жалеешь.
— Но я жалею! – в ее голосе звенела боль, перемешанная с отчаянием.
Том издал глухой, надломленный вздох, словно вырывая его из самой глубины души, и, наклонившись, прижался лбом к её. Сара почувствовала предательскую влагу на ресницах, солёный привкус собственного предательства.
Проклятое тело.
Проклятые чувства.
— Ты много думаешь, — прошептал он, и его пальцы, словно раскалённые угли, коснулись щеки, скользнули по скуле, оставляя за собой обжигающий след.
Они достигли шеи, плавно сомкнулись, не перекрывая дыхание полностью, но лишая возможности вдохнуть полной грудью, словно забирая остатки её воли. Он приблизился, и его голос, лишённый всякой интонации, прозвучал как приговор:
— Вспомни тот момент, когда я тебя поцеловал. Вспомни то, что происходило внутри тебя, и ты найдёшь ответ. Ты моя, Сара. Ты сама отдала мне себя, и бесполезно отрицать очевидное, хоть ты и пытаешься это сделать. Почему-то.
Затем он ушел. Оставил ее, как всегда. И пусть Том говорил, что она лишь отрицает очевидное – свою принадлежность ему, – сейчас Сара, наконец, поняла причину этого отрицания.
Том всегда ее бросал.
https://t.me/anuraq — тгк автора.
klochonn — tik tok.